Ельник

Ульяна Ма (2025)

Маре 12, она — молодая княжна с редким даром к выращиванию растений. Марк — мальчик 14-ти лет из бедной семьи в придворной деревне. Мара получает в дар от матери-княгини телохранителя из рода нефилимов — Дауда; Марк получил от мамы выструганное из дерева перышко, которое стал носить на шее, но эта незначительная вещь станет самой важной в его судьбе.

2. Воробушек

Рассвет над деревней напоминал медленно разверзающуюся пасть зверя. У него болезненное желтое нёбо и воспаленный язычок-солнце, красным диском повисающий над горизонтом. Рассвет поглощал деревню при дворе. Сначала он цеплялся за еловый лес, окольцовывающий крепость с севера. Затем его лапы перебирали волосы золотой пшеницы, которая шелестела на легком ветру. Головы колосьев уже отяжелели. Потом солнце добралось до посевов и скотного двора. Петухи едва проснулись, а лучи уже заглядывали в окна жителей.

В одном из домиков, таком же, как и все остальные дома, проснулся Марк. Он свесил ноги с кровати. Деревянный пол прохладный, но этот холод бодрил таким ранним утром. Его сонные глаза открывались с трудом, но сердце уже колотилось в тревожном предвкушении нового дня. Он надел на себя легкую рубаху, обулся, схватил гребень, лежащий на мешках с недавно собранной свеклой. Она еще пахла землей и приятной сладостью. Наспех расчесав непослушные спутанные кудри, Марк вышел в общую комнату. На печи уже бурлила пшеничная каша и кипела вода для отвара, их запах разносился по всему дому. Марк вдохнул полной грудью и расслабленно потянулся.

— Проснулся уже, — прошептала мама, и Марк прочитал слова по ее губам, потому что в утреннем шуме ее голоса не слышно. — Садись за стол, Тихо́й еще не встал.

Марк ловко перешагнул через лавку, уселся за стол и пододвинул к себе деревянную миску и ложку. Мальчик совсем маленького роста, поэтому стол для него великоват. Но он ловок и прыгуч, чем очень гордился.

Мама потрепала его по голове. Ее ласковая улыбка так звонко отзывалась в его груди, что в ответ хотелось смеяться до слез. Она всегда пахла коровьим молоком, а руки ее, хоть и сухие и жесткие от работы в земле, все равно оставались самыми нежными на свете.

— Ты знаешь, какой сегодня день? — прошептала мама, сев на скамью рядом с Марком.

Марк затряс головой, кудри рассыпались по его лбу и стали лезть в глаза.

— Я родился в этот день, — шепотом, но уже более громким ответил мальчик, но мама тут же мягко приложила палец к его губам. Он осекся, и они замерли на мгновение. Соседняя комната молчалива, значит, Тихой еще спит. Мама, поняв, что времени у нее осталось не так много, вынула что-то из-под фартука.

— Вот, мой воробушек, — она повесила на его шею амулет. Марк с восторгом схватил его ладонью и поднес поближе к лицу, чтобы разглядеть. Это было деревянное перышко на тонкой, но прочной бечевке. — Я сама выстругала его пару ночей назад. Перышко для воробушка. Нравится?

Марк снова затряс головой. Глаза его блестели от счастья, а сердце, прямо как воробей, колотилось в грудной клетке.

Но восторг быстро сменился напряжением, когда в комнате тяжестью своей поступи послышался Тихой. Мама тут же бросилась к печи и стала накладывать большую миску каши для мужа.

— Спрячь перышко, — прошептала она. Марк сунул подарок под рубаху — маленькое перышко теперь не заметить.

Грузные шаги раздались уже в общей комнате, но Марк не отрывал взгляда от стола. Шумно выдохнув, Тихой приземлился в противоположной стороне от мальчика. От его спиртового дыхания ему захотелось поморщиться, но нельзя — заметит. Мама поставила перед ним тарелку и ложку, а потом очень быстро наложила поесть себе и села рядом с мужем. Тихой взялся за ложку и с характерным звуком опустил ее в кашу.

