«Сложно быть гением среди козявок». Сборник остроумных высказываний

Фаина Раневская, 2018

В течение жизни человек проводит в туалете почти полтора года. Не сидите впустую – читайте! В этой книге собраны высказывания самой цитируемой женщины за всю мировую историю. Каждый, повторяем, каждый ее афоризм стоит выучить наизусть. Начните хотя бы с этого: «Помните, я говорила в прошлом году что жизнь г*вно? Ну так это был еще марципанчик».

* * *

Настоящая фамилия Раневской Фельдман. Она была из весьма состоятельной семьи. Когда Фаину Георгиевну попросили написать автобиографию, она начала так: «Я — дочь небогатого нефтепромышленника…» Дальше дело не пошло.

* * *

В архиве Раневской осталась такая запись:

«Пристают, просят писать, писать о себе. Отказываю. Писать о себе плохо не хочется. Хорошо неприлично. Значит, надо молчать. К тому же я опять стала делать ошибки, а это постыдно. Это как клоп на манишке. Я знаю самое главное, я знаю, что надо отдавать, а не хватать. Так доживаю с этой отдачей. Воспоминания — это богатство старости».

* * *

В юности, после революции, Раневская очень бедствовала и в трудный момент обратилась за помощью к одному из приятелей своего отца.

Тот ей сказал:

— Дать дочери Фельдмана мало — я не могу. А много — у меня уже нет…

* * *

Первый сезон в Крыму, я играю в пьесе Сумбатова Прелестницу, соблазняющую юного красавца. Действие происходит в горах Кавказа. Я стою на горе и говорю противно-нежным голосом: «Шаги мои легче пуха, я умею скользить, как змея…» После этих слов мне удалось свалить декорацию, изображавшую гору, и больно ушибить партнера. В публике смех, партнер, стеная, угрожает оторвать мне голову. Придя домой, я дала себе слово уйти со сцены.

* * *

— Белую лисицу, ставшую грязной, я самостоятельно выкрасила чернилами. Высушив, решила украсить ею туалет, набросив лису на шею. Платье на мне было розовое, с претензией на элегантность. Когда я начала кокетливо беседовать с партнером в комедии «Глухонемой» (партнером моим был актер Ечменев), он, увидев черную шею, чуть не потерял сознание. Лисица на мне непрестанно линяла. Публика веселилась при виде моей черной шеи, а с премьершей театра, сидевшей в ложе, бывшим моим педагогом, случилось нечто вроде истерики… (это была П. Л. Вульф). И это был второй повод для меня уйти со сцены.

* * *

Знаете, вспоминала через полвека Раневская, — когда я увидела этого лысого на броневике, то поняла: нас ждут большие неприятности.

* * *

О своей жизни Фаина Георгиевна говорила:

— Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга — «Судьба — шлюха».

* * *

— В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части.

* * *

Как я завидую безмозглым!

* * *

— Кто бы знал мое одиночество? Будь он проклят, этот самый талант, сделавший меня несчастной…

* * *

— Страшно грустна моя жизнь. А вы хотите, чтобы я воткнула в жопу куст сирени и делала перед вами стриптиз.

* * *

— Я — выкидыш Станиславского.

* * *

— Я провинциальная актриса. Где я только ни служила! Только в городе Вездесранске не служила!..

* * *

В свое время именно Эйзенштейн дал застенчивой, заикающейся дебютантке, только появившейся на «Мосфильме», совет, который оказал значительное влияние на ее жизнь. «Фаина, — сказал Эйзенштейн, — ты погибнешь, если не научишься требовать к себе внимания, заставлять людей подчиняться твоей воле. Ты погибнешь, и актриса из тебя не получится!»

Вскоре Раневская продемонстрировала наставнику, что кое-чему научилась. Узнав, что ее не утвердили на роль в «Иване Грозном», она пришла в негодование и на чей-то вопрос о съемках этого фильма крикнула: «Лучше я буду продавать кожу с жопы, чем сниматься у Эйзенштейна!» Автору «Броненосца» незамедлительно донесли, и он отбил из Алма-Аты восторженную телеграмму: «Как идет продажа?»

* * *

Я социальная психопатка. Комсомолка с веслом. Вы меня можете пощупать в метро. Это я там стою, полусклонясь, в купальной шапочке и медных трусиках, в которые все октябрята стремятся залезть. Я работаю в метро скульптурой. Меня отполировало такое количество лап, что даже великая проститутка Нана могла бы мне позавидовать.

* * *

— Я, в силу отпущенного мне дарования, пропищала как комар.

