Призраки Гарварда

Франческа Серрителла (2020)

Год назад Блестящий ученик Гарварда, номинант на престижную премию Бауэра Эрик Арчер внезапно начинает вести себя очень странно: его преследуют навязчивые мысли о заговоре в стенах университета, и врачи ставят неутешительный диагноз — шизофрения. Проходит совсем мало времени, и Эрик выбрасывается из окна своей комнаты в кампусе университета. Наше время Каденс Арчер, младшая сестра Эрика, приезжает учиться в Гарвард, несмотря на протест со стороны родителей. Смерть брата оставила черную дыру в сердце Кади, и ее преследуют вопросы о том, почему это произошло и могла ли она хоть что-то изменить. И если есть такое место, где она могла бы найти ответы на них, то только тут. Не проходит и месяца, как Кади сама начинает слышать голоса…

Глава 5

— И ваше имя…

Доктор Сатклифф, дирижер хора Холдена, потер костяшками кустистые белые усы, окидывая взглядом планшет.

Кади выдохнула — нервно, прерывисто. Она стояла в репетиционной Пейн-мьюзик-холла, собираясь приступить к выступлению на суровом прослушивании, которое определяло, попадет ли она в один из семи кампусных хоров, начиная от самого избирательного, Коллегиум Музикум, до более радушных, с меньшим количеством латыни в названиях, например Хор Гарварда-Рэдклиффа. Университетский хор болтался где-то посередине, и Кади надеялась встретить друга Эрика, Никоса, среди его участников, которые заведовали столом регистрации, помогали устроить прослушивание. Она даже заявилась на полчаса раньше, чтобы все исследовать, но, к ее разочарованию, Никоса там не оказалось. Теперь, видимо, придется идти до конца.

— Каденс Арчер.

— А-а. Начнем с произведения, которое вы готовили заранее. Сопрано, верно?

Кади кивнула, и трое действующих участников хора поднялись с мест в первом ряду. Они окружили ее, и доктор Сатклифф поднял руки, готовый дирижировать. Кади не сводила глаз с партитуры, ожидая отсчета и пытаясь держать дыхание медленным, размеренным.

Доктор Сатклифф откашлялся и бросил взгляд через плечо на аккомпаниатора:

— Никос? Приступим?

Никос. Кади встретилась с ним взглядом лишь на мгновение, прежде чем он склонился к клавишам, но ей хватило, чтобы убедиться — это он, и он смотрел на нее. Его черные как уголь волосы качнулись, и Никос заиграл волнующее вступление. И все-таки один краткий миг — и она заметила, что вживую он даже красивее.

Кади вступила на долю позже и залилась краской, но реабилитировалась и допела как можно лучше, при том что ее отвлекали мысли о парне за фортепиано. Она взяла себя в руки для второй песни — проверки ее способности читать ноты с листа, в чем она была сильна, — но исполняла Кади для единственного зрителя.

— Благодарю, квартет, — произнес доктор Сатклифф, когда они завершили второй номер. — Теперь проверка слуха. Никос, это я возьму на себя.

Никос встал из-за фортепиано, но не понял взгляда. Кади вдруг отчетливо стукнула мысль, что зря она все затеяла — что он даже смотреть на нее не может, что он считает ее чудилой, странным напоминанием о многострадальном сокурснике. Ей хотелось исчезнуть из комнаты и…

Он поднял взгляд, прерывая затягивающий ее водоворот мыслей теплой, ободряющей улыбкой, и одними губами произнес:

— Удачи.

Кади снова вспыхнула — теперь с облегчением.

Доктор Сатклифф устроился за инструментом.

— Начнем?

Кади кивнула, и дирижер принялся за проверку:

— Возьмите среднюю ноту этого аккорда… третью вверх… теперь шестую вниз.

И всякий раз Кади с легкостью справлялась с заданием. Наконец доктор Сатклифф, поднявшись из-за фортепиано, взглянул на нее:

— Вы знаете ноту, которую только что пропели?

