Навсе…где?

Хэйди Хэйлиг, 2016

Шестнадцатилетняя Никси живет со своим отцом, которого все называют капитаном Слэйтом. Он – человек неординарный. Во-первых, он весь – буквально с головы до ног – покрыт татуировками. Во-вторых, он заядлый любитель путешествовать, и у него даже есть свой собственный корабль-парусник, «Искушение». И в-третьих, он не обычный мореплаватель, а настоящий путешественник во времени… Индия 18 века, Нью-Йорк 21-го, Гавайи 19-го – ему не составляет труда оказаться где угодно, главное, чтобы у него была карта, желательно той эпохи и нарисованная от руки. Вот уже 16 лет Никси странствует вместе со своим отцом. И все это время Слэйт одержим одной-единственной целью – вернуться в Гонолулу 1868 года. Именно там он познакомился с матерью Никси и только там был по-настоящему счастлив – пока она не умерла при родах… Раз за разом, карта за картой Слэйт пытается доплыть до заветного острова, но все безуспешно. В чем же причина этих неудач? Почему Провидение не дает ему воссоединиться с любовью всей его жизни? И какую цену придется заплатить ему за исполнение своей заветной мечты?..

Глава 4

Я НЕ МОГЛА ЗАСТАВИТЬ СЕБЯ ПОСМОТРЕТЬ В ЛИЦО КАШМИРУ, боясь увидеть в его глазах жалость. Поэтому прислонилась спиной к стене и, скрестив руки на груди, устремила взгляд на спешащую мимо толпу.

— Слэйт попал на Гавайи с помощью старой карты Августа Митчелла 1866 года. Это была карта Сандвичевых островов. Отец до сих пор хранит ее в сундуке, который стоит у него под койкой.

— Я не знал, что в ваших жилах течет и гавайская кровь.

Я покачала головой:

— Скорее китайская. На гавайских плантациях сахарного тростника работало множество мигрантов. Слэйт познакомился с моей матерью в опиумной курильне.

— Вот как.

— Ты все не так понял! Моя мать, Лин, не была курильщицей опиума. Она там просто работала. К трубкам с зельем она никогда даже не прикасалась. И именно мать отучила отца от курения опиума. Хотела бы я знать, как она это сделала. — Я слабо улыбнулась. — Попробую спросить ее об этом, если у меня появится возможность.

— Так вот зачем ему понадобилась птица…

— Птица действительно обладает способностью исцелять, но моя мать умерла от инфекции. Пенициллин помог бы ей не хуже магии.

Брови Кашмира медленно поползли вверх.

— Тогда почему он не достал для нее лекарство? — спросил он.

— Слэйт находился в море, когда она заболела. Он даже не знал о ее беременности. — Я вздохнула, подумав, что надо уговорить Ротгута рассказать всю историю до конца. Слэйт отказывался это сделать. — Ему нужны были деньги, чтобы они с матерью могли пожениться и зажить счастливо. У отца имелась карта Гонконга 1850 года и еще одна карта Гонолулу — 1869 года. Чтобы заработать денег, он в начале 1868 года отплыл в Китай, надеясь продать там партию опиума. Когда вернулся в 1869 году, я уже родилась, а моей матери… уже не было в живых.

— Значит, он ищет карту 1868 года, чтобы спасти вашу маму. — Кашмир охватил ладонью подбородок и устремил взгляд куда-то вдаль. — Но действительно ли ему по силам изменять прошлое?

— Мы делаем это всякий раз во время Навигации, — напомнила я. — Подумай о часах, которые ты украл. Или о тиграх.

— Карманные часы — это все-таки не человек, амира, — возразил Кашмир и пристально посмотрел на меня. — Если у вашего отца получится то, что он задумал, то как это повлияет на ход истории за период с 1868 года по 2016-й?