* * *

— Я жила со многими театрами, но так и не получила удовольствия.

* * *

Раневская вспоминала:

— Ахматова мне говорила: «Вы великая актриса». И тут же добавляла: «Ну да, я великая артистка, и поэтому я ничего не играю, меня надо сдать в музей. Я не великая артистка, а великая жопа».

* * *

Долгие годы Раневская жила в Москве в Старопименовском переулке. Ее комната в большой коммунальной квартире упиралась окном в стену соседнего дома и даже в светлое время суток освещалась электричеством. Приходящим к ней впервые Фаина Георгиевна говорила:

— Живу, как Диоген. Видите, днем с огнем!

Марии Мироновой она заявила:

— Это не комната. Это сущий колодец. Я чувствую себя ведром, которое туда опустили.

— Но ведь так нельзя жить, Фаина.

— А кто вам сказал, что это жизнь?

Миронова решительно направилась к окну. Подергала за ручку, остановилась. Окно упиралось в глухую стену.

— Господи! У вас даже окно не открывается…

— По барышне говядина, по дерьму черепок…

Эта жуткая комната с застекленным эркером была свидетельницей исторических диалогов и абсурдных сцен. Однажды ночью сюда позвонил Эйзенштейн. И без того неестественно высокий голос режиссера звучал с болезненной пронзительностью:

— Фаина! Послушай внимательно. Я только что из Кремля. Ты знаешь, что сказал о тебе Сталин?!

Это был один из тех знаменитых ночных просмотров, после которого «вождь народов» произнес короткий спич:

— Вот товарищ Жаров хороший актер, понаклеит усики, бакенбарды или нацепит бороду, и все равно сразу видно, что это Жаров. А вот Раневская ничего не наклеивает и все равно всегда разная…

* * *

Как вы живете? спросила как-то Ия Саввина Раневскую.

— Дома по мне ползают тараканы, как зрители по Генке Бортникову, ответила Фаина Георгиевна.

* * *

— Фаина Георгиевна, как ваши дела?

— Вы знаете, милочка, что такое говно? Так оно по сравнению с моей жизнью — повидло.

* * *

— Как жизнь, Фаина Георгиевна?

— Я вам еще в прошлом году говорила, что говно. Но тогда это был марципанчик.

* * *

— Жизнь — это затяжной прыжок из п…зды в могилу.

* * *

— Жизнь — это небольшая прогулка перед вечным сном.

* * *

— Жизнь проходит и не кланяется, как сердитая соседка.

* * *

— Бог мой, как прошмыгнула жизнь, я даже никогда не слышала, как поют соловьи.

* * *

— Когда я умру, похороните меня и на памятнике напишите: «Умерла от отвращения».

* * *

— Почему вы не пишете мемуаров?

— Жизнь отнимает у меня столько времени, что писать о ней совсем некогда.

* * *

Раневская на вопрос, как она себя сегодня чувствует, ответила:

— Отвратительные паспортные данные. Посмотрела в паспорт, увидела, в каком году я родилась, и только ахнула…

* * *

Паспорт человека это его несчастье, ибо человеку всегда должно быть восемнадцать, а паспорт лишь напоминает, что ты можешь жить как восемнадцатилетняя.

* * *

Раневская говорила:

— Старость это просто свинство. Я считаю, что это невежество Бога, когда он позволяет доживать до старости. Господи, уже все ушли, а я все живу. Бирман — и та умерла, а уж от нее я этого никак не ожидала. Страшно, когда тебе внутри восемнадцать, когда восхищаешься прекрасной музыкой, стихами, живописью, а тебе уже пора, ты ничего не успела, а только начинаешь жить!

* * *

«Третий час ночи… Знаю, не засну, буду думать, где достать деньги, чтобы отдохнуть во время отпуска мне, и не одной, а с П. Л. (Павлой Леонтьевной Вульф).

Перерыла все бумаги, обшарила все карманы и не нашла ничего похожего на денежные знаки…» 48-й год, 30 мая.

(Из записной книжки народной артистки)

* * *

Раневская с негодованием заявляет: — Ох уж эти несносные журналисты! Половина лжи, которую они распространяют обо мне, не соответствует действительности.

* * *

— Старая харя не стала моей трагедией — в 22 года я уже гримировалась старухой, и привыкла, и полюбила старух моих в ролях. А недавно написала моей сверстнице: «Старухи, я любила вас, будьте бдительны!»

Книппер-Чехова, дивная старуха, однажды сказала мне: «Я начала душиться только в старости».

