Ельник

Ульяна Ма (2025)

Маре 12, она — молодая княжна с редким даром к выращиванию растений. Марк — мальчик 14-ти лет из бедной семьи в придворной деревне. Мара получает в дар от матери-княгини телохранителя из рода нефилимов — Дауда; Марк получил от мамы выструганное из дерева перышко, которое стал носить на шее, но эта незначительная вещь станет самой важной в его судьбе.

3. Для чего росли елки

В обеденный зал вынесли жирную утку на серебряном блюде. В блюдце Мары уже переложили отварной картофель с зеленым луком и обильно полили горячим соком от мяса. Матушка сидела на другой стороне столика и пристально смотрела, как слуга отрезает от утки сочные куски. У Мары совсем не было аппетита, хотя обычно к ужину она испытывала сильное чувство голода; но сегодня она так воодушевлена появлением Дауда, что все ее мысли занимал этот таинственный страж. В тарелку упал крупный кусок мяса, который она, конечно, не осилит.

— А теперь жди, — строгим голосом сказала матушка.

Дауд склонился над ее блюдцем прямо перед глазами Мары. Его узкие ноздри слегка раздувались: он втягивал запах пищи. Затем склонился над бокалом с напитком и так же вдыхал запах несколько секунд. Мара тоже настороженно принюхалась, на мгновение почувствовав себя псом-охотником. Дауд выпрямился и занял свою обычную позу, заложив руки за спину и устремив взгляд вперед. Матушка кивнула. Мара взяла вилку.

— Теперь это каждодневный ритуал, дорогая, — мама аккуратно положила в рот кусочек утки. — Ты не приступаешь к еде, пока твой страж не позволит.

— А если он заморит меня голодом? — ехидно поинтересовалась девочка.

— Не неси глупостей, — в мамин рот полилась брага. Маре такое пока не разрешали. — Это ради твоего же блага.

Диалог прервала сестра, опоздавшая к ужину. Она с сумасшедшей скоростью слетела по ступенькам, свалилась в свое кресло, окинув мать, Мару и даже Дауда коротким безразличным взглядом.

— О, уточка, — весело бросила она. — А это он? Этот самый?

Ее звали Лада. В отличие от Мары, она обладала теплой, живой красотой: имела золотистые гладкие волосы, кожу орехового отлива, зеленые глаза и острый носик. Матушка многое позволяла Ладе, чего никогда не позволяла младшей дочери: носить платья с открытыми плечами, бегать по ступенькам, пропадать ночью в саду, выходить за стены дворца и даже опаздывать на ужин. И на этот раз мать проглотила ругательства вместе с порцией картофеля.

Отмахнувшись от слуг, Лада сама отрезала себе жирную ножку, бесцеремонно помогая руками. Жир стекал по пальцам и пачкал ладони, но ей словно нравилось это ощущение; положив себе в блюдо утиную ножку, она, не обращая внимания на тяжелый мамин взгляд, облизала ладонь широким языком и только потом вытерла ее о полотенце.

— Это Дауд, — произнесла Мара, не будучи уверенной, что сестре это интересно.

— Мгм, — Лада уже поглощала мясо. Жир стекал по ее лицу, капельками останавливаясь на остром подбородке. Мара невольно протерла свое лицо полотенцем, словно ощущая, как это течет по ней, а не по сестре.

— Будь добра, утрись, — мать сказала это немного раздраженно. Лада, дожевав кусок, широким жестом вытерла лицо. Откровенно говоря, в этом и состояло все очарование старшей сестры: она ела, пренебрегая правилами этикета, ругалась, махала руками, но все еще оставалась изящной и хрупкой.

— Страшный он какой-то, — произнесла она с набитым ртом. — Бледнющий.

Мара подумала, что это очень невежливо — говорить подобные вещи в присутствии Дауда. Хотя Лада и правда остра на язык, любила пообсуждать людей не только за их спинами, но и сказать неприятные вещи лицом к лицу.

— Хотя высокий, — взгляд Лады сменился на знакомый игривый, с огоньком в глазах. Она смочила горло вином, осушив бокал до дна. — Эй, мужчина! Вы свободны сегодня вечерком?

Мать в очередной раз посмотрела на Ладу осуждающим взглядом, но сестра только звонко рассмеялась. Мара хотела краем глаза увидеть реакцию Дауда, но снова забыла о его великанском росте. Судя по тому, что он не шелохнулся, реакции не последовало.

— Полно вам, маменька, — весело произнесла Лада. Оказывается, в ее тарелке осталась только кость от утиной ножки. — Экзотичный мужчина, вот и не удержалась. А почему ты мне такого не приобрели?

— Ты поела? — мать была очень раздражена, хотя её железное терпение позволяло умело скрывать свое состояние. — Ну и иди отсюда. Живо!

Назло матушке, Лада всегда приходила быстро, а уходила медленно. Неспешно доев порцию картофеля, который тоже самостоятельно положила себе в блюдо, она поднялась с кресла. На этот раз особенно покачивая бедрами и изящно размахивая кистями рук, посмеиваясь, Лада осторожно поднималась по лестнице, шаг за шагом, намеренно вычурной походкой.