— Это ля, — ответила Кади.

— И как вы пришли к этому выводу?

— Она так звучала.

— Мгм. — Сатклифф снова потер усы. — Возьмите фа диез.

Как только Кади это сделала, он зажал клавишу, и звук полностью совпал. Сатклифф вышел из-за инструмента и скрестил руки на груди:

— Абсолютный слух встречается реже, чем у одного из десяти тысяч человек. У вас абсолютный слух?

— Думаю, да. — Под прямым взглядом Кади стало неуютно.

— Его обладатели не думают, они знают. Так вот?

— Да.

— Как я и предполагал. Когда мы начали, вы нервничали, но не стоит. У вас дар.

— Спасибо, — произнесла Кади, стараясь не смотреть на Никоса.

— А что вы думаете об этом фортепиано?

Она поколебалась.

— Очень хорошее.

— А настройка?

На этот раз без колебаний:

— На полтона понижена.

Доктор Сатклифф с усмешкой глянул на Никоса.

— Прекрасно.

Кади вышла из репетиционной воодушевленная, переполненная адреналином от прослушивания, и даже больше — от первой ниточки в мир Эрика в Гарварде. Она как раз пыталась замедлить мысли, спланировать следующее «случайное столкновение» с Никосом, как вдруг ее плеча коснулась рука.

Рядом стоял Никос.

— Извини, просто хотел сказать, что ты была великолепна. Абсолютный слух — это как суперсила.

У него оказалось очаровательное британское произношение; Кади постаралась не слишком на него отвлекаться.

— Спасибо, но начало у меня вышло довольно паршивое.

— Ничуть. Слышала б только блеяние до тебя. Я, кстати, Никос.

«Знаю, я же тебя выследила».

— Я Кади.

Она пожала его руку. Карие глаза обвели лицо Кади, и все фразы, которые она мысленно репетировала, тут же вылетели из головы. Во рту пересохло сильнее, чем на прослушивании.

Однако Никос ее спас:

— Должен признаться, я и так понял, кто ты. Узнал имя и, конечно, волосы. Твой брат, Эрик, был моим близким другом. Я очень по нему скучаю. И очень соболезную.

Кади обдало волной облегчения.

— Спасибо.

Ей понравилось, что Никос, в отличие от многих других, не колебался упомянуть имя Эрика. Ей не хватало его звучания.

— Знаю, как здесь поначалу бывает одиноко, и да, не могу сравнить с тем, каково тебе, но немного понимаю, насколько одиноко здесь без Эрика. Хотел представиться и сказать, что если тебе что-то нужно, что угодно, то я рядом.

Никос говорил все, что Кади надеялась от него услышать. Ответить она не могла — мешал ком в горле.

— Эрик рассказывал про тебя, потрясающую младшую сестренку Кади.

— Правда? — наконец вымучила она.

— И часто. — Никос улыбнулся уголком рта, отчего между глазом и скулой залегли морщинки.

— Кажется, я помню, что твое имя тоже слышала. — Не совсем правда, но почему бы и нет. — И если попаду в хор, то, может, будем видеться.

— О, я не из поющих. Играю на церковном органе вместе с универским хором и временами аккомпанирую на фортепиано во время репетиций, но в основном занимаюсь сам.

— А-а. — Кади едва скрыла разочарование. — Ну ладно, отпущу тебя обратно на прослушивания.

— Да нет, у них есть второй пианист, а я уже свободен. Не хочешь составить компанию за обедом? Могу сводить тебя в один из знаменитых ривер-хаусов. Сама ты туда не попадешь, как первокурсница, но…

Кади охнула:

— Семинар для первокурсников! — Она совершенно о нем позабыла. — Черт, первое собрание, а я уже опаздываю.

— О нет! Где он? Знаешь, как добраться?

