Надежда

Шаира Тураповна Баширова (2024)

Сюжет романа «Надежда» начинается с того, что маленькая девочка Дуся, которую с мамой эвакуировали из Ленинграда в Ташкент в начале войны, попадает под бомбёжки. Маму она теряет и растёт в узбекский семье. Дальше сюжет развивается интересными сюжетными оборотами и интригами. Где есть преданность, доброта людей, любовь и искренние отношения. Девочка вырастает в красивую девушку, о её жизни и роман.

ГЛАВА 2

Рано утром Анна встала, от шума в комнате, Мария готовила завтрак. Умывшись во дворе из умывальника холодной водой, Анна вошла в дом. Мальчики уже сидели за столом, быстро поев, они попрощавшись и пожелав удачи Анне, ушли, Иван на работу, Василёк в школу. Накрыв рушником хлеб и крынку с молоком на столе, Мария завернула Анне на дорогу, хлеба с салом и сказала.

— Ну что Анна, пошли на станцию.

До станции было не так далеко, поезд должен был пройти в двенадцать дня, остановившись буквально на пять минут на этой маленькой станции. Купив билет, Анна и Мария стали прощаться. Женщины обнялись, как давние подруги.

— Спасибо Вам за всё Мария — растроганно сказала Анна.

Мария кивнула головой и зашагала по дороге, обратно домой.

Анна дождалась поезда, который пришёл ровно в полдень по расписанию. Она зашла в душный плацкартный вагон, вещей у неё не было, лишь сумка, больше похожая на базарную, правда чуть поменьше. Заняв своё место, Анна наконец расслабилась. С двух сторон были лежачие места полок, где расположился разный люд. Пожилые и молодые с детьми, молча сидели на своих местах, через пять минут поезд пыхтя стал набирать ход. До Ташкента ехать несколько дней, в сумке только паспорт, старая фотография Дуси, расческа, маленькое зеркальце, немного денег с собой и хлеб с салом, тонко нарезанный Марией на бутерброды. Соседями оказались пожилые супруги, которые ехали в Янгиюль, к сыну, молодая чета с маленьким ребёнком, те ехали до Ташкента к престарелым родителям, ещё несколько молодых девушек и парней, которые ехали в Фергану, на строительство ГЭС. Они весело болтали, строили планы на будущую жизнь и ели яблоки. Вдруг одна девушка протянула Анне яблоко.

— Угощайтесь — предложила она.

Анна сначала и не поняла, чего от неё хотят, но яблоко протягивали ей, улыбнувшись, она взяла протянутый фрукт.

— Спасибо — ответила Анна.

Яблоко оказалось кислым, поморщившись, Анна тихонько положила яблоко в сумку. Бутерброды надо было есть экономно, кто знает, когда ей удастся сытно поесть. Она брала кипяток из титана в конце вагона и запивала один бутерброд, проглатывая вкусный кусок, в душе благодаря Марию. Поезд останавливался на маленьких и больших станциях, заходили ещё пассажиры, кто-то доехав до места, выходил. На третий день поездки, хлеба и сала не осталось, на одной из станций, Анна вышла, чтобы купить чего-нибудь поесть. На войне она привыкла часто голодать, но подкрепиться было нужно. Купив в буфете на станции пирожки с картошкой, она вернулась в вагон. Поезд ехал через степи Казахстана, Анна вглядывалась вдаль.

— Как же широка страна наша — подумала она.

В Казахстане из поезда вышли много молодых людей, они приехали покорять целину. Наконец глубокой ночью, поезд остановился на станции Ташкент. Анна вышла из вагона и прошла в большой зал ожиданий, надо было дождаться утра, куда она пойдёт на ночь глядя. Ни родных, ни друзей здесь у неё не было. Сев на скамью и прислонившись головой о стенку, Анна уснула. В духоте вагона поспать ей так и не удалось, просыпаясь от шума по несколько раз за ночь. Дорога выматывает и Анна устала, сон взял своё. Это был глубокий и спокойный сон. В Ташкенте светает рано, проснувшись, Анна вышла из здания вокзала и спрашивая у прохожих дорогу, доехала на автобусе до облисполкома решительно зашла в одноэтажное здание. Туда — сюда ходили люди, спросив где можно узнать об эвакуированных детях, Анна постучала в один из кабинетов. За столом сидела немолодая в летах женщина узбечка и просматривала бумаги на столе.

— Здравствуйте. Можно? — спросила Анна.

— Да, заходите, Вы по какому вопросу гражданка? — спросила женщина, в очках и разрешила сесть, что Анна и сделала.

— Я ищу дочь…с надеждой в глазах, начала говорить Анна.

— Ей было всего четыре года, когда её привезли из Ленинграда с другими детьми. Барышева Евдокия Семёновна, посмотрите пожалуйста. Может кто-то давал на неё запрос и у кого она сейчас проживает? — спросила Анна.

Женщина встала и взяла из шкафа несколько папок, потом она долго листала, страничку за страничкой.

— Но с такой фамилией данных на ребёнка нет — наконец оторвавшись от папок с бумагами, сказала женщина.

— Но…такого не может быть! Я точно знаю, её привезли в сорок втором году именно в Ташкент — теряя самообладание, хрипло проговорила Анна.

— Вы не волнуйтесь так, вот, выпейте воды и успокойтесь — ответила женщина, наливая из графина в стакан холодной воды.

У Анны от волнения стучали зубы, хотя и было довольно таки жарко.

— Понимаете, дети в таком маленьком возрасте могут не знать ни свою фамилию, ни отчество. — успокаивающим тоном, сказала женщина за столом.

— Да! Конечно же Вы правы. Как я сразу об этом не подумала… Дуся, её зовут Дуся. Четыре года…ну, тогда ей было четыре года, сейчас одиннадцать лет, светленькая такая, с голубыми глазками — сказала Анна и глаза снова у неё засветились надеждой.

Женщина опять стала перечитывать бумаги, это продолжалось довольно таки долго, но вдруг она взяла один из листов и перечла его дважды.

— Есть! Дуся. Да, на неё поступили данные, если кто-то разыскивает девочку из Ленинграда…ну да, всё точно. Думаю, это и есть Ваша дочь. Семья Махмудовых, Кодиржон и Саломат. Живут в старом городе…здесь вот и адрес есть — сказала женщина и написав на листе бумаги адрес, протянула Анне.

Дрожащими руками взяла Анна листок и вдруг расплакавшись, крепко обняла свою собеседницу.

— Спасибо Вам! Вы мне надежду дали. Спасибо большое. А как доехать до старого города? — спросила Анна.

Ей подробно объяснили, на какой автобус сесть и где пересесть на другой и как доехать.

— Там ещё спросите адрес, Вам укажут. Удачи и желаю, чтобы Дуся, о которой идёт речь, была Вашей дочерью. Хотя часто бывает и обратное. Поэтому Вы заранее то не настраивайтесь — сказала женщина.

— Я уверена, это моя Дуся! Материнским чутьем чувствую, это она — ответила Анна, выходя из кабинета.

Чувства переполняли Анну, она будто не шла, а летела до старого города. Выйдя из автобуса, Анна побрела по тесным улочкам, между старых домов. Низкие дувалы позволяли видеть дворы и людей в этом дворе. Анна искала название улицы и дом, где наконец она найдёт свою Дусеньку и сможет обнять её, прижать к сердцу единственного оставшегося у неё родного человека. Спросив у проходившего мимо мужчины нужный адрес, показывая лист, Анна побрела дальше. Хотелось есть и пить, но это было не столь важно сейчас. Наконец на одной стенке углового дома, она увидела дощечку, с названием нужной ей улицы. От волнения Анна присела, ей не хватало воздуха, надо было отдышаться. Но ждать не было ни сил, ни желания, Анна поднялась и подошла к дому Кодиржонакя и Саломат хола.

Возле дома под небольшим навесом сидел Кодиржонакя, он штопал и зашивал старую обувку. Он с удивлением посмотрел на приближающуюся к его дому русскую женщину. Подумав, что та пройдет мимо, он продолжил свое дело. Но русская женщина подошла к его дому и остановилась возле калитки. Анна дрожащей рукой постучала в деревянную калитку, никто не ответил и она осмелилась открыть её и войти. Возле небольшого арыка, который протекал во дворе, на корточках сидела молодая женщина, с повязкой на глазу, она мыла посуду, рядом с ней сидя на корточках помогала девочка, лет десяти, одиннадцати, со светлыми кудряшками и без умолку, что-то говорила Мехринисо, а это была именно она. У Анны застыли ноги, сделать лишний шаг было мучительно, она узнала Дусеньку, хотя та и повзрослев, изменилась. За спиной Анны стоял Кодиржонакя, мужчина сразу почему-то догадался, эта русская женщина приехала издалека и приехала за их Дусей. Подойдя ближе, Анна еле проговорила.

— Дусенька, доченька моя…

Мехринисо поднялась и посмотрела на Анну и побледнела, поняв, что приехала мать её любимицы Дуси. Именно, когда девушка её перестала ждать и волноваться по этому поводу. Под навесом на самодельном глиняном очаге, в казане Мархамат, жена Собиржона, готовила обед. Мархамат тоже повернувшись к Анне посмотрела в ожидании. Дуся крепко схватив Мехринисо за руку, спряталась за её спиной.

