Химера. Последний поход

Эд Кузиев, 2022

Вторая и заключительная книга про противостояние Светоча и Химеры. Герою предстоит узнать новые тайны, зачастую неприятные. В поисках Правды, его путь проведёт в Пустоши, где и решится судьба мира.

Глава 5. Северный Фронтир

Сани шли легко, а за счёт широких полозьев почти не просаживались в снег. Гнедой с серыми пятнами криволап или, как их называют на Юге, лошадка, шёл бойко, выкидывая копытами снежные комья. Иногда с разлапистых веток деревьев осыпалась снежная крошка, попадала за шиворот или метилась прямо в лицо. В те моменты Вероника задористо смеялась, а Брат Сет ей вторил. Со стороны казалось, что это старый дед и его внучка едут на торжок за обновками.

Возница же ворчал на погоду, но больше прислушивался к нашим разговорам. Как мне сказал по секрету Брат, он — глаза и уши поселения, потому мы говорили больше на открытые темы. Забава оттаяла и уже не сторонилась меня, а с каждой верстой была всё ближе, пока под предлогом холода и вовсе не прижалась ко мне. Ветеран на то щурил глаза, а Даром он светился тревогой. Меня смущали такие изменения, но тем не менее Я не отвлекался, а зорко приглядывал за лесом. Время от времени на пределе моего Таланта проскакивали пятна в лесу, но распознать Я их не мог. Когда тени мелькнули в пятый раз, решил указать на то Брату.

— Значит, поквитаться решили. Эй, возничий, прибавь ходу, засветло нужно в град заехать. Перевёртыши идут по запаху твоей лошадки! — Прикрикнул Сет.

— Хорошо идём, нечего зазря погонять. Как не спеши, а днём не получится, рано Ярило нынче садится, если Род будет милостив, к вечеру доберёмся, — отозвался санник.

— Что же, значит, придётся отбиваться, — радостно произнёс ветеран, будто и не помирал вчера.

— Сдюжим ли? — усомнился Я.

— Деваться некуда, Я вчера за себя бился, а сегодня ещё и за сиротку постоять нужно. Ты, покаместь время есть, болты заговори. Да и возничий не лыком шит. Верно Я говорю, Остап? — весело спросил храмовник.

— А тож, мне для Чёрного Дола надобно товара привезти, а ежели не доеду, то ущерб принесу. Так что помогу по мере сил, — рассудительно заверил нас родовер, а сам тем временем открыл боковую крышку ящика, да достал самострел и тубу с болтами.

— Но ежели будет выбор: нам помочь или до городища добраться, что выберешь? — лукаво спросил Брат.

— Ты сам всё разумеешь, старик. Мы квиты меж собой и долга наш Род не имеет. Сани сегодня пошли только из-за памяти предков. Сказывается мне, ты большую услугу Пал Степанычу оказал давно, что он имя твоё помнит. А так… Ты уверен за перевёртышей? Лошадка ровно идёт, зверья не чует, — усомнился Остап.

— Так-то и без ветра идём, а хвостатые по лесу скачут. А как далеко, тебе мой крестник поведает. — Старик откинул шкуру да уложил поверх неё топор. — Вероника, внученька. Сядь ближе к возничему и накройся с головой, когда Я тебе скажу. Ничего не бойся, мы тебя в обиду не дадим.

— Не боюсь, тятенька, — отозвалась сиротка.

— Шагов пятьсот-шестьсот, может более, пятна разные по форме и размерам, потому трудно и посчитать, и расстояние измерить. Но раньше видел не больше пятисот. Могу и дальше глянуть, но отвар принять треба.

— Не спеши, и так слепишь. А на яркую вспышку ворог и посерьёзнее может нагрянуть. Раз стаей бегут, значит, ещё не решились. Так бы наперерез кинулись. Времечко есть ещё.

— Брат, опытом поделись. Чем их заборонить?

— Как и любое зверьё. Огонь, сталь да потрава. Хитрые больше, как люди, ярые как волколаки. Копьецо бы тебе больше сгодилось, но и меч хорош. И колоть, и резать можно. Будем на Севере, нужно будет тебя подучить. Обузе топор отдай, дюже она любит тяжелыми штуками махать. — Усмехнулся Сет.

Забава на то лишь улыбнулась, вспоминаю свою первую сечу с утопцами.