— Э-э… — Кади зарылась в тетрадку в поисках своей идиотской распечатки с расписанием. — Север двести семь. И нет, понятия не имею.

— Следуй за мной.

Никос энергичным шагом провел ее мимо зелени к Север-холлу, массивному зданию из красного кирпича, чей вход скрывался под полукруглой аркой, словно зияющий голодный рот. Кади торопливо попрощалась с Никосом, толкнула плечом тяжелую дверь и ринулась на второй этаж, перепрыгивая через одну или даже через две мелкие ступеньки зараз. Когда она добежала до двери с цифрами «207» на матовом стекле, часы показывали 14.11.

— А, смотрите, явилась! — хлопнул в ладоши профессор Хайнс с издевательским воодушевлением.

В серых слаксах, простой белой рубашке и темном блейзере он казался моложе прочих профессоров — правда, возраст все равно выдавали резкие залысины на лбу. Остальные двенадцать студентов сидели вокруг длинного стола темного дерева и смотрели на Кади.

— Простите, — тихо произнесла она, опустив голову.

Свободным оставалось только одно место — как раз рядом с профессором. Кади заняла его как можно быстрее, ожидая, что обсуждение, каким бы оно ни было, сразу продолжится. Однако этого не произошло. В аудитории еще долгую, мучительную минуту царила тишина. Кади набралась смелости повернуться и взглянуть на Хайза, сидящего в считаных дюймах.

Профессор смотрел на нее, подперев голову ладонью, и улыбался. В изгибе тонких губ не было и следа доброты, модные очки в пластиковой оправе ничуть не смягчали пристальный взгляд.

Не зная, что еще сделать, Кади снова извинилась:

— П-простите за опоздание. Такого больше не повторится.

Профессор Хайнс скрестил руки, продолжая улыбаться.

— Ну? — вскинул он брови на широкий простор лба.

Кади понятия не имела, что он хочет от нее услышать или увидеть. Она перевела взгляд на однокурсников: знакомых лиц не было.

— О, прошу простить, — продолжил Хайнс. — Предположил, что раз уж вы столь важная персона, чтобы заставлять нас всех ждать, то хоть скажете нечто, стоящее ожидания.

— Я не считаю себя важной. Я просто заблудилась по пути, — едва выдавила Кади.

Профессор Хайнс нарочито надул губы.

— Ну конечно же. Вы ведь новенькая. — Он сделал паузу. — Не то что эти первокурсники.

Кади ощутила вспышку обжигающего стыда.

— Кстати, о ваших однокурсниках: вы пропустили представление, когда мы по очереди называли имя, место рождения и так далее. Теперь вы наверняка не запомните их имена, и никто не станет вашим другом. Все, разумеется, запомнят вас, Каденс Арчер, потому что вы войдете в историю курса как девушка, опоздавшая в самый первый день. Какая ирония!

Стыд в щеках поднялся куда-то к глазам, но Кади знала, что слезы только раззадорят профессора. Раньше она не могла так легко расплакаться — до Эрика.

— Такого больше не повторится.

— Да, обычно не повторяется. — Профессор Хайнс встал и повернулся к аудитории, словно актер на сцене: — С первокурсниками такое бывает. Вы приезжаете сюда полные самомнения, гордости. Вы привыкли считаться самыми умными в классе, лучшими учениками, первыми в бог знает какой старшей школе. Что ж, детишки, вы больше не в Канзасе. Это место поставит вас на место, хотите вы того или нет. Или, по крайней мере, — он положил руку на сердце, — поставлю я.

Студенты беспокойно заерзали.

