ТЕРПИМОСТЬ

Хендрик Виллем ван Лун, 1925

Книга одного из лучших популярных историков всех времен познакомит вас с определенными идеалами интеллектуальной свободы, за которые некоторые из наших предков боролись, рискуя своей жизнью. Она предостерегает от высокомерия и самоуверенности, которые причинили столько ужасных страданий за последние две тысячи лет. Было бы ошибкой полагать, что дикость и варварство остались в прошлом.Рассматривая эту науку, как своего рода сказку, вы будете потрясены, обнаружив, что это действительно наука, которая подчиняется тем же железным правилам, которые управляют остальной вселенной. Только приняв неизбежность исторических законов, вы сможете извлечь для себя практическую ценность из этой науки. Осознав законы влияния прошлого на настоящее, вы сможете создавать для себя и своих потомков такое будущее, о котором прогрессивные люди мечтали во все века. И история перестанет быть спутницей и сообщницей тех, кто наживается на невежестве, предрассудках и непримиримости.

ГЛАВА IV. СУМЕРКИ БОГОВ

Ранняя церковь была очень простой организацией. Как только стало очевидно, что конец света не близок, что смерть Иисуса была не для того, чтобы за этим немедленно последовал страшный суд, и чтобы христиане могли рассчитывать на долгое пребывание в этой юдоли скорби и слез, возникла необходимость в более или менее определенной форме правления.

Первоначально христиане (поскольку все они были евреями) собирались вместе в синагоге. Когда произошел раскол между иудеями и иноверцами, последние общались в комнате в чьем-либо доме, и если не удавалось найти достаточно большой, чтобы вместить всех убеждённых сторонников (и любопытных), они встречались на открытом месте или в заброшенной каменоломне.

Сначала эти собрания происходили в субботу, но когда усилились неприязненные отношения между христианами-евреями и христианами-неевреями, последние начали отказываться от привычки соблюдать субботу и предпочли собираться в воскресенье, в день, когда произошло воскресение.

Эти важные события, свидетельствовали как о популярном, так и о воодушевляющем характере всего движения. Не было никаких официальных речей или проповедей. проповедников не было. И мужчины, и женщины, всякий раз, когда они чувствовали себя вдохновленными Святым Огнем, поднимались на собраниях, чтобы свидетельствовать о вере, которая была в них. Иногда, если мы должны доверять письмам Павла, эти благочестивые братья, “выступающие с речью”, наполняли сердце великого апостола опасениями за будущее. Ибо большинство из них были простыми людьми без особого образования. Никто не сомневался в искренности их импровизированных увещеваний, но очень часто они приходили в такое возбуждение, что бредили, как маньяки, и хотя церковь может пережить гонения, она беспомощна перед насмешками. Отсюда и усилия Павла и Петра и их преемников внести некоторое подобие порядка в этот хаос нравственных откровений и духовного энтузиазма.

Поначалу эти усилия не увенчались успехом. Стандартная программа, казалось, прямо противоречила демократической природе христианской веры. Однако в конце концов возобладали практические соображения, и встречи стали подчиняться определенному ритуалу.

Они начинали с чтения одного из Псалмов (чтобы успокоить христиан евреев, которые могли присутствовать). Затем прихожане объединялись в хвалебной песне более позднего сочинения в интересах римских и греческих верующих.

Единственной предписанной формой речи была знаменитая молитва, в которой Иисус подытожил всю свою жизненную философию. Проповедь, однако, в течение нескольких столетий оставалась совершенно спонтанной, и проповеди произносились только теми, кто чувствовал, что им есть что сказать.

Но когда число этих собраний возросло, когда полиция, вечно остерегающаяся тайных обществ, начала наводить справки, стало необходимо, чтобы были избраны определенные люди, которые представляли бы христиан в их отношениях с остальным миром. Павел уже высоко отзывался о даре лидерства. Он сравнивал маленькие общины, которые он посетил в Азии и Греции, со множеством крошечных судов, которые были брошены в бурное море и очень нуждались в умелом лоцмане, если они хотели выжить в ярости разгневанного океана.

И вот верующие снова собрались вместе и избрали дьяконов и диакониц, благочестивых мужчин и женщин, которые были “слугами” общины, которые заботились о больных и бедных (предмет большой заботы ранних христиан) и которые заботились об имуществе общины и заботились обо всех мелких повседневных делах.

Ещё позже, когда число членов церкви продолжало расти, а административные дела стали слишком сложными для простых любителей, они были доверены небольшой группе “старейшин”. Они были известны под своим греческим именем пресвитеров, и отсюда наше слово “священник”.

По прошествии ряда лет, когда в каждой деревне или городе появилась своя христианская церковь, возникла необходимость в общей политике. Затем был избран “смотритель” (епископ или иерарх), который руководил целым округом и руководил его отношениями с римским правительством.

Вскоре епископы появились во всех главных городах империи, а те, что в Антиохии, Константинополе, Иерусалиме, Карфагене, Риме, Александрии и Афинах, слыли очень влиятельными господами, которые были почти так же важны, как гражданские и военные губернаторы своих провинций.