— Ты говорил, что они последователей Мары разозлили, причём мы тут? — начал расспрашивать ветерана.

— Мы видоки, а про вражду то старая история. Во-первых, ты их в бестиарии не видел, так как они скорее зверолюди, то есть ближе к берендеям, чем к выродкам. Ведьмы и чёрный люд хвалят смерть; берендеи, родоверы и лесной люд, напротив, жизнь, просто видят это по-разному. Перевёртыши промышляют охотой, а стойбища их стая ставит лишь на летний период, когда пищи в изобилии, а их самки тяжёлые. Как только щенки встают на ноги, считай трёхгодовалые, тут же начинается гон. Слабые и раненные гибнут в пути, остальные имеют право на жизнь. И вот думай, стая рванула на новые богатые пищей места, а на них утопцы или прочая нечисть похозяйничала, подчистую подъела всё живое. Уж не помнит никто, как первый из перевёртышей в своей обиде кинулся на нежить. С тех пор и воюют. А как след свой, ставят снежную бабу, намекая, что Мара толстая, ибо жрёт много, а срок её Солнце определяет. Как приходит весна, остаётся от кумира Мары только мокрое место. А сами они весной празднуют победу жизни. Переняли повадки от своего тотема, тьфу. Обросли шерстью и не чураются человеческого мяса. А здесь на Юге частокол не больше двух полных аршин (четыре метра), а в малых посёлках и того меньше. В рыбацкой деревне наш ночной гость через забор перемахнул легко. Потому, ежели нет зверья, то и человечек может накормить.

— Берендеи их не привечают из-за хитрости. Обмануть простака легко, а вот ежели обман вскроется, то лишь вся стая отобьётся от обиженного, — отозвался Остап.

— К Вам заходят беры? — резко спросил Сет.

— Бывал один, всё просил грамоте и счёту научить. Но как только пальцы на руках заканчиваются, вся наука прекращается. Запомнил его, так как за потуги наши крепко помог поселению, — ответил возничий.

— Остап, а почему в охранении лишь два человека? Михаил и Еремей? Не мало ли на такое количество людей? — задал Я вопрос.

— То для вас, гостей, стоят. Чёрный Дол сам себя защитить может, — усмехнулся санник.

— Это как? — изумился ответу.

— Тебе же за столом сказали. Мы — одно целое, ежели вороги у ворот, то все как один встаём на защиту. У Южан на сотню один десяток ополчения или стражи. У нас из сотни людей — сотня защитников.

— А дети и старики?

— А подавать стрелки и дротики? Вязать раны, приносить воду и пищу? Таскать дрова для жаровни и глазеть в лес? Тебе, если палец жечь, рука дёрнется? Голова направит взор, а тело сожмётся для отпора? Я — это Мы. Мы — это Я, — отозвался Остап. — Потому, обидев одного родича, ты обидел всех. Поморы и ушкуйники уже узнали, как это бывает, убить одного из нас из-за пустяка или по праву сильного, что будет, если снасильничать одну из нас… Всех их, кто был на той Ладье, их детей и стариков, баб и дома… Род не помнит имена, но не забывает и не прощает Зло. Имя Брата Сета и берендея Мрака выбиты в памяти предков. Их будут знать и помнить моя кровь и кровь детей моих детей.

— Не горячись, Остап. Передай старосте, что за поселением следили. Больно скоро хвостатые объявились и нагнали быстро. Значит, не более, чем в десяти вёрстах, стая стоит. Вожак ранен, то — моя заслуга. А четверых они потеряли у реки.

— Хочешь сказать, что одолел пятерых, старик? — c недоверием переспросил санник.

— Я отвел их за собой ниже по реке, к утопцам. Пока стая рубилась с ними, Я подрезал вожака. Затем выбивал по одному. Лишь когда бился с двумя, меня и порвали, — улыбнулся своей хитрости Сет.

— Умно, — признал Остап. — Мы обычно так не воюем. Только от защиты бьёмся, сами только в случае смертоубийства родича можем пойти.

— Мрак от вас пару месяцев назад ушёл? — одна мысль о том, что Я знаю этого бера, озарила меня.

— Где-то так, — признался возничий.