— Так о чем это я? Ирония, верно. Тема, которую мы в этом семестре тщательно изучим. Отличный пример того, как поэт прибегает к иронии, — драматические монологи Роберта Браунинга. Пожалуй, самым знаменитым был «Моя последняя герцогиня»…

Следующие сорок пять минут Кади провела, склонив голову к тетради, не осмеливаясь поднять даже взгляд, не говоря уже о руке. Она пыталась конспектировать, но могла думать лишь о том, что ни одна написанная работа, ни одно высказывание по теме, никакое отсутствие опозданий уже не изменят первое впечатление этого человека о ней. Кади с таким нетерпением ждала этот предмет; все семинары для первокурсников требовали предоставить на рассмотрение работу, и Кади корпела над сочинением, чтобы сюда попасть. И это был единственный предмет с маленькой аудиторией, остальные — лекции. Так что единственный преподаватель, который действительно знал, что Кади существует, считал ее высокомерной соплячкой. Фу, скривилась она про себя. И как только так вышло?

Когда часы милостиво пробили три и профессор Хайнс отпустил студентов, Кади ринулась к двери. Коридор и свобода были уже рукой подать, как вдруг сзади раздался голос:

— Мисс Арчер, — позвал профессор Хайнс и поманил ее пальцем. — На пару слов. Не хотел бы вынуждать вас опаздывать и на следующую пару.

Набрав в легкие воздуха, Кади шагнула к нему против потока выходящих студентов.

— Я хочу снова извиниться за опоздание. На меня совсем не похоже, я обычно очень пунктуальна и думаю, что у вас могло создаться ложное впечатление…

— Мне плевать, — перебил ее профессор Хайнс. — Честно, я не нуждаюсь в истории вашей жизни. Когда вы заявляетесь на мое занятие с опозданием, вы проявляете ко мне неуважение. А когда вы проявляете ко мне неуважение перед аудиторией, вы ставите меня в неловкое положение. Так что все просто: всякий раз, как вы ставите меня в неловкое положение, я проделываю то же самое с вами. И поверьте, я в этом хорош.

«Да неужели?» — подумала Кади.

— А что касается впечатлений, то либо ваша работа на занятиях меня впечатлит, либо нет. Все в ваших руках. Ясно?

Кади кивнула.

— Вот и умница. Увидимся на следующей неделе.

И Кади ушла. Спускаясь по ступенькам Север-холла, она клокотала от злости. «Вот и умница». Какое право он имел так с ней разговаривать? Да кто он вообще такой? Плевать, нравится она ему или нет, пусть валит ее сколько угодно, у нее для него было всего два слова, и точка. Пошел н…

— Привет!

Кади подняла голову за секунду до того, как столкнуться с высоким парнем, и сообразила, что произошло, еще через мгновение.

— Прости… что?

— Ты в порядке? Жестко там вышло. — Парень вскинул брови, такие же светлые, как и его короткостриженые волосы, выжидающе глянул на Кади, потом добавил: — Виноват, забыл, что ты пропустила знакомство. Я Алекс, мы на семинар вместе ходим.

— А, точно, прости…

— Хватит уже извиняться. Хайнса тут нет.

Она рассмеялась:

— Спасибо. А меня зовут Кади.

— О, твое-то имя я запомнил. Это Хайнс подметил точно.

Кади застонала.

— Да ну, брось, шучу. Я все равно бы запомнил. — Алекс оглянулся через плечо. — И Хайнс кажется полным ушлепком.

Кади тут же расслабилась.

— И не говори!

— Ага, конченый. Ты же на каких-то пять минут опоздала.

— Э-э… скорее на одиннадцать.

— Нет, никто даже не рассчитывает, что мы появимся в аудитории раньше семи минут после начала — негласное правило Гарварда. Я пришел буквально за минуту до тебя, так Хайнс и слова не сказал. Понятия не имею, почему он так психанул.

— Ну спасибо. Рада узнать, что его ненависть ко мне исключительно личная.

Алекс рассмеялся. «У него прекрасный смех», — подумала Кади. Они поболтали, спускаясь на первый этаж. Вкупе со стрижкой ежиком и голубыми глазами Алекс выглядел так, будто вырос на свежем воздухе и каждый день выпивал по стакану молока. Кади с трудом поверила, когда он сказал, что родом из Бруклина.