— Я не в курсе, Кашмир, в этом-то и проблема! Некоторые люди считают, что возникнут два разных варианта действительности или что это уже произошло, просто я об этом не знаю. Другие думают, что, если изменить прошлое, это просто-напросто…

Не в силах продолжить, я молча широко развела руки, и мы с Кашмиром какое-то время смотрели на пустоту между ними.

— Какие другие? — поинтересовался после паузы Кашмир. — Другие Навигаторы?

— Нет, ученые. Я никогда не встречала других Навигаторов, кроме Слэйта, и он ничего не говорил мне об их существовании.

Кашмир прислонился спиной к стене дома, и мы принялись смотреть на медленно ползущий поток желтых такси. Наконец он покачал головой:

— Нет, он этого не сделает. Возможно, он мечтает снова увидеть ее, но не станет так рисковать.

— Ты его не знаешь, — возразила я, с трудом выдавив улыбку. — Это не первая карта, с помощью которой отец пытается проделать подобное.

Кашмир уставился на меня. Я еще никогда не видела на его лице такого изумления:

— Когда это было?

— Большей частью такое случалось, когда я была помладше. — Я пожала плечами, стараясь скрыть подступающий страх, от которого мне вдруг стало трудно дышать. — Большинство карт, которые ему удавалось раздобыть, ни на что не годились. Одна из них даже была сделана с помощью ксерокса. Последняя попытка случилась около трех лет назад. Примерно за полгода до того, как на борту появился ты. Это была карта издательства «Ашер и Адамс». Отец купил ее у какого-то коллекционера на Таити. Помню, он был страшно возбужден. Я пыталась спросить у него, что будет со мной, если карта сработает, но он твердил только, что я должна ему доверять. Я старалась, но…

Как мне описать страхи и сомнения, терзавшие меня в то время? Я не могла это сделать. Воспоминания были обрывочными — наверное, нечто подобное испытывает человек, смытый с палубы волной во время сильного шторма и чудом спасшийся. У меня просто не находилось нужных слов.

К счастью, в тот раз карта не сработала. После этого в душе Слэйта поселилось отчаяние. Несколько месяцев он пребывал в депрессии. В течение всего этого времени мы бесцельно скитались по Тихому океану, кишащему китами и большими белыми акулами. Отец ни с кем не общался. Я оставляла подносы с едой у двери капитанской каюты, но он, как правило, к ним даже не прикасался. Наконец, однажды он вышел на палубу — бледный, исхудавший, с темными кругами под глазами. В камбузе он поглотил много еды, затем подошел к борту, перегнулся через ограждение, и его вывернуло наизнанку. После этого Слэйт уснул на свернутом канате. На следующий день, проснувшись, он снова встал к штурвалу. С тех пор отец не сказал ни слова по поводу того, что с ним тогда произошло.

Я была этому очень рада. Страшно смотреть, как сильный человек стоит на краю пропасти. В такой момент он может, падая вниз, утащить с собой любого, кто окажется рядом. Мне не хотелось, чтобы нечто подобное случилось со мной.

За три года, которые прошли с тех пор, я убедила себя в том, что пригодных для Навигации карт, относящихся к интересующей отца эпохе, на свете больше не осталось, что я нахожусь в полной безопасности, а капитан наконец оставил прошлое там, где ему и положено находиться — позади. Но, как выяснилось, я ошибалась.

— Но что? — услышала я вопрос Кашмира и словно очнулась. Я стояла рядом с ним на нью-йоркской улице, закусив губу с такой силой, что во рту у меня появился металлический привкус крови.

— Но отец понятия не имеет, что может случиться со мной. И мне кажется, ему на это наплевать.

— Амира…

В глазах и в голосе Кашмира я уловила такую смесь сочувствия и отвращения, что едва смогла это вынести. Поэтому при виде вышедшего из аукционного дома отца я почти обрадовалась. Он направился к нам. Кашмир, ухватив меня за локоть, прошипел мне на ухо:

— Зачем вы ему помогаете?

