Дефект всемогущества

Федор Михайлович Шилов (2024)

Георгий Оладьев и не догадывался, что сосед по даче полтора десятка лет следил за его семьей. После смерти деревенского шпиона материалы попадают к Георгию. Что это? Бред сумасшедшего или тщательное расследование? И ведь каждый в деревне наверняка ознакомился с изобличающими дневниками! А началось-то с ерунды: отец Георгия, Иван, думал, что с лёгкостью за бутылку выкупит приглянувшийся земельный участок, но пьяница-хозяйка обманула…Такого Иван Оладьев стерпеть не смог!..

ГЛАВА 3

Май 2006 года

— А что, Людка, сойдёмся ли в цене?

Соседку смежного участка Иван начал спаивать недавно. Утром махнёт ей, как родной, через забор:

— Людмила, угоститься не желаешь? Когда к тебе заглянуть — в обед или к ужину?

Иным словом: когда ты, любезная соседка, желаешь сегодня напиться вдрызг?

Людмила отвечала по-разному: хоть и любительница была заложить за воротник, про дела не забывала. Огород у неё был ухожен, мелкий ремонт по дому — даром что одна жила, без мужика — всегда сделан вовремя. Скотину и даже кур давно не держала, сил не было, но пока держала, берегла. Сколько б ни выпила накануне, а чуть свет уже в хлеву.

— Ты, Вань, к восьми заходи. Чекушечку принеси, и хватит.

Иван кивнёт, а сам решает: чекушки мало. Выяснил уже: от четверти у бабы язык не развязывается и сговорчивости не прибавляется. А от трёх четвертей в сон клонит. Так и стал приносить по «поллитре». Поначалу дорогую водку брал, хорошую, но очень скоро перестал тратиться: Людка любую сивуху готова употреблять. Выпьет, развезёт её, про жизнь деревенскую расскажет, слезу, бывает, пустит. Ивану и про окружающих послушать интересно — авось пригодится. А про Людмилу главное волновало — есть ли родственники? А их не было. Вот и стал Иван соседку круче прежнего осаждать. Как всегда, с судьбой о справедливости поболтал: участок у него узкий, у самой дороги, всего 20 соток, а выпивохе этой 30 соток перепало. Не многовато ли? Покупать у неё — глупость несусветная, всё равно деньги пропьёт. Так пусть за бутылку и отдаст Ивану участок. Разве не справедливо? Справедливо! Сколько захочет? Ящик? Получит ящик. Он и два поставит — пусть упьётся. Только после сделки — где-нибудь в канаве.

— А ты наливай, Ванечка, наливай, — мурлыкала соседка. Его от этого «Ванечка» передёргивало, но терпел. Дело превыше всего. Справедливость вершится: земля с землёй воссоединяется.

Закуски он приносил мало. Кусочек сала, пару солёных огурцов да полбуханки хлеба. А то и накладно выходит, и опьянение дольше не наступает. Но Людмила и без закуски справлялась. Махнёт стакан горькой — рукавом залихватски занюхает. Бывает, закашляется чуть не до рвоты, но ни разу не было, чтобы её вывернуло.

— А чего ж сам-то со мной не выпьешь никогда? Брезгуешь? — спрашивала, а сама на водку косилась, как бы и правда гость не покусился!

— Пей на здоровье, — глухо отзывался Иван и добавлял мысленно: «Сколько влезет, пей! Лишь бы подпись в нужное время в документах поставила, хоть крест какой полуграмотный». — Когда нотариуса-то звать, Людка? Или ты уже не согласна на сделку?

— Согласна я, Ванечка, согласна! — Людка вдруг стакан критически осмотрит: достаточно ли чист? Будто впервые заметит, что нечист: и гостям не предложишь и самой бы ко рту не нести, но всё равно новую порцию водки в себя вольёт. — Завтра вон и зови своего нотариуса!

— А вот завтра и позову! — Иван глаза прищуривает: не дурит ли его баба?

— Вот прям завтра и зови, Вань.