На первом этаже народу было значительно больше, люди выходили и входили, кружили вокруг, и на середине фразы их вдруг разделило столпотворение у дверей. Наконец выбравшись наружу, Кади сощурилась против солнца и попыталась найти Алекса среди моря рюкзаков и голов.

— Каденс!

Она развернулась, увидела машущего ей Никоса. Улыбнулась и шагнула к нему, радуясь встрече с еще одним дружелюбным человеком.

Когда Кади подошла, Никос положил ей ладони на плечи:

— Ну что, дорогая, выжила?

Она открыла было рот для ответа, как рядом вдруг возник Алекс.

— Увидимся, — произнес он, кивая.

— Ой… — повернулась к нему Кади, но Алекс уже быстро удалялся. — Увидимся, — отозвалась она все равно.

Никос перехватил ее руку и внимание.

— Дай-ка мы тебя осмотрим. — Он оттащил Кади от толпы и повертел. — Целая и невредимая? Хвала небесам.

— Ты удивлен?

— Ну, ты опоздала на занятие к профессору Хайнсу. А он известный мудак. Я беспокоился. Но рад видеть тебя без потерь.

— Не совсем. — Кади закатила глаза и пересказала случившееся. — А потом тот парень сказал мне, что тоже вообще-то опоздал и Хайнс ему ничего не сказал. Почему тогда сорвался и наехал на меня?

— Который парень?

— Алекс, который, ну, просто на тот же семинар ходит.

— Он тоже опоздал? — Никос скрестил руки поверх красного пиджака. — Было бы неплохо с его стороны вступиться за тебя, м-м?

Кади нахмурилась. Об этом она не подумала.

— Скоро ты узнаешь, что здесь полным-полно подхалимов. Изредка появляется теплое и уютное чувство, мол, мы здесь все в одном окопе, но это хитрая уловка, чтобы усыпить твою бдительность и спереть у тебя конспекты.

Кади надеялась, что Никос шутит. Она плотнее запахнула стеганую куртку.

— Ты все это время ждал?

— Нет, боюсь, что не настолько предан, милая, — пока что. Мы же только познакомились.

Кади не сдержалась и хихикнула. Никос был не похож на ее знакомых парней. Он казался уверенным и сообразительным, его мозг работал будто бы в три раза быстрее, чем у нее. Или, может, все дело в британском произношении.

— Правда, я-таки вернулся сюда после собрания по поводу дипломной, что, наверное, тоже считается.

— Весьма. Я ценю.

Кади была тронута: друг Эрика так старается, чтобы она не чувствовала себя одинокой. Ей пришлось одернуть себя от мыслей, что его интерес к ней, вероятно, выходит за пределы около-братской заботы. То, что Никос — любитель пофлиртовать, было видно невооруженным глазом. Единственное, что Кади не могла понять, — как они с Эриком, такие разные, оказались близкими друзьями. С девушками Эрик был застенчивым, Кади никогда не видела, чтобы он с ними заигрывал, по его части скорее взращивать чувства издали.

— И раз уж тогда ты так спешила, мне не удалось показать тебе наилучшую часть Север-холла.

— Нет, спасибо. Я туда теперь без особой надобности не вернусь.

— Внутрь заходить не придется. Поверь.

Гарвард-ярд опустел, среди зелени бродило всего несколько студентов; еще оставались туристы — как группы с экскурсоводами, вооруженными маленькими флажками или зонтиками, так и одиночки с фотоаппаратами. Кади предстояло привыкнуть, что она учится в заведении, куда люди приезжали через полмира лишь бы сделать фото, и винить их в этом было сложно. Сейчас над Кади возвышалась Мемориальная церковь, великолепное строение красного кирпича, с мраморным ступенями, круглыми колоннами и снежно-белым шпилем, устремленным в небеса. А напротив нее — громадная библиотека Уайденера с бесконечной лестницей, поднимающейся к величавым римским колоннам. Кади пока что слишком уж благоговела, чтобы туда заходить.