Отец на ходу размахивал кейсом и широко улыбался. Такое с ним случалось очень редко.

— Как я могу отказать ему, Кашмир? — пробормотала я. — Ведь моя мать умерла из-за меня.

Слэйт подошел к нам. На его щеках его горел румянец. В этот момент я словно увидела его глазами матери, полюбившей его с первого взгляда — что ж, пожалуй, ее можно понять. Слэйт был хорош — как бывают хороши, с точки зрения туристов, руины какого-нибудь древнего города.

— У тебя счастливый вид, — произнесла я.

— Да, Никси, да, я действительно счастлив! Так оно и есть. Я никогда не бываю разочарован, попадая в Нью-Йорк. Люблю этот город!

Слэйт развел руки в стороны, чем привлек к себе внимание некоторых прохожих. Кашмир напряженно смотрел на него.

— Я тоже рада, — сказала я и взглянула на чемоданчик. — Ну что, она там?

— О нет, нет, нет. Ее упакуют в специальный футляр и доставят прямо на корабль. Простите меня, — обратился Слэйт к проходящей мимо женщине. Прежде чем она успела возразить, он взял ее двумя пальцами за запястье, поднял ее руку на уровень своих глаз и тут же отпустил. Бросив на Слэйта негодующий взгляд, прохожая поспешила дальше.

— Благодарю вас! — бросил он ей вслед. — Итак, сейчас четыре часа.

Поставив кейс на тротуар, Слэйт порывисто обнял нас с Кашмиром за плечи.

— Я просто сгораю от нетерпения! — воскликнул он.

Я слегка подвинула кейс ногой.

— Значит, в нем ничего нет? Ты потратил все, что у тебя было?

— Никси, — с ноткой разочарования в голосе отозвался отец и, подхватив кейс, поставил его на крышку стоящего рядом мусорного бака. — Никси, Никси, Никси! Неужели ты думаешь, что я совсем не умею экономить?

Щелкнув застежками, он откинул крышку кейса и продемонстрировал нам с Кашмиром толстые пачки двадцатидолларовых купюр.

— Видите? Твоя мама, Никси, научила меня торговаться!

Видимо, Слэйт в самом деле пребывал в состоянии эйфории, раз упомянул о матери. Глаза его горели лихорадочным огнем. Интересно, надолго ли его хватит?

— Господи, отец, — прошептала я, видя любопытные взгляды прохожих, — хочешь, чтобы тебя ограбили?

— Хочу! — рассмеялся капитан и указал на Кашмира. — Пусть это сделает он.

Выхватив из кейса пачку банкнот, Слэйт движением пальцев превратил ее в веер.

— Вот, смотрите. Видите? Это вам, вам. — Он, не считая, стал пихать двадцатидолларовые бумажки нам в руки. — А что останется, отдайте Би и Ротгуту.

В руках у меня оказалось около пятисот долларов.

— Значит, мы получили временное увольнение на берег?

Слэйт, который в это время пытался снять с себя галстук, удивленно взглянул на меня:

— Увольнение на берег? Зачем?

— Чтобы потратить это, — пояснила я и улыбнулась Кашмиру. — В выходные в городе открывается выставка, посвященная Книге мертвых. А завтра вечером состоится семинар о дохристианских культурах, существовавших на территории Армении…

— О Никси, пожалуйста, только не это. — Капитан наконец стянул с себя галстук и швырнул его в кейс. — Для этого у нас нет времени. Мы выходим в море завтра утром.

— Ладно, могу я хотя бы заглянуть в книжный магазин?

— Мы еще должны принять на борт припасы, которые нам доставят. Но если по дороге в порт ты зайдешь в какую-нибудь букинистическую лавку, я не стану возражать.

Хрустя зажатыми в пальцах банкнотами, я сердито посмотрела на Слэйта. Меня всегда раздражало то, что я не могла располагать своим временем.

