Сказка для взрослых

Эдуард Юрченко, 2013

В своем новом романе автор с помощью аллегорий и гротеска изображает странную и противоречивую действительность нашей жизни, придавая ей одновременно и сатирические, и притчевые очертания. Динамическое и захватывающее своей схожестью с реальностью действие романа разворачивается на территории гипотетических лесных угодий, каждое из которых до боли что-то напоминает – не определенные ли страны, очень хорошо нам с вами известные? Как же сложится судьба главных героев, пытающихся изменить устройство лесной жизни на более справедливое и счастливое? Об этом и многом другом читайте на страницах книги, которую вы держите в руках.

VIII

Отлежавшись пару дней на солнышке и зализав полученные в битве раны, наши зверьки расположились на одной из полян стольного леса вместе со своими новыми друзьями. Поляна та кишмя кишела быками и кабанами. Нельзя сказать, что населяли ее только представители этих двух видов. Конечно, там, где тусила бравая публика, всегда было место для толстохвостых белок, алчных кикимор и наивных свиней. И если первые две категории развлекали местную публику исключительно ради выгоды, то последние по малости лет и наивности ума, ставили за цель создание с бравыми вояками ячеек лесного общества. Надо отдать должное их целеустремленности и романтизму: не будь этих кротких существ, солдафоны давно бы или перепились, или перебили друг дружку, что, в конце концов, имело один и тот же результат: либо срамная яма, либо разодранная на полях сражений плоть, либо холмик земли да скупая слеза товарища, пророненная то ли из жалости, то ли оттого, что в глаз что-то попало. Свиньи же привносили смысл в жалкое военно-полевое существование сорвиголов.

Как правило, все происходило по одному и тому же сценарию: романтический период — обхаживание милого хрюкающего существа с попыткой спариться (в этот период вояки на какое-то время забывали о меде и других стимуляторах, ведь хватало гормонов, дубасящих по беспредельным бошкам); затем период объективной реальности, данной клыкастым в ощущениях — это когда романтика с гормонами переставали «вставлять», а созданная ячейка лесного общества начинала доставать вполне реальными проблемами (приглядеть за поросятами, наколбасить шишек и еще что-то, чего обычно свиньи требовали от своих кабанов); и, естественно, третий этап — уход от объективной реальности, когда доведенное до состояния, близкого к неадекватному, клыкастое существо вдруг вспоминало о существовании друзей, меда и кикимор. Результат описанной трагикомедии не особо отличался в каждом отдельно взятом случае: свиньи начинали во всем винить кабанов, кабаны — свиней, а поросята только молча смотрели по сторонам, не понимая смысла происходящего. В конце концов, все ненавидели друг друга, но при этом были на все сто уверены, что если бы не эта свинья ему попалась, а вот та, другая, то все было бы иначе. Свиньи думали так же по отношению к кабанам.

Безусловно, случались в здешнем лесу и исключения из описанных правил, но случались они весьма редко, а посему-то и были сюжетами иных сказок, рассказываемых на ночь родителями своим малым чадам. К сожалению, взрослые особи кабанье-свинной породы с высоты прожитых лет в такие истории не верили.

С к а з о ч н и к: Вот так глянешь иногда на себя со стороны — ну кабан кабаном, даже обидно как-то…

Думаю, следует побыстрее вернуться к лейтмотиву нашего повествования, а то сказочник начнет на личности переходить, и не только на сказочные, а на вполне реальные. Но тогда это будет уже не сказка, а быль, со всеми вытекающими последствиями.