Крепко же захотел учиться, ежели и на Юг ушёл к родоверам, и с купцом прогулялся до торжка. Такая тяга достойна уважения. Я помню его образ сильного и волевого человека там, на поляне, когда рубились с Плакальщицей.

Оглядев лес в очередной раз, увидел мечущиеся тени, что бежали через лес, огибая деревья.

— Брат Сет, десяток рванул напрямую, скоро и сам увидишь, остальные на том же расстоянии держатся.

— Ха-х. Молодняк не справился с азартом погони, значит, и вожака при них нет. Босик, клади стрелку да бей наверняка. Остап, гляди, чтобы лошадку не порезали и её не понесло. Ника, быстро за спину возничего и спрячься под шкуры. Началась потеха. — Брат коротко раздал указания, а сам радостно вскочил на ноги, обвязал пояс верёвкой, а второй конец кинул мне. — Привяжи к полозьям, чтобы не выбили из саней. Да и сам подвяжись. Забава, перейди на перед к Веронике, толкайся-брыкайся, но не дай себя с саней скинуть, то — верная смерть.

Сначала послышался треск веток и маленьких поваленных деревьев, а затем появились и сами твари. В сумерках смотрелись грозно: массивные тела, резкие прыжки, взрывающие снежный наст, и горящие глаза. Если волколаки — больше волки, чем Люд, то перевертыши — наоборот. Тело напоминало человеческое, лишь руки были длиннее, лицо более вытянутое и густая шерсть. Уже не скрываясь, твари рванули наперерез. Я перехватил самострел, а рядом положил меч, глазами выбирая мишень. Но тени двигались рывками, да и сани трясло, потому ни о какой точности речи быть и не могло. Из всей стаи особо выделялся огненно-рыжий. Он яро бежал, временами помогая себе руками и обгоняя всех остальных, да раззадоривал других своими криками и воем.

— Сынок пришел за отца мстить. Тот, правда, с проседью был, — заметил его Брат Сет, а затем громко и на выдохе закричал:

— Ату тебя, рыжая псина!! Ату!..

Молодой вожак будто взбесился и резко ускорился, отрываясь от собратьев. Спустя сотню ударов сердца, вырвался из леса на дорогу шагах в тридцати, уменьшая расстояние с каждым рывком. Храмовник перевёл топор за спину, а сам потянулся к зверю, натягивая верёвку. Внезапно слева прыгнула тень наперерез движению саней, тут же щёлкнул самострел Остапа. Раздался громкий визг, переходящий в скулеж, и тень кубарем завертелась на обочине. Возничий коротко ударил вожжами по крупу криволапа да потянул струну оружия. Тем временем рыжий сделал рывок, запрыгивая на сани, и тут же последовал сильный удар. Брат Сет махнул топором снизу вверх и отсёк левую лапу и повредил рыжее ухо. Взрытый санями и копытами лошадки снег окрасился в красный. Стая протяжно завыла, потеряв за короткий миг двоих, но преследовать сани не прекратила. Храмовник выдернул у меня из рук самострел и, быстро прицелившись, метнул стрелку чуть ниже красных глаз преследователя. Заговоренная стрела прошила насквозь шкуру, разрывая ткань, а тело беззвучно уткнулось в сугроб и там упокоилось.

— Заряжай!! — Крикнул брат, а сам принялся корчить рожи, дразня стаю. Всё больше перевёртышей высыпало на дорогу, нагоняя сани.

— Без толкового вожака — просто щенки, — кричал храмовник. — Сколько стрелок осталось?

— Ещё три в тубе, — ответил Я, передавая снаряженный самострел.

Дорога круто повернулась, а старик присел от неожиданности. Тут же, привстав на согнутые ноги, выстрелил второй раз. На сей раз тени метнулись врассыпную, лишь последний не успел. Стрелка вонзилась в живот, ломая зверя пополам.

Сухо щёлкнул струной Остап, отправляя очередного врага крутиться волчком на земле, в попытках вырвать короткий снаряд из груди.

Погоня внезапно прекратилась после потери пятерых.

— Горю весь азартом. Прям молодость в жилах плещется, — произнёс Брат, плюхнувшись на сани.

— Пройдёт скоро. То в тебе обрядовый отвар говорит, — охладил пыл Остап.

— А Я-то размышляю, что же такого произошло. Будто несмышленыш рвусь на сечу, — усмехнулся Сет. — Забава, опусти топор, а ты, Вероника, пойди сюда.