— Возблагодарим за еду, любимый? — ее голос дрогнул. Тихой замялся, тяжело задышал, и Марк отчетливо видел, как его огромная, черная от работы рука сжала ложку. Но хватка расслабилась. Мужчина сложил руки на стол ладонями вверх и закрыл глаза. Мама и Марк повторили за ним то же самое.

— Хладный вождь, — прохрипел Тихой и едва ли не закашлялся, — мы благодарим тебя за зиму и за ту смерть, которую твоя жена, добрая Азорка, не подарила нам. Ты благосклонен к нам зимой, и мы благодарим тебя летом. Благодарить будем Зморза до скончания нашего века.

— Благодарить будем, — вторили ему мальчик и его мама.

После этого можно начинать есть. Они дождались, когда Тихой погрузит первую ложку каши в свой огромный широкий рот, а потом принялись с аппетитом завтракать сами. Мама поела очень быстро, почти не пережевывая еду. Она подбежала к печи и разлила по кружкам горячий отвар. Раздавался запах пихты и ягод смородины. Такое мама варила нечасто, но сегодня у Марка праздник.

Опустошив тарелки и кружки, они вслед за Тихи́м вышли на улицу. Уже два дня не было дождя, и запасы воды в бочках у дома кончались. Значит, сегодня нужно пойти до колодца. Тихой сполоснул лицо, тщательно потер его руками. Щетина от соприкосновения с сухой кожей его ладоней забавно шуршала. Потом умылась мама, а затем пришла очередь Марка.

Работа в поле — не самое интересное дело. Но и там Марк старался найти что-то увлекательное для себя. Порой из-под плуга, который тащила лошадь, в разные стороны отпрыгивали маленькие земляные лягушки. А если наловчиться, то можно даже поймать ящерицу. Главное ловить не за хвост: он всегда отваливается.

Но поле уже давно вспахано. Грубые земляные комки напоминали вспоротый живот скотины. Марк и его мать взялись за корзины с семенами и стали собирать плоды с длинных грядок, идущих до самого ельника. То же самое делали другие женщины и дети. Сначала работа кажется даже забавной: в лучах утреннего прохладного солнца копаться в слегка колючих листьях огурцов или дергать редиску не тяжело. Но руки быстро устают, затекает шея и ноют ноги, особенно колени. Марку всегда указывали на болезненную худобу, поэтому скоро мама отправила его отдыхать. Около поля стоял навес, где всегда находилась вода для питья и приятный тенек в жаркие дни.

Под навесом сидели ребята постарше: Яков, его подруга Николь, больше похожая на чумазого мальчишку, Заяц и самый старший — Первуша. Марк устало рухнул на сено поодаль от ребят. Они что-то бурно обсуждали, но резко притихли, когда Марк приблизился к ним. Он кожей чувствовал на себе их взгляды и от непонимания волновался: что им нужно? Марк слишком мал, чтобы с ним водились ребята постарше, и речь тут не столько о возрасте, сколько о его силах. Они не сеют пшеницу, а рубят дрова, следят за скотом, рыбачат; Николь и вовсе объезжает молодых лошадей. Марку еще расти и расти, прежде чем он найдет свое ремесло, которым будет умело владеть всю жизнь.

— Эй, Марк, — окликнул его Первуша, — дело есть к тебе.

— Он еще маленький! — Яков стукнул Первушу в плечо.

— Да, такое нельзя доверять, — подтвердил Заяц.

— Не маленький. А мелкий, — встряла в разговор Николь. — Я в его возрасте только так…

У них завязался такой жаркий спор, что Марк решил даже не прислушиваться к нему. Хотя любопытство все же взыграло: что такого запрещенного ему хотели предложить старшие ребята?