— Здравствуйте. Я приехала из Ленинграда, за дочерью. Много лет искала и вот…нашла — проговорила Анна, медленно подходя к Мехринисо и Дусе.

— Папа. Она говорит, что Дуся её дочь… — растерянно, произнесла Мехринисо.

Кодиржонакя не ответил, а лишь проковылял на деревянной ноге к тапчану.

— Здравствуйте, я сейчас маму позову — ответила Мехринисо, видя что отец молчит и пошла в дом, Дуся побежала за ней.

Анна беспомощно села на тапчан, сделанный из глины и застеленной циновкой и курпачей. На хантахте старенькая, но чистая скатерть, на которой лежали лепёшки, нарезана зелень и в косушке кислое молоко.

— Вы не волнуйтесь так. Если Дуся Ваша дочь, то оно конечно… — тихо сказал Кодиржонакя, даже не зная, что говорить дальше.

Из дома вышла Саломат хола, на ходу повязывая на голову платок.

— Здравствуйте уважаемая, Вы садитесь по удобнее, поедим сначала, Мархамат, если готов обед, неси дочка — уже обращаясь к невестке, громко сказала Саломат хола.

От волнения, у Анны не слушались ноги, она с трудом залезла на тапчан, сняв старенькие туфли, которые всю войну пролежали в шкафу. Подобрав под себя ноги, Анна наконец села поудобнее.

— Вы простите меня…нарушила Ваш покой, но я… — Анна замолчала и неустанно смотрела на Дусю, которая тоже с удивлением смотрела на чужую тётю.

Саломат хола взяла её за руку и подвела ближе.

— Дусенька, доченька…а это мама твоя. Она за тобой из Ленинграда приехала. Твоя мама долго тебя искала и вот наконец нашла. Иди доченька, подойди к своей маме, обними её — ласково говорила женщина со слезами на глазах.

Мехринисо, за спину которой всё это время пряталась Дуся, не решаясь подойти к чужой ей тёте, не скрывая слёз плакала. Тут Кодиржонакя не выдержал.

— Ну-ка, давайте все вместе поедим, потом обсудим, как нам быть дальше — сказал он.

Мархамат принесла поднос, на котором стояли косушки с горячей машхурдой и поставила на край тапчана. Первую косушку она подала свёкру, вторую свекрови. Следующую косушку гостье и потом Мехринисо. Вернувшись к очагу, она налила ещё две косушки, себе и Дусе и вернулась к тапчану.

— Ешьте уважаемая. Вы с дороги, устали и проголодались, не стесняйтесь, садитесь поудобнее — сказала Саломат хола.

Анна и правда была очень голодна, но кусок горячей лепёшки, застревал в горле, слёзы душили её, с усилием воли, она сделала несколько глотков машхурды, не отрывая взгляда от дочери. А Дуся с удовольствием кусала лепёшку и с аппетитом ела машхурду, ни на кого не смотрела и была занята только едой. Анна наконец улыбнулась.

— Как она выросла, моя девочка. Повзрослела, красивая стала — подумала она.

Когда все поели, Кодиржон акя попросил всех уйти, за хантахтой остались сидеть лишь Анна и Саломат хола. Мехринисо взяв за руку Дусю, ушла с ней в дом, но ей было интересно, чем всё это закончится, она встала около окна, за тонкой занавеской и стала прислушиваться к разговору.

— Видите ли уважаемая…мне понятны Ваши чувства, но надо учитывать и чувства ребёнка. Никто не собирается оспаривать Ваши права на дочь, только Дусе надо свыкнуться с мыслью, что Вы её мать. Поживите у нас несколько дней, будьте как можно ближе к дочери…Вы поймите, прошло семь лет. Это много для того, чтобы ребёнок позабыл даже свою мать. Поверьте, Дуся привыкнет к Вам и тогда Вы сможете с ней уехать — долго говорил Кодиржон акя.

Анна понимала, мужчина прав, девочке нужно время, чтобы она осознала, что она её мать.

— Вы правы, если только я Вас не обременю своим присутствием. Вы очень добрые люди и наверное всей моей жизни не хватит, чтобы отблагодарить Вас за Вашу доброту — взволнованно ответила Анна.

— Эээ…уважаемая. Что Вы такое говорите? Живите столько, сколько понадобиться. Мехринисо очень привязалась к Дусе, да и нам будет трудно с ней расстаться. Но Дуся Ваша дочь и мы смиримся. А сейчас отдыхайте. Вам постелят в комнате Мехринисо и Дуси, только спим мы все на полу, не обессудьте — сказала Саломат хола.

Расчувствовавшись, Анна вдруг схватила руку Саломат хола и прижалась к ней губами.

— Спасибо Вам добрые люли! Спасибо Вам за всё, что Вы сделали для меня и моей девочки — воскликнула она.

Саломат хола резко отдернула руку.

— Что Вы делаете? Да таких детей у нас за войну было ещё семь. Всех забрали, остались только Ваша Дуся и мальчик Бекмет из Казахстана, у которого никого нет — громко сказала женщина.

Анна была смущена.

— Простите, не хотела Вас обидеть — пробормотала она.

Саломат хола успокоившись, спросила.

— Как имя Ваше? Может быть расскажите о себе?

Анна смутилась ещё больше.

— Меня Анна зовут. Что я могу Вам рассказать? Войну медсестрой прошла, муж погиб под Смоленском. Дусеньку на маму свою оставила, но в блокаду она не выжила, зима суровая была, простыла и…умерла, а Дусю в детский дом определили, потом эвакуировали весь детский дом в Ташкент. По дороге эшелон начали бомбить немцы, много детей погибло тогда. А вот Дусенька на моё счастье выжила. Ведь у меня кроме неё на всём белом свете никого нет — рассказывала Анна.

Внимательно выслушав гостью, Саломат хола обняла Анну за плечи и тихо сказала.

— Теперь, у тебя есть мы дочка.

На слова Саломат хола, Анна прослезившись, крепко обняла её и прижалась к ней, будто нашла родного человека. Ужинать сели все вместе, доели машхурду, приготовленную на обед, с кислым молоком и базиликом, да ещё холодным. Такого Анна никогда не ела и ей показалось очень вкусным есть суп в холодном виде, да ещё и с кислым молоком.

— У нас этот суп ещё любят есть чуть прокисшим, особый вкус, старики любят — сказал Кодиржон акя.

— Я такое никогда не ела…но очень необычный вкус. Мне нравится — ответила Анна, поглядывая на Дусю, которая с аппетитом поедала суп, макая в него лепёшку.

— Совсем взрослая стала…и ест, как узбечка — подумала Анна и улыбнулась.

Вечером, после ужина, долго сидели на тапчане, под ясным звёздным небом и тихо разговаривали. Молодые давно легли спать, Мехринисо увела с собой Дусю.

— Тишина какая. Хорошо тут у Вас. Будто войны и не было — подогнув колени и положив на них голову, тихо сказала Анна.

Кодиржонакя посмотрел на жену и по узбекски сказал ей.

— Устала гостья с дороги, ты ей постели рядом с дочерью, пусть девочка к матери привыкает.

— Пойдёмте Анна, я Вам покажу, где спать будете — сказала Саломат хола, приглашая гостью в дом.

В комнате, где спали Мехринисо, курпачи постелены были на циновку, прямо на пол, Дуся прижавшись к Мехринисо, спала, но молодая женщина уснуть никак не могла. Увидев дочь в объятиях Мехринисо, у Анны сжалось сердце.

— Неужели меня она так никогда не обнимет… — подумала женщина.

Ревности не было, нет конечно. Она стольким обязана этим людям, просто наверное тоска по дочери была. Постели были рядом, да так, что Дуся оказалась в середине между двух женщин. Анна поблагодарив Саломат хола, легла рядом с дочерью, она и правда очень устала и от переживаний и от дороги. Анна посмотрела на Мехринисо и улыбнулась.

— Она Вас очень любит. Спасибо Вам за всё — тихо проговорила Анна.

Мехринисо тоже улыбнулась ей в ответ.

— И я её очень люблю! — пылко ответила она.

— Надеюсь, делить мы её не будем… — подумала Анна, а вслух сказала.

— Да, я вижу. Но и я её очень люблю. Понимаете?

— Понимаю… Давайте спать, Вы устали с дороги — ответила Мехринисо, ещё крепче обнимая Дусю.

Когда утром Анна открыла глаза, Мехринисо и Дуси на месте не было, как впрочем и постели. Её сразу убрали, как только проснулись и встали. Анна тоже сложила курпачи, одеяла и подушки туда, в угол, где лежали и остальные курпачи и одеяла. Расчесав волосы и собрав на затылке, Анна заколола их шпильками, потом вышла во двор и умылась в прозрачной воде арыка. Мархамат быстро поднесла ей полотенце.

— Доброе утро Анна опа — поздоровалась Мархамат.

— Доброе утро дорогая — улыбнувшись на слово опа, ответила Анна.

— Анна, идите завтракать — позвала Саломат хола.

Анна подошла к тапчану, Саломат хола, увидев что Анна ищет глазами дочь, тихо сказала.

— Дуся в школу ушла. Садитесь, Вам горячего молока принесут.

— Доброе утро Саломат опа. Конечно, я и забыла, конечно в школу — садясь на тапчан, пробормотала Анна.

