ЧЯП

Эдуард Веркин, 2016

Синцов не хотел ехать в Гривск, он вообще никуда не хотел ехать летом. Лето – время лени, безделья, компьютерных игр и иногда книжек, в общем, мечта предыдущих девяти месяцев. Но не в этот раз. А в этот раз лето – испытание на силу воли и твердость, устойчивость к лишениям, что значит – гостить у бабушки в провинциальном городке, без ноутбука и интернета. И как пережить эти мрачные обстоятельства, Синцову совершенно непонятно. Однако у Гривска оказались на парня свои планы, и разгуливающие по городу синие собаки, странный незнакомец, предлагающий взять у Синцова в аренду удачу, – только начало целой коллекции происшествий.

Глава 4. Брат-разновидчик

Мимо Синцова пролетела «Тойота». Большая, черная, полированная, «Лендкрузер». Новенький и густо облепленный большими красно-желтыми наклейками, Синцов не успел прочитать, что там написано, но он и так примерно знал, что: «Паркуюсь где хочу», «Я — автохам», «Отклей, если сумеешь», ну и все в том же духе. Гривск стремительно приобщался к благам цивилизации, по-видимому, тут теперь, как и везде, имелись пробки, парковочное быдло и общественники-борцы с этими негативными проявлениями глобального мира.

Синцов отметил, что улица Диановых, на которой проживал Грошев, не очень соотносилась с бешеным «крузером», но судя по всему, Гривск становился городом современным, и местных автолюбителей совсем не смущало недостойное их техники состояние дорог.

Синцов отряхнул пыль, осевшую на нем после промчавшейся машины, и полюбовался кустами неизвестного растения, которое буйно цвело белыми цветами. Цветов этих было так много, что запах висел над дорогой. А еще, когда Синцов проходил мимо этого растения, в него врезался толстый зеленый жук.

Это, однако, настроения Синцову не испортило.

Всю дорогу до улицы Диановых Синцов размышлял. Ситуация складывалась необычная. Получалось, что Синцов устроился вроде как на работу, но не в организацию, а как бы к частному лицу. Только это частное лицо было одного с ним возраста, поэтому Синцов не знал, как к этому правильно относиться.

Минусом было то, что в объяснения Грошева, для чего ему нужен помощник, Синцов верил не до конца. «Удача в аренду» звучало диковато, если честно. Возможно, это была специфика Гривска, городок, кажется, необыкновенный, так что и жители тут могли быть тоже вполне необыкновенные. Дело в размерах, размышлял Синцов. В большом городе оригиналы кучкуются друг с другом, по своим тусовкам, поэтому они не так заметны. В городках маленьких все наоборот, оригиналы варятся в своем соку, вброшенные в массу остального народа, и от этого видны, как клюква в чернике, и представляются оригинальнее, чем есть на самом деле. Если бы Синцов встретил Грошева в своем городе, то вряд ли бы Грошев показался ему каким-то уж сверхвыдающимся.

Вот, допустим, в большом городе оригиналы решают устроить флешмоб в торговом центре, договариваются через соцсети и в урочный день урочный час дружно читают, сидя на фонтане, «Преступление и наказание». А вот некоему Грошеву нужен помощник для перебора мелочи. Да, хобби необычное, но не из ряда вон выходящее. Сам не справляется, привлечь соседей в помощь нельзя — этим только укрепишь славу припудренного чудака, поэтому и приходится знакомиться с приезжим, приезжий что — приедет и уедет.

Это тянуло на объяснение. Хоть какое то. От попыток решить уравнение, в котором состояли почти одни неизвестные, у Синцова заболела голова, и он решил подумать о плюсах.

Плюсы в предложении Грошева тоже присутствовали, и их оказалось немало.

Деньги. Синцов никогда не работал. Нет, он работал в летнем лагере, но это было не по-настоящему, поскольку деньги ему тогда не требовались, а Синцов полагал, что реальна только работа, вызванная необходимостью, все остальное есть баловство и дурь. Нет, он и сейчас в деньгах не нуждался, но ему вдруг они стали… интересны, что ли. Полтинник продолжал непривычно оттягивать карман жилетки, и именно эта тяжесть отчего-то воздействовала на Синцова, ему вдруг захотелось ее преумножить. Он еще не мог придумать, зачем ему эти деньги потребуются, но уже вдруг их захотел. Вторую монетку в карман положить, как-то так.

Время. Время оставалось более важной проблемой. Его было слишком много. То, что в Гривске нечего делать, Синцов знал заранее и готовился к этому. Но дурацкое предложение Грошева позволяло отчасти решить эту проблему. Занять время, убить время, подергать его за вихры.