— Ладно, забудь, — сказала я и бросила бесполезные купюры к себе в сумку. Газета, которую дал мне Каш, имела для меня гораздо большую ценность, чем они. — Пошли на корабль.

Эйфорический блеск в глазах отца потускнел, но лишь на несколько секунд.

— Хочешь быть в курсе всего происходящего? Вот что значит моя дочь! — Слэйт, крепко обняв меня, приподнял от земли.

— Папа! — недовольно воскликнула я, но тоже обняла его как можно крепче.

Опустив меня на тротуар, капитан несколько секунд пристально смотрел мне в глаза, а затем метнулся к продавцу каштанов, стоявшему неподалеку со своей тележкой. Купив полдюжины бумажных пакетиков с лакомством, Слэйт опрокинул один себе в рот, а другие, энергично жуя, распихал по карманам.

Аукционный дом «Кристис» прислал карту с курьером, который прибыл в порт на автомобиле. Когда вечером к пристани подкатил длинный «Линкольн», Слэйт, несколько часов в нетерпении бродивший по палубе, словно лев по клетке, уже успел успокоиться. Би подписала квитанцию о доставке и вместе с Кашмиром отнесла футляр с картой к капитанской каюте. Слэйт, стоя на палубе, наблюдал за происходящим — двигались только его глаза. Лишь после того, как Би и Кашмир поставили футляр на палубу рядом с дверью, он подошел к каюте, взял футляр, занес его внутрь и закрыл за собой дверь. Когда она захлопнулась, на моем лице против воли появилась болезненная гримаса. Би тихонько откашлялась и приблизилась ко мне. Наклонившись вперед, я оперлась локтями на ограждение, тянувшееся вдоль борта. Мы с Би вместе стали смотреть, как лучи заходящего солнца окрашивают в розовато-оранжевый цвет небоскребы Манхэттена.

— Красивый вид, — сказала Би, вернее, просипела — на ее горле был хорошо виден страшный шрам, петлей опоясывающий шею.

— Да, — кивнула я.

Залитый светом город на берегу действительно прекрасен — как и погружающийся в темноту океан.

— Мне бы хотелось провести здесь больше времени, — призналась я.

— Нам тоже, — откликнулась Би. — Айен нравятся огни города, а мне — бык.

— Какой бык? Медный? На Уолл-стрит?

— Да. Он напоминает мне быка из моей песни, хотя и пасется совсем на другой лужайке. — Я засмеялась, а Би потрогала висевший на ее поясе колокольчик. — Иногда я скучаю по своему стаду.

— А Айен?

Би улыбнулась, и шрамы на ее щеках зашевелились и изогнулись.

— Ей очень не хватает танцев. Она говорит, сегодня в клубе «Красный крюк» где-то в Бруклине будет какая-то вечеринка с домашней музыкой. Что это за музыка такая — домашняя? Она пыталась мне объяснить, но я так и не поняла.

Би покачала головой и подмигнула. Я, не удержавшись, улыбнулась в ответ. Би была из племени наас, живущего в Северной и Восточной Африке. Племя считало коров и быков своими родственниками — и одновременно валютой. Когда-то Айен была женой Би. Ее убили много лет назад, еще до того, как Би появилась на борту нашего корабля. Согласно верованиям племени наас, Айен оставалась где-то рядом с Би. Иногда она позволяла себе небольшие шалости из тех, которые порой устраивают привидения. Например, могла заставить Би уронить что-нибудь на пол в кают-компании во время завтрака или споткнуться о лежавший на палубе свернутый канат. Или сообщить ей о готовящейся вечеринке.

— Признайся, если бы мы не отправлялись в плавание завтра утром, ты бы сводила ее в этот самый «Красный крюк»?

— Ну да. Хуже всего то, что она об этом прекрасно знает.

— Понимаю. На корабле танцы случаются нечасто.

Я посмотрела на дверь капитанской каюты:

— Скажи, Би, ты бы хотела вернуться обратно?

— Обратно? Куда?