— Доброе утро Анна. Вам надо быть терпеливой. Дуся ведь ещё ребёнок. Вы ей напоминайте, как сказки на ночь читали, как кашкой кормили, она вспомнит, поверьте, но для этого время нужно. — ласково говорила Саломат хола.

— Конечно, я понимаю. Только…Вас не хочу обременять своим присутствием. Ведь на это недели могут уйти — ответила Анна.

Мархамат принесла косушку горячего молока и поставила на хантахту, перед Анной. Саломат хола поломала лепёшки и протянула гостье.

— Ешьте дорогая. Всё будет хорошо. И живите у нас столько, сколько понадобится. Вас никто ведь не гонит — сказала женщина.

— Спасибо. Вы очень добры. Но и Вы меня поймите, сейчас времена тяжёлые, быть на иждивении не в моих правилах. И потом…мне кажется, что Дуся быстрее привыкнет ко мне там, дома, в Ленинграде. Нам с ней уехать надо и как можно скорее — ответила Анна.

Саломат хола немного подумав, посмотрела в сторону дочери Мехринисо, которая возилась в хлеву, убирая навоз.

— Что ж, может быть Вы и правы. Только Дуся носит фамилию Махмудова и отчество Кодиржановна. Надо будет в отделение ЗАГСа пойти и новую метрику взять — сказала женщина.

— Не надо. У меня есть метрика дочери на имя Барышева Евдокия Семёновна. Поймите меня Саломат опа… Мне и так тяжело, я долгих четыре года искала Дусю. И вот теперь, когда наконец нашла её, я даже обнять не могу и прижать к измученному сердцу свою родную дочь. Вас много слава Богу, а я совсем одна. И Дуся единственный родной мой человек. Поговорите с Дусей, она Вас послушает. Скажите, что я её мать и очень люблю её. Скажите, что нам надо уехать и как можно скорее. Прошу Вас… — говоря это, Анна разрыдалась.

Саломат хола не стала её успокаивать, понимая, что так будет ещё хуже.

— Поплачь дочка. Выплачь из сердца всю горечь. А я сегодня же поговорю с Дусей. Вот придёт она со школы, я и поговорю. И Мехринисо скажу, чтобы и она тоже поговорила. Дуся любит её очень и Мехринисо она быстрее послушает — сказала Саломат хола.

— Спасибо Вам за понимание — ответила Анна заставляя себя выпить молоко и съесть ломоть лепёшки.

Ближе к обеду, со школы пришла Дуся и бросив плоский портфель на тапчан, пошла мыть руки, так её приучили, чтобы приходя с улицы, мыть руки. Анна с надеждой смотрела на дочь, думая, что та и к ней подойдёт, ну хотя бы поздороваться. Но Дуся прямиком подбежала к Мехринисо и со словами.

— Опажон! Я пришла! — обняла ту и поцеловала в щёчку.

Мехринисо бросила виноватый взгляд на Анну и тут же отвела глаза, под пристальным взглядом той. Потом нагнувшись к Дусе, Мехринисо сказала.

— Невежливо не здороваться с взрослыми Дусенька. Подойди к матери и поздоровайся с ней тоже.

Дуся подняв голову, посмотрела на Мехринисо,.

— Но ведь Вы моя мама опажон — ответила было Дуся, но под пристальным взглядом Мехринисо, опустив голову, побрела к Анне.

— Здравствуйте…тётя. Я со школы пришла — тихо сказала Дуся, подойдя ближе к Анне.

Анна будто ждала дочь, крепко обняв её, она произнесла.

— Здравствуй родная! Доченька моя.

ГЛАВА

Дуся безучастно стояла возле Анны и молча посмотрела на Мехринисо, та кивнула головой, поощряя девочку. После того, как все поели приготовленный в честь гостьи плов, правда вместо мяса, отварили яйца, но получилось очень вкусно, Мехринисо отвела Дусю в дом, сказав ей, что им надо серьёзно поговорить. Анна сидя на тапчане, напряжённо ждала конца разговора и очень волновалась. Через час Мехринисо и Дуся наконец вышли из дома и подошли к Анне, которая с нетерпением ждала их.

— Дуся готова ехать с Вами в Ленинград, домой. Только, если можно, уезжайте сегодня же. А лучше, прямо сейчас — сказала Мехринисо, с трудом сдерживая слёзы.

А Дуся стояла с каменным лицом и смотрела в землю.

— Спасибо Вам…и простите меня — еле проговорила Анна и взяла за руку дочь.

— Я пойду, соберу вещи Дуси — мрачно сказала Мехринисо и быстро вернулась в дом.

Саломат хола сидя на тапчане и наблюдая за ними, тихо плакала, вытирая концом платка, глаза.

Мархамат готовила ужин, перед этим, Саломат хола, попросила мужа Кодиржон акя узнать, когда отходит поезд до Ленинграда.

— Да ведь до вокзала ехать сколько. Может сама бы и сходила, а? Ну что я на своей деревяшке ковылять буду? Так до утра и прохожу. Поезжай сама жена — ответил Кодиржон акя.

Саломат накинула на голову большой шёлковый платок, белый, в синюю полоску по краям, доставшийся ей ещё от матери и вышла из дома. Женщина вернулась часа через два, пока добралась на двух автобусах до вокзала, пока ждала эти самые автобусы, да потом ещё добиралась обратно до дома. В руках она держала два билета на поезд до Ленинграда, которые и протянула Анне.

— Поезд отходит завтра, поздно вечером, в одиннадцать часов. Так что Вы с Дусей поужинайте завтра пораньше, а я тесто поставлю на ночь, Вам лепёшек на дорогу испеку. Надо ещё картошку пожарить… — говорила она, потом обращаясь к мужу, произнесла.

— Отец. Вы бы у мясника мясо купили, ну что одну картошку то жарить на дорогу? Им ведь ехать долго.

Анна была в растерянности, держа в руках билеты, молодая женщина поверить не могла, что завтра она с дочерью уезжает домой.

— Теперь всё у нас с Дусенькой будет хорошо — тихо прошептала Анна и обращаясь к Саломат холе, спросила.

— Саломат хола. Сколько я Вам за два билета должна? Вы не думайте, у меня деньги есть, я ведь отпускные получила, когда в Ташкент уезжала.

Саломат хола строго обвела Анну взглядом.

— Эх женщина. Да разве в деньгах счастье? Ты у нас сердце вырываешь, а ты сколько стоит… Эээххх! — выдохнула она и ушла в дом, где Мехринисо сидела с платьицем Дуси и прижав к лицу, плакала.

Саломат хола на узбекском языке, стала ругать дочь,.

— Ты что? Хоронишь кого что ли? Вытри слёзы, Дуся жива, здорова, это счастье. А где она будет жить, какая разница, лишь бы счастливой была. Ведь не с чужим человеком едет девочка наша, с родной матерью. Её тоже понять нужно, думаешь ей легко? — говорила она.

— Зачем отец запрос на Дусю в облкомитет относил? Не надо было… — не переставая плакать проговорила Мехринисо.

— Не думала, что моя дочь такая жестокая. Такая эгоистка. Ух, чтоб тебя… — проворчала Саломат хола и ушла в другую комнату.

Все сели ужинать, ели молча, даже не смотрели друг на друга. Так же молча все стали расходиться по своим делам. Кодиржон акя пошёл доделывать начатую обувку, которую утром рано собирались забрать, он зажёг керосиновую лампу под своим навесом и сел за работу. Саломат хола пошла ставить тесто, чтобы спозаранку испечь их в тандыре. Мехринисо собрала со стола и отнесла к очагу, где в казане была налита вода и уже согрелась, Мархамат принялась мыть в этом казане посуду. Анна сидела на тапчане, рядом с ней сидела Дуся, это ей Мехринисо наказала, чтобы девочка не отходила от своей матери, а Дуся всегда слушалась свою опажон. Опустив низко голову Дуся кулачком вытирала слёзки с пухлых щёк, а Анна…бедная женщина обняв дочь за плечи, тихо шептала ей о том, как сильно она её любит, напоминала сказки, которые рассказывала, когда укладывала спать… Дуся слушала и исподтишка посматривала на Анну, морща лоб, пытаясь вспомнить сказку. Вдруг девочка напряглась и посмотрела прямо в глаза матери, её лицо просветлело и она радостно воскликнула.

— Я помню! Про колобка и змея горыныча…я помню, как ты меня гладила по голове и рассказывала, как лиса колобок съела.

Анна приподняла дочь и прижала к себе, из глаз текли слёзы радости, она не помня себя бормотала только.

— Солнышко моё! Радость моя! Доченька родная! Дусенька…вспомнила маму свою?

Дуся нерешительно обняла Анну за шею и положила головку ей на плечо. Из окна комнаты на них смотрела вся заплаканная Мехринисо и улыбалась.

— Ну вот и хорошо…вот и славно — шептала тихо девушка.

С вымазанными в тесте руками, возле очага стояла Саломат хола и кончиком платка, свисающего с головы, вытирала глаза от слёз. С работы пришёл Собиржон, сын Саломат хола и Кодиржон акя, он работал разнорабочим на заводе Октябрьской революции. Наконец закончив дело, домой зашёл и Кодиржон акя. Решили все вместе, просто попить чай. Эту ночь, Анна спала вместе с Дусей, крепко её обняв, а когда проснулась, то не увидела ни дочь, ни Мехринисо. Анна в панике выскочила во двор. Саломат хола пекла лепёшки в тандыре, Мархамат ставила самовар, подбрасывая в трубу кусочки спиленного дерева, уголь достать было сложно.

