Когда я стану молодым. Новый русский эпос

Эдуард Струков

Поэт Ирина ЧУДНОВА:«Я вижу эволюцию от конвенциональной силлабо-тоники (весьма крепко написанной, но всё же довольно традиционной) к жёсткому нарративному верлибру, где на первый план выходит переосмысление своей жизни, причём художественное, одной ногой опирающееся на мемуарную традицию, другой – на поиск и выработку индивидуальной формы для стихового выражения не просто последовательности жизненных событий, но ответа на главный вопрос – что такое эпоха, в которую автору довелось жить».

Тайна рыжей миледи

Драма в четырёх частях с эпилогом

1.

Общежитие института народного хозяйства

в середине восьмидесятых годов прошлого века

считалось в студенческом городке Хабаровска

тем самым настоящим «гнездом разврата»,

про которые так много, обстоятельно и со вкусом

написано в Библии — сущая Гоморра или Содом.

Прописано было в зловещей «общаге номер семь»

восемьсот душ женского пола разного возраста,

а вот мужского пола числилось всего единиц сто,

из которых половина перманентно отсутствовала.

«Зловещая» сказано автором не для красного словца,

виделось нечто мрачное и даже порочное

в самом облике грязной пятиэтажки без балконов,

затаившейся под сенью огромных тополей

в окружении десятка общежитий местного политеха,

переполненных до отказа «королями тестостерона».

Однако строгая мораль в те наивные времена

не позволяла вволю разгуляться промискуитету.

Власть принадлежала лицам старшего поколения,

навек прославившегося пуританскими нравами,

само слово «секс» находилось тогда под запретом,

а половая связь считалась запредельным грехом.

Но древо жизни бурно зеленело, особенно весной,

когда народ справлял нужды по окрестным кустам,

запасшись дешёвым вином и крадеными одеялами.

Степанов жил в седьмом общежитии третий год,

делил комнату с отслужившими армию ребятами,

зарабатывавшими на кусок хлеба самостоятельно.

Чеченец Ширвани вышибал пьяных из ресторана,

Стромыгин охранял по ночам столовую в аэропорту,

Константин из Сочи ремонтировал автомашины,

а Вовка Овсов таксовал, приторговывая водкой.

По вечерам жарили картошку, играли в футбол,

хаживали в гости к знакомым первокурсницам,

ездили с ними на пикники, целовались, то-сё.

Так, дружба и секс без особых обязательств.

У Вовки Овсова с девушками как-то не ладилось.

Происходил Вовка из глухой деревни на Сахалине,

рассказ «Лошадиная фамилия» Чехова не читал,

служил срочную шофёром при штабе округа,

но городским манерам так толком и не выучился.

Он краснел как свёкла, смущался, что-то лепетал,

выдавая при общении с дамами такие ляпы,

что сразу становился мишенью для насмешек.

Учение давалось таксисту Овсову с трудом.

Вовка натурально испытывал физические муки,

конспектируя Маркса, Энгельса и Ленина,

но зато обожал умничать, вставляя в чужую беседу

заумные пассажи неопределённого свойства —

пытался показаться настоящим интеллектуалом.

Хотя Степанову исполнилось всего восемнадцать,

он знал природу и слабости сельского человека,

понимал, как невероятно трудно бедолаге Овсову

вписаться в столь желанный для него светлый мир,

видел воочию Вовкино упорство и трудолюбие —

за год они понемногу сошлись, ходили в столовку,

Вовка подсказывал Степанову житейские лайфхаки,

Степанов растолковывал таксисту политэкономию.

Так и жили до поры и до времени, пока однажды

не поведал Вовка Степанову страшную тайну.

2.

Невеликий секрет, что кое-кто из девчонок в общаге

подрабатывал в те времена проституцией —

посигналит таксист хитрым образом под окнами,

выскакивает девчонка, садится в машину,

где и вступает, суконно говоря, в половую связь.

Таксист курит, клиент отдыхает, деньга капает.

Вовка стал таксовать по ночам не так уж давно,

со временем притёрся, стал своим среди «бомбил»,

испробовал нехитрую схему наживы — и обалдел.