— В Судан. В те времена, когда Айен еще была жива.

— Странная мысль. Мы ведь там уже были. — Би погладила рубец у себя на шее. — Твой отец сам не знает, что делает. Хочешь, я ее сожгу?

— О чем ты?

— О карте. Надо было сделать это в прошлый раз, да только я слишком поздно спохватилась. — Би с досадой дернула головой, словно у нее над ухом прожужжала муха. — Хотя, если честно, это была идея Айен. Но я бы с удовольствием проделала такую штуку.

— Сжечь карту? — Странно, что мне самой подобная мысль ни разу не пришла в голову. Сжечь карту было бы совсем не трудно. Однако я тут же больно прикусила себе губу от стыда. Однажды я уже лишила отца карты. — Нет. Нет, спасибо, не надо. Я… Я уверена, что карта не сработает, — солгала я. — Ни одна из них не сработала.

— Что ж, ладно, как скажешь. Просто мне показалось, что ты обеспокоена.

Видимо, какое-то время Би ждала от меня ответа. Потом, поняв, что его не будет, положила руку мне на плечо и через секунду убрала ее.

— Я собираюсь заняться сортировкой припасов, — произнесла она. — Пойдем, поможешь мне.

Би всегда говорила, что лучшее лекарство от переживаний — тяжелая физическая работа. Я спустилась следом за ней в трюм, где все еще пахло тиграми, хотя на месте клеток стояла гора разнокалиберных картонных коробок. Растворимый кофе — мой отец жить не мог без этой дряни. Целый поддон туалетной бумаги. Лекарства и дезинфицирующие средства — аспирин, йод, антибиотики. Зубные щетки с бамбуковыми ручками, зубная паста со фтором, обеспечивающая отбеливающий эффект.

Вскрывая коробки, мы принялись перегружать их содержимое в деревянные корабельные сундуки. Затем передвинули пустую тару к борту и отмыли и отскоблили в трюме пол так, что тиковые доски заблестели. Когда Би принялась полировать их пчелиным воском, на пол упала откуда-то коробка витаминов. Би тихонько выругалась, попеняв за это Айен. В трюме к тому моменту стоял легкий запах меда. Когда мы наконец полностью закончили сортировать груз, я почувствовала себя лучше. И ощутила сильный голод.

— Наверное, скоро обед, — сказала я, с трудом выпрямляясь и держась за поясницу. Через открытый люк в трюм проникал розовый свет заката.

— Возможно, время обеда уже прошло, — заметила Би. — Летом здесь темнеет довольно поздно.

— Что же ты молчала! — возмутилась я и, не дожидаясь ответа, бросилась к трапу и стала торопливо подниматься по ступенькам на палубу. Би последовала за мной.

Пока мы работали в трюме, Каш и Ротгут подготовили все необходимое для торжества. На палубе был накрыт стол, а на нем расставлены едва ли не все деликатесы, которые мог предложить Нью-Йорк: цыплята с рисом в остром соусе, свинина с клецками в пенопластовых формочках, картонная коробка с надписью «Пицца ди Фара», сандвичи с бастурмой толщиной с хороший словарь, сочный чизкейк, украшенный темно-красными глянцевыми ягодами клубники.

Кашмир широко раскинул руки и с улыбкой произнес:

— С днем рождения! Точнее, за тот день, когда вы были похищены.

— Хорошо, что мы тебя украли, — добавил Ротгут и приветственным жестом поднял зажатую в костлявом кулаке банку светлого бруклинского пива.

Оглядевшись, я поняла, что на палубе нас только четверо, и обиженно вздернула подбородок. Кашмир похлопал ладонью по сиденью стула, стоявшего рядом с ним и повернутого спинкой к двери капитанской каюты. Мы принялись за праздничный обед, поглядывая на огни Манхэттена, отражавшиеся в воде. Отец, наверное, перебиравший в каюте карты, так к нам и не вышел.