— А где Дуся и Мехринисо — с волнением спросила Анна.

Саломат хола посмотрела на Анну и вытирая мокрый лоб от жаркого тандыра, громко сказала.

— Они в магазин пошли. Мехринисо захотела Дусе на дорогу конфет и печенья купить. Скоро вернуться, не волнуйся дочка. Умывайся, сейчас чай будем пить с горячими лепешками.

Анна свободно вздохнув, подошла к арыку, умыться. Когда все сели за стол, самовар наконец закипел и чай заварили, с магазина вернулись Мехринисо с Дусей. Со счастливой улыбкой, девочка села на тапчан и показала сладости, которые ей купила опажон.

— Вот вечером в поезд сядешь и поедешь далеко, далеко, там и поешь свои сладости и маму свою угостишь — гладя Дусю по голове, сказала Саломат хола.

Часов в семь, пришёл с работы Собиржон, на ужин приготовили плов на дорожку, все быстро поужинали, надо было ехать на вокзал, последние автобусы ходили в восемь тридцать часов вечера, надо было успеть. Мехринисо вынесла большой узел, куда сложила вещи Дуси и поставила на тапчан. Саломат хола сложила шесть лепёшек на скатерть, рядом в алюминиевой кастрюле положила пожаренную картошку с кусочками мяса и в косушке плов.

— Ночью проголодаетесь, плов поедите. А картошка на завтра останется. Вот ещё в банке кислое молоко, с ним жажды не будет, ну и яблочек со своего сада — сказала она, всё заворачивая в скатерть.

Бумажный пакет со сладостями, Дуся решила нести сама и не выпускала из рук. Собиржон должен был проводить Анну с дочерью, до вокзала.

— Ну что…давайте прощаться, не то на автобус опоздаете. Лучше на вокзале часик переждать — сказала Саломат хола, крепко обнимая Анну и Дусю, расцеловав их в обе щёчки.

Мехринисо сдерживалась, чтобы не расплакаться.

— Анна, обещайте следующим летом приехать к нам с Дусей — взволнованно воскликнула девушка.

Анна прижавшись к ней, сказала.

— Конечно родная моя. Куда ещё мы можем поехать, как не в родной для нас дом? Потом Мехринисо обняла Дусю и целуя её тихо ей говорила.

— Помни всё чему я тебя учила дочка. К чистоте и честности, доброте и меньше говорить, больше слушать — последнюю фразу вместе с ней сказала и Дуся.

И они обе рассмеялись. Дуся крепко обняла за шею Кодиржон акя и поцеловав его, сказала.

— Я так Вас люблю бобо.

От чего у мужчины заблестели слёзы на глазах, но переборов себя, он сказал.

— Я тоже тебя люблю дочка.

Говорили они на узбекском языке. Очередь подошла и Мархамат прощаться.

— Кеное, желаю, чтобы у Вас родился хорошенький мальчик — сказала Дуся погладив немного выступивший животик невестки.

Мархамат смутившись, поцеловала быстро Дусю, попрощалась с Анной и убежала в дом. Все вышли за калитку и помахивая на прощанье руками, смотрели вслед уходящей в темноту Дусе. Анна и Дуся тоже помахали руками в ответ и растворились в вечерней темноте улочек.

Собиржон проводил Анну и Дусю до самого вокзала, как наказал отец. Там парень попрощался с ними и успев на последний автобус доехал до Урды. А до дома ещё, ой как далеко. Автобусов не видно, Собиржон оглядываясь назад, пошёл пешком. Было совсем темно и ничего не видно.

— Что ж, так к раннему утру, сразу на работу и дойду — прошептал Собиржон, как услышал позади себя фырканье лошади.

Парень обернулся и лишь успел чуть отойти в сторону, как перед ним возникла арба, запряжённая старой захудалой лошадкой.

— Собиржон? Ты что это так поздно здесь делаешь? — спросил пожилой мужчина, на узбекском языке, с тюбетейкой на голове и белым яхтаком, вместо рубашки.

— Ааа…это Вы Маматакя? Домой иду, автобусов нет, поздно уже. Гостей на вокзал проводил. За нашей Дусей мама из Ленинграда приезжала — отвечал Собиржон.

— Нашлась значит? Да, дела…а сколько Кодиржон ходил в облисполком? Сколько запросов оставлял? Надо же? Нашлась таки… А точно она, ну…мать Дуси? Ведь и ошибиться могли. А ты садись, вот на арбу садись, вместе то веселее будет ехать. Но! Но, давай! — восклицал, между разговором Маматака, сосед семьи Кодиржонакя из соседней махалли.

Собиржон дважды себя упрашивать не стал, подпрыгнув, он сел на край арбы и свесил ноги.

— Да нет, ошибки нет. Она и паспорт свой показала и метрику нашей Дуси. Даже старая фотокарточка Дуси есть у неё, где девочке года три наверное. Но узнать можно, по волосикам и глазкам. Мехринисо жалко, уж больно привязалась она к девочке — говорил Собиржон.

— Да…дела… А Мехринисо жалко, бедная. Ей бы замуж выйти, да своих детишек родить. Мать она была бы хорошей, да и хозяйка неплохая — говорил Маматакя.

— Ну Вы ведь знаете…у моей сестры глаза нет. А человек она прекрасный, сама доброта — ответил Собиржон.

— Знаю. А что? С лица воду не пить. Кому глаза сейчас нужны? — сказал Маматакя.

Проехав немного молча, Маматакя вдруг повернулся к Собиржону.

— Слушай, ведь в нашей махалле есть мужчина, ну ты его знаешь, Жура, он жену недавно потерял…умерла бедняжка. Так вот…у них двое малых детей осталось,

по — моему мальчик и девочка. Недавно я слышал, жену он ищет себе, детям мать. Он работает, они одни. Тяжело мужчине без женщины, да ещё с детьми. Может сказать ему про Мехринисо? А что? Девушка справная, руки, ноги целые. А что глаза нет…так не беда, не слепа же она совсем. Что скажешь, а Собиржон? — спрашивал Маматакя.

Собиржон пожал плечами.

— Что я могу Вам ответить Маматакя? Конечно было бы хорошо. Вы поговорите с Журакя, если согласится, с отцом моим поговорите. Вы же друзья с ним — ответил парень.

Маматакя закивал головой.

— Ты прав. Откуда тебе знать… А что, благое дело. Детишкам мать будет, Журе жена и Мехринисо была бы довольна — пробормотал про себя Маматакя.

Наконец доехав до дома, Собиржон спрыгнул с арбы.

— Спасибо Вам Маматакя. Что бы я делал, если не встретил Вас? До сих пор шёл наверное. Может зайдёте, чайку б попили, а? — из вежливости спросил Собиржон.

— В другой раз сынок, поздно уже. Отцу скажи, я на днях к Вам загляну. Ну, ну давай, пошла! — ударив лошадку кнутом, громко сказал Маматакя, отъезжая.

Было почти двенадцать ночи, когда Собиржон зашёл домой, на тапчане сидели родители.

— Ассалом аляйкум — поздоровался Собиржон с ними и присел рядом.

— Ва аляйкум ассалом. Садись сынок, ну как, отвёз их, посадил на поезд? — спросила Саломат хола.

— Да ойижон, отвёз. Не беспокойтесь, Анна опа сказала, что, как приедет в Ленинград, письмо напишет нам. Устал я, спать пойду. Хорошего Вам сна — сказал Собиржон, вставая с тапчана.

— И тебе хорошего отдыха сынок. Иди, ложись, поздно уже — ответил Кодиржон акя.

Следующим вечером, Маматакя зашел к Журе, днём то тот работал. Мужчине было лет под сорок, когда жена вдруг заболела и внезапно умерла, оставив ему двоих маленьких детей. Девочке было одиннадцать лет, мальчику девять. Жура воевал, писал жене письма, она отвечала, парень мечтал о семейном счастье с женой, которую любил по — своему. Вернулся, ну пожили они всего три с половиной года и тут такое. Что был за недуг, он так и не узнал, а тихо похоронил жену.

— Как поживаешь Жура? — садясь на тапчан, спросил Маматакя.

— Ассалому аляйкум Маматакя. Спасибо, живём помаленьку. Сами как? — спросил Жура, подавая мужчине пиалку горячего чая.

— Спасибо сынок, хорошо. Хм…я что зашёл то…жениться тебе надо Жура. Одному без жены тяжело. За детишками присмотр нужен. — сказал Маматакя.

— Да на ком? У меня же дети — с удивлением и надеждой, спросил Жура.

— В соседней махалле девушка есть, дочь Кодиржонакя ну ты знаешь, сапожником работает. Правда…она в детстве один глаз потеряла, но добрая и работящая. Ну и что, что глаза нет? Тебе что, с её лица воду пить что ли? — тихо посматривая на реакцию Журы, сказал Маматакя.

Тот с удивлением посмотрев на говорящего, ответил.

— Да какая девушка за мужчину с двумя детьми пойдет? Мне бы и вдова подошла. А то,что слепа на один глаз…так что ж, не по её вине это. Аллах так захотел. Если девушка согласна, то и я не против. И правда тяжело с двумя детьми — ответил Жура.