На сигнал прыгнула к нему в салон кудрявая Оксана

из той самой комнаты, где они часто гостевали.

Понятное дело, оба сделали вид, будто незнакомы,

отвёз-привёз, кто его, таксиста, о чём-то спрашивает?

Тайна ела Овсова поедом, распирала и жгла изнутри.

Степанов поверил рассказу таксиста безоговорочно,

он работал вахтёром в общежитии, многое видел,

теперь пазл складывался — ах, Оксана, Оксана,

вылитая миледи-Терехова из «Трёх мушкетёров»…

Всё хи-хи да ха-ха, дескать, идёт в соседнюю общагу,

с земляками пообщаться, выпить-потанцевать, а сама?

Отныне тайна переселилась на язык Степанова.

Он всегда относился к чужому сексу с пониманием,

надо так надо, любовь-морковь и всё такое.

Много раз приходилось ему засыпать под вздохи,

доносящиеся с кровати напротив — се ля ви,

соседи приводили безотказных и смелых девиц,

которых явно возбуждали полусонные зрители.

Но то был секс по согласию, трах не за деньги.

А если за деньги, то что же тогда получалось?

Получалась грязь — хотя здесь тоже как посмотреть.

Вроде бы никто никого не принуждал, дело личное.

Каждый волен жить так, как ему вздумается.

Нет, ничего не укладывалось в голове Степанова.

Чёрт бы с мотивами поведения падшей Оксаны,

каждая шалава расскажет свою слезливую историю,

поплачется о том, как она докатилась до этакого.

Всех их жалко, всех их можно понять — зла судьба.

Образовалась проблема совсем иного свойства —

поведение Оксаны не вписывалось в «облико морале»,

которого придерживались знакомые Степанова,

брезгливо относившиеся к вопросам проституции.

Общение с парией представлялось им немыслимым,

а умолчать об этом Степанов не мог — не простили бы.

Хитрюга Овсов неспроста слил Оксану Степанову,

он умыл руки и при любом разборе выходил чистеньким,

да, знал, но ведь сказал же кому-то, не смолчал.

Ситуация усугублялась ещё и тем обстоятельством,

что Степанова избрали председателем студбытсовета.

Была в те времена такая странная должность,

на которую назначали лояльных ректорату студентов.

Степанову полагалось надзирать за поведением,

наводить порядок в общежитии «железной рукой».

Степанов сколотил студенческий оперативный отряд,

повёл борьбу с царившими бардаком и пьянством.

Ректор счёл курящих дам «социальной опасностью»,

поэтому Степанов ежемесячно писал представления

на отчисление из института особо оголтелых девиц.

Ах, как приятно было Степанову в восемнадцать лет

вознестись так высоко, паря в небе легко и сладко!

Он мог расправиться с любой росчерком пера,

ректор подписывал его докладные, даже не читая —

ах, как власть тогда вскружила Степанову голову…

Впрочем, он редко этим пользовался, хоть и мечтал.

Жизнь неминуемо ставит нас перед выбором.

Получив право судить людей за их слабости,

Степанов хотел быть на сто процентов уверенным

в собственной правоте — а вот никак не получалось!

Не выходило из Степанова правоверного инквизитора,

не мог он найти ужасного в поведении этой Оксаны.

Более того, он даже начал ей симпатизировать!

3.

Но тут, как всегда, в дело вмешалась нечистая сила.

Заехал в общагу выпить пивка некто Генка Якимов,

местный, из Авиагородка, вполне взрослый парень.

Генка на пару со Стромыгиным работал сторожем,

по ночам охранял большую столовую в аэропорту,

где иногда Степанову доводилось вкусно кушать,

причём ночью, на халяву — мечта нищего студента.

Степанов был голоден и зол, а потому не удержался,

рассказал всё Якимову в расчёте на пропитание.

Генка обрадовался приключению — по ночам он скучал,

а спать на стульях в огромном зале было неудобно,

он мог устроить там хоть дискотеку — чем не квадрат?

Генка и предложил Степанову проверить Оксану —

если поведётся, значит, девка совсем пропащая.