Интерес. Синцову было интересно. Синцов никогда не пересекался с нумизматикой, сфрагистикой и прочей фалеристикой, полагал, что этим занятиям отдают должное сугубо пенсионеры со впалыми щеками, в лучшем случае люди далеко за сорок, а оказалось, что нет, оказалось, что и молодежи они не чужды. Во всяком случае, некоторой ее части.

Плюсов насчиталось больше, весомых поводов для того, чтобы отказаться, не нашлось. А потом, родственник как-никак попросил, а Синцов всегда относился к семейным делам с большим уважением.

Черный «крузер» стоял напротив дома Грошева. Водитель находился снаружи и вовсю пытался отчистить круглые блямбы со своего автомобиля, делал он это с помощью черного слова и ножа-бабочки. Такими ножами обычно пользовались мексиканские картельерос в американских фильмах, однако владелец ножа и автомобиля на гангстера не походил. То есть походил, но не на латиноамериканского, а на итальянского — это Синцов определил по костюму. Весной они всей семьей ездили выбирать костюм отцу и выбирали полдня, с тех пор Синцов немного разбирался в дорогих костюмах средней ценовой категории. У владельца «Тойоты» костюм был дороже. Такой итальянский браток из клана какого-нибудь дона Джузеппе, для своих Джузи.

Мафиозо пытался отлепить ножом наклейку, и у него это не очень хорошо получалось. Бумага крошилась на множество мелких кусочков, которые прилипли к пальцам, что создавало комический эффект.

Синцов не спеша обогнул автомобиль и направился к калитке дома Грошева. Осторожно ступая, опасаясь, что ему в спину прилетит…

— Эй, пацан, ты к Чяпу, что ли? — спросил братковатый.

— К кому? — осторожно не понял Синцов.

— К Чяпу. Ну, к Петьке Грошику.

— А, да, к нему.

Синцов остановился и повернулся.

Братковатый приближался, стараясь оторвать от пальцев кусочки бумаги.

— Скажи Чяпу, чтобы сюда двигал, — сказал гангстер. — Скажи, что Лоб к нему приехал и теперь тут стоит, и что ему нужен растворитель. Или уайт-спирит. Ты в курсах, что такое уайт-спирит?

— Растворитель.

— Во, растворитель. Пусть сюда растворитель тащит, да по-быстрому.

— Угу.

— Давай поскорее, а то у меня через два часа встреча, машина нужна…

Синцов поспешил.

Дома у Грошева не было никого, во всяком случае, в прихожей Синцов никого не увидел и не встретил, сразу направился на территорию Грошева. Чем ближе он приближался к двери мастерской, тем сильнее пахло едучей химией — Грошев был дома и работал. Явно работал, только ради работы стоило разводить такую плотную аммиачную вонь.

Синцов приблизился к двери и аккуратно ее открыл, постучав в косяк. Из-за дверей вывалился почти видимый аммиачный газ, Синцов закашлялся и схватился за глаза.

— Не бойся, он только едучий, — успокоил из глубин жилища Грошев. — Насмерть не отравишься. Входи.

Синцов вошел.

Со вчерашнего дня тут произошли некоторые изменения. Денежные мешки были забраны черным полиэтиленом, на верстаке вместо электронных устройств стояли баночки, бутылочки, ванночки и другие емкости с разноцветными порошками и жидкостями. Гудело несколько спиртовок, под подоконником краснел газовый баллон, от которого к верстаку тянулся металлизированный шланг.

Возле входа стоял большой огнетушитель на колесах, раньше Синцов видел такие только на бензоколонках и в автосалонах, серьезный такой огнетушитель. Профессиональный. Грошев, видимо, следил за безопасностью, безопасность его волновала.

— Немного работаю, — сказал Грошев.

— Вижу…

В углу у окна было расположено устройство, похожее… Синцов так и не смог для себя определить, на что похожа эта конструкция, пожалуй, больше всего на новогоднюю елку. Множество кронштейнов, с хитроумными подвесами, в которых как рождественские игрушки крепились монеты разной степени ржавости. Возле «елки» с кисточкой в руке стоял Грошев, он разглядывал монеты через лупу и иногда обмахивал их кисточкой.

— Первичная очистка, — пояснил Грошев. — Так удобнее, и видно… общее состояние.

— А потом? Кислотой, что ли, травишь?

— Упаси господь, — усмехнулся Грошев. — К монетам с кислотой нельзя вообще, даже лимонной. Это я так, экспериментирую… А чищу просто — водой, очень осторожно детским мылом, кисточкой, ватными палочками, иногда просто пальцами.