Домой Иван вернулся в приподнятом настроении. Дома ждала жена, Алевтина, на пять лет старше него самого. Ему сорок восемь, ей — пятьдесят три. Сына четырнадцатилетнего, Георгия, воспитывали. Жили не сказать чтобы совсем уж душа в душу. По части рукоприкладства Алевтина Ивану фору даст, а уж по склонности к аферам далеко и обгонит! И даже никакими сказками о справедливости свою жажду наживы покрывать не стремилась. Внешностью Алевтина обладала яркой, даже можно сказать — цыганской: чёрные глаза с длинными ресницами, тёмные распущенные вьющиеся волосы не удерживались ни под одной косынкой, тонкие черты лица, смуглая кожа. Одеваться она предпочитала пёстро: носила яркие сарафаны и платья, покрывала плечи цветастыми шалями.

— Я тебе сразу сказала: старая дура долго ломаться не будет! — Алевтина поставила перед мужем тарелку с горячей молодой картошкой, подложила со сковороды котлету и выставила на стол миску с салатом из огурцов, помидоров и зелени. — Поешь и Степанычу позвони, хотя нет… Позвони нотариусу немедленно. Пусть прямо с утра приезжает, а то потом эта сука фортелей каких-нибудь навыкидывает. Давай-давай, — она отобрала у мужа вилку, — позже пожрёшь, сначала дело.

***

Не было ещё и 10 утра, когда на порог Людмилиного дома явился нотариус с подготовленным пакетом документов.

Выглядела хозяйка с утра плохо. Одутловатое иссиня-серое лицо, лоб в испарине, одышка — всё выдавало в ней серьёзное нездоровье. Рукой грудь растирала да постанывала, если не сказать поскуливала.

— Ох, Ванечка, это уже и вы? — спросила она, не поднимаясь из постели. Говорила тяжело, с присвистом, слова не договаривала, не продыхивала.

«Вот-вот дух испустит», — подумалось Ивану, и он махнул Степанычу: не тяни, ещё, не ровен час, окочурится, не подписав!

— Людмила Валерьевна, вам всего-то и надо парочку автографов оставить. Справитесь?

Иван сделал нотариусу страшные глаза: не задавай лишних вопросов! Что значит — справитесь? Обязана!

— А ты, Ванечка, что ж за мошенника ко мне прислал?

— Я не мошенник, — озлобился нотариус, — документы имеются…

— Ты, видать, Люд, совсем мозги пропила, — процедил Иван.

— Видать, и пропила, а ты подливал, — не осталась в долгу Людмила, с трудом выталкивая из себя слова, — и до инфаркта меня, похоже, допоил. Сегодняшний день не переживу, плохо мне, сердце давит. А ты оставайся с этой мыслью, убийца. А дом я ещё два месяца назад продала, новые хозяева мне пожить разрешили, пока сами не въехали.

— Так зачем же ты водку мою пила?

— Вот ты, Ванечка, всю сущность свою и вывалил. Думаешь, не поняла я, зачем ты ко мне захаживал? Хотел на халяву участок получить? А я водочки попить на халяву решила! Что, съел? Думал, самый умный? А вот и поумнее тебя есть. Живи и помни, что какая-то пропойца тебя вокруг пальца обвела. А настоящий нотариус перед сделкой всегда участок проверит, — она перевела взгляд на Степаныча, — так что гони этого пройдоху прочь! Ничего не подпишу, да и силы моя подпись больше не имеет — не мой теперь дом!

Она вдруг разом сделалась бледной, охнула и потеряла сознание.

— Что теперь с этой старой сукой делать? — растерялся Степаныч.

— Здесь оставим. Пусть подыхает, если ещё не сдохла.

Иван смачно сплюнул себе под ноги и едва удержался, чтобы не плюнуть и на Людмилу.

— Пошли, чего стоишь, мудак? Не мог участок проверить? Из-за тебя идиотом выставился!

Степаныч пошёл за Иваном к двери, обернулся, раздумывая: не вызвать ли скорую. Но что-то ему подсказывало: Людмила мертва.

— Теперь за этим домом должок, — прошипел Иван, — я этот участок всё равно получу. Не от этой овцы пропитой, так от нового хозяина. Оплачено уже, слышишь? — он развернулся к горе-нотариусу, и видно было, каких усилий ему стоит не ударить Степаныча по лицу. — Это мой участок, понимаешь ты? Мой! Не уступлю! Куплено!