Под солнцем и богом

Хаим Калин, 2008

В январе восьмидесятого в Сахаре терпит аварию воздушный лайнер «Мюнхен – Йоханнесбург», хороня под своими обломками экипаж и большую часть пассажиров. Кажется, при чем здесь могучий, но обособившийся от цивилизации СССР? Между тем у верхушки советской разведки отныне в мыслях – расстрельный коридор, стремительно приближающийся… Ключ к их спасению в Вене – и не в советском посольстве, а у глубоко законспирированной структуры, являющей собой теневое мировое правительство. Контакт между двумя столь не похожими силами будто бы сулит спасение, но цена содействия – вручить Л. Брежневу доклад ЦРУ, отображающий пробуксовку советского ВПК – только отдаляет фатальный исход. При этом главе советской разведки сотоварищи неведомо, что предмет их печалей уцелел, перемещаясь по Сахаре в рюкзаке посланного ими гонца, выжившего в катастрофе. Путь его лежит к адресату посылки – шпиону-предпринимателю Шабтаю Калмановичу.

От автора

Сюжет произведения — производное голого авторского вымысла. Любые совпадения с историческими лицами, событиями и институциями — не более чем прием для подстегивания читательского интереса.

Глава 1

Май 1970 года. Ленинградская область

Аудитория просторна — квадратов пятьдесят, но парт только восемь и стены голы, нет даже классной доски. Более того, пусто — и намека на сбор. Сверившись повторно с номером на двери, Арина проследовала к «камачатке», где присела вполоборота ко входу.

Ученичеству — за третий месяц, при этом занятия в группе вновинку, ибо прежде велись индивидуально, один на один с преподавателем. Местом персональных занятий служил «отсек», в котором Арина жила, почти что отсеченная от внешнего мира. «Отсек» — это спаленка, дворик для «воздушных ванн» и техкабинет, где натаскивают ремеслу взламывать тайны…

Через минуту-другую свободные парты заняли курсанты, не заставил себя ждать и преподаватель. Поприветствовал вслух только он, соученики лишь кивали без адреса: как и Арина, свои «отсеки» они до сих пор не покидалинм которойл вслухе.

Белорусский акцент наставника Арину чуть позабавил, но поначалу она едва ли слушала его, ведь перед глазами семеро молодых мужчин, подтянутых и недурно сложенных, — как не обратить внимание? Со дня своего зачисления, кроме солдат на вышках, видневшихся из окон спальни, с сильным полом она визуально не пересекалась. Преподаватели не первой молодости не в счет, да и охрана, целиком набрана из южных республик, мест далеких и не знакомых ей…

Между тем обзор «физики и лирики» курсантов движений души не вызвал, и внимание Арины переключилось на преподавателя. Шла лекция по психологии, голос лектора в какой-то момент задрожал.

В ее лике пропечаталась мина безразличия, несколько скрашиваемая едва различимой улыбкой — надо полагать, поправка на присутственную необходимость. Лишь сосед слева — явный контраст остальным курсантам — каким-то, словно под одну гребенку, правильным, иной раз получал от нее флюиды солидарности: его окунувшиеся в печаль глаза и мягкая, ненапыщенная одутловатость не мешали.

Зато стало неволить атмосферное давление, резко подскочившее в аудитории, будто ужавшейся в объеме, но не из-за габаритов крепких молодых парней, а той энергии, которую их тела излучали. Ей казалось, все вокруг трещит по швам: воздух, униформа и души ребят. Ощущалось это по хрусту шейных позвонков (скорее воображаемому), несуразным движениям голов, плеч — соучеников просто распирало повернуться и взглянуть на нее.

Накануне курсантов немало порадовали, сообщив о начале групповых занятий: в коллективе, каким бы он ни был, живется все же веселее, чем исполнителю пусть особой, но отшельнической миссии. Но когда, войдя в класс, курсанты лицезрели точно изваянную на био-ЭВМ особу, чья внешность могла расшевелить и бессилие, их «вестибулярный аппарат» явно зашалил. Меж тем «процедили» ребят из десятков кандидатов и не обычных — выдержавших тесты на «толстокожесть» тела и духа не раз.

Тем временем диве с иссиня черными волосами (и впрямь напоминавшей соскочившую с конвейера куклу в штучном экземпляре) разыгравшийся мятеж плоти досаждал все больше, но куда сильнее тревожила неестественная бледность наставника и усилившаяся зыбь его голоса: как не сострадать, когда ближнему плохо, особенно человеку в возрасте?

Заметив под потолком глазок видеокамеры, Арина и вовсе запаниковала: не вызван ли полуобморочный вид лектора потливым копошением либидо, набирающим обороты, не она ли причина его немоготы?

Скоро элитные жеребцы сдерживать себя перестали: без стеснения оборачивались, бросая пламенные взгляды на нее.

Лицо Арины оставалось безразличным, как и прежде, лишь улыбка исчезла, та — малоразличимая. По коже носились мурашки, дробные и злые, чуть же позже одолела сыпь, а затем еще что-то, не менее отвратное. Казалось бы, из-за чего — «чиха» кобелиного? Но что поделаешь, если память самый коварный провокатор…

Заточение в разведшколе, покоробив вначале, спустя неделю-другую даже ублажило, и Арине все больше нравилось коротать время одной. В закутке, укрывшем от масленых рож, травивших щелочью душу, поганых лап, пробуждавших желание носить с собой ножовку, — настоящего, без обиняков, шабаша похоти, преследовавшего ее повсеместно на гражданке, и все потому, что «посчастливилось» родиться неотразимо красивой.

Арина в мыслях и чувствах отходила от мира, где сановные, чумевшие от ее красы самцы превращали жизнь в бег по дерну босиком. Терпи не терпи, долго не протянешь и, где бы ни сошла, наготове «раздевалка» и душ с водою затхлой…

В последние дни она с грустью вспоминала двоих своих мужей, которых не любила, но всячески подчеркивала их главенство, как только истинной женщине дано ценить поводыря. Бедняги спились — да так, что и разводиться было не с кем. Из-за непрестанных ночных звонков, ее лжи, «припудриваемой» слезами, их и ее увольнений с работы, причина коих только ей была известна, — того кромешного ада, именуемого их «семейной» жизнью.

Спустя годы при просмотре одного фильма, напомнившего об унижениях молодости, Арина чуть было не лишилась чувств. По сюжету, удалой сержант-американец отбивает у ватаги обезумевших союзников — то ли англичан, то ли канадцев — ослепительной красоты француженку, жительницу неприметной деревушки, по которой неоднократно прошлась война. В своей ночной исповеди девушка живописала янки, сколь беззащитна женщина в пору лихолетья, особенно такой редкий цветок, как она, после чего соблазнила — как служивый не держал марку спасителя-бессребреника. Надо полагать, в знак признательности, а не по скорбной инерции, вручая приз победителю…

Так и не сомкнув за ночь глаз, сержант утром прощался с ней во дворе, чтобы идти с войной дальше, но, рассмотрев через забор пышущих злорадством, истекающих слюной «бойцов», наконец дождавшихся его убытия, вскинул винтовку и убил девушку, а точнее… пристрелил.

Это было первым и единственным групповым занятием, к которому Арину привлекли в школе, после чего учеба вновь переместилась в «отсек».

Арина с нетерпением ждала нового занятия по психологии, дабы пообщаться со степенным «белорусом», чью лекцию она, хоть и без умысла, сорвала. Она, дочь военного, с младых лет наглотавшись угольной пыли армейского житья-бытья, ведущего неотвратимо к кровохарканию, хорошо усвоила, во что может вылиться любой просчет в армии, а в сверхсекретном ГРУ, куда ее зачислили, как и ребят из группы, — подумать даже пасовала… При этом понимала, что спрашивать его ни о чем не станет, в ее новой ипостаси не до сантиментов, но почему бы не быть внимательной, подчеркнуто вежливой? Хотя бы так загладить свою «вину».

Вместо «белоруса» явился, судя по выговору, москвич, впрочем, значения не имело. Арина подумала: «Заболел «белорус», наверное, человек в возрасте, не внушай себе всякую чушь». И она забыла о его мертвенно-бледном лице, как забывается выкуренная сигарета, исписанная ручка и масса иных деталей, образующих безбрежную рутину бытия. А зря!

Наряду с преподаванием психологии, «белорус» курировал в разведшколе учебный процесс: формировал группы, подбирал преподавателей, разрабатывал методики. Словом, слыл немаловажной фигурой, не говоря уже о том, что как кадровый сотрудник ГРУ привлекался к разработке сложных операций, где не обойтись без профессионального психоаналитика. И вдруг совершить такой прокол — сорвать свою же лекцию, причем вводную, запустив «гормонную» бомбу в казарму изголодавшихся ребят! Попадись он под горячую руку, его бы уволили — с пенсией, но без почестей.

К счастью, широкой огласки его промах не получил. «Белоруса» перевели куда-то в непыльное место, но от оперативной работы отстранили.