— Пальцами?

— Ага. Старинные способы, секретные техники Гипербореи… — Грошев зловеще пошевелил пальцами. — Древняя арабская методика полировки металлических предметов. Смотри, называется «железная щепоть».

Грошев достал из кармана серебряную ложку, постучал ею по верстаку, извлек деревянный звук. Затем взял ложку, сжал ее за плечики, уставился экстрасенсорным взглядом, нахмурил брови.

Ложка согнулась.

Синцов не впечатлился.

— Хитрая магическая ложка? — спросил он. — Такие продают в магазинах для хобби, да?

— Железные пальцы, — возразил Грошев. — Если тренироваться каждый день на протяжении нескольких лет, можно достигнуть впечатляющих результатов. Серебро пластичный металл, легко плывет.

Грошев бросил ложку на верстак. Синцов взял, чтобы посмотреть, ложка была настоящая и согнута по-настоящему. Значит, не фокус, значит, действительно сила пальцев. Или хороший фокус.

— Пальцы, кстати, один из лучших способов полировки, бороздки на коже просто идеально подходят для этого. А со временем они становятся только толще…

Синцов понял, что сейчас ему прочитают очередную лекцию, поэтому перебил:

— Там к тебе приехали.

— Кто?

— Парень на черном «крузере». Сказал, чтобы ты ему растворитель вынес.

— А, это тогда, наверное, Лобанов. Надо идти, Лоб человек занятой и нетерпеливый, лучше его не задерживать.

Грошев протер руки, взял с полки бутылку с прозрачной жидкостью и выскочил на воздух. Синцов двинул за ним.

В коридоре возле окна стоял отец Грошева и нервно смотрел на улицу, на машину, на Лобанова и на Петра. Ему явно не нравилось, что Грошев общается с такими людьми, явно, но вмешиваться он не вмешивался. Синцов поздоровался с отцом Грошева, тот поглядел на него с какой-то надеждой и приязнью, точно Грошев-старший обрадовался появлению Синцова, чуть ли не ждал его.

— Погода сегодня хорошая, — зачем-то сказал Синцов.

— Погода хорошая, да. Как твоя бабушка?

— Нормально.

— Ей мед не нужен?

— Не знаю. Я спрошу.

— Скоро будем качать, — грустно сообщил отец Грошева. — У нас луговой, она любит. В этом году будет хороший мед. Ты сам-то любишь мед?

Синцов мед любил, но сказал, что не любит, испугался, что сейчас еще и отец Грошева прочитает ему лекцию, только уже по медостроению, поэтому он сказал, что мед не любит и что он должен помочь Петру на улице. Но про мед бабушку пообещал спросить.

На воздухе было хорошо, Грошев бродил вокруг черной машины и разглядывал наклейки. Лобанов ходил за ним. Синцов приблизился. Грошев обошел вокруг машины еще раз, покачал головой. Лоб попробовал оторвать наклейку, но она держалась крепко, удалось оторвать лишь незначительный кусочек.

Восемь штук, сосчитал Синцов. Кто-то постарался и основательно оклеил машину Лобанова.

— И кто это тебя так? — Грошев кивнул на наклейки. — Поклонницы?

— Кто-кто, твоя припадочная, — ответил Лобанов. — Пошел в «Рассвет» пообедать, взял пельмени, сижу, ем, смотрю — лепит.

— Возле «Рассвета» парковка запрещена, — напомнил Грошев.

— Запрещена, да, — согласился Лобанов. — Я что, спорю, что не запрещена? Пожалуйста, вызывай гаишников, твое право. Наклейку клей — я что, против? Нарушил — получил, все как надо. Но зачем восемь-то лепить? Так она восемь штук наляпала! Восемь! Я ей говорю — девушка, зачем вам такое, одной за глаза хватит. А она остановиться не может — лепит и лепит, да еще говорит, что она за мной уже неделю следила — я ведь каждый день у «Рассвета» обедаю. И все эти восемь дней она фиксировала на телефон, поэтому я должен получить восемь наклеек! Во как!

Машина походила на черный мухомор, нарядная и несерьезная, яркое веселое пятно посреди общей заурядности улицы Диановых.

— Я ее по-человечески просил, — продолжал Лобанов свою печальную повесть. — Одной хватит, я осознал, не надо восемь, а она лепит и лепит. Что мне ее было — пинками отгонять? Вот, теперь поглядите что.

— Красиво, — согласился Грошев. — Как тебе, Костя?