Старухи бывают ехидны, а к концу жизни бывают и стервы, и сплетницы, и негодяйки… Старухи, по моим наблюдениям, часто не обладают искусством быть старыми. А к старости надо добреть с утра до вечера!

* * *

— Одиноко. Смертная тоска. Мне 81 год…

Сижу в Москве, лето, не могу бросить псину. Сняли мне домик за городом и с сортиром. А в мои годы один может быть любовник — домашний клозет.

* * *

— Стареть скучно, но это единственный способ жить долго.

* * *

— Старость, говорила Раневская, это время, когда свечи на именинном пироге обходятся дороже самого пирога, а половина мочи идет на анализы.

* * *

— Старость — это когда беспокоят не плохие сны, а плохая действительность.

* * *

Раневская сказала Зиновию Паперному:

— Молодой человек! Я ведь еще помню порядочных людей… Боже, какая я старая!

* * *

— Воспоминания это богатства старости.

* * *

— Успех — единственный непростительный грех по отношению к своему близкому.

* * *

— Спутник славы — одиночество.

* * *

— Одиночество как состояние не поддается лечению.

* * *

— Когда у попрыгуньи болят ноги, она прыгает сидя.

* * *

— Оптимизм — это недостаток информации.

* * *

Подводя итоги, Раневская говорила: — Я родилась недовыявленной и ухожу из жизни недопоказанной. Я недо…

* * *

— У меня хватило ума прожить жизнь глупо.

* * *

— Жизнь моя… Прожила около, все не удавалось. Как рыжий у ковра.

* * *

— Всю свою жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй.

* * *

— Ничего, кроме отчаяния от невозможности что-либо изменить в моей судьбе.

* * *

«Для меня всегда было загадкой — как великие актеры могли играть с артистами, от которых нечем заразиться, даже насморком. Как бы растолковать бездари: никто к вам не придет, потому что от вас нечего взять. Понятна моя мысль неглубокая?»

(Раневская, из зап. книжки)

* * *

Раневская говорила:

— Птицы ругаются, как актрисы из-за ролей. Я видела, как воробушек явно говорил колкости другому, крохотному и немощному, и в результате ткнул его клювом в голову. Все как у людей.

* * *

— Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно.

* * *

— Это не театр, а дачный сортир. В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости рвать зубы. Ведь знаете, как будто бы Станиславский не рождался. Они удивляются, зачем я каждый раз играю по-новому.

* * *

О новой актрисе, принятой в театр «Моссовета»:

— И что только не делает с человеком природа!

* * *

— У нее не лицо, а копыто, — говорила об одной актрисе Раневская.

* * *

— Смесь степного колокольчика с гремучей змеей, — говорила она о другой.

* * *

Главный художник «Моссовета» Александр Васильев характеризовался Раневской так: «Человек с уксусным голосом».

* * *

О коллегах-артистах:

— У этой актрисы жопа висит и болтается, как сумка у гусара.

* * *

— У него голос — будто в цинковое ведро ссыт.

* * *

Об одном режиссере:

— Он умрет от расширения фантазии.

* * *

— Пипи в трамвае — все, что он сделал в искусстве.

* * *

Раневская о проходящей даме: — Такая задница называется «жопа-игрунья».

* * *

А о другой: «С такой жопой надо сидеть дома!»

* * *

Обсуждая только что умершую подругу-актрису:

— Хотелось бы мне иметь ее ноги — у нее были прелестные ноги! Жалко — теперь пропадут…

* * *

Однажды Раневская участвовала в заседании приемной комиссии в театральном институте.

Час, два, три…

Последней абитуриентке в качестве дополнительного вопроса достается задание:

— Девушка, изобразите нам что-нибудь очень эротическое, с крутым обломом в конце…

Через секунду приемная комиссия слышит нежный стон:

— А… аа… ааа… Аа-а-а-пчхи!!!

* * *

Раневская и Марецкая идут по Тверской. Раневская говорит:

— Тот слепой, которому ты подала монетку, не притвора, он действительно не видит.

— Почему ты так решила?

— Он же сказал тебе: «Спасибо, красотка!»

* * *

Встречаются Раневская и Марлен Дитрих.

— Скажите, — спрашивает Раневская, — вот почему вы все такие худенькие да стройненькие, а мы — большие и толстые?

— Просто диета у нас особенная: утром — кекс, вечером — секс.

— Ну, а если не помогает?

— Тогда мучное исключить.

* * *

— Критикессы — амазонки в климаксе.

* * *

— Когда нужно пойти на собрание труппы, такое чувство, что сейчас предстоит дегустация меда с касторкой.

Конец ознакомительного фрагмента.