Якимов сам попёрся к Оксане, договорился о встрече,

друзья затарились вином и ждали совсем недолго,

Оксана не продинамила, составила им компанию.

Веселье на сдвинутых стульях затянулось за полночь.

Разморённый котлетами и «Агдамом» Степанов

и так, и эдак присматривался к «тайной развратнице»,

но никакого шарма в ней так и не обнаружил —

обычная симпатичная любительница повеселиться,

такая же голодная студентка, как и сам Степанов.

Правда, скользило в её повадках нечто расчётливое,

этакое взрослое и даже немножко театральное.

Генка с Оксаной в темноте возились и хихикали,

сытый Степанов спал, провалившись в пьяную муть.

Под утро неуёмный Генка разбудил собутыльника —

давай, мол, она согласна, нормальная баба, чего ты?

4.

Похмельный Степанов ехал в общежитие «зайцем» —

не привыкать, пять минут позора, денег-то нет.

Он вжимался горячим лбом в холодное стекло,

убеждая себя, что доказательств больше не требуется,

тварь эта чёртова Оксана, наглая и бессовестная.

Ни минуты не желая физиологической близости,

Степанов искал и находил одни неприятные вещи —

интонации в её голосе, развязность поведения,

некачественный макияж, фальшивость смеха —

он словно убеждал себя в том, что гнусная мерзость

пропитывает рыжеволосую красотку изнутри,

она — исчадие ада, она — порождение скверны…

На душе было мерзопакостно и хотелось выть.

В очередной раз картина мира давала трещину,

выставляя напоказ циничную вульгарность бытия.

Степанов отличался от томных героев Бунина,

стреляться и рыдать он, конечно, не стал,

но почему-то неожиданно сильно разочаровался.

Оценивая потом ситуацию с высоты прожитых лет,

Степанов понимал, что мог тогда поступить иначе —

просто промолчать, затупить, сделать снулое лицо,

мол, не понял сказанного Овсовым, не придал значения.

Совесть осталась бы чистой — всё само раскроется,

Оксана неминуемо где-то проколется, дело времени.

Но Степанов смолоду был люто падок на вкусняшки.

Стань он разоблачителем, авторитет его подымется,

его будут уважать чуточку больше — он праведник!

Информация даёт самое главное — власть, силу,

унижая кого-то, всегда вроде как возвышаешься сам,

хотя на самом деле падаешь — но кто об этом знает?

Нет, шантажировать Оксану он совсем не хотел,

любой контакт с ней воспринимался как зашквар.

Ощущая себя Атосом, карающим коварную миледи,

распираемый гордыней Степанов думал недолго.

Решительности ему всегда было не занимать,

а дурное дело — оно ведь неспроста самое нехитрое.

Тем же вечером он рассказал обо всём «старшакам»,

и как только та помчалась на очередной вызов,

её уже поджидали внизу — и тайное сразу стало явным.

На следующее утро разъярённая Оксана собрала вещи,

обматерила напоследок бывших подружек и пропала,

сгинула в круговороте памяти раз и навсегда.

Разок угрызла Степанова совесть, да вскоре поотстала.

Но с годами он всё чаще вспоминал рыжую «миледи»,

задавая себе один и тот же дурацкий вопрос —

как ему нужно было поступить тогда,

чтобы не мучило странное чувство смутной вины?

ЭПИЛОГ

Генка распределился в Томск, откуда быстро утёк,

вернулся и стал снова сторожить свою столовую.

Видали его давеча — сыт Генка, пьян, и нос в табаке.

Овсов стал благообразен и лунолик, повидал мир,

собрал в Одноклассниках добрую тысячу подписчиц

из числа перезрелых дам, обожающих фотки котиков.

Он так и не избавился от косноязычных пассажей,

за которые сусальная «паства» ныне его боготворит.

Заезжал как-то Степанов взглянуть на «общагу» —

она стоит под тополями, что ей сделается, старушке.

Перемолола тысячи судеб и ждёт новых постояльцев.

Степанова ударило в жар — словно та же тюрьма.

То самое знаменитое общежитие номер семь. 1983 г.