— Оригинальный фасон, — сказал Синцов. — Божья коровка из ада.

Грошев посмеялся.

— А это, Чяп, что, дружбан твой? — кивнул Лобанов на Синцова. — Тоже по монетосам?

Интересно, почему Чяп, подумал Синцов? Необычное прозвище, хотя Грошеву почему-то идет. Чяп. Чяп-Чяп.

— Мой брат, — представил Синцова Грошев. — Константин. Да, тоже нумизмат. Разновидчик. Брат-разновидчик.

— Ого, — с уважением кивнул Лобанов. — Разновидчик — это реально. Сионистский рубль, злой Толстой, все дела.

— Ну да, — кивнул Синцов.

Хотя ни про сионистский рубль, ни про злого Толстого Синцов понятия не имел.

— Говорят, скоро Питерский двор закрывают для ходячки. Правда?

— Возможно, — уклончиво ответил Синцов. — Пока еще до конца не ясно, его то и дело закрывают.

— Мне в позапрошлом году на заправке полтинник две тысячи седьмого отсыпали, — сообщил Лобанов одновременно с печалью и раздражением. — Но непростой, а перепут с пятью копейками. Я тогда про разновиды не в курсах был совсем, думал, что просто кривая монета, на сигареты не хватало, так я ее в ларек и сдал. Прикидываешь?

Видимо, сдача этого полтинника в ларек была фатальной ошибкой, поскольку лицо у Лобанова сделалось катастрофическим, а у Грошева сочувственным.

— С каждым могло случиться, — посочувствовал Синцов. — Я поначалу тоже часто косячил, потом привык. Главное — учить матчасть.

Про матчасть Синцову понравилось самому, читал на каком-то форуме, сейчас применил.

— Он вообще матерый разновидчик, — добавил Грошев. — Определяет штемпель с полувзгляда. Большой специалист.

Синцов кивнул.

— Уважуха, — Лобанов протянул руку.

Синцов робко протянул руку в ответ, опасаясь, что Лобанов выдернет его на себя и бросит через бедро.

— Лоб, — гангстер поймал руку Синцова, сжал сильно, как полагалось приветствоваться конкретным людям из Палермо.

Вот и познакомились.

— Вовремя у тебя брат приключился, — улыбнулся Лоб хорошими зубами. — Я тебе как раз тут кое-чего подогнал, как договаривались.

Лоб достал из кармана плотный полиэтиленовый сверток, из свертка темные серебряные монеты, нанизанные на грубый шнурок. Монисто, вспомнил Синцов.

— Как? — самодовольно спросил Лоб.

— Не знаю… — зевнул Грошев. — Смотреть надо. А так… Грамм триста плохого серебра.

— Но монетосы-то реальные, — принялся убеждать Лобанов. — Я посмотрел, есть нечастые…

Грошев брезгливо взял монисто, убрал в карман, спросил:

— Все?

— Нет, конечно, не все.

Лоб открыл багажник «Тойоты».

— Забирайте, пацанчики, — сказал он. — Ваши труды приехали.

— Опять лом? — без энтузиазма поинтересовался Грошев.

— Какой лом, ты, Чяп, не путай! Смотри, я тут хорошей солянки добыл, — сообщил Лоб. — Пять мешков с рублями, на семь с половиной штук. Будет что вам перемыть, выгружайте, что ли.

В багажнике кучкой белели матерчатые мешки с опломбированными бирками, Грошев стал выгружать, Синцов стал помогать. Деньги оказались тяжелые.

— Там, Чяп, еще коробок. Все, как ты заказывал.

Почтовую коробку, в которой что-то интересно позвякивало, Лоб вручил Грошеву в руки, Грошев убрал ее под мышку.

— Нормально, — кивнул Грошев. — За неделю разберусь, может, за две. Братан вон поможет.

— Помогу, а чего, — согласился Синцов.

— Не торопитесь особо, — махнул рукой Лоб. — Я все равно домом буду занят, времени не останется. А, у меня еще ведро…

Лоб углубился в багажник, вытащил трехлитровое пластиковое ведерко, закрытое лопухом. Ведерко он вручил Синцову. Тяжелое оказалось.

— Там какалики разные, нарыл слегонца, может, что интересное попадется.

Синцов заметил скептическое выражение, промелькнувшее на лице Грошева.

— Короче, пацаны, работайте, — усмехнулся Лоб.

— Как скажешь, — кивнул Грошев. — Лето длинное.

— Да, длинное… А с этим-то колхозом можно что сделать?

Лобанов похлопал по наклейке.