— Все, тихо! — Первуша развел руками. Зашуршало сено, он поближе двинулся к Марку, так близко, что тот почувствовал от него запах сырого мяса. Да, на Первуше рабочая рубаха, насквозь пропитанная грязью и свиной кровью. — Подзаработать хочешь? Есть выигрышное дельце, но ты — никому…

— Скажешь — голову открутим! — снова вмешался Яков. Его угрозам стоило верить. Яков — самый рослый ребенок среди всех детей придворного поселения.

— Мы знаем, дела у вас неважно идут, — продолжил Первуша, — видел сам, как отчим твой вместо работы квасит. Ты нам поможешь денег заработать, а мы их принесем как дарственную твоей матери лично в руки.

— Еще чего, — надулся Марк. — Обманете, зря только время потрачу…

— Клянусь именем Зморза и Азорки, — перебил его Первуша. — Тебе ничего делать не надо, просто составь компанию.

Марк начал кое-что понимать. Их четверо: мясник Первуша за главного, Яков с длинными руками, бегучий и выносливый Заяц и смелая Николь. Им не хватало пятого — кого угодно, лишь бы рядом постоял.

— Вы собираетесь за стену, — завороженным полушепотом произнес Марк.

Ребята переглядывались. Слухи ходили давно: некоторые смельчаки из придворной деревни или из крепостного города выбираются за стену. Там бродят обезумевшие упыри, некогда бывшие людьми. Застрявшие без присмотра Азорки между жизнью и смертью, они мучаются вечным голодом, поэтому нападают на все живое, что попадается им на пути. Среди них много бывших богачей, которые сбились в своих каретах с дороги или на которых напали дикие звери. Они звенят своими кольцами, браслетами, сверкают ожерельями, шелестят дорогой тканью — все это богатство не нужно им — ни живым, ни мертвым. Тех, кто рискует своей жизнью, чтобы обокрасть упырей, нельзя назвать ни мародерами, ни ворами. Их всегда пятеро, ни больше, ни меньше. Шестерых будет слишком слышно, а четверо потеряют рассудок через час-два после выхода за стену и тоже станут упырями. Внешний мир не милостив к одиноким путникам.

— Тебе делать ничего не надо, — повторил Первуша, — просто постой рядом. Можешь даже не смотреть. Мы сегодня вечером пойдем, как работа кончится. До рассвета вернемся. А к обеду мы товар сбудем в нужные руки и придем к тебе, расплатимся. Ну, идет?

Первуша протянул Марку широкую костистую ладонь. На ней тоже засохла свиная кровь. Николь, Заяц и Яков в ожидании уставились на Марка. Он осторожно принял рукопожатие — крепкое, горячее, по сравнению с его тонкой холодной ладонью.

— К северному ельнику приходи, — бросил напоследок Заяц, когда ребята собрались уходить. — Чаща густая, но до стены рукой подать.

— А перебираться через стену как? — прошептал Марк.

— Увидишь, — игриво хихикнула Николь.

Ребята ушли работать, и Марку уже тоже пора. Мама порой беспокойно поглядывала в его сторону. Напоследок он зачерпнул ковшом воду из бочки и напился. Впереди еще целый рабочий день, но это мало беспокоило мальчишку. Все его мысли заняты предстоящим путешествием.

Марк сдержал данное им слово и вечером отпросился у матери под предлогом прогулки с друзьями. Мама была только рада, что сын хоть немного отвлечется от тяжелого взрослого быта.

Северные елки утыкались макушками в самое закатное небо. Их стволы огромные, такие толстые, что обхватить руками их могло только несколько взрослых мужчин. Корни, как гигантские гадюки, вились среди густой травы, укрытые тяжелым мхом. Споткнуться легко, если не знать, где тропинка.

Марка встретила Николь. Девочка с длиннющими ногами, уперев руки в бока, свысока оглядела Марка.

— Пришел-таки? Молодец. Наши тебя ждут. Идем.