В начале, конечно, епископ, который председательствовал в той части мира, где Иисус жил, страдал и умер, пользовался величайшим уважением. Но после того, как Иерусалим был разрушен и поколение, ожидавшее конца света и триумфа Сиона, исчезло с лица земли, бедный старый епископ в своем разрушенном дворце увидел себя лишенным своего прежнего престижа.

И вполне естественно, что его место лидера правоверных занял “смотритель”, живший в столице цивилизованного мира и кто охранял места, где Петр и Павел, великие апостолы запада, приняли мученическую смерть—епископ Римский.

Этот епископ, как и все остальные, был известен как Отец или Папа, обычное выражение любви и уважения, которым одаривали членов духовенства. Однако с течением веков титул Папы стал почти исключительно ассоциироваться в сознании людей с конкретным “Отцом”, который был главой столичной епархии. Когда они говорили о Папе или Папе Римском, они имели в виду только одного Отца, епископа Рима, а не какого-то произвольного епископа Константинопольского или епископа Карфагенского. Это было совершенно нормальное развитие событий. Когда мы читаем в нашей газете о “Президенте”, нет необходимости добавлять “Соединенных Штатов”. Мы знаем, что имеется в виду глава нашего правительства, а не президент Пенсильванской железной дороги, или президент Гарвардского университета, или Президент Лиги Наций.

Впервые это имя официально появилось в документе в 258 году. В то время Рим все еще был столицей весьма успешной империи, и власть епископов была полностью омрачена властью императоров. Но в течение следующих трехсот лет, находясь под постоянной угрозой как иностранных, так и внутренних вторжений, преемники Цезаря начали искать новый дом, который обеспечил бы им большую безопасность. Такой они нашли в городе в другой части своих владений. Назывался он Византией, в честь мифического героя по имени Визас, который, как говорили, высадился там вскоре после Троянской войны. Расположенный в проливах, отделявших Европу от Азии, и доминирующий на торговом пути между Черным морем и Средиземным морем, он контролировал несколько важных монополий и имел такое большое коммерческое значение, что уже Спарта и Афины боролись за обладание этой богатой крепостью.

Византия, однако, держалась особняком до времен Александра и, пробыв некоторое время в составе Македонии, наконец была включена в состав Римской империи.

И теперь, после десяти веков растущего процветания, её Золотой Рог, заполненный кораблями из ста стран, был выбран для того, чтобы стать центром империи.

Народ Рима, оставленный на милость вестготов, вандалов и Бог знает каких других варваров, почувствовал, что наступил конец света, когда императорские дворцы пустовали годами; когда один государственный департамент за другим удалялся на берега Босфора и когда жителей столицы просили подчиняться законам, принятым за тысячу миль отсюда.

Но в сфере истории это дурной ветер, который не приносит никому добра. С уходом императора епископы остались самыми важными персонами города, единственными видимыми и ощутимыми наследниками славы императорского трона.

И как прекрасно они использовали свою новую независимость! Они были проницательными политиками, ибо престиж и влияние их должности привлекли лучшие умы всей Италии. Они чувствовали себя представителями неких вечных идей. Поэтому они никогда не спешили, а действовали с нарочитой медлительностью ледника и осмеливались рисковать там, где другие, действуя под давлением немедленной необходимости, принимали быстрые решения, ошибались и терпели неудачу.

Но самое главное, они были людьми единой цели, которые последовательно и настойчиво двигались к одной цели. Во всем, что они делали, говорили и думали, они руководствовались желанием приумножить славу Божью, силу и могущество организации, которая представляла божественную волю на земле.

Насколько хорошо они действовали, должна была показать история следующих десяти столетий.

В то время как все остальное погибло в потоке диких племен, который хлынул через европейский континент, в то время как стены империи, одна за другой, рушились, в то время как тысячи учреждений, столь же древних, как равнины Вавилона, были сметены как куча бесполезного мусора, Церковь стояла крепко и прямо, как гора на века, точнее как гора средневековья.

Однако победа, которая в конце концов была одержана, была куплена ужасной ценой.

Христианству, начавшемуся в конюшне, было позволено закончиться во дворце. Оно было начато как протест против формы правления, при которой священник как самостоятельный посредник между божеством и человечеством настаивал на беспрекословном повиновении всех обычных человеческих существ. Этот революционный орган вырос и менее чем за сто лет превратился в новую супертеократию, по сравнению с которой старое еврейское государство было мягким и либеральным сообществом счастливых и беззаботных граждан.

И все же все это было совершенно логично и совершенно неизбежно, как я сейчас попытаюсь вам показать.

Большинство людей, посещающих Рим, совершают паломничество в Колизей, и в этих продуваемых ветром стенах им показывают священную землю, где тысячи христианских мучеников пали жертвами римской нетерпимости.

Но хотя верно, что в нескольких случаях имели место преследования приверженцев новой веры, они имели очень мало общего с религиозной нетерпимостью.