Шакаленок, подружившийся с местным предводителем кабанов, не отходил от него ни на шаг. Что-то тянуло его, выросшего в достатке и неге, к этому прямолинейному, но по-своему мудрому бродяге. Он не юлил, не врал, не боялся, одним словом — был полной противоположностью его деду, а того шакаленок не на шутку побаивался. Зверенышу нравилось слушать не шибко изысканные высказывания своего нового кумира о лесном политикуме, шакальстве, медведях, лешем, кикиморах и вообще — все, что тот мог изречь, как присутствуя здесь, так и находясь в другом измерении (после меда). Вот так, однажды вечером хлебнув от тоски медку, кабан растянулся под кустом шиповника, нежась в заходящих лучах летнего солнца. Шакаленок устроился тут же. Мимо возлежащих, сотрясая воздух раскатами беспричинного смеха, прошествовали две свиньи, достигшие романтического возраста, когда вторичные половы признаки заставляли кабанов пялиться на них с идиотским выражением морд. Свинки, разменявшие подростковый возраст, активно набирали дополнительные килограммы, отчего их плоские тела начинали приобретать округлые формы, так нравившиеся кабанам. Это был именно тот отрезок жизни свиней, когда в угоду природным инстинктам они неосознанно охотились на представителей противоположного пола. Сами же представители противоположного пола именно в этот период начинали обращать свои похотливые взгляды на соблазнительные формы свиней. В общем, длилось все это недолго — зверье, гонимое инстинктами, спаривалось по-быстрому, обзаводилось потомством и с удивлением начинало замечать недостатки своих визави. Опоросившись, свиньи активно набирали вес, превращаясь в бесформенные шары сала с ужасными складками на боках, и кабаны, естественно, все чаще поглядывали в сторону более молодых свинок. Кабаны, лезшие из кожи вон в период романтических отношений, после спаривания охладевали к своим избранницам, и, как результат, переставали уделять им должное внимание, отчего последние впадали кто в ступор, кто в приступы необъяснимой агрессии, а кто и просто в блуд. Кабан-предводитель, проводив долгим похотливым взглядом прошествовавших мимо свиней, присвистнул:

— Эх, где мои шестнадцать лет?

— Кто — где? — не понял шакаленок.

Кабан, казалось, не услышал вопрошания младшего товарища, а просто задал другой вопрос, глядя на свиней:

— Хороши, плутовки! Тебе как?

Шакаленок пожал плечами и ответил с безразличием, присущим его возрасту:

— Да свиньи как свиньи — ничего необычного.

— Не-е-ет, брат, тут ты не прав… Это не свиньи, а два молочных поросенка — сечешь разницу?

— Не-а, — простодушно ответствовал шакаленок, — а в чем разница?

Кабан уже было открыл пасть, но потом как-то оценивающе посмотрел на шакаленка и обозначил:

— Мал еще, подрастешь — поймешь, а не поймешь — придешь, объясню.

— Обязательно приду, — выпалил шакаленок.

— Ой, хорошо-то как, хорошо-о-о, — потягиваясь произнес кабан.

— Здорово, — уточнил толстоносый.

— Обалденно, — усугубил кабан.

— Суперски, — продолжил шакаленок.

— Очень сильно суперски, — ляпнул кабан, понимая, что его словарный запас эпитетов подходит к концу.

— Очень сильно-пресильно супер-пупер-суперски, — весело изрек щенок.

Кабан замолчал, задумавшись. Шакаленок ерзал рядом и, в конце концов, первым не выдержал игры в молчанку:

— Твоя очередь, дядя кабан, давай, не молчи, говори.

— Ништяк, — многозначительно произнесло кабанье рыло.

— А как это — «ништяк»?

— Не знаю, — сказал кабан, почесав за ухом, — так у людей говорят.

— А что обозначает это слово?

— Не знаю.

— А люди знают?

— И они не знают…

— А почему тогда говорят?

— Этого они тоже не знают.

— Чет вы меня совсем запутали, дядя кабан: люди употребляют в разговоре слово «ништяк», не понимая его значения? Так не бывает.

— Поверь моей седой щетине — еще как бывает!

Шакаленок топтался вокруг кабана, пытаясь разобраться в сути вопроса:

— Объясните, дядя кабан, объясните…

— Ладно, слушай, любознательный ты мой. Понимаешь ли, люди — очень нелогичные существа…

— А почему нелогичные?

— Ну, ты сам посуди: эти создания, имея четыре лапы, ходят исключительно на двух!..

— Да?! — удивился щенок. Затем, подумав и что-то вспомнив, утвердительно кивнул: — Ну да!.. А почему?

— Почему, почему?.. Потому. Я же говорю — нелогичные.

— А что еще нелогичного делают люди?

— Ну, хотя бы — говорят нелогично… Вот слово «ништяк» — эдакая придумка прямоходящих. Казалось бы, их словарный запас позволяет называть одни и те же вещи целой кучей синонимов, а они, не выучив то, что придумали предки, начинают выдумывать всякую несуразицу, сами не понимая смысла сказанного. Вот скажи мне: будучи шакалом, ты ведь не пытаешься мяукать или квакать?

— Не пытаюсь. Но, может, у них есть на то веские причины?