И они направились в лес. Идти тяжело, ведь ельник не любил гостей. Ноги то и дело спотыкались о корни, опутывались колючей травой, а в лицо лезли игольчатые ветки. Еще не совсем стемнело, но из-за богатства длинных елей остатки закатного солнца почти не попадали на эти секретные тропы. Хотя днем было бы гораздо хуже: полчища комаров могут заесть даже лося, не говоря уже о тощих детских телах.

Из-за деревьев мерцал теплый свет факелов. Николь шла быстро, Марку даже приходилось бежать трусцой, чтобы поспевать за ней. Когда же они встретились с остальными ребятами, он наконец перевел дух.

— Все в сборе, — сказал Первуша, осветив факелом свое лицо. — Если будем идти быстро, то через час окажемся у стены. Мы, конечно, отстающих подождем: деться нам некуда. Но раньше начнем — раньше закончим.

И они пошли. Шумные и ехидные ребята теперь в лесу совсем другие, как будто ночь и загадочные отблески огня сделали их взрослее. Шли в молчании цепочкой, Марк шагал предпоследним, а за ним — Заяц. Первой вышагивала Николь, с оленьей грацией перемахивая через корни и высокие кустарники, одетая в мужские шаровары и длинную серую рубаху. Да, они другие. Не молодые, смеющиеся, вульгарные, а резко повзрослевшие, серьезные, напряженные. Марку стало не по себе: чего ждать, если даже взрослые смелые ребята ведут себя так? Увидит ли он упырей?

Когда ноги уже гудели, а на лбу проступал холодный пот, они уперлись в стену. Николь прильнула к ней, как тонкая тень, и ловкими пальцами начала ощупывать камни. Марк запрокинул голову вверх, но так и не увидел вершину кладки. От чудовищной высоты ему стало не по себе и ледяные мурашки побежали по всему телу.

— Во, — выдохнула Николь, опустившись на колени. Прямо около стены завал мха и обломанных ветвей. Первуша достал из тканевой сумки, висевшей у него на плечах, толстые перчатки и стал разгребать эту кучу. Марк стоял рядом и пытался восстановить дыхание, опасаясь, что слишком выдает свое волнение. Но никто из его команды даже не обращал на него внимания.

Когда куча была расчищена, перед Марком открылся узкий подземный лаз. Ничего не говоря, Николь нырнула в него с ловкостью куницы или рыбы, выпрыгнувшей из проруби. Подождав некоторое время, грузно опустился Яков, а за ним и Первуша. По ту сторону стены не раздавалось ни звука.

— Твоя очередь, — кивнул на дыру Заяц.

Марк сел на колени и, задержав дыхание, полез в черную нору. Пахло землей. Ужасно узко даже для него, худощавого ребенка. Он полз, перебирая руками и ногами. Повсюду толщи холодной, зыбкой земли, и только сверху на него давила та самая гигантская каменная стена. Марк забыл, как дышать, от одной только мысли о том, какая глыба сейчас находится над ним, и как он близок стать раздавленной букашкой. Тоннель казался бесконечным, не раздавалось ни единого звука, не слышно было даже шелеста деревьев и пения ночных птиц. От этого бесконечного кошмара он стал задыхаться и быстрее ползти по тоннелю, но стены только сужались и сильнее давили на его тело.

— Руку! — в кромешной темноте он наткнулся на сухую перчатку прямо своим потным лбом. Это был голос Якова! Он вцепился в нее, как зверь в добычу, и огромная сила разом вытянула его из тоннеля.

— Ползаешь, как улитка, — следом вылез Заяц, стряхивающий с волос комки земли.

Марку не стыдно — его бледное лицо и осушенные губы выдавали пережитый им ужас. Молчаливый Первуша дал ему мешок воды, и Марк сделал робкий глоток. Капли протекли по сухому горлу, он едва не закашлялся.