Они были чисто политическими. Христианин, как член религиозной секты, наслаждался максимально возможной свободой.

Но христианин, который открыто объявлял себя убежденным отказником, который хвастался своим пацифизмом, даже когда стране угрожало иностранное вторжение, и открыто бросал вызов законам страны при каждом подходящем и неподходящем случае, такой христианин считался врагом государства, и с ним обращались как с таковым.

То, что он действовал в соответствии со своими самыми священными убеждениями, не производило ни малейшего впечатления на среднего городского судью. И когда он пытался объяснить точную природу своих сомнений, этот сановник выглядел озадаченным и был совершенно не в состоянии понять его.

В конце концов, римский полицейский судья был всего лишь человеком. Когда он вдруг обнаруживал, что его призывают судить людей, которые подняли вопрос о том, что казалось ему очень тривиальным делом, он просто не знал, что делать. Долгий опыт научил его держаться подальше от всех теологических споров. Кроме того, он помнил многие императорские указы, призывающие государственных служащих проявлять “такт” в своих отношениях с новой сектой. Поэтому он проявлял такт и спорил. Но поскольку весь спор сводился к вопросу о принципах, апелляция к логике всегда давала очень мало результатов.

В конце концов магистрат был поставлен перед выбором: отказаться от достоинства закона или настаивать на полном и безоговорочном отстаивании верховной власти государства. Но тюрьма и пытки ничего не значили для людей, которые твердо верили, что жизнь начинается только после смерти, и которые кричали от радости при мысли о том, что им позволят покинуть этот порочный мир ради радостей Небес.

Поэтому партизанская война, которая в конце концов разразилась между властями и их христианскими подданными, была долгой и болезненной. У нас очень мало достоверных данных об общем числе жертв. По словам Оригена, знаменитого отца церкви третьего века, несколько собственных родственников которого были убиты в Александрии во время одного из преследований, “число истинных христиан, погибших за свои убеждения, можно легко перечислить”.

С другой стороны, когда мы читаем жизни ранних святых, мы сталкиваемся с такими непрекращающимися рассказами о кровопролитии, что начинаем задаваться вопросом, как религия, подвергавшаяся этим постоянным и убийственным преследованиям, вообще могла выжить.

Независимо от того, какие цифры я приведу, кто-нибудь обязательно назовет меня предвзятым лжецом. Поэтому я буду держать свое мнение при себе и позволю моим читателям сделать свои собственные выводы. Изучая жизнь императоров Деция (249-251) и Валериана (253-260), они смогут составить довольно точное мнение об истинном характере римской нетерпимости в худшую эпоху гонений.

Более того, если они будут иметь в виду, что такой мудрый и либерально мыслящий правитель, как Марк Аврелий, признался, что не смог успешно справиться с проблемой своих христианских подданных, они получат некоторое представление о трудностях, с которыми сталкиваются малоизвестные мелкие чиновники в отдаленных уголках империи, которые пытались выполнить свой долг и должны были либо не соблюдать присягу, либо казнить тех из своих родственников и соседей, которые не могли или не хотели подчиняться тем немногим и очень простым постановлениям, на которых настаивало имперское правительство в целях самосохранения.

Тем временем христиане, которым не мешали ложные сантименты по отношению к своим согражданам-язычникам, неуклонно расширяли сферу своего влияния.

В конце четвертого века император Грациан по просьбе христианских членов римского сената, которые жаловались, что им больно собираться в тени языческого идола, приказали убрать статую Победы, которая более четырехсот лет стояла в зале, построенном Юлием Цезарем. Несколько сенаторов запротестовали. Это принесло очень мало пользы и только привело к тому, что некоторые из них были отправлены в изгнание.

Именно тогда Квинт Аврелий Симмах, преданный патриот с большим личным отличием, написал свое знаменитое письмо, в котором попытался предложить компромисс.

“Почему бы, — спросил он, — нам язычникам, и нашим христианским соседям не жить в мире и согласии? Мы смотрим на одни и те же звезды, мы — попутчики на одной и той же планете и живем под одним и тем же небом. Какое имеет значение, по какому пути каждый человек стремится найти высшую истину? Загадка существования слишком велика, чтобы существовал только один путь, ведущий к ответу”.

Он был не единственным человеком, который так думал и видел опасность, угрожавшую старому римскому обычаю открытой религиозной политики. Одновременно с перемещением статуи Победы в Риме вспыхнула ожесточенная ссора между двумя враждующими группировками христиан, нашедших убежище в Византии. Этот спор привел к одной из самых разумных дискуссий о терпимости, к которой когда — либо прислушивался мир. Философ Фемистий, который был оратором, остался верен Богам своих отцов. Но когда император Валент принял одну сторону в борьбе между его ортодоксальными и неортодоксальными христианскими поддаными, Фемистий счел своей обязанностью напомнить ему о его истинном долге.