— Веские причины почесаться появляются, когда вшей цепляешь, — как-то пафосно-философски изрек кабан. — А у людей шерсти нет, соответственно — и веских причин для чесания…

Шакаленок не понял логики рассуждения кабана, но тот не дал молодому товарищу сформулировать напрашивающийся вопрос.

— Вот в нашем зверином мире, когда хочется выпендриться, ну, там — перед старшими или перед суками, что мы делаем?

— Что? — с интересом спросил шакаленок.

— Мы идем и выпендриваемся, ну, там — деремся, кусаемся или гоняем друг за другом с высунутым языком, в общем — делаем, кто на что горазд да в чем сноровку имеет.

— А люди?

— А люди… Люди давным-давно разленились, одичали и выпендриваются, по большей части, не тем, что умеют, а тем, что имеют. Вот, к примеру, купил себе какой-то питекантроп железную повозку, которая рычит и воняет — и выпендривается перед такими же, как сам, но которые повозок не имеют, или перед своими суками, типа, моя железяка покруче будет, чем у других питекантропов на этой территории! А потом как зарычит этой железкой!.. Отчего вонять начинает все сильнее, а суки ихние аж визжат от восторга: «Ах, какой самец! Молодец! И умный! И сильный! И вообще — красавец-мужчинка!», а он-то без железяки даже рычать не умеет… Так, чахлая душонка.

— Дядя кабан, а что, человеческие суки — вообще дуры набитые, раз кобелей по железкам выбирают, а не по здоровью и способностям?

— Ну почему — дуры? Совсем даже не дуры. Их кобели потом их же на этих железяках выкатывают, а если повезет, то и всю оставшуюся жизнь провизией да добром разным обеспечивают, надо только понравиться этому индюку.

— А причем здесь индюк? — не понял шакаленок.

— А индюк здесь действительно ни при чем, это они иногда особей своей стаи так называют, хотя почему — я тоже не знаю… Говорю же — нелогичные они.

— Подождите, дядя кабан, насколько я знаю, суки ищут кобелей, а кобели — сук для того чтобы спариться…

— Ну, да, — ответствовал, потягиваясь, кабан.

— А когда звери или люди спариваются, то у них появляется помет.

— У зверей — да. А у людей — не обязательно.

— А для чего тогда спариваются?

— Я не знаю… Говорю же — нелогичные…

— Ну, хорошо, а как же они тогда размножаются?

— По большей части — случайно…

— Да, нелогично, — произнес, задумавшись, шакаленок. — Но если сука выбрала себе для спаривания чахлого кобеля, то ведь и помет будет больным и слабым.

— А им пофигу.

— По чему? — не понял шакаленок.

— Пофигу, — повторил кабан.

— А как это? — поинтересовался щенок.

— А я не знаю, говорят так. Для меня это слово — такая же загадка, как и «ништяк».

— Да, — вдвоем многозначительно выдохнули звери, — очень нелогичные существа эти люди…

Они просто лежали рядом какое-то время и смотрели в бескрайнее небо, по которому медленно и величественно проплывали пышные облака. Спустя несколько минут кабан, что-то вспомнив, изрек:

— А еще представь, носатый, в их мире все измеряется какими-то бумажками… Ну, не шишками, желудями и орехами, как у нас, а бумажками, которых и съесть-то нельзя. Вот в нашем мире — ежели у тебя есть шишки, дак ты хоть с голоду не помрешь, а у них все не так. Какой-то умник, ну, наподобие твоего деда, только в человечьем обличии, придумал, что все имеет свою стоимость, которую можно измерить в бумажках, и весь их мир в это свято поверил. В общем, одно слово — люди.

— Да-а, — протяжно согласился шакаленок, — действительно, нелогичные.

— А самое страшное то, что люди ради развлечения устраивают охоту на нашего брата.

— А как это — охоту? — не понял шакаленок.

— Ну, у них есть такие палки, которые молнии мечут, и они этими самыми палками в нас пуляют.

— Как — пуляют?

— Ну, так и пуляют: «бабах!», «бабах!» — и ежели попадают, то дух из зверушки вон вышибают, как будто его там и не было.

— А для чего? Им что, есть нечего?

— Да нет, есть им чего есть, это они выпендриваются так друг перед другом.

— А для чего тогда пуляют, если не в еде дело?

— Ну, они там разные поделки из убитых зверушек делают, чучела всякие или клыки на дощечку прибивают…

— А для чего? — никак не мог понять смысла сказанного шакаленок.

Конец ознакомительного фрагмента.