Теперь время оглядеться. Хотя смотреть особо не на что: тот же непроглядный огромный лес. Видно только то, что освещали факелы, а дальше — густая темнота. Запрокинул голову, он не увидел окончания стены. Да, она высока, но теперь еще и сливалась с чернотой неба. Заяц достал из-под рубашки свисток в виде рыбы и, шагая мягко, но быстро, куда-то пропал.

— Не разбредаемся. Ждем, — скомандовал Первуша. Команда, конечно, относилась, в первую очередь, к Марку. По напряженным телам и серьезным лицам остальных ребят становилось ясно, что план действий они знают лучше, чем кто-либо другой.

Из сумки их командир достал предметы. Яков получил рыболовную сеть, Николь — шило. Марку Первуша протянул нож, но мальчишка в ужасе шагнул назад. Первуша не настаивал и оставил его у себя в руке.

Сколько они стояли в этой тишине? Нет ни неба, ни звезд, ни привычных звуков деревни — только ельник, лес, гигантские стволы деревьев и кривые силуэты еловых лап. И в этой тишине резкий, раздающийся эхом звук свистка оказался таким родным, но в то же время таким пугающим.

— Ведет, — одними губами пробормотал Первуша.

Марк уперся спиной в стену. Камень такой же ледяной, как земля в тоннеле. Николь, Яков и Первуша, как натянутые струны, готовые вырваться в любой миг. Они сосредоточенно смотрели в темноту. Среди деревьев плясал приближающийся огонек, раздавался звук беспорядочно ломающихся веток. Когда он приблизился, Марк понял, что бежит Заяц, а за ним гонится, нет, не зверь — человек! Неестественно вывернутые руки, неровный, но быстрый бег, шатающийся корпус и голова, болтающаяся из стороны в сторону, наводили ужас.

Все произошло быстро, и в темноте Марк едва ли успел различить, что конкретно случилось. Запыхавшийся Заяц уперся ладонями в стену и тяжело дышал. Яков набросил сети на преследователя, Первуша навалился на него всем телом. Темные, рыхлые туловища повалились на землю. Брыкаясь, человек хрипел и дергался, но мгновенно прекратил, как только к нему спустилась Николь. Когда с него сняли сеть, Марк наконец-то увидел преследователя.

Он был отдаленно похож на человека. Бледный мужчина, такой худой, что его круглая облысевшая голова едва держалась на шейных позвонках. Из полупрозрачной кожи на шее вытекала тонкая черная струйка крови — работа Николь и шила в ее руке. Из-под грязной рубашки торчали кости-руки, а одна из ног сломана в нескольких местах. Глаза с пожелтевшими белками давно мертвы. Лишь из открытого рта торчали белые здоровые зубы.

Первуша снял с его пальца кольцо, пошарил по карманам и достал пару медяков.

— Золотое хоть? — поинтересовался Заяц, наконец-то отдышавшись.

— Да где там, — сплюнул Первуша, — дерьмо железное со стеклянной вставкой.

— Ладно, тогда я еще заход.

И так же быстро Заяц скрылся в темноте. Яков, взяв мертвого упыря за ноги, оттащил куда-то близ стены в черноту.

— Ты как? — Первуша обернулся к Марку.

— Нормально, — он хотел пожать плечами в ответ, но его тело будто онемело. Он шагнул ближе к тоннелю, но сдерживался от побега, чтобы не подвести остальных ребят. Тело, лежавшее в отдалении, нагнетало страх своим грузным силуэтом. Казалось, что оно вот-вот вновь поднимется на ноги и понесется навстречу ребятам.

Раздалось два свистка. Треск веток раздался где-то неподалеку. Николь и Яков одновременно бросили обеспокоенные взгляды на Первушу, но тот уверенно кивнул. Или изобразил уверенность.

— Двоих ведет, — пояснил Первуша. — Не отходи далеко, держись за нами.

Заяц и впрямь бежал сразу от двух фигур. Они двигались быстро, но неестественно: руки болтались, кривые ноги ступали неровно, но все же шустро. Казалось, что сама темнота быстро расступалась перед их уродливыми, измученными телами.