— Ну вот и хорошо, я завтра же с Кодиржоном поговорю, думаю он согласится. Пойду я, до завтра сынок — вставая с тапчана, сказал Маматакя, уходя со двора Журы.

Не откладывая дело, Маматакя не стал дожидаться утра, Кодиржониакя сидел как всегда возле дома и чинил обувь, чем и зарабатывал. Присев рядом, Маматакя сразу задал ему вопрос.

— Замуж дочь отдашь Кодиржон? — спросил Маматакя.

У мужчины от неожиданности и обувка из рук выпала.

— О чем это ты? Она же…слепа на один глаз — ответил Кодиржонакя.

Потом, узнав, что мужчина который просит Мехринисо, вдовец и у него двое детей, обещал подумать и поговорить с дочерью.

Тем временем, Анна с Дусей сели на свои места, обозначенные в билетах. Вагон был плацкартным, людей было много, заняв одну полку, Анна с дочерью расположились, придвинув сумку с едой ближе. Видимо поужинали сытно, есть им не хотелось, Дуся только печенье поела и положила в рот конфетку. Поезд ехал с небольшими остановками на станциях, Анна старалась не отходить от дочери и когда нужен был кипяток из титана, она просила кого-нибудь принести. Ехали несколько дней, не осталось ни плова, ни картошки с мясом, ни кислого молока, положенные Саломат хола для них и даже конфеты и печенья кончились, а ехать ещё целых два дня. На небольшой станции, прямо на платформе, бабульки продавали пирожки и блины с картошкой, Анна наказав Дусе, чтобы та не двигалась со своего места, вышла из вагона, чтобы купить на дорогу пирожков и блинов. Когда молодая женщина вернулась, Дуси на месте не оказалось. У Анны внутри будто всё оборвалось. Она положила свёрток с едой на сумку и побежала искать дочь. Анна спрашивая у сидевших пассажиров о дочери, прошла весь свой вагон, Дуси нигде не было. Анна запаниковала.

— Господи! Где же она? — бормотала себе под нос Анна и уже громко стала кричать. — Дуся! Ну где ты? Дусенька!

Анна металась по вагону, потом выскочила из него на платформу, едва заскочив обратно, чуть не опоздав, поезд тронулся с места и начал набирать скорость. Анна была в отчаянье, она побежала в соседний вагон, откуда раздавалась игра на гитаре и пение молодых людей. Дуся стояла облокотившись о стойку плацкартного места и качая головой внимательно слушала Марсельезу. Увидев дочь, Анна беспомощно села на свободное место и не отрываясь смотрела на Дусю. Вдруг молодая женщина истерично рассмеялась, чем привлекла удивлённые взгляды пассажиров. Анна огляделась и извинившись, медленно поднялась и подошла к дочери.

— Дусенька! Что же ты делаешь доченька? Я ведь чуть с ума не сошла. Идём обратно в наш вагон — беря за руку Дусю, сказала Анна.

Дуся нехотя, но молча подчинилась и пошла следом за Анной.

— Ты наверное голодная, пойдём я накормлю тебя. Ты пирожки любишь? А блины с картошкой? Я купила и то и другое — не умолкая, говорила Анна.

Её трясло от перенесённого волнения. Сев на своё место, Анна развернула бумагу, в которую ей завернули пирожки и блины и взяв один пирожок, протянула Дусе. Девочка с удовольствием его съела и вопросительного посмотрела на Анну. Та улыбнувшись, дала ей блинчик с картошкой, Дуся быстро съела и его и начала икать. Анна наконец улыбнулась и попросила соседа, молодого парня, принести для неё кипяток. Тот послушно встал и пошёл в конец вагона, потом быстро вернулся с алюминиевой кружкой, зажав ручку кружки рукавом свитера, потому что она нагрелась. Поставив кружку на столик, паренёк сел на своё место, напротив Анны и Дуси.

— Кипяток горячий, сейчас немного остынет и попьешь. Хорошо Дусенька? — ласково сказала Анна, надкусывая и сама пирожок, потому что проголодалась очень.

О чём говорить с матерью, Дуся не знала, ведь эта тётя по сути была для неё совсем не знакома. То ли дело Мехринисо. С ней Дуся могла говорить обо всём. Мехринисо читала ей старую, потрёпанную книжку, про великана Гулливера и маленьких человечков. Мехринисо её нежно щекотала и приговаривала.

— Ты моя принцесса. Я тебя очень люблю.

На что Дуся хохотала и отвечала.

— А я люблю тебя больше, больше.

Потом они катались по полу и вместе долго смеялись. Дуся задумалась.

— Ну почему надо было уезжать и оставлять так далеко бобожон, бувижон и опажон? Ещё кеное и брата Собиржона…почему?

Вдруг Дуся заплакала, Анна посмотрев на неё, испугалась.

— Что с тобой доченька? У тебя что-то болит родная? — взволнованно спросила она.

Дуся подняла заплаканные глаза и буквально выкрикнула.

— Я домой хочу, к опажон!

Анна даже испугалась, она крепко обняла дочь и прижала к себе.

— Я твоя опажон Дусенька. Ты ведь уже большая девочка, должна понимать, что я твоя мама. Когда я ушла на фронт, чтобы бить фашистов, чтобы защитить тебя, ты осталась с бабушкой. Потом она заболела и умерла, а тебя привезли в Ташкент, где ты жила долго, долго, пока я тебя не нашла. Доченька, родная моя, я ведь живу только ради тебя. Неужели ты меня совсем не помнишь? — возбуждённо шептала Анна.

Дуся перестала плакать и внимательно посмотрела на Анну, женщина с надеждой смотрела на неё.

— Ну? Дусенька? Помнишь, я тебя кашкой кормила, а потом мы с твоим папой и с тобой в парк ходили, кататься на каруселях. Потом мороженое ели, помнишь? — более спокойно спросила Анна.

Дуся кивала головой, перестав плакать, потом вдруг прижалась к Анне и впервые назвала её мамой.

— Мама…я помню. Да, помню карусели и мороженое, оно сладкое и холодное. Папу не помню, совсем не помню — проговорила Дуся.

Анна засмеялась и прижавшись к дочери, подумала.

— Ну наконец-то. Мамой меня назвала.

А вслух произнесла.

— Ты совсем маленькая была, вот и забыла. А тётю Марию помнишь? Василька и Ивана, помнишь? Они тебя приютили, когда поезд бомбили, на котором ты ехала с остальными детьми в Ташкент.

Дуся покачала головой.

— Нет, не помню. Тебя только помню, ты сказки мне рассказывала и кашей кормила. А бабушка….конфеты мне давала… — стараясь вспомнить, морща лобик, тихо говорила Дуся.

Анна решила сойти на станции и вместе с Дусей навестить Марию и её сыновей. Только на станции, где жила Мария с сыновьями, поезд остановился поздней ночью, но Анна не отказалась от своего желания и вышла из поезда. Идти было темно, дороги почти не видно, лишь силуэты домов виднелись вдали и мерцали скупо огоньки.

— Мама, мне страшно и холодно. Куда мы идём? — спросила Дуся.

Анна сняла с себя кофту и укутала ею Дусю.

— Здесь недалеко, вспомни, ты же тоже вот так ночью одна шла, тебя собака потом нашла, Дуся. Помнишь? Ааа…вот и дом Марии, мы дошли наконец. — обрадовано сказала Анна, не дождавшись ответа дочери.

Войдя в открытую калитку, Анна вместе с Дусей подошла к тёмному дому.

— По — моему этот дом, если я не ошибаюсь… — пробормотала Анна и тихо постучала в дверь.

Но в доме стояла тишина и было темно, никто не отвечал. Анна постучала ещё раз и на этот раз постучала громче и не в дверь, а в окно. Зажёгся тусклый свет и из-за открывшейся двери, Анна услышала голос Марии.

— Кто там? Кому не спиться в такую позднь…

— Мария, это я Анна, я…хотела проведать Вас. Я с Дусей — ответила Анна, подходя ближе к двери и показываясь Марии.

— Анна! Господи, откуда это Вы так поздно? Заходите в дом…Дуся? Девочка моя. Дусенька! — вдруг увидев Дусю, воскликнула Мария и приподняв девочку, крепко обняла её.

Все прошли в дом и сели на скамью, за стол.

— Нашла значит дочь свою… Откуда же Вы так поздно? Неужели из Ташкента? — спрашивала Мария.

— Нашла Мария. Помните Дусю? Вот она какая стала, выросла совсем — ответила Анна.

— А я Вас помню. И Василька тоже помню — вдруг сказала Дуся.

Мария и Анна переглянулись и с удивлением посмотрели на Дусю.

— Правда? А я тебя и не забывала. И Василёк тоже и Ивашка. Все тебя помним — радостно сказала Мария.

Потом тихо, обращаясь к Анне, сказала.

— Дети запоминают стрессовые ситуацию, Дуся тогда была напугана очень. Ой, что это я сижу? Вы с дороги, есть наверное хотите. Я сейчас, у меня в печке и картошечка ещё горяченькая стоит и молоко есть, даже хлеб есть, я сейчас…. — захлопотав, говорила Мария.

— Простите нас, побеспокоили мы Вас, только не смогла я мимо Вас проехать. Захотелось, чтобы Дуся увидела своих спасителей — чувствуя неловкость за ночной визит, сказала Анна.

— Да что ты Анна? Какие беспокойства? Да и не спасали мы никого, Дуся ведь сама пришла, её тогда наша собака Дуся привела. Вот такие дела — ответила Мария, ставя на стол горячую ещё в горшочке картошку, посыпанную зеленью и лучком и политую маслом, налила из крынки молока и нарезала два куска хлеба.

Дуся и правда была очень голодная, но она ещё очень устала и хотела спать. Поэтому так с куском хлеба в одной руке, с откусанной картошкой в другой, положив голову на стол, девочка уснула, пока Анна рассказывала Марии, как нашла Дусю в Ташкенте.

— Добрейшие люди там Мария. И Дуся к ним очень привязалась. Я может быть и осталась бы там…но поняла, если останусь, Дуся меня никогда не признает матерью. Было тяжело уезжать и дочери и тем, у кого она прожила семь лет, но я не могла поступить иначе — говорила Анна.

— Да…дела. Что война проклятая с людьми то делала. Ой, а Дуся то уснула. Я положу её на кровать, где ты в прошлый раз спала, рядом ляжешь с дочерью. А я на лавку постелю себе, она широкая — поднимая Дусю и унося в другую комнату, говорила Мария.

— Стеснили мы Вас. Вы уж простите — виновато сказала Анна.

— Глупости не говори. Ешь давай, а потом ложись, отдыхай — ответила Мария.

Утром Анна проснулась позже обычного, видимо устала очень, перенервничала, да и какой сон в поезде, в душном вагоне. Её разбудил голос Дуси, она громко рассказывала Васильку, как приехала из Ташкента к ним, как помнит их и что умеет говорить по — узбекски. Лёжа в постели, Анна потянулась и улыбнулась, на душе было спокойно. А Дуся мирно сидела за столом и болтала с Васильком, был воскресный день, в школу идти не надо было, Дусе мальчуган был рад, отвечал ей, что помнит её, когда она к ним пришла и его маму мамой назвала.

— Помнишь, ты фашиста с автоматом испугалась и выскочила из комнаты к моей мамке и назвала её мама? Я помню, ещё спросил, почему ты мою маму мамкой называешь, а Ивашка меня тогда ударил и велел молчать — рассказывал мальчуган.

Анна вышла во двор, чтобы умыться из висевшего на дереве умывальника, шёл дождь, грязь липла к подошве. Анна поднялась на маленькое крыльцо и попыталась снять грязь с обувки, вытирая ноги об ступеньку. Мария накрыла на стол, вскипятив молоко. Детям она накрошила хлеба в миски и сверху налила молоко. Ивана дома не было, парень поздно приходил с кузницы и рано уходил на работу. Поздоровавшись с Марией, Анна села за стол на скамейку.

— Тяжело Вам наверное, одной, без мужа Мария? Иван один работает… — осторожно, чтобы не ранить женщину, спросила Анна.

— Поначалу шибко тяжело было, дети маленькие, есть почти нечего. Хорошо коза в доме есть, иначе совсем голодно было бы. Сейчас полегче стало, Иван вот вырос, работать пошёл, да и я дояркой работаю при колхозе, хотя…коров совсем мало, в войну сколько угнали, иных съели в голод — отвечала Мария.

— Да, но Ивану бы в город поехать, ему учиться надо. Может в институт поступит, сейчас специальность нужна, а Мария? А жил бы у нас, у меня квартира большая, отдельная, не коммунальная. Что скажете? — настаивала Анна.

Мария от её слов плюхнулась на скамью.

— Как в город…а мы как же? Одни с Васильком останемся что ли? — в изумлении воскликнула она.

— Поймите Мария, ну не может же молодой, красивый, сильный парень всю жизнь на кузнице проработать. Пять лет будет тяжело, я понимаю…но когда он закончит институт, устроится на работу, может квартиру получит, а там глядишь, Василёк подрастёт, тоже в институте выучится, Вас Мария в город заберут. Ну сами подумайте, живёте Вы на самой окраине, случись что и на помощь никто не успеет прибежать. А хотите, переезжайте в Ленинград, поживёте у меня, Василька вместе с Дусей в школу определим, я ведь в больнице, медсестрой работаю. И Вас бы устроили санитаркой в больницу. Поверьте, в городе детям лучше будет. — уговаривала Анна.

Мария посмотрела на сына и представила, как бы они жили в городе. Ведь Анна права, здесь они кое-как выживают, ночами выть хочется. А Иван…её любимый Ванечка выучился бы и может быть большим человеком станет, вон он, какой у неё серьёзный. У Марии на глазах слёзы появились.

— Но ведь нас трое, стесним мы Вас Анна. Как же это будет… — сказала Мария в нерешительности.

— Вы с Иваном поговорите Мария, думаю он не будет против. А стеснить нас…да Вы дочь мою во время войны спасли от гибели. Вы ж мне как родная Мария — в сердцах ответила Анна.

Женщины смотрели друг на друга и вдруг крепко обнявшись, расплакалась.

— Проклятая война. Что с людьми то сделала. А ты права Анна, права. Жизнь проходит, сама не жила, хоть дети поживут пускай — вытирая мокрые щёки краем фартука, сказала Мария.

Женщины еле дождались Ивана, который пришёл чуть раньше, в воскресный день. Сначала накормив парня, Мария с волнением рассказала ему о том, что Анна предлагает им переехать в город.

— В институт поступишь, ты ж в школе хорошо учился сынок. Да и Василёк в городе будет учиться, здесь до школы и обратно пока придёт, у меня сердце не на месте было — говорила Мария.

Иван внимательно посмотрел на мать.

— Думаешь в городе легче нам будет? А жить где собираешься? — спросил Иван.

Анна не дала Марии ответить.

— Жить у нас будете Ванечка. Квартира у нас большая, от родителей осталась, отдельная, три комнаты, даже балкон небольшой есть — волнуясь не меньше Марии, сказала Анна.

— Вы поймите, такие вопросы враз не решаются. Надо же обдумать, всё взвесить…а если я не смогу поступить в институт? — вдруг спросил Иван.

Об этом Мария не думала, но Анна успокоила его.

— На заводе руки рабочие всегда требуются. После войны работать некому, впрочем, как и учиться. Поступишь ты Ванечка, следом Василёк растёт. О его будущем подумай — сказала Анна.

Иван молча смотрел в окно, Мария и Анна ждали его решения.

— Давайте спать. Утро вечера мудренее. Вечером с работы приду и ответ дам. — вставая из-за стола и проходя за печку, сказал Иван.

Утром Мария сварила пшённую кашу, порезала хлеб, налила в миску масла и позвала всех к столу. Василёк, услышав, что они уезжают в город, в школу идти отказался, да и дождь неистово лил. Мария пожалев ребёнка, разрешила остаться. Хорошо Иван, поев, ещё раньше ушёл на кузницу. От того, что Иван поднимал молот и бил по горячему железу, у него развились мускулы, в свои восемнадцать лет, он выглядел старше, может ещё и от того, что был серьёзным не по годам. Деревенские девушки с опаской и надеждой поглядывали на него, в те редкие дни, когда вдруг в деревне показывали кино, или праздник устраивали. Иван ходил вместе с другими парнями, своими сверстниками и не очень то обращал внимание на вздохи и взгляды девчат. Работая на кузнице, Иван целый день думал над словами матери.

— А ведь мать права, жизнь так и пройдёт моя в этой кузнице. А Василька что ждёт? В лучшем случае работа на ферме, коровам хвосты будет крутить, навоз за ними убирать. Да и мать бедная, что видела? Досыта даже не ела, последний кусок нам отдавала — думал парень, усиленно ударяя молотом по калёному железу, которое на глазах приобретало заданную форму.

Добросовестно отработав, Иван вымыл руки и обращаясь к кузнецу сказал.

— Михалыч. Я ведь сегодня последний день работаю. Всё, в город семью увожу.

Михалыч с удивлением посмотрел на Ивана и пожав плечами, ответил.

— Оно и верно. Что тебе молодому всю жизнь молотом махать? А в городе может человеком станешь, нужным обществу.

Обнявшись на прощанье, Михалыч заплатил Ивану скудные деньги за работу и проводил парня, пройдясь с ним немного. Мария и Анна с нетерпением его ждали. Иван молча поел, потом посмотрев на мать, с серьёзным видом сказал.

— Вещи собирай мать, уезжаем.

Мария облегчённо вздохнула, а Василёк сидевший с Дусей за печкой, вдруг радостно закричал.

— Ура! Мы в город уезжаем.

Обернувшись на брата, Иван скупо улыбнулся. Ночью, когда дети уснули, Мария и Анна складывали вещи, которых было не так много. В основном одежда, обувка, документы и фотографии. Дом решили заколотить досками, мало ли что, вдруг вернуться придётся.

Дети уже спали, Мария и Анна складывали вещи в большой старый чемодан.

— Как хорошо, что Иван всё — таки решился поехать в город. Вот увидите Мария, Вам там легче будет — тихо говорила Анна.

— Да если бы не ты, у меня и в мыслях такого не было. Я замуж вышла в эту деревню. Муж мой привёз меня из соседнего села. Поверишь ли…красивая я была, парни увивались за мной, а вот мой Гришенька приехал как-то к председателю нашему, на танцы вечером пришёл. Ох гармонь играла тогда и я как увидала его и всё! Сразу влюбилась в него. Ну и он тоже, весь вечер возле меня крутился, а на следующее утро, перед самым отъездом домой, явился к нам в дом. Отец помню против был, а Гриша упёрся и всё, сказал тогда.

— Не отдадите, выкраду — говорила Мария.

— Ну мать моя еле уговорила тогда отца. Сказала, что в любви должны жить, без любви не жизнь, а мучение. Через неделю свадьбу сыграли, сначала в нашем селе, потом в этой деревне. А дом этот… вместе строили, я уже на сносях Иваном была, тридцатый год, думали долго жить будем и счастливо. Любил он меня, аж задыхалась в его объятьях, во как любил. Поэтому и дети у нас красивые, в любви родились. Он же агрономом был и трактор водил, ну на все руки мастер. А тут вот война и нет моего Гришеньки. Ты думаешь, сколько мне лет то? — долго рассказывая о своей жизни, вдруг спросила Мария.

Анна от неожиданности даже не знала, что ответить ей.

— Вот то-то и оно. Сказать не можешь. А мне ведь и сорока лет нет, а ты меня Вы, да Вы — с горечью сказала Мария.

— Так что, между нами всего десять лет разница? — спросила Анна.

— Ну да, всего десять лет, тебе двадцать девять, мне тридцать девять. Тринадцатого года я, вот война, голод, заботы меня в старуху и превратили. Но я не жалуюсь, вон каких мне сыновей Гриша мой оставил. Молодцы, красавицы. Гордость моя — с восхищением заявила Мария.

— Вы…то есть ты…ты Мария, настоящая русская женщина. Сильная духом и смелая. Не знаю, смогла бы и я так? Мы с Семёном, с папой Дусеньки случайно познакомились. В кино с девчонками пошли, уж очень хотелось тогда, а билетов нет. А тут Семён один билет предлагает и так ласково на меня смотрит. А нас четверо аж было, а он мне билет протягивает. Я ему деньги за билет даю, а он не берёт, говорит, с будущей жены деньги не возьму. Представляешь, так и сказал, а я тогда остолбенела, думала шутит парень. После кино, до зари мы с ним гуляли, по набережной Невы реки, по площади Восстания гуляли, да мало ещё где ходили. Ох и влетело мне тогда от матери, всыпала мне ремня, по самое не могу. Отец защищал, но и у него сил не хватило у матери ремень отнять. А я сижу, ноги гудят всю ночь же ходили и улыбаюсь. Мать понять не может.

— Глянька Петя. Её колошматят, а она улыбается — сказала она отцу — улыбаясь, рассказывала Анна.

— Любовь это мать, любовь. Понять надо, а ты взрослую дочь ремнём — ответил матери отец.

— Через месяц мы поженились, у нас жили, Семён приезжий был, с Киева учиться приехал. Недолго наше счастье было, пять лет всего, всё война проклятая отняла. Муж погиб и отец, да и мать не выжила. Чуть дочери не лишилась, да добрые люди помогли. Вот и ты Мария тоже помогла — говорила Анна, вытирая набежавшие слёзы.

— Поздно уже, отдохнуть бы надо. Утром надо на станцию сходить, спросить когда поезд до Ленинграда будет, билеты опять же купить. Ложись рядом с дочерью, я на лавке лягу — устало сказала Мария.

Утром позавтракав, Иван пошёл на станцию, чтобы узнать когда поезд до Ленинграда будет и билеты на всех купить. Анна деньги хотела дать, но Мария обиделась

— Что же это, мы и билеты купить не можем? Ты вот нам проживание даёшь… — сказала она, вытирая стол ладонью и собрав крошки, отправила в рот.

Анна промолчала, не зная, что и ответить.

— Вы посидите, я к соседке козу свою отведу, она давно просит продать мою кормилицу ей. Что ж, у неё тоже детишки, муж без ноги с войны вернулся, пусть молочко пьют — выходя из дома, сказала Мария.

Соседка рада была, что теперь у неё молоко будет каждый день, детишкам.

— Уезжаем мы, в город. Козу с собой не увезёшь, пусть тебе хоть польза от меня будет. Денег не возьму, коза моя, нам как член семьи была, голодными нам не давала остаться. Ладно, может ещё увидеться придётся, не поминай нас дурным словом Катерина — сказала Мария, оставляя козу соседке.

Иван вернулся быстро, с билетами на руках.

— Поезд ночью придёт, так что будет время дом заколотить — сказал парень.

Собрав со двора доски, Иван занялся делом, оставив только дверь незаколоченной.

— Перед уходом заколочу — деловито сказал он.

— Сынок, ты бы на базар сходил, мясо и хлеба немного купил, в дороге есть надо, а ехать больше суток — попросила Мария.

Иван молча вышел из дома. Мясо, которое принёс Иван, Мария варить поставила вместе с картошкой. Суп поели перед уходом, а мясо и картошку, Мария сложила в алюминиевую кастрюлю. В бумагу завернула нарезанный хлеб и сало и положила в сумку. На станцию, Мария попросила отвезти их, мужа Катерины, на телеге. С одной ногой, мужчина работал в колхозе, возил сено, исполнял поручения председателя. Вещей было всего два чемодана и сумка большая с продуктами. Поблагодарив соседа, который ночью привёз их на станцию, Мария попрощалась с ним и села на скамью, где уже расположились Анна с дочерью, Иван и Василёк. Поздно ночью, подошёл поезд, который ехал из Ташкента в Ленинград, из вагонов вышли несколько человек, а Мария с детьми и Анна с дочерью вошли в свой вагон и расположились на своих местах. Иван и Василёк залезли на верхние полки, тут Дуся тоже попросилась наверх, Анна приподняла её, а Иван подхватив, усадил рядом. Дуся по — детски радовалась и смеясь смотрела в окно, показывая ручкой вдаль, на мерцающие огоньки.

Была глубокая ночь, поезд не простояв и пятнадцати минут, продолжил свой путь.

— Дуся, доча. Спускайся вниз, надо поспать немного, смотри как темно на улице. — сказала Анна, протягивая руки, чтобы помочь дочери спуститься.

Та послушно опустила ножки и Иван схватив её за подмышки, передал Анне. Женщина положила Дусю на нижнюю полку и накрыла покрывалом. Через две минуты, Дуся уже спала безмятежным сном. Мария так и не смогла уснуть, она оставляла привычную жизнь за спиной, не зная, что ждёт её впереди. Но улыбающееся лицо Анны, успокаивало, да и Иван был уверенно спокоен. Василёк тоже уже спал, дети засыпают быстро, ведь у них не было никаких забот. Утром Мария приготовила завтрак и сложила всё на столик и Ивана попросила сходить за кипятком. До Ленинграда еды вполне хватило, отварные мясо и картошка с посыпанной зеленью и лучком разделили на три раза и ели с хлебом и салом и когда поезд, ранним утром прибыл в Ленинград, сумки с едой были пустые. Выйдя из здания вокзала, они все направились к автобусной остановке, Иван нёс чемоданы. Но им предстояло ещё раз сделать пересадку, так, двумя автобусами, они доехали наконец до дома Анны. От остановки немного вернулись назад и прошли через широкую арку во двор. Двор был пуст, в те годы собственных машин ещё не было, страна поднималась после тяжёлой войны. Поднимали сельское хозяйство, восстанавливали заводы и фабрики, надо было в короткие сроки всё это сделать. Собирался пленум ЦК КПСС, решались вопросы восстановления городов, доставки пшена, мяса, молочных продуктов, людям надо было есть. Выполнение и перевыполнение плана, задачи пятилетки…да мало ли было дел и проблем у государства. Поднявшись на третий этаж, старого дома, с широким подъездом, лестницей с тяжёлыми коваными перилами, Анна открыла дверь своей квартиры. Мария, Иван и Василёк, впрочем, как и Дуся, с любопытством оглядывали все комнаты, зашли на кухню, посмотрели совместные ванную и туалет, Дуся выбежала на балкон и ухватившись за гипсовые фигурные перила, воскликнула.

— Как тут высоко!

— Осторожно, Дусенька. Перила высокие, но будь осторожна, можно и упасть — оттаскивая дочь от перил, сказала Анна.

Три большие, светлые комнаты, с высокими потолками и толстыми стенами.

— Мальчики могут занять комнату в глубине, по коридору, мы с Дусей расположимся в маминой спальне, а ты Мария будешь спать на широком кожаном диване в зале — сказала Анна, видя, что все трое стоят в нерешительности.

— Ура! У нас с братом своя комната будет — весело закричал Василёк, затаскивая тяжёлый чемодан в комнату.

Но Иван взял из его рук ношу и занёс в комнату. Кровать и кушетка, в виде тахты, книжный шкаф, рядом комод, с большими ящиками и красивыми ручками, у окна письменный стол и кресло, светло зелёные портьеры и белая тюль, на длинном, широком окне.

— Это кабинет папы…был. Здесь он часто работал ночами. Надеюсь Иван, тебе и Васильку понравится и не будет тесно — с грустью сказала Анна.

— После лежанки за печкой…да это просто хоромы тётя Аня — ответил Иван, впервые за долгое время, улыбнувшись.

У парня была красивая загадочная улыбка и Анна подумала тогда.

— Ох, немало женских сердец этот парень разобьет.