Она неохотно проследовала за Никосом к главному входу-арке в Север-холл, где он поставил ее практически вплотную к краю арки.

— Так вот что в этой арке особенного: если ты стоишь совсем рядом, как сейчас, и шепчешь прямо в кирпичи, тебя будет слышно на другой ее стороне.

— Правда?

— Клянусь. Моя любимая особенность всех местных зданий. Напоминает о говорящей стене в саду моей бабушки в Англии, волшебные штуки там — дело более привычное.

Кади коснулась грубого кирпича ладонью.

— Откуда ты это знаешь?

Темные глаза Никоса сверкнули, на губах заиграла озорная усмешка.

— Я знаю все.

— А я думаю, что ты трепло.

— Давай попробуем, сама увидишь. Все дело в математике и акустике; могу объяснить, если хочешь.

— Не стоит, я все равно не пойму.

— Поймешь, конечно, ты же сестра Эрика Арчера.

Кади улыбнулась.

— Но со скуки обзеваешься, так что лучше поверь в магию. А теперь постой здесь, — произнес Никос, удаляясь спиной вперед к другому концу арки. — Я прошепчу тебе тайное послание, ты — мне, а потом встретимся снова.

— Ладно.

Кади дождалась, пока он займет место на той стороне. Затем приложила ухо к арке. И отшатнулась: холод, исходящий от кирпича, обжег щеку, словно лед. Однако свист ветра действительно усилился, что разожгло в Кади любопытство. Она наклонилась второй раз и услышала просочившийся в ухо тихий голос:

— Дабы грех породить, достаточно единственной ошибки.

По спине Кади пробежали мурашки — и вовсе не от холода.

Никос усмехнулся, глядя на нее. И, прижавшись ухом к арке, жестом показал, что теперь очередь Кади.

Та повернулась лицом к стене и прикрыла рот ладонями, понимая, что теперь ее ход, хотя игрой все происходящее уже не казалось. Никос действительно сказал ту фразу? Означала ли она то, что Кади подумала?

В голове крутилось столько вопросов, что Кади никак не могла придумать ответ.

Спустя минуту Никос отстранился от арки, затем подошел.

— Совсем тебя не услышал. А ты меня?

Кади окинула нового друга подозрительным взглядом:

— А что ты сказал?

— Нет, давай-ка скажи, что услышала! В этом и все веселье, как играть в испорченный телефон. — Никос даже приподнялся на носки от восторга.

— Ничего не вышло, просто скажи.

Никос бросил взгляд через плечо и спокойно перевел его на Кади.

— Я сказал, что профессор Хайнс — чмошник. Не лучшая моя фраза, но не думал, что так пролечу.

— Прости. — Кади слабо улыбнулась. — Не услышала.

— Тогда мне бы сошло с рук нечто куда хуже.

Она снова всмотрелась в лицо Никоса:

— Это шутка?

— Конечно! Она прозвучала бы лучше, если бы все сработало, не знаю, что пошло не так. Что ты сказала?

— Я сказала «привет», — соврала Кади.

— Привет? Чертовски скучно! Я-то надеялся на что-нибудь шаловливое, — ухмыльнулся Никос.

Но Кади, как и погода, охладела.

— Мне надо в комнату вернуться.

— О, пока не ушла, хочу пригласить тебя на вечеринку в Фениксе, я член…

— Ага, может, зайду.

— Хорошо. Скину тебе подробности.

Кади ответила кивком и направилась через Гарвард-ярд к общежитию.

— И надо еще раз попытать счастья с аркой! — крикнул вслед Никос.

Но Кади не обернулась. Она ускорила шаг и плотнее запахнула куртку, слова продолжали отдаваться в голове эхом:

«Дабы грех породить, достаточно единственной ошибки».

Если это сказал не Никос… то кто?