— Иду, тятенька, — пропищала сиротка, с трудом выбираясь из-под шкур. — Всё спокойно?

— Босик, не спи. Огляди лесок, ждать ли гостей?

— Отстали, вернулись к подранку. Ты скажи мне, так они люди, али нелюди? Поначалу думал — зверь, а ближе подпустили их — вроде и человеческого в них немало.

— С волками жить… То люд лесной, что отринул свою природу, а живёт по обычаям стаи. Мёртвые земли Севера их изменили сильно, потому и выглядят они иначе. Но не рассчитывай на их дружбу или попытку приручить. За вековую историю никому не удалось. Сколько перевёртыша не кормили, а он всё в лес смотрел.

— А в неволе от еды и питья отказываются да помирают от скуки и томления по воле. Ежели убежать не могут, то за Месяц сгорают, — отозвался возничий.

— Дела-а-а… — коротко произнесла Забава.

— Тять, а расскажи про звёзды, — Ника отошла от страха и вновь начала пытку расспросами.

— Эх-х, там, далеко-далеко в небе, живут те, кого прибрал Отец-Грозное-Небо. Те, кто заслужили право уйти за бровь Бога и удостоились тризны. Еды там вдоволь, а болезней и потравы и вовсе нет. Ночью, вспоминая Мать-Землю, на которую больше не вернутся, жгут в память костры из небесных деревьев. Вот по ночам мы их и видим. Ведь что такое звезда, это есть сияние. А что далеко сияет? Костер да слава!!!

— А у нас иначе, — отозвался Остап. — Но в целом похожи былины.

— А они живые или нет? И почему ушли за Грань многие, а звёзд видно мало? — продолжала спрашивать сиротка.

— Я вижу лишь своих. Там все те, кто любил меня, кто подставлял плечо и делился водой и краюхой хлеба. Все те, кто сложил голову для чистого неба, потому хмурое чело Отца разглаживается, глядя на наши скромные потуги, морщины уходят. И это знак, что наши жизни не прошли напрасно и всё больше погожих дней прирастает в году. Наступят дни, когда наши дети или дети наших детей, а может быть, и ты, увидите полный рассвет и зелёные поля. Люд прекратит войны и распри, и начнётся новый Мир.

— А когда это случится? — воспросил уже Я.

— Когда сгорят в очищающем огне все твари Орды и химеры, — зло ответил Брат, а Забава от тех слов вздрогнула. Значит, её близость — лишь притворство, а голова занята прежними мыслями о Звере.

*****

— Местные называют этот град Северный Фронтир, будто стоят на границе с Ордой, а мы выше на Севере, там так, в гости заскочили. Слово грозное, а остальное сам увидишь. Смотри внимательно, тут много ссыльных с Юга, народ резкий и лихой. Хотя другие тут и не выдержали бы, — раздавал советы брат.

Сани вышли на хорошо утоптанную дорогу, что петляла между пристройками и вела к крепким воротам. Сами стены были из каменных блоков, а щели забиты и замазаны глиной. По обе стороны от ворот — башенки для стрелков и лучников. Ров хоть и не залит водой, но весь утыкан острогами и ежами. У ворот стояли два стражника и мытарь, что собирал мзду и выдавал ярлыки на право торговли на площади.

— О, Остап! Чего-то зачастил к нам. Седмицы не прошло, на торговлю приехал? Али извозом занялся?

— И то, и другое. Взял попутчиков, вместе и веселее, и спокойнее.

— А вы, четверо, с какой целью прибыли в наш славный град?

— Отдохнуть и отправляться опосля дальше на Север, — отозвался за всех ветеран.

— Какой Север? Выше нас только Орда и проклятые земли! — отозвался молодой стражник.

— Ты для меня — южанин, сынок, — с ухмылкой ответил Сет.

Стража тут же перехватила копья длинным хватом и направила на нас.

— Назови своё имя! — крикнул мытарь, прячась за спины копьеносцев.

— Я — ветеран Северных пустошей, Брат Храма, Сет Однорукий. Со мной септ Бос Путевой и две особы под нашей дланью. Направляюсь с Юга на родину, — важно произнёс Храмовник, выпячивая грудь.