“Существует, — так он сказал, — область, над которой ни один правитель не может надеяться на осуществление какой-либо власти. Это область добродетелей и особенно религиозных верований отдельных людей. Принуждение в этой области приводит к лицемерию и преобразованиям, основанным на обмане. Следовательно, для правителя гораздо лучше терпимо относиться ко всем верованиям, поскольку только терпимостью можно предотвратить гражданскую рознь. Более того, терпимость — это божественный закон. Сам Бог наиболее ясно продемонстрировал свое стремление к целому ряду различных религий. И только Бог может судить о методах, с помощью которых человечество стремится прийти к пониманию Божественной Тайны. Бог наслаждается разнообразием почитания, которое ему оказывают. Он любит, чтобы христиане использовали определенные обряды, греки — другие, египтяне — ещё другие.”

Действительно, прекрасные слова, но произнесенные впустую.

Древний мир вместе с его идеями и идеалами был мертв, и все попытки повернуть время истории вспять были заранее обречены. Жизнь означает прогресс, а прогресс означает страдание. Старый общественный порядок быстро разрушался. Армия представляла собой мятежную толпу иностранных наемников. Граница была охвачена открытым восстанием. Англия и другие отдаленные районы давным — давно были покорены варварами. Когда произошла окончательная катастрофа, эти блестящие молодые люди, которые в прошлые века поступали на государственную службу, оказались лишенными всех шансов на продвижение, кроме одного. Это была карьера в Церкви. Как христианские архиепископы Испании, они могли надеяться воспользоваться властью, ранее принадлежавшей проконсулу. Как христианские ораторы, они могли бы быть уверены в довольно широкой публике, если бы были готовы посвятить себя исключительно теологическим вопросам. Как христианские дипломаты, они могли быть уверены в быстром продвижении по службе, если бы захотели представлять епископа Рима при императорском дворе Константинополя или взяться за опасную работу по завоеванию доброй воли какого-нибудь вождя варваров в самом сердце Галлии или Скандинавии. И наконец, как христианские финансисты, они могли бы надеяться нажить состояние, управляя теми быстро растущими поместьями, которые сделали обитателей Латеранского дворца крупнейшими землевладельцами Италии и богатейшими людьми своего времени.

Мы видели нечто подобное во время последних пяти лет. Вплоть до 1914 года молодые люди из Европы, кто был честолюбив и не хотел зависеть от человеческого труда для своего обеспечения, почти неизменно поступали на государственную службу."Они становились офицерами различных имперских и королевских армий и флотов. Они занимали высшие судебные должности, управляли финансами или проводили годы в колониях в качестве губернаторов или военных командиров. Они не рассчитывали сильно разбогатеть, но социальный престиж должности, которые они занимали, был очень велик, и благодаря применению определенного количества ума, трудолюбия и чести они могли рассчитывать на приятную жизнь и достойную старость.

Затем началась война и смела эти последние остатки старой феодальной структуры общества. Низшие классы захватили власть. Некоторые из бывших чиновников были слишком стары, чтобы изменить привычкам всей своей жизни. Они заложили свои ордена и умерли. Однако подавляющее большинство смирилось с неизбежным. С детства их приучали относиться к бизнесу как к низшей профессии, не заслуживающей их внимания. Возможно, бизнес был низкой профессией, но им приходилось выбирать между офисом и домом для бедных. Число людей, которые будут голодать ради своих убеждений, всегда относительно невелико. И поэтому в течение нескольких лет после великого переворота мы видим, что большинство бывших офицеров и государственных чиновников выполняют ту работу, к которой они не прикасались бы десять лет назад, и делают это не по своей воле. Кроме того, поскольку большинство из них принадлежали к семьям, которые в течение нескольких поколений обучались руководящей работе и были полностью подготовлены к работе с людьми, им было сравнительно легко продвигаться вперед в своей новой карьере, и сегодня они намного счастливее и определенно более благополучны, чем они когда-либо ожидали.

Каким бизнес является сегодня, Церковь была шестнадцать веков назад.

Возможно, молодому парню, который вёл свою родословную от Геракла, Ромула или героев Троянской войны, не всегда было легко подчиняться приказам простого священнослужителя, который был сыном раба, но простой священнослужитель, который был сыном раба, мог дать что-то такое, чего молодой парень, который вёл свою родословную от Геракла, Ромула и героев Троянской войны, хотел и очень хотел. И поэтому, если они оба были умными парнями (а они вполне могли быть), они вскоре учились ценить хорошие качества друг друга и они прекрасно ладили. Ибо это один из других странных законов истории: чем больше кажется, что вещи меняются, тем больше они остаются неизменными.

С начала времен казалось неизбежным, что будет одна небольшая группа умных мужчин и женщин, которые будут править, и гораздо большая группа не совсем умных мужчин и женщин, которые будут подчиняться. Ставки, которые разыгрывают эти две группы, в разные периоды известны под разными названиями. Неизменно они представляли Силу и Лидерство, с одной стороны, и Слабость и Уступчивость с другой. Они имели разные названия Империя и Церковь, Рыцарство и Монархия, Демократия и Рабство, Крепостничество и Пролетариат. Но таинственный закон, управляющий человеческим развитием, действует в Москве так же, как в Лондоне, Мадриде или Вашингтоне, ибо он не привязан ни ко времени, ни к месту. Он часто проявлял себя в странных формах и масках. Не раз он надевал скромное одеяние и громко провозглашал свою любовь к человечеству, свою преданность Богу, свое смиренное желание принести величайшее благо для наибольшего числа. Но под такой приятной внешностью всегда скрывалась и продолжает скрываться мрачная правда первобытного закона, который настаивает на том, что первейший долг человека — сохранить жизнь. Люди, которых возмущает тот факт, что они родились в мире млекопитающих, склонны сердиться на такие заявления. Они называют нас “материалистами”, “циниками” и еще кем-то. Поскольку они всегда считали историю приятной сказкой, они были потрясены, обнаружив, что это наука, которая подчиняется тем же железным правилам, которые управляют остальной вселенной. С таким же успехом они могли бы бороться со склонностями параллельных линий или результатами таблиц умножения.

Лично я бы посоветовал им смириться с неизбежным.

Ибо тогда и только тогда история может однажды превратиться во что-то, что будет иметь практическую ценность для человечества и перестанет быть соратницей и пособником тех, кто наживается на расовых предрассудках, этнической непримиримости и невежестве подавляющего большинства своих сограждан.

И если кто-то сомневается в истинности этого утверждения, пусть поищет доказательства в хрониках тех веков, о которых я писал несколько страниц назад.

Пусть он изучит жизнь великих руководителей Церкви в течение первых четырех столетий.

Почти без исключения он обнаружит, что они происходили из рядов старого языческого общества, что они обучались в школах греческих философов и пришли в Церковь только впоследствии, когда им пришлось выбирать карьеру. Некоторые из них, конечно, были привлечены новыми идеями и приняли слова Христа сердцем и душой. Но подавляющее большинство изменило свою преданность с мирского учителя на Небесного правителя, потому что шансы на продвижение с последним были бесконечно больше.

Церковь со своей стороны, всегда очень мудрая и очень понимающая, не слишком внимательно изучала мотивы, побудившие многих ее новых учеников сделать этот внезапный шаг. И самым тщательным образом она старалась быть всем для всех людей. Тем, кто чувствовал склонность к практическому и мирскому существованию, был дан шанс преуспеть в области политики и экономики. В то время как людям с другим темпераментом, которые относились к своей вере более эмоционально, предлагались все возможные возможности убежать от многолюдных городов, чтобы они могли в тишине размышлять о зле существования и таким образом могли обрести ту степень личной святости, которую они считали необходимой для вечного счастья их душ.

Вначале было довольно легко вести такую жизнь, полную преданности и созерцания.

Церковь в первые века своего существования была всего лишь слабой духовной связью между скромными людьми, жившими вдали от обителей сильных мира сего. Но когда Церковь сменила империю на посту правителя мира и стала сильной политической организацией с обширными владениями недвижимостью в Италии, Франции и Африке, возможностей для уединенной жизни стало меньше. Многие благочестивые мужчины и женщины начали вспоминать “старые добрые времена”, когда все истинные христиане проводили часы бодрствования в делах милосердия и молитве. Чтобы они снова могли быть счастливы, они теперь искусственно воссоздали то, что когда-то было естественным развитием тех времен.

Это движение за монашескую форму жизни, которому предстояло оказать такое огромное влияние на политическое и экономическое развитие в течение следующей тысячи лет и которое должно было дать Церкви преданную группу очень полезных ударных войск в ее войне с язычниками и еретиками, имело восточное происхождение.

Это не должно нас удивлять. В странах, граничащих с восточными берегами Средиземноморская цивилизация была очень, очень древней, и человеческая раса устала до изнеможения. В одном только Египте десять различных и отдельных культурных циклов сменяли друг друга с тех пор, как первые поселенцы заняли долину Нила. То же самое относилось и к плодородной равнине между Тигром и Евфратом. Суета жизни, абсолютная тщетность всех человеческих усилий были видны в руинах тысяч былых храмов и дворцов. Более молодые народы Европы могли бы принять христианство как страстное обещание жизни, постоянный призыв к их вновь обретенной энергии и энтузиазму. Египтяне и сирийцы воспринимали свой религиозный опыт в другом ключе. Для них это означало долгожданную перспективу избавления от проклятия быть живым. И в ожидании радостного часа смерти они сбежали из склепа своих собственных воспоминаний и убежали в пустыню, чтобы остаться наедине со своим горем и своим Богом и никогда больше не смотреть на реальность существования.