— Я буду вас ждать, — напоследок она обернулась и отправила Дауду воздушный поцелуй. — Приходите сегодня вечером.

Мать даже не взглянула на дочь: подобного рода выходки лишь закаляли её стальное терпение. Лада же, ехидно рассмеявшись, ускользнула в коридор.

Внесли десерт. Мара уже воткнула ложку в мягкое фруктовое суфле, но Дауд снова наклонился прямо перед ее лицом, втягивая воздух ноздрями. Секунды казались вечностью, и как только он поднялся, Мара с жадностью принялась за излюбленное лакомство.

— Ешь аккуратнее, — мама даже не гремела ложечкой по фарфоровой посуде. — Еще мне не хватало, чтобы ты стала, как сестра.

— Мама, а Дауд почему не ест? — спросила Мара, не отрываясь от десерта.

Тут она заметила беглый взгляд матушки. Ее серые глаза сначала взглянули на Дауда, точно на высоту его лица, но тут же взгляд устремился куда-то вдаль. Девочка поняла: мама не хочет выдавать, что Дауд ей совершенно не нравится. Он даже не противен ей: на противное она смотрит долго, выглядывая малейшие изъяны. А здесь Мара впервые увидела мимолетный неподдельный страх: маму пугал Дауд.

— Этот… как ты сказала, Дауд? Ему не нужна пища.

— Всем людям нужна еда.

— Он не человек.

Последняя фраза отрезала все вопросы Мары. Рагнеда произнесла ее с таким остервенением и с такой жесткостью, что девочка поняла: вопросов больше не задавать. Матушке крайне неприятно разговаривать о Дауде и, более того, ей неприятно его видеть. Хоть Мара сама побаивалась немигающих безбровых глаз мужчины, она все же питала к нему некое сочувствие и желала оставаться тактичной. Ведь этому ее учили.

Как оказалось, Дауд всегда должен присутствовать в одном помещении с Марой. Обычные стражники молча подпирали двери спинами и зевали, но у Дауда особая миссия: чуять, слышать и видеть все, что происходит вокруг девочки. Ей это доставляло некоторые неудобства. Более всего неприятно было наблюдать за затылком Дауда, когда она принимала вечернюю ванну. Старуха Галая, няня, помогала Маре снять рубаху, платье и юбку, проверяла рукой воду на тепло, но сама то и дело косилась на мужчину.

— Нехорошо ему в банной комнате находиться, — как свойственно старухам, Галая пробубнила это под нос сама себе, не подозревая, что и Мара, и Дауд это слышали. Мара снова испытала чувство стыда за свое нетактичное окружение. — Какая ж разница, человек, али нет? Мужик он и в бане мужик. Мужчина… а может вы того? Уйдете?

Дауд, не шелохнувшись и не обернувшись, бросил только короткое «нет». Мара даже удивилась, что бойкая и громкоголосая Галая не подняла скандал. Это большая женщина с горячей кровью хоть и часто ругала Мару, но все-таки не давала спуску ее обидчикам.

Она легла в ванную. Горячая вода вовсе не успокаивала девочку, она то и дело сжималась и закрывала руками плечи и грудь, старалась поглубже нырнуть, погружаясь до самого носа. Галая натирала ее спину, а потом принялась за руки и подмышки, и девочка осталась беззащитной перед безмолвным стражем и увлеченной работой нянькой. Хоть Дауд стоял лицом к двери, Мара всеми частичками сути ощущала его сосредоточение: он слышит, он внюхивается и, может быть, даже умеет глядеть затылком. Стыдно.

Помылась наспех, даже осталась грязь под обрезками ногтей. На едва обсохшее тело натянув сорочку, Мара отправилась в свежую постель. Галая уложила девочку, укрыла с ног до головы одеялом — так старуха делала всегда, хотя Маре было невыносимо жарко. Фитили затушены, остался лишь приглушенный прохладный звездный свет, сочащийся через приоткрытое окно.

— А сказку? — осторожно спросила Мара, видя, как Галая собирается уходить. Женщина развернулась, охнула, снова обтерла руки о передник. Ладони сухие, но она просто нервничала в присутствии стража.

— Большая уже, — наспех выдумала старушка и поспешила удалиться из спальни. Мара осталась один на один в темноте с нареченным Даудом.

Глаза, конечно, не смыкались. Мужчина стоял лицом к двери, заведя руки за спину — привычная поза. Интересно, а его глаза закрыты?

— А ты не спишь? Сон тоже не нужен, как и еда?

— Не нужен.

«Интересно, если я буду его засыпать вопросами, он будет раздражаться?». Такие мысли редко посещали Мару, потому что она знала: и Лада, и матушка, и Галая, и даже умиротворенный учитель Арай — все взрослые не любят, когда им задают много вопросов. Все эти вопросы слишком мелкие и глупые с высоты их почтенных возрастов. Но Мара так и не научилась отличать глупый вопрос от стоящего.

— Как можно жить без еды и сна? — она поинтересовалась осторожно и немного сощурила глаза, словно может рассмотреть те самые проскальзывающие нотки раздражения еще до того, как они повиснут в воздухе. Все ее тело напряглось. Маре очень не хотелось злить Дауда.

— Я могу.

Без тени злости и раздражения. Все тот же ровный бархатный голос. Не шелохнулись его плечи, руки, он не повел в сторону головой. Его ровная, черная, как стена, фигура осталась монументально неподвижной.

— Я вот так не могу. Я умру без еды. А без сна я… я… усну. Прямо упаду и усну.

Тишина. Тишина — тоже признак вот-вот разгоревшегося гнева. Еще один вопрос, еще одна капля в это море, и он точно сломается, махнет рукой, повысит голос или, что еще хуже, глянет на нее своими желтыми глазищами. Может быть, они даже светятся в темноте.

— А вы из какой крепости?

— Нам-Карк’хтагх.

— Что-что?

— Вы не сможете выговорить. Называйте ее Машинной. Или просто Крепость-из-машины.

Так вот, откуда был акцент Дауда. Столь едва различимый говор прекрасно чувствовал себя в этих странных словах. Бархатный голос словно запел, затанцевал, заволок гортань, разлегся ковром на языке и вылетел бабочкой — так звучали грубые слова этого чужого, сложного языка в речи Дауда.

— Скажи еще раз!

— Нам-Карк’хтагх, — терпеливо произнес Дауд, не выразив ни грамма раздражения. Мара чуть присела на кровати, опираясь спиной в атласную гусиную подушку.

— Это далеко?

— Крайний юг.

— Это очень далеко. Там очень жарко. Учитель рассказывал, что на камнях Крайнего юга можно пожарить яйца и они сгорят. Это правда?

— Не знаю.

— Ты не жарил яйца на камнях?

— Нет.

— Там много камней?

— Да.

— У нас вокруг совсем нет камней. У нас зеленая крепость, — Мара окончательно села на кровати и стала оглядывать темную комнату. Что бы такого интересного показать Дауду, чтобы ознакомить его с ее мирком? — Ты знаешь, что я умею выращивать деревья? То есть не как садовник, конечно. Я могу приложить руки к земле, и появится росток. Знаешь, знаешь?

— Знаю.

— У меня это от прабабушки. Мама думала, что дар достанется моей сестре, но появился у меня, — Мара снова подошла к книжной полке и выудила оттуда путеводитель по крепости. — Как думаешь, я смогу озеленить мировую пустыню? Смогу Крайний юг сделать густыми тропиками?

— Нет, не сможете.

— Мама так же говорит, — она подошла к Дауду, но он стоял так близко лицом к двери, что, казалось, кончик его носа касается ее лакированной поверхности. Мара попыталась его обойти, протиснуться к двери, чтобы всунуть в руки книгу, но Дауд оставался каменной стеной.

— Ты не мог бы развернуться?

К ее удивлению, Дауд даже не замялся, а тут же, приподнявшись на носках, совершил ровный поворот. Так разворачивался брат Мары — по-военному. Этот жест очень напомнил ей брата, и на мгновение она даже погрузилась в воспоминания о нем, но, увы, помнила слишком мало: уже семь лет как Сварг воюет в пустынных землях Крайнего юга.

Теперь Дауд смотрел в окно. Мара на всякий случай задернула легкие занавески, прибавила огня в лампаде и протянула книгу, распахнутую на нужной странице. Но, как и в прошлый раз, Дауд не взял ее в руки, а лишь бросил равнодушный взгляд на страницы.

— Смотри! — для убедительности Мара даже ткнула пальцем в нужную картинку.

Дауд опустил глаза, они забегали по строчкам. Неужели он и читать на их диалекте умеет? Да еще и в такой темноте? Мара учила много разных диалектов, даже южный диалект крепости Хрисош, но пока плохо его знала, да и учитель не настаивал на идеальном произношении и письме.

— Это наша крепость. Она окружена черным камнем, он очень прочный. А внутри — наш чернокаменный дворец, тоже огражденный. На территории, — она указала пальцем на рисунок хвойного леса, — растут елки. Их выращивали мои предки. За пределами крепости тоже елки, но их не много. Я тоже буду что-то выращивать для нашей крепости. У нас красиво. Тебе нравится?

— Мне безразлично.

— Как грубо, — Мара тут же захлопнула книжку и бросила ее на чайный столик. Она упала на редкость громко — видимо, из-за тишины, стоящей во всем дворце. — Тебя не учили быть более тактичным?

— Нет.

— Тогда я научу. Если ты видишь, что собеседник увлеченно о чем-то рассказывает, то прояви встречный интерес, задай вопрос или хотя бы не высказывай открытое недовольство. Понятно?

— Да, госпожа.

Мара хотела было что-то добавить, но вдруг Дауд проявил неожиданную инициативу и продолжил фразу:

— Но вы не правы.

— Это вежливость!

— Я не обязан интересоваться чем-либо только потому, что это интересует вас. Я здесь для вашей безопасности, не более того.

Сначала в горле перехватило дыхание, затем это дыхание вышло горячим потоком из раздувшихся ноздрей девочки. Да что он себе позволяет? И учитель, и мама, и няня в один голос твердят, что важно проявлять интерес к собеседнику, чтобы не показаться грубым.

— По-твоему, я не обязана, например, поддерживать беседу с сестрой о ее женихах, потому что мне это не интересно?

— Верно, вы не обязаны.

— Но я тогда буду грубой! — Мара тут же осеклась, поскольку сказала это слишком громко. Затем перешла на шепот, чтобы случайно не разбудить Галаю в соседней комнате. — Это может обидеть человека.

— Пусть обижает. У вас есть вы и ваша задача. Не распыляйтесь на то, что не входит в задачу.

Возмущение, нарастающее вулканом в груди, вдруг поутихло. Мара выглядела сосредоточенной: тонкие брови нахмурены, она усиленно кусала обветренные губы, размышляя о сказанном. Все, что имел в виду Дауд, казалось в корне неправильным, но это так приятно звучало! Подумать только: не обязательно целый час выслушивать, с кем спала Лада, как болит спина у Галаи или в какие суммы обошлись мамины поставки пустынного чая.

— Они будут злиться, если я не захочу слушать, — сама себе сказала Мара. — Будут злиться. И что с этим делать?

— Пусть злятся.

— Легко тебе говорить. Ты огромный, сильный, страшный… — Мара запнулась: некрасиво человеку указывать на его внешние недостатки. — То есть немного устрашающий. Из-за роста и лица… то есть из-за того, что у тебя необычное лицо, глаза… — Мара почувствовала, как краснеет, но ситуацию было уже не спасти, поэтому она продолжила. — На тебя страшно злиться. А если и кто разозлится, ты сможешь за себя постоять. Я вот не могу. Если я скажу сестре, что мне плевать на ее разговоры, она отвесит мне подзатыльник. Да такой, что зубы полетят.

— Не отвесит.

Мара заинтересованно склонила голову вбок, в очередной раз пытаясь разглядеть лицо стража. Но там не было ни усмешки, ни угрозы — все то же стеклянное равнодушие. Или, пожалуй, прямодушие.

— Всегда отвешивала.

— Госпожа, — Дауд сказал это с какой-то особой, слегка уловимой интонацией, — я предотвращу удар еще в замахе.

Конечно же, наутро Мара проверила его слова. Завтрак проходил как обычно, но девочка нарочно не спешила с тем, чтобы съесть овощи. Она знала, что Лада всегда долго завтракает, медленно распивая фруктовый чай. Туда она подсыпала особые травы, которые, как говорила Лада, приятно туманят рассудок. Сестра сидела в своем кресле. Золотистые локоны разметались по оголенным плечам. Очелье на лбу немного покосилось вбок, а свисающие с него ленты спутались с прядями волос.

— Что-то ты сегодня какая-то особо молчаливая, птичка, — с усмешкой бросила Лада своей сестре. — Плохо спалось? Твой Дауд, небось, глаз не сводил с кровати? Под таким взглядом и мне спалось бы дурно.

— Я хорошо спала, — кротко ответила Мара, предчувствуя, как Лада вот-вот начнет утренний монолог. По правде говоря, Мара спала отвратительно, долго не могла заснуть и все время просыпалась. Ей понадобится много ночей, чтобы привыкнуть к присутствию Дауда в комнате.

— А я не выспалась, — она стала драматично массировать виски тонкими пальцами. — Представляешь, сегодня в окно опять забрался Мирай. Ну, тот парнишка с конюшни, я тебе показывала его. Он так настойчиво висел на подоконнике, что я не удержалась. Правда, пришлось для начала пригласить его в ванную, а то знаешь, эти коноводы так ужасно пахнут… хотя, с другой стороны, в этом есть даже что-то особенное…

— Мне неинтересно, как пахнут коноводы и кто твой очередной ухажер, — Мара произнесла это очень тихо, тут же выругалась на саму себя за собственную неуверенность. Девочка не поднимала глаз на Ладу. Дауд ведь не мог соврать, он точно ее защитит?

Лада звонко хихикнула.

— Так заинтересуйся. Тебе все это предстоит. Скоро ты поймешь, насколько юношей интересует то, что у тебя между ножек. Будь благодарна и учись. У меня вот не было примера, и все приходилось познавать самой невесть с кем: старым поваром, который зажал меня в углу, немытым стражником в потном доспехе, крысоловом…

— Я же сказала, замолчи! — Мара вскинула голову и взглянула прямо в глаза Лады. Они были похожи на мамины: холодные, маленькие, с длинными лисьими ресницами. И в них одинаково плескался огонек гнева. Выдержать взгляд Мара не смогла и тут же опустила глаза, посмотрев на свои руки.

— Больно ты остра на язык, — Лада медленно и вальяжно поднялась с кресла и оказалась в полный рост перед Марой. Шелковое платье настолько тонкое, что видны выпирающие кости ее таза и ложбинка на животе у пупка — такие платья привозили с югов, ведь Ладе очень не нравились многослойные рубахи, юбки, передники и подъюбники. Лада худа: руки, как лозы, ноги, как стволы тонких деревьев, лебединая шея. И хлестала она, как крапива — размашисто и обжигающе. — Давно не получала?

Зашелестел камзол Дауда, Мара спиной почувствовала, как он чуть качнулся вперед. Лада размашисто замахнулась, очевидно, проигнорировав его угрожающее присутствие. Юной княжне никто никогда не перечил. И когда ладонь уже рассекала воздух, а Мара зажмурилась, предчувствуя обжигающий удар на щеке, Дауд исполнил обещание.

Лада взвизгнула, дернулась, как собака на цепи. Все ее тонкое тело завилось, задергалось пойманной гадюкой. Дауд крепко держал в своей огромной ладони ее тонкое запястье. Казалось, оно вот-вот переломится. Лада кричала ругательства и изо всех сил дергала руку, что вполне могла выбить хрупкое костистое плечо. Стража в зале наконец-то проснулась от многолетнего сна и, толком не понимая, что происходит, стала медленно вытаскивать мечи из ножен.

Мара почувствовала страх и восторг. Вот она, власть: сестра не смеет ударить ее, и после такого она даже глаза побоится поднять на Мару. Она — пойманная змея, бессильная и совсем не ядовитая.

— Ну и что тут за балаган? — в зал прошагала матушка. — А ну, разошлись.

Стража тут же заняла свои привычные «сонные» места, но напряжение в их телах не спало: ладони каждого стражника лежали на рукоятках мечей — эти хорьки готовы броситься в любой момент, чтобы растерзать неприятного и пугающего телохранителя.

— Мама, мама, это чудовище! — Лада залилась слезами, и сестре было хорошо видно, что это не актерская игра, а самые настоящие слезы. — Он мне сейчас руку сломает, матушка!

— Замолчи. Нечего лезть к сестре.

Сердце Мары бешено заколотилось: неужели даже мама признает власть ее охранника? Неужели он настолько могуч и силен, что сама княгиня не будет перечить его тяжелой руке?

— Да как же так, маменька! — Лада почти завопила, но уже не дергала рукой — кисть бессильно висела в хватке Дауда. — Что этот урод себе позволяет?!

— Он хорошо выполняет свои обязанности. Охраняет твою сестру с потомственным даром. Беспрекословно. Так что тебе теперь придется поубавить пыл. — Мама посмотрела сначала на Дауда, а потом перевела умиротворенный, даже довольный взгляд на Мару. — Командуй ему. Он будет слушать.

Мара поджала губы и нерешительно посмотрела вверх, на лицо Дауда. Оно было все таким же неподвижным. Лада, не в силах больше терпеть унижение и боль, рухнула на колени, почти повиснув на руке в тисках телохранителя. Маре даже стало жаль сестру: она хрупка и беспомощна по сравнению с гигантом Даудом.

— Дауд, отпусти ее.

Пальцы его разомкнулись, как медвежий капкан. Рука Лады рухнула на пол: на запястье виднелся красный, а местами уже и пурпурный след мертвой хватки. Сама того не осознавая, Мара улыбнулась, и в этой улыбке таился неподдельный детский восторг.

Благодаря своему дару Мара получила Дауда — существо, которое может сделать ее жизнь предсказуемой и безопасной. Но вместе с тем, дар являлся для нее и огромной, порой неподъемной обязанностью.

Выращивать растения на самом деле не легко, хотя для этого есть все необходимое. Земля Еловой крепости, где и родилась Мара, богата на семена. В почве можно почувствовать все: от зачатков пшеницы до дубовых желудей. Благодарить стоило прабабушку Мары и других женщин в ее роду: именно они эти семена посеяли, чтобы почва вечно оставалась плодородной. Растения умны. Стоит только создать лес, и он будет сам поддерживать себя: удобрять опавшими листьями, переплетаться корнями и кронами, разносить свои семена по ветру, через зверей и птиц. Куда сложнее пришлось прародителям Мары, которые воссоздавали семена из ничего, сплетая мельчайшие частицы земли и воды, расставляя их в нужном порядке, как конструктор. Эта точечная работа никак не давалась юной княжне.

— Попробуйте сосредоточиться.

Бессмысленная и пустая фраза учителя Арая звучала так часто, что Мара могла угадать, когда он ее произнесет. В руках он держал многочисленные потрепанные тетради прабабки — она самолично от руки писала инструкции потомкам, чтобы те могли воспроизвести ее искусство. Писцам она не доверяла. Арай же сам, разумеется, не мог выращивать семена из пустоты, да и вообще садоводством не занимался. Он лишь руководил образованием Мары: учил читать, писать, считать, танцевать (сам он это делал скверно), манерничать и, так уж вышло, пытался развивать в ней способности к выращиванию.

Семя никак не могло сотвориться. Мара просто не понимала, как сплести землю, расчленить ее на маленькие, недоступные глазу части, свить их с водой, как паук вплетает муху в паутину. Энергия ощутимо струилась из пальцев, но бесцельно уходила в горшок с почвой из ельника. Почва пуста. Пустота — ощущение неприятное, неописуемое, гнетущее.

— Нет. Никак.

Арай вздохнул и со скрываемым негодованием бросил и так потрепанные исписанные листы на стол. Этот стол и без того завален документами, учебниками и разными пергаментами.

— А этот ваш господин… — он указал всей кистью руки (пальцем показывать неприлично) на Дауда, стоявшего неподалеку и пристально наблюдающего за процессом обучения. — Он маг?

Мара пожала плечами и ожидающе взглянула на Дауда.

— Ты маг, Дауд? — аккуратно, стараясь сделать тон голоса как можно более спокойным и вежливым, спросила Мара.

— Да, госпожа.

— А что же вы умеете в таком случае? — несмотря на молодость в нем просыпалась буйная энергия любопытства, когда речь заходила о магии.

— Гарх-азош, — Дауд вывел руки из-за спины, показав свои ладони и острые когти. Мара понятия не имела, что значат эти слова, но звучали они внушительно и тяжело. И, конечно же, красиво, как и все слова Машинной крепости, произнесенные его голосом. Приглядевшись, она заметила странную особенность ладоней Дауда: все те складки и линии, по которым гадает Лада с подружками, были вовсе не линиями, а мельчайшими хаотичными шрамами, полностью засеявшими кожу.

— Гарх-азош? Хм-м. Азош, азош… Азош — это что-то вроде впитывания? — Арай выглядел озадаченным. Он тут же бросился к шкафу, заваленному всевозможными книгами. Листки полетели в разные стороны от малейшего дуновения ветра. Тощие пальцы учителя забегали по корешкам пыльных книг. — Где же разговорник…

— Нет, не впитывание. Не утруждайте себя поисками, эта фраза не переводится на ваш язык, иначе бы я выразился понятнее.

— Так как же объяснить? Это что-то до боли знакомое… Может быть, вы продемонстрируете? — Арай развел руками, широко, как бы приглашая Дауда проявить свои способности во всей красе.

— Не буду. Дословно можно пересказать как «кости, которые растут, пока не станут единой чернотой и камнем».

— О, я никогда о таком не слышал. Это магия солдат вашей крепости? Вы используете ее в военных целях? Я все же настаиваю, покажите, мне очень любопытно, я ведь ученый…

— Нет необходимости.

— Ах да, да, совсем забыл. Мара, милая, будьте добра, прикажите вашему верному стражу продемонстрировать свои способности, явить, так сказать, свою силу.

Мара посмотрела на Дауда и, к своей неожиданности, столкнулась с его взглядом. Дауд ожидающе глядел на нее, а руки держал ровно по швам — явно в готовности в любой момент выполнить приказ молодой княжны.

— Он не хочет, — пожала плечами Мара. — Заставлять некрасиво.

— Дорогая, вы никого не заставите. Ваш слуга создан для выполнения приказов.

Дауд продолжал в ожидании глядеть на княжну. Последняя частица в песочных часах, стоящих на столе учителя, коснулась дна. Мара, поджав губы, соскочила со стула и отвесила поклон своему учителю.

— Время урока вышло. Хорошего дня, господин Арай.

Озадаченный учитель бросил взгляд на часы и разочарованно вздохнул.

— Какая жалость. Хорошего дня, госпожа Марена.

Дауд приоткрыл перед ней тяжелую, обрамленную золотой каймой дверь. Мара выскользнула в коридор, как кошка, и дождалась, пока Дауд выйдет за ней — он очень аккуратно закрывал за собой двери, словно боялся издать лишний шум. Затем они в молчании двинулись по коридору, Мара шла бойко и быстро, Дауд — медленно и осторожно. Пожалуй, он даже больше походил на кота, чем девочка. Всегда ступал мягко и беззвучно, как будто подошва его грубых сапог обита овечьей шерстью.

— А в чем суть твоей магии? — Мара завернула направо и вышла на узкую лестницу, которая вела к выходу для прислуги.

— Это разрушение и созидание, — Дауд повернул за ней. Ему приходилось ожидать каждые три ступеньки (а они были очень маленькие), чтобы не обгонять Мару.

— Кстати, Дауд из сказки, ну, в честь которого я тебя назвала — он умел создавать огненные шары. Ты так можешь?

— Нет, госпожа.

Мара вздохнула и, чуть подпрыгнув, уселась на перила. Они пыльные: княгиня здесь никогда не ходила, поэтому протирать их незачем. Зато все перила в главных залах оставались идеально чистыми.

— Пожалуйста, отвечай чуть более подробно. Вопросов у меня меньше не становится. А если ты будешь говорить немножко больше, то я не буду тебе так надоедать своими расспросами.

— Вы не надоедаете.

Мара медленно покатилась. Необработанное дерево перил, кажется, оставило щепки в ее бархатном платьице. Зато Дауд мог идти быстрее.

— Так в чем суть твоей магии? Что конкретно она делает, если не огненные шары?

— Это сложно объяснить. Я могу заставить кости расти и охватывать все тело жертвы. Но, в конце концов, их структура меняется настолько, что они перестают быть костьми.

— А обратно собрать их можешь?

— Нет.

— И в чем тут разрушение? — Мара посмотрела на стража огромными серыми глазами. — Кости растут. Деревья растут. Это созидание.

— После этого существо не может жить. Но вы верно уловили суть. Хоть прекращается жизнь, появляется нечто новое.

— У меня был стеклянный калейдоскоп, — Мара совершенно не впечатлена рассказами о непонятной магии Дауда. Огненный шар впечатлил бы ее куда больше. — Он разбился, склеить уже не получается. Мне бы очень пригодился кто-то, кто умеет хоть немного созидать вещи.

На улице стояла приятная прохлада. Мара вприпрыжку бросилась к еловым ветвям, которые ласковыми тяжелыми лапами спускались к земле. Они вовсе не колючие, как будто прабабушка знала, что в них будут играть дети. Росли здесь и лиственные деревья, в них селились птицы, но с приближением людей они замолкали. Зато если долго сидеть в высокой траве около пруда или замереть на деревянном мостике над кувшинками, то все живое забывает о присутствии человечков. Снова поют птицы, стрекочут кузнечики, белки собирают запасы на зиму. Некоторые даже бесстрашно подбегают к ладоням, обнюхивая их с любопытством и опаской.

Сад огражден высоким металлическим забором с холодными серебристыми прутьями. Они тонкие и выглядели хрупко, но их невозможно сломать или погнуть. Ворота обычно закрыты, но для ребенка это не преграда, ведь маленькая девочка без труда пролезала между прутьев. А если ей было нужно, то она вежливо просила пожилого сторожа открыть ворота, и он, хитро подмигивая, доставал медный ключ.

По ту сторону забора играли дети. Они догоняли друг друга, касались кончиками пальцев плеч, спин или голов (до чего могли дотянуться), и роли менялись. Увидев Мару, они не отреагировали, даже, скорее, напротив, стали постепенно отдаляться от ворот. Нет, они вовсе не были неприветливыми или грубыми, наоборот, для детей прислуги стало бы честью играть с княжеской дочкой. Только вот Марена не питала интереса к шумным компаниям. Она ждала одного конкретного человека.

И навстречу выбежал Марк. Единственный, с кем Маре интересно и приятно гулять — сын придворной работницы. От мамы он получил веснушки и жесткие кудри; между зубов у него смешная щербинка, из-за которой он иногда посвистывал в разговоре. Марк спокойный, худой, редко смотрит в глаза, не шумит, не касается ее без дозволения. Удобный. Мягкий. Похожий на нее. Он легко прошмыгнул между прутьев забора, а старик-сторож сделал вид, что задремал, чтобы лишний раз не ругать детей.

— Долго не выходила! — набегу крикнул Марк, едва не споткнувшись о еловый корень. — О, а это кто?

— А это Дауд, мой телохранитель.

Марк заметно смутился и даже затормозил подальше. Обычно с таким разгоном он умудряется перелететь через Мару или даже опрокинуть ее, но на этот раз словно невидимая стена встала перед ним.

— З… здравствуйте.

Кончики ушей Марка немного покраснели. Мара снисходительно улыбнулась, понимая чувства своего друга, ведь Дауд тоже пугал ее первое время.

— Он хороший. Далеко видит, нюхает еду и не спит. А еще он меня защищает.

— От кого? — Марк говорил очень тихо, пугливо озираясь по сторонам, а также неловко поглядывая на Дауда. Разговаривать при взрослых ему в новинку.

— От кого угодно. Вот если ты задумаешь снова кинуть в меня комком грязи из пруда, он тебя закинет в пруд целиком.

— Да ладно тебе. Мне в тот раз и так досталось от матушки.

— Мне — от няни. Ну, так куда пойдем?

— А он что, с нами пойдет?

Дауд безучастно смотрел в пустоту перед собой. Мара подумала, что ему, наверное, будет скучно в их компании.

— Ты можешь побыть здесь, пока мы гуляем. Вот там есть скамейки, где попрохладнее. А еще можно посидеть на мостике или у яблоневого…

— Не могу, — Дауд вдруг прервал ее речь, отчего Мара сильно удивилась, ведь раньше он терпеливо дослушивал до конца и даже выдерживал необходимую паузу в диалоге. — Я должен находиться рядом с вами.

— Это мой сад, мне здесь ничто не угрожает.

— Угрожает.

— Да почему? Ты нюхаешь мою еду, сторожишь мою постель, ты даже мне не даешь искупаться в одиночестве. Я у себя дома! С чего ты взял, что здесь меня повсюду подстерегает опасность?

— Ваша мама купила меня. Значит, опасность есть.

Марк наклонился к уху Мары, почти прижался губами к ее черным волосам, чтобы говорить, как можно тише:

— Твоя мама его купила?

Конечно же, Дауд его услышал. Мара раздраженно пихнула Марка локтем, он раскраснелся, покосился на Дауда. Дауд оставался невозмутим.

— И сколько ты стоил? — поинтересовалась девочка.

— Я не знаю.

— Ты даже не знаешь, за сколько продали тебя? Это же твоя жизнь! Ты должен это знать!

Дауд промолчал. Мара осеклась: видимо, она его обидела, хотя никаких эмоций мужчина не выразил. Все-таки это грубо — спрашивать, сколько он стоил, и вообще осуждать его за незнание…

— Прости, пожалуйста. Ты можешь пойти с нами, только будь чуть-чуть подальше, хорошо?

— Ладно.

В прятки поиграть не удалось, хотя это была одна из лучших игр для елового леса. Сплетения корней, мховые горы, старые барсучьи норы, упавшие ветви — все просто создано для детских пряток. Но Марк легко находил Мару, только проследив за взглядом Дауда. Он сосредоточенно наблюдал за одной единственной точкой, в которой пряталась девочка. Мара стала пользоваться своим положением и, то ли от обиды проигрышей, то ли от жажды власти, просила Дауда помогать ей найти Марка. По правде говоря, у Марка тряслись поджилки, когда он нутром чуял приближение ее гигантского стража. Он зарывался лицом в мох, а когда поднимал его, то видел его желтые глаза и бледное лицо, закрывающее голубое небо и кроны деревьев. Кровь стыла в жилах. Прятки перестали быть прятками — они стали жуткой игрой с монстром.

Напоследок Мара забралась на дерево так высоко, чтобы взгляд Дауда не доставал ее. Конечно же, страж видел девочку, но не поднимал голову вверх, а лишь мирно отслеживал ее глазами. Марк усиленно смотрел в зрачки Дауду, вертел головой, обходил ствол дерева вокруг и обратно, задирал голову, но не мог разглядеть Мару среди густых высоких веток. По правде говоря, ей и самой страшновато там находиться, потому что так высоко она еще не забиралась. Сарафан цеплялся за иголки, которые, между прочим, оказались и впрямь острыми. Видимо, прабабушка не предусмотрела, что ее внучка решит покорять кроны деревьев.

— Ладно, я сдаюсь! — Марк крикнул это, набрав полную грудь. Через ветви Мара видела, как он бродил на моховой поляне и заглядывал под коряги по несколько раз. — Выходи давай!

И тут-то Мара поняла, как чувствуют себя кошки, забравшиеся высоко на дерево. Беспомощно глядя вниз, она ощущала леденящий страх, засевший в груди.

— А я, кажется, не могу спуститься.

От собственного голоса она качнулась и ухватилась рукой за тонкую ветку. Благо, ветвь под ее ногами толстая и широкая, так что она могла спокойно на ней стоять. Мара решила присесть, но волнения не убавилось. Напротив, положение девочки становилось все более шатким — сам страх раскачивал ее тело из стороны в сторону, заставляя дрожать мелкими волнами. Опираясь на колени и руки, она решила, что пока будет оставаться на четвереньках — так устойчивее.

— Попробуй осторожно слезть! — Марк озадаченно чесал затылок. — Только не падай, а то разобьешься.

«Вот уж спасибо, утешил, — Мара выругалась в уме, но губы предательски сомкнулись на замок — она не могла вымолвить ни слова. — Где Дауд? Почему он меня не спасает?».

— Госпожа.

Она вздрогнула и дернулась, едва ли не свалилась с ветки (или ей так показалось). Дауд оказался позади нее, на этом же дереве. Одной рукой он цеплялся за толстую кору, впиваясь в нее теми самыми ногтями-когтями, а другую руку бесстрашно тянул девочке.

— Я не дотянусь.

— Я подхвачу, если что.

— Нет, я так не могу.

И Дауд потянулся к ней. Она вцепилась своими бессильными пальцами в ветку, но его рука была в сто, нет, в тысячу раз сильнее всего ее тела. Вытянувшись, как эластичный жгут, он обхватил ее за корпус и медленно притянул к себе. Колени обожгло от трения о кору — точно будут ссадины и занозы. Мара почувствовала, как ее спина плотно прижата к туловищу стража, а необъятно огромная рука обвивает ее маленькое и такое тощее тельце. Она вцепилась пальцами в его рукав.

Земля стремительно приближалась. Дауд скользил по дереву, как будто это вовсе не высокий ствол, а гладкий паркет. Из-под его когтей разлетались щепки коры, оставляя на дереве глубокий свежий след. С ловкостью лесной кошки он спрыгнул на мох, миновав кусты крыжовника — Мару даже не тряхнуло от приземления. «Наверное, так чувствуют себя котята в зубах у мамы-кошки. Только у меня не мама».

Аккуратно поставив девочку на землю, Дауд наклонился, уперев ладони в острые колени. Он пристально осмотрел Мару: взглянул на шею, на руки, на ноги. Заметил маленькую царапину на юбке (ткань слегка надорвалась, но матушка может и не заметить) и, конечно, ободранные колени в занозах. Затем, выпрямившись, внимательно изучил голову: нет ли где ранений, царапин, ушибов? Марк, стоявший под деревом все это время, ошалело таращил глаза. В них мелькало много эмоций: восторг, страх, трепет, зависть, любопытство. Да и Мара сама не полностью пришла в себя после такого молниеносного спуска.

— Спасибо, — дрожащим голосом произнесла она, неосознанно отряхивая платье. — А ты не ушибся?

— Нет. Госпожа, пожалуйста, не забирайтесь так высоко. В другой раз мне придется вас ловить.

— Хорошо.

Сначала Мара подумала, что и вправду больше не будет так делать. Она испытала такой страх, что сердце до сих пор бешено колотилось в груди, как будто стремясь разломать ее ребра. А потом она подумала, что с Даудом ей нечего бояться, ведь он отовсюду ее вытащит. Хотя, пожалуй, лучше не испытывать его способности.