— Нам не велено пускать на Юг ваших. Мы должны предать вас смерти! — держа копьецо в дрожащих руках, произнёс сторож ворот.

— Дурень, Я же сказал, что возвращаюсь в городище, а не иду на Юг. Где в твоём наказе есть то, что и на Север нельзя? — продолжал издеваться над горожанами Сет. — Пусти в град, а по утру Я отбуду в Югру.

Местные переглянулись между собой, мытарь пожал плечами. — Три чешуйки с каждого, монета с саней, — наконец-то определился с решением.

— Держи две монеты, да портки поменяйте, северяне… — рассмеялся ветеран и кинул деньгу. — Остап, трогай на торговую площадь. С меня ужин.

— Скажи мне, Сет. Ты передал весточку на Юг? — поинтересовался возничий.

— В Югре дам. Да и останемся мы там на пару дней, хоть и времени нет совсем. Пал Степанычу передавай важную весть. Я чую зло, что скопилось на Юге. И это не зверолюди и тёмные. Это что-то иное, неведомое мне. Потому и не находил себе места. Но полно говорить о плохом, время ужинать да славить богов о дарованном новом дне, — огорошил ответом Брат.

Мы подкатили к торжищу, на котором уже было пусто. Запоздавший торговый люд складывал свои пожитки да убирал лавки. Огороженный участок площади был отведён под телеги, сани и навесы для тягловых лошадей. Там же суетились молодые парни, что ухаживали за животными да стерегли загоны. Пока Остап пристраивал лошадку и сани, Брат Сет уверенно повёл нас в постоялый дом, расталкивая зазевавшихся прохожих.

— Запомни это день, Забава. Сегодня ты должна быть яркой и желанной: как себя подашь, такая участь тебя и ждёт. Здесь наши дорожки с тобой разойдутся. Я выбрал самый дорогой постоялый дом, чтобы Люд там был при деньгах, но даю тебе выбор. Ты можешь стать учителем хороших манер в Княжьем доме и жить при нём, или сыскать славу первой Благородной, что добровольно пошла на Север для лучшей доли. Хах… Скажи кому, что свахой на закате лет заделался… Засмеют… В общем, решайся сейчас. Завтра мы уходим втроём… — на подъёме душевных сил поделился планами своими Храмовник.

А Княжну как пыльным мешком вдарили, её качнуло в сторону, и лишь моя поддержка позволила ей не упасть на грязные деревянные настилы. Так под руку Я и довёл её до трактира. Эх, жизнь дорожная, то кривая дорога, то постоялые дворы. Везде чужой, всюду гость. Без деньги хоть загибайся у ворот, краюху чёрствую не подадут. А с монетой — лучший друг, пока платишь. Всё-таки честны родоверы со своим правилом. Всё общее: и горе, и печали, радости и свершения. Никто не переступит через товарища или грязь, а общими силами делают свой мир чище и светлее.

— Есть и третий расклад: ты можешь вернуться с Остапом в Чёрный Дол и жить там. — тихо прошептал ей на ухо.

— И прозябать бесправной девкой, которую будут пользовать все, кто смогут? А из личных вещей лишь нательное белье? Где мужей, как блох на бродячей собачине. Нет уж, Я попытаю удачу с богатым и успешным, чем так, — горделиво ответила мне Забава.

Затем отстранилась, резко вырвав руку, и пошла с высокоподнятой головой. Высокомерие и презрение прорвались через кротость и робость, что были с ней два удара сердца назад. Как же так легко Благородным получается менять маски? Меня как из ушата с ледяной водой окатили.

Что ж, её выбор, её жизнь. Я обещал ей подъёмные и топор, вот и всё приданое. Задумавшись, отстал от попутчиков, потому прибавил шаг, дабы не потеряться в новом незнакомом городе. Первый град, в который меня не заносят на руках в бессознательном состоянии.

— Куда прёшь, оборванец, — с угрозой произнёс верзила у дверей постоялого дома. Брат Сет аж опешил, затем склонил голову набок, разглядывая здоровяка. Криво улыбнувшись, засадил кулаком в кадык нахалу. Тот схватился за горло в тщетных попытках вдохнуть воздуха, затем покраснел и начал заваливаться набок. Храмовник наклонился над телом, вправил кадык и, потянув за ухо, что-то тихо зашептал.

Конец ознакомительного фрагмента.