По какой-то любопытной причине дело реформ всегда, кажется, имело особую привлекательность для солдат. Они больше, чем все другие люди, непосредственно соприкоснулись с жестокостью и ужасами цивилизации. Более того, они усвоили, что ничего нельзя достичь без дисциплины. Величайшим из всех современных воинов, сражавшихся в битвах Церкви, был бывший капитан армии императора Карла V. И человек, который первым собрал духовных отшельников в единую организацию, был рядовым в армии императора Константина. Его звали Пахомий, и он был египтянином. Когда он закончил свою военную службу, он присоединился к небольшой группе отшельников, которые под руководством некоего Энтони, родом из этой страны, покинули города и мирно жили среди шакалов пустыни. Но поскольку уединенная жизнь, казалось, приводила ко всевозможным странным расстройствам ума и вызывала некоторые весьма прискорбные излишества набожности, которые заставляли людей проводить свои дни на вершине старого столба или на дне заброшенной могилы (тем самым давая повод для большого веселья язычникам и серьезную причину для горя истинно верующим) Пахомий решил поставить все движение на более практическую основу и таким образом стал основателем первого религиозного ордена. С этого дня (середина четвертого века) отшельники, жившие вместе небольшими группами, подчинялись одному единственному командиру, известному как “Генеральный настоятель”, и который, в свою очередь, назначал настоятелей, которые отвечали за различные монастыри, которые они удерживали как крепости Господа.

До того, как Пахомий умер в 346 году, его монашеская идея была перенесена из Египта в Рим александрийским епископом Афанасием, и тысячи людей воспользовались этой возможностью, чтобы бежать от мира, его порочности и его слишком настойчивых кредиторов.

Однако климат Европы и характер людей обусловили необходимость небольшого изменения первоначальных планов основателя. Голод и холод было не так легко переносить под зимним небом, как в долине Нила. Кроме того, более практичный западный ум испытывал скорее отвращение, чем назидание от этой демонстрации грязи и убожества, которые, казалось, были неотъемлемой частью восточного идеала святости.

“Что, — спрашивали себя итальянцы и французы, — должно произойти с теми добрыми делами, на которые так много внимания уделяла ранняя Церковь? Действительно ли вдовы, сироты и больные получают большую пользу от самоуничижения небольших групп истощенных фанатиков, живущих в сырых горных пещерах за миллион миль отовсюду?”

Поэтому западный разум настаивал на модификации монашеского института в более разумных направлениях, и заслуга в этом нововведении принадлежит уроженцу города Нурсия в Апеннинских горах. Его звали Бенедикт, и о нем неизменно говорят как о святом Бенедикте. Родители отправили его учиться в Рим, но этот город наполнил его христианскую душу ужасом, и он бежал в деревню Субьяко в горах Абруцци к заброшенным руинам старого загородного дворца, который когда — то принадлежал императору Нерону.

Там он прожил три года в полном одиночестве. Затем слава о его великой добродетели начала распространяться по сельской местности, и число желающих быть рядом с ним вскоре стало настолько велико, что у него было достаточно рекрутов для дюжины полноценных монастырей.

Поэтому он вышел из своей темницы и стал законодателем европейского монашества. Прежде всего он составил конституцию. Во всех деталях это свидетельствовало о влиянии римского происхождения Бенедикта. Монахи, поклявшиеся соблюдать его правила, не могли рассчитывать на праздную жизнь. Те часы, которые они не посвящали молитве и медитации, должны были быть заполнены работой в полях. Если они были слишком стары для работы на ферме, от них ожидали, что они научат молодежь тому, как стать хорошими христианами и полезными гражданами, и они так хорошо справлялись с этой задачей, что монастыри бенедиктинцев почти тысячу лет обладали монополией на образование, и им было разрешено обучать большинство молодых людей из числа исключительно способных на протяжении большей части средневековья.

В обмен за их труды остальные давали им подобающую одежду, достаточное количество съедобной пищи и постель, на которой они могли спать по два-три часа в день, которые не были посвящены работе или молитве.

Но самым важным, с исторической точки зрения, был тот факт, что монахи перестали быть мирянами, которые просто убежали от этого мира и своих обязанностей по подготовке своих душ к загробной жизни. Они стали слугами Божьими. Они были обязаны соответствовать своему новому достоинству в течение длительного и самого болезненного испытательного срока, и в дальнейшем от них ожидалось, что они будут принимать непосредственное и активное участие в распространении силы и славы Царства Божьего.

Уже была проделана первая элементарная миссионерская работа среди язычников Европы. Но чтобы добро, совершенное апостолами, не сошло на нет, труды отдельных проповедников должны сопровождаться организованной деятельностью постоянных поселенцев и администраторов. Монахи — теперь несли свою лопату, топор и молитвенник в дикую местность Германии, Скандинавии, России и далекой Исландии. Они пахали, собирали урожай, проповедовали, преподавали в школах и принесли в те далекие земли первые элементарные основы цивилизации, о которых большинство людей знало только понаслышке.

Таким образом, папство, как исполнительный директор всей Церкви, использовало все многообразные силы человеческого духа.