Война сделала Ивана серьёзным и ответственным, за мать и брата. И не по годам, Иван был взрослее своих восемнадцати лет. Он мало говорил, но если скажет что-то, это было не как приказ, но Мария уважала его мнение и почти всегда делала так, как хотел Иван.

— Хорошо то у тебя как Анна. Живут ведь люди. А в деревне людям тяжело. Работы много, а итог не виден — сказала Мария.

— Сейчас везде тяжело Мария. Не шуточная прошла война, забрав наших дорогих и близких сердцу людей. В городе работа тоже не мёд, надо вкалывать в две, а то и в три смены на заводе или фабрике. Но трудности пройдут, вот увидишь. Пусть не мы, но наши дети, наконец заживут счастливо — сказала Анна.

— Дай то Бог. Дай Бог — тихо ответила Мария.

— Так…конечно всё это хорошо, но нам надо есть что-то. Скоро обед, а у нас ничего и нет. Или есть? — проходя на кухню, сказала Анна.

Перед балконом, в небольшом мешке лежали лук, картошка, кочан капусты, морковь и неплохо сохранились, хотя Анна отсутствовала всего несколько дней, но ей казалось, что она не была дома целый месяц.

— Вы пока располагайтесь, я в магазин сбегаю, тут недалеко, за углом. Хоть хлеба что ли принесу — сказала Анна, беря авоську и выходя из квартиры.

— Вот когда бы моя коза приходилась. Свежее молочко детям, каша так же…хм, жаль привезти её было нельзя — сокрушалась Мария.

Иван улыбнулся.

— Вот только твоей козы здесь и не хватает для полного счастья. Может ты её в ванной бы привязала, или нет, лучше на балкон, чтобы воздух не портить в квартире, а мам? — сказал он.

Мария ничего не ответила, она просто знала, если бы не её коза Манька, им бы не выжить. А сколько она её прятала от немцев? То в лесок уведёт, то в погреб спустит. Мария тяжело вздохнула и зашла на кухню, почистить лук и картошку. Дуся залезла под кровать и детской памятью помнила, что бабушка складывала её игрушки, в коробку, с трудом вытащила эту коробку из-под кровати. Открыв крышку, Дуся с восторгом воскликнула.

— Это мои игрушки! Василёк! Иди скорее сюда. Посмотри, сколько здесь их много.

Василёк прибежал на зов Дуси и увидев коробку, полную разных игрушек, просто обомлел. Он в жизни не видел сразу и так много игрушек. Присев рядом с Дусей, он хватал то машинку, то тряпичного петрушку, то мячик, каждый раз восторженно восклицая.

— Ой, машинка! А это что, ой, мячик!

— Будем вместе играть, выбирай, что хочешь — добродушно сказала Дуся.

— Правда? А можно я вот это возьму? — спросил с надеждой Василёк.

Он был всего на три года старше Дуси, но мальчуган никогда не видел столько красивых игрушек, ему четырнадцать лет, но он по — детски воспринимает серьёзный разговор с Дусей.

— Это петрушка, красивая у него шапочка, правда? На, возьми, а вот ещё машинка. Ты ведь мальчик, а мальчики в машинки играют. А это моя кукла Таня, мне её папа на день рожденья подарил. Красивая, я её очень люблю. Ты ведь не будешь просить у меня мою Таню? — ворковала Дуся, обнимая большую куклу, со светлыми кудряшками, как у неё и такими же голубыми стеклянными глазками.

На кукле было ситцевое платьице в мелкий цветочек и бантик на головке. Вернулась Анна из магазина, в авоське у неё лежали две банки тушёнки, два чёрных хлеба, яйца штук двадцать и стеклянная бутылка растительного масла. Из тушёнки решили суп сварить, накрошив в кастрюлю лук, морковь и картошки.

— А давай и капусты мелко порежем, борщ получится. — предложила Анна и видя, как неловко себя чувствует Мария, она обняла её за плечи и тихо сказала

— Расслабься Мария. Этот дом твой, как и мой, твои дети, мои дети, моя дочь, твоя дочь.

Прослезившись, Мария крепко обняла Анну и расцеловала.

— Спасибо тебе Анна. Значит мы с тобой сёстры — ответила Мария.

Вечером, когда все легли спать, Анна написала письмо в Ташкент.

— Дорогие мои, родные Саломат хола, Кодиржонакя, Мехринисо, Собиржон, Бекмет и Мархамат! Мы с Дусей доехали хорошо, вот хотела сообщить Вам, что мы живы и здоровы, чего и Вам желаю всем. Думаем, на следующее лето мы с Дусей обязательно поедем к Вам в гости. А то и сами приезжайте, мы будем очень рады. Всех обнимаем, Дуся и Анна — писала Анна, на тетрадном листке.

Потом сложив письмо, она положила его в конверт, написала адрес и проведя языком по краю конверта, запечатала письмо, решив отправить его завтра с утра. Отпуск у Анны ещё не закончился, но сидеть дома, она не захотела. На следующий день, Анна вместе с Марией пошли в больницу, где и работала медсестрой Анна. Анна работала без ночных дежурств, с восьми утра до пяти вечера в хирургическом отделении. Она вместе с Марией зашла к главному врачу.

— Здравствуйте Галина Львовна. Разрешите представить Вам моя очень близкая подруга, хочет устроиться в нашу больницу на работу, на должность санитарки — сказала Анна, вход в просторный кабинет главного врача больницы.

— Здравствуйте Анна, а Вы вроде в отпуске должны быть? — спросила Галина Львовна.

— Я управилась за несколько дней и уже вернулась вместе с дочерью домой — ответила Анна.

— Значит нашли свою дочь? Очень рада за Вас. А как зовут Вашу подругу? — спросила Галина Львовна.

— Спасибо большое. Да, нашла и привезла домой. Сейчас мы вместе. А подругу зовут Мария. Она приехала из деревни, работящая и очень хорошая — ответила Анна.

— Хорошо, надо будет написать заявление на имя главного врача и пройти в отдел кадров, там Марии откроют трудовую книжку и она может завтра с утра приступить к работе — сказала Галина Львовна.

— Спасибо, мы пойдём тогда — выходя с Марией из кабинета, сказала Анна.

Они прошли в отдел кадров, написали заявление, по паспорту записали в трудовую книжку данные Марии и сказали, что с утра она может приступить к работе. Был август месяц, поэтому в институт поступать было поздно и Иван устроился на работу на завод, СельМаш.

— Ничего, год поработаю, на следующий год буду пытаться поступать в горно — металлургический институт — сказал он матери, когда та расстроилась немного, что год пропадает без учёбы.

Детей устроили в школу неподалёку, чтобы они не ездили на автобусах. Дуся должна была пойти в пятый класс, Василёк, в восьмой. Надо было купить тетради, ручки, чернильницы с чернилами и карандаши, учебники давали в школе, на весь учебный год, чтобы в конце мая сдать обратно в школу. Начались будние дни, Иван уходил рано на работу, Анна выходила чуть позже и бежала в больницу, делать уколы, промывать раны, накладывать повязки. Ну а Мария работала сутки через двое, поэтому у неё была возможность и постирать, и убраться и приготовить вкусные обеды, так как продукты приносили все и Иван и Анна и даже Мария. Дуся с Васильком вместе ходили в школу, правда Дуся из школы выходила немного раньше и усаживалась на скамейку возле школы, чтобы подождать Василька, у которого было ещё два лишних урока. Дуся конечно могла и сама уйти домой, ведь школа была недалеко, но так они уж договорились, без Василька Дуся домой не хотела идти. Как-то в один из воскресных дней, Анна решила преобразить немного Марию и уговорила её пойти в парикмахерскую. Бедная Мария, с испуганными глазами села в кресло, где ей быстро покрасили волосы и высушив, накрутили на шестимесячную завивку. Пока она сидела в ожидании, ей выщипали брови, придав им красивую форму и накрасили перекисью, смешав с чёрным порошком. Конечно, после войны не было такого изобилия парфюмерии. Волосы мыли простым хозяйственным мылом, при этом волосы были густые и никакой перхоти в помине не было. Из парикмахерской, Анна повела подругу в магазин, чтобы купить ей крепдешиновое платье и туфли, хотя бы на невысоком каблуке. Посмотрев на себя в зеркало, Мария просто себя не узнала, она в раз сбросила лет десять. Домой идти Мария боялась.

— Что Иван теперь скажет? На кого я стала похожа? — сказала она, посмотрев укоризненно на Анну.

Анна улыбнувшись, промолчала. По дороге они купили небольшой торт и плюшки для детей.

— В день зарплаты, можем себе позволить — сказала Анна, когда Мария просила её не тратить зря деньги.

И когда они вдвоём пришли домой, Василёк воскликнул.

— Мамочка! Ты на артистку стала похожа.

Дуся кивнула головой.

— Точно, точно! Очень похожа — поддакнула девочка.

Мария нервно собирала на стол, когда дверь открылась и в квартиру зашёл Иван. Мария так и застыла на месте, Иван снял калоши, затем и ботинки и плащ. Вымыл руки в ванной и вошел на кухню, где у стола стояла Мария. Иван увидев мать, поднял свои красивые брови и коротко сказал

— Молодец мать. Давно надо было.

Анна улыбнулась и тихо прошептала Марии.

— Ну вот, а ты боялась. Мы же молодые, красивые женщины. Нам жить, да жить дорогая.