— Конечно, — кивнул Грошев. — Сейчас все наладим…

Грошев открыл бутылку с прозрачной жидкостью, запахло спиртом.

— Полировку не поведет? — настороженно спросил Лобанов. — Если лак съедет, я потом его здесь уже не положу, придется в область гнать.

— Не боися, — отмахнулся Грошев. — Все будет четко. А это тебе.

Грошев сунул бутылку Лобанову.

— Протри руки, а то скоро намертво пристанет, потом с кожей срезать придется, — посоветовал Грошев.

Лобанов взял бутылку, вытянул зубами пробку и стал поливать руки, а потом не удержался и жестом из старых черно-белых фильмов вылил пригоршню спирта себе на шею.

Грошев тем временем занимался наклейками. Он размял пальцы, погладил круглую бумажную блямбу на лобовом стекле, подцепил ее ногтем. Попробовал то есть подцепить, блямба сопротивлялась, но Грошев был ловок и все-таки победил, отклеил краешек. Затем произошло следующее, Грошев выдохнул и невидимым рывком сорвал наклейку. Скомкал, сунул в карман.

— Золотые руки, — Лобанов похлопал Грошева по плечу. — Слава о нем дошла до самых отдаленных частей нашей великой страны.

Грошев сорвал вторую наклейку. Наверное, у него действительно непростые пальцы, подумал Синцов. Во всяком случае, наклейки отрывались одна за одной. Легко.

— Одну оставь, — остановил Лоб Грошева на восьмой.

— Зачем?

— Хочу посмотреть, сколько продержится. Ладно, пацаны, я поехал.

Лобанов запрыгнул в машину и укатил, Грошев и Синцов потащились в дом.

Отца Грошева на веранде уже не было, пахло табаком и валерьянкой. В комнате Грошева химический запах сделался крепче.

Грошев сгрузил мешки с монетами в ящик, коробку со звоном поставил на подоконник, открыл и стал смотреть внутрь нее с умилением.

Синцов сел в кресло, придвинул ведро, снял лопух с ведра. Внутри оказались, конечно же, монеты. Разного размера, разного цвета, очень старые и очень плохие. Если бы Синцов не знал, что Грошев интересуется монетами, он никогда не подумал бы, что это они. Мутные кружки, покрытые плесенью, или ржавчиной, или застывшей землей, на большинстве вообще ничего не виделось.

— Вы с Лобановым монеты ищете? — спросил Синцов и достал из ведра монету.

— Ищем? Не, не ищем. Мне не интересно искать, — поморщился Грошев. — То есть интересно, конечно, но не так… Знаешь, первые монеты мне вообще дедушка подарил. Он после войны жил в Макарьевском районе, а отец его, мой прадед, был трактористом. Ну, мой дед помогал отцу на поле, а потом ходил по пашне и собирал монеты прямо из земли. Серебро часто попадалось, его они продавали, а медь тогда и не нужна была вовсе, дед ее в ведро собирал. Сначала в одно, потом еще. Так мне четыре ведра и достались по наследству. Папка выкинуть хотел эту ржавчину, а я посмотреть решил.

Грошев усмехнулся, достал из коробки небольшую вазочку, полюбовался, убрал обратно.

— И что?

— Хватило папке на «шестерку», — ностальгически вздохнул Грошев. — И в отпуск съездили. Но это давно было, сейчас бы дороже ушло. Там, помню, деньга восемьсот пятого была в очень неплохом состоянии.

— Откуда деньги в полях? — не понял Синцов.

Он перевернул монету, другая ее сторона была мелкодырчатая, как лунный пейзаж.

— Примета раньше была, — ответил Грошев. — На хороший урожай кидали монеты. Потом теряли много в полях всегда. Вот и представь, если полю лет двести или того больше? А плуг при распашке поднимает по сорок сантиметров, монеты наверху оказываются. Иногда старые монеты даже в сорочьих гнездах находили. На чердаках, в копилках, везде. Конечно, такие монеты много не стоят, но…

Золотые руки, вспомнил Синцов.

— Но их можно почистить, — сказал он и кивнул на елку.

— Предпочитаю термин «ремонт», — поправил Грошев. — Ремонт гораздо осмысленнее. Я не люблю искать, ремонт — это не азарт, ремонт — это созидание, творчество. Чтобы из какалика…

— Из чего?

— Из какалика.

Грошев кивнул на ведро Лобанова.

— Это так называемые какалики, — сказал он. — Убитые монеты, пролежавшие в земле слишком долго. Земля их съела, она любит… почти ничего нельзя разобрать, попробуй сам.

Конец ознакомительного фрагмента.