Практичному деловому человеку была предоставлена такая же возможность отличиться, как и мечтателю, нашедшему счастье в тишине леса. Не было никакого потерянного движения. Ничто не должно было пропасть даром. И результатом стало такое усиление власти, что вскоре ни император, ни король не могли позволить себе управлять своим царством, не обращая смиренного внимания на желания тех из своих подданных, которые признавали себя последователями Христа.

Способ, которым была одержана окончательная победа, не лишен интереса. Ибо это показывает, что триумф христианства был обусловлен практическими причинами, а не был (как иногда полагают) результатом внезапного и всепоглощающего порыва религиозного рвения.

Последнее великое гонение на христиан произошло при императоре Диоклетиане.

Как ни странно, Диоклетиан ни в коем случае не был одним из худших среди тех многочисленных властителей, которые правили Европой по милости своих телохранителей. Но он страдал от недуга, который — увы! — довольно распространен среди тех, кто призван управлять человечеством. Он был полным невеждой в области элементарной экономики.

Он обнаружил, что владеет империей, которая быстро разваливалась на куски. Проведя всю свою жизнь в армии, он считал, что слабое место заключалось в организации римской военной системы, которая поручала оборону отдаленных районов колониям солдат, которые постепенно утратили привычку сражаться и стали мирными крестьянами, продавая капусту и морковь тем самым варварам, которых они должны были держать на безопасном расстоянии от границ.

Диоклетиан не мог изменить эту древнюю систему. Поэтому он попытался решить эту трудность, создав новую полевую армию, состоящую из молодых и проворных людей, которых в течение нескольких недель можно было направить в любую конкретную часть империи, которой угрожало вторжение.

Это была блестящая идея, но, как и все блестящие идеи военного характера, она стоила ужасно много денег. Эти деньги должны были быть получены в виде налогов с жителей внутренних районов страны. Как и следовало ожидать, они подняли большой шум и крик и заявили, что не могут заплатить еще один динарий, не разорившись. Император ответил, что они ошиблись, и даровал своим сборщикам налогов определенные полномочия, которыми до сих пор обладал только палач. Но все безрезультатно. Подданные, вместо того чтобы заниматься обычным ремеслом, которое гарантировало им голод в конце года тяжелой работы, покидали дом, семью и стада и стекались в города или становились бродягами.

Его величество, однако, не верил в половинчатые меры и решил проблему указом, который показывает, насколько полностью старая Римская Республика выродилась в восточный деспотизм. Росчерком пера он сделал все государственные должности и все виды ремесел и торговли наследственными профессиями. — То есть сыновья офицеров должны были стать офицерами, хотели они того или нет. Сыновья пекарей сами должны стать пекарями, хотя у них могли бы быть большие способности к музыке или ростовщичеству. Сыновья моряков были обречены на жизнь на корабле, даже если они страдали морской болезнью, когда переплывали Тибр. И, наконец, поденщики, хотя технически они продолжали оставаться свободными людьми, были вынуждены жить и умирать на том же клочке земли, на котором они родились, и отныне были ничем иным, как самой

обычной разновидностью рабов.

Ожидать, что правитель, который был так уверен в своих способностях, мог или будет мириться с продолжением существования относительно небольшого числа людей, которые подчинялись только тем частям его правил и указов, которые им нравились, было бы абсурдно. Но, осуждая Диоклетиана за его жестокость в обращении с христианами, мы должны помнить, что он сражался спиной к стене и что у него были веские основания подозревать лояльность нескольких миллионов своих подданных, которые извлекли выгоду из принятых им мер для их защиты, но отказались нести свою долю общего бремени.

Вы помните, что первые христиане не брали на себя труд что-либо записывать. Они ожидали, что конец света наступит почти в любой момент. Поэтому зачем тратить время и деньги на литературные труды, которые менее чем через десять лет будут уничтожены небесным огнем? Но когда Новый Сион не материализовался и когда история Христа (после ста лет терпеливого ожидания) начала повторяться с такими странными дополнениями и вариациями, что истинный ученик едва ли знал во что верить, а во что нет, возникла необходимость в какой-нибудь подлинной книге на эту тему, и ряд кратких биографий Иисуса и сохранившихся оригинальных посланий апостолов были объединены в один большой том, который назывался Новый Завет.

Эта книга содержала, среди прочего, главу под названием"Книга Откровений", и в ней можно было найти определенные ссылки и некоторые пророчества о городе, построенном на “семи горах”."То, что Рим был построен на семи холмах, было общеизвестным фактом еще со времен Ромула. Это правда, что анонимный автор этой любопытной главы осторожно назвал город своего отвращения Вавилоном. Но не требовалось большой проницательности со стороны имперского судьи, чтобы понять, что имелось в виду, когда он читал эти приятные упоминания о “Матери блудниц” и “Мерзости Земли”, городе, который был пьян от крови святых и мучеников, обреченных стать обиталищем всех дьяволов, пристанищем каждого нечистого духа, клеткой для каждой нечистой и ненавистной птицы и другие выражения аналогичного и неудобного характера.

Такие заключения могли бы показаться бредом несчастного фанатика, ослепленного жалостью и яростью, когда он думал о своих многочисленных друзьях, убитых за последние пятьдесят лет. Но они были частью торжественных служб Церкви. Неделя за неделей они повторялись в тех местах, где собирались христиане, и было не очень справедливо, чтобы посторонние думали, что они отражают истинные чувства всех христиан по отношению к могущественному городу на Тибре. Я не хочу сказать, что у христиан, возможно, не было веских причин чувствовать так, как они чувствовали, но мы вряд ли можем винить Диоклетиана за то, что он не разделил их энтузиазма.

Но это было еще не все. Римляне все больше и больше знакомились с выражение, которого мир до сих пор никогда не слышал. Это было слово “еретики”. Первоначально название “еретик” давалось только тем людям, которые “выбрали” для веры определенные доктрины, или, как мы бы сказали, “секту”. Но постепенно значение сузилось до тех, кто предпочел верить определенным доктринам, которые не считались “правильными”, “здравыми”, “истинными” или “ортодоксальными” должным образом установленными властями Церкви, и которые поэтому, говоря языком Апостолов, были “еретическими, неразумными, ложными и вечно неправильными”.

Те немногие римляне, которые все еще придерживались древней веры, технически были свободны от обвинения в ереси, потому что они оставались вне Церкви и поэтому, строго говоря, не могли отвечать за свои частные мнения. Тем не менее, императорской гордости не льстило чтение в некоторых частях Нового Завета о том, что “ересь была таким же ужасным злом, как прелюбодеяние, нечистота, непотребство, идолопоклонство, колдовство, гнев, раздоры, убийства, подстрекательство к мятежу и пьянство” и некоторые другие вещи, о которых твердить на этой странице мне мешает обычная порядочность.

Все это привело к трениям и непониманию, а трения и непонимание привели к преследованиям и еще раз Римские тюрьмы были заполнены христианскими заключенными, а римские палачи добавили к числу христианских мучеников, и было пролито много крови, но ничего не было достигнуто. И, наконец, Диоклетиан в полном отчаянии вернулся в свой родной город Салону на побережье Далмации, отошел от дел правления и посвятил себя исключительно к еще более увлекательному занятию — выращиванию огромной капусты на своем заднем дворе.

Его преемник не продолжил политику репрессий. Напротив, поскольку он не мог надеяться искоренить христианское зло силой, он решил извлечь максимальную выгоду из неудачной сделки и завоевать добрую волю своих врагов, предложив им некоторые особые услуги.

Это произошло в 313 году, и честь быть первым, кто “признал” христианскую церковь официально, принадлежит человеку по имени Константин.

Когда-нибудь у нас будет Международный совет историков-ревизионистов, перед которым все императоры, короли, понтифики, президенты и мэры, которые сейчас носят титул “великих”, должны будут представить свои претензии на эту конкретную квалификацию. Одним из кандидатов, за которым нужно будет очень внимательно следить, когда он предстанет перед этим трибуналом, является вышеупомянутый император Константин.

Этот дикий серб, который орудовал копьем на каждом поле битвы в Европе, от Йорка в Англии до Византии на берегах Босфора, был, среди прочего, убийцей своей жены, убийцей своего шурина, убийцей своего племянника (семилетнего мальчика) и казнью нескольких других родственников незначительного ранга и важности. Тем не менее и несмотря на это, потому что в момент паники как раз перед тем, как он выступил против своего самого опасного соперника, Максенция, он сделал смелую попытку заручиться поддержкой христиан, он приобрел большую известность как “второй Моисей” и в конечном счете был возведен в сан святого как армянской, так и русской церквями. То, что он жил и умер варваром, который внешне принял христианство, но до конца своих дней пытался разгадать загадку будущего по дымящимся внутренностям жертвенной овцы, все это было самым тщательным образом упущено из виду в связи со знаменитым Указом о терпимости, которым император гарантировал своим любимым подданным — христианам право “свободно исповедовать свои частные мнения и собираться в месте их собраний, не опасаясь преследования”.

Ибо лидеры Церкви в первой половине четвертого века, как я неоднократно заявлял ранее, были практичными политиками, и когда они, наконец, вынудили императора подписать этот незабвенный указ, они возвели христианство из разряда второстепенной секты в ранг официальной церкви государства. Но они знали, как и каким образом это было сделано, и преемники Константина знали об этом, и, хотя они пытались скрыть это демонстрацией ораторского фейерверка, организация никогда не теряла своего первоначального характера.

* * * * * * * *

“Избавь меня, о могущественный правитель", — воскликнул патриарх Нестор обратившись к императору Феодосию, “Избавь меня от всех врагов моей церкви, и взамен я дам тебе Небеса. Поддержи меня в уничтожении тех, кто не согласен с нашими доктринами, и мы, в свою очередь, поддержим тебя в уничтожении твоих врагов".

За последние двадцать веков были и другие сделки.

Но немногие были столь наглы, как соглашение, с помощью которого Христианство пришло к власти.