Первуша всем телом навалился на огромного мужчину с большим животом и всадил ему нож в лоб. Николь и Яков опутали сетями девушку, которая едва ли не вцепилась тонкими кривыми пальцами в Зайца. Николь молниеносным точным движением проткнула ей шею. Крови хлынуло больше, чем в прошлый раз. Она брызнула и обильно пропитала землю. Марк почувствовал, как ему крутит живот. Отвернувшись к стене, он хотел отдышаться, но его стошнило водой. Желудок пуст. Заяц только хлопнул его по спине и склонился над телом тучного мужчины.

— Этот богатенький, — Первуша снимал кольца с пальцев, они застревали на рыхлой отекшей коже. — И ожерелье из золота. Целая цепь!

Яков вынул из кармана полный мешочек золотых монет.

— Да тут сотка!

— Потом поделим, — Первуша собирал все богатства в сумку. — Одежду не утащим, а вот пуговицы.

— И ботинки хороши! — подхватил Заяц.

— Не утащим, — отмахнулся Первуша. — Много не берем. А у той что?

Николь рассматривала тело девушки. Она одета в порванное платье из мешковины худая, почти прозрачная. Глаза небесно-голубого цвета хорошо различимы даже в темноте. Черные волосы, как водоросли, опутывали ее белое тело.

— На ней цепи, — Заяц поддел звонкие кольца на шее девушки. — Рабыня.

— Значит, это или торговец, или владелец, — подытожил Яков.

— Торговец. Много денег вез.

— Неподалеку, наверное, разбилась их кибитка, — задумчиво протянул Заяц, вглядываясь в темноту. — Должно быть, там и деньги есть.

— Забудь. И так наварились, — выпрямившись, Первуша тряхнул тяжелой сумкой. — Уходим.

— Я быстро, только гляну, — Заяц метнулся в темноту. Яков хотел схватить его, но парень, ловкий и шустрый, быстро исчез в темной пелене.

— Вот шило у него в одном месте, — выругался Первуша. — Надеюсь, не вляпается.

Марк осмелился чуть ближе подойти к телам, пока Яков их не утащил. Работорговец — рыхлый мужчиной с огромным мягким животом. Кожа на его руках, шее, щеках уродливо провисала, на ней виднелись темные пятна. Одежда похожа на ту, что носили при дворце: ярко-розовая, мягкая. В солнечном свете она бы переливалась, как чистая вода. А вот девушка совсем другая. На вид ей было лет пятнадцать, худая и белая, но не мертвенно-бледная, как предыдущий мужчина. На тоненькой шее и запястьях болтались железные кольца цепей, которые она, наверное, едва могла носить. Черные волосы и точеные черты лица отчего-то напомнили Марку о его подруге Маре. Он отвел взгляд, потому что живот снова начало неприятно крутить. Мальчик и не замечал, как по его лбу, щекам и шее густыми потоками льется холодный пот.

Как только Яков взялся за ноги девушки, чтобы оттащить ее в сторону, раздался свист. Не один, не два — а целая вереница оглушительных свистков. Марк посмотрел на лицо Первуши, и в его глазах промелькнула паника.

— Заяц, Зморз его возьми! — Яков схватился за волосы. — Сколько их там, сколько?!

— Не сосчитал, — на выходе ответил Первуша. — Отряд. Он пытается его увести в сторону, заплутать.

— Как бы сам не запутался, — Яков, как волк в клетке, ходил туда-сюда и отчаянно кусал губы. — Где же он? Почему не свистит?

— Не хочет привлекать внимание, — Николь положила ладонь на плечо Якова, но парень резким движением скинул ее. — Яков, он придет. Вот-вот.

Лес вокруг медленно начинал гудеть. Марк осознал, что это не что иное, как топот многочисленных ног. Первуша схватил его за плечи и тряхнул.

— Внимательно слушай! Идем в обратном порядке. Первый в лаз — Заяц. Потом ты. И не вздумай нарушать последовательность! За ним ныряешь только через три секунды, ты понял? Иначе застрянем. Ты все понял?

Марк кивнул. Безмолвный, тихий топот становился все ближе и ближе. Казалось, земля под ногами начинала гудеть. Черная еловая тишина давила на голову и грудь, заставляя дыхание остановиться. Марк попытался сделать робкий шаг назад, к лазу, но взгляд Первуши, стоящего по левую руку от него, остановил мальчика. Да, Марк понял. Он лезет вторым.

Совсем близко раздался короткий обрывистый свисток. Ни фонаря, ни крика. Из леса вывалился Заяц, стряхивая с нескрываемым ужасом и омерзением руки, цепляющиеся за его плечи и тело. Он беззвучно задыхался от накатившей усталости, его ноги тряслись, но он бежал, бежал к заветному лазу.

За Зайцем быстро и безмолвно выкатились бродячие тела. Пустые серые лица со впалыми щеками окаймлены гнутыми металлическими шлемами, а на телах болтались подобия легких дубленых доспехов. Упыри молчаливо тянули вперед руки и разевали рты с белоснежными ровными зубами. За ними шли люди в цепях. Тощие, но все еще твердо стоящие на ногах, с темными глазницами, опухшими животами, они хотели есть, и знали, где их ждет еда. Упыри тянулись и тянулись из темноты, будто они не просто находились там — будто ельник порождал их и выплевывал один за другим.

Первуша и Яков ринулись, чтобы дать бой, но упыри не прекращали появляться. Двое, трое, пятеро — десять? Легко сбиться со счета. Лес под их мертвыми ногами не шелестел — он гудел и кричал, треск веток и шорох листвы не прекращался ни на секунду. Марк видел округленные от ужаса глаза Зайца, который, заплетаясь, со всех ног бежал к подземному лазу.

— Не успеем! — крикнула Николь. — Надо отбиться, хоть немного!

Заяц близко. Но ужас, который охватил Марка, который заставил его тело дрожать от макушки и до самых пяток, оказался сильнее всех приказов. Марк нырнул в лаз прямо перед носом Зайца, и казалось, что весь тоннель вибрирует ни то от его дрожи, ни то от топота многочисленных мертвых ног.

— Побери его лыхонь¹! Пацан залез первый! — на последнем издыхании крикнул Заяц, замерев у самого входа в тоннель.

— Отбивайся, отбивайся! — кричала Николь. И это было последнее, что слышал Марк. Он полз изо всех сил, толщи земли уже не пугали его так, как черное пространство за пределами стены. Как змея, как подземный червь он извивался и полз вперед. Лаз уже не казался таким длинным — он вынырнул, как рыба из ледяной лунки, и со всех ног помчался прямо по лесу. Он бежал и бежал, несся наугад; ветки ударяли его по лицу, кусты шиповника цеплялись за ноги, корни вылезали прямо перед ступнями. Запинаясь, падая, Марк несся, вовсе не замечая, как его телу не хватает воздуха, как он задыхается, как медленно темнеет в глазах.

Споткнувшись на очередном корне, он упал лицом вниз, глубоко вдохнул, и в груди заболело. Обхватив руками живот, Марк понял, что уже не может вдыхать, поэтому перевернулся на спину и из последних сил зарыдал. Горячие слезы будто закипали на его красном лице, но тут же остужались в промёрзшей земле ельника. Плотно закрыв рот руками, Марк зарыдал беззвучно, боясь, что его услышат те самые за стеной.

Небо, усыпанное звёздами, напомнило мальчику, что он уже не в ельнике. А где-то далеко впереди раздался обеспокоенный лай сторожевого пса. Когда слезы кончились и наконец-то дышалось без боли, Марк поднялся на ноги и тщательно отряхнул одежду. Он выбежал ровно на том же месте, где они встретились. Где должны были стоять Первуша, Заяц, Яков и Николь. Но мальчик даже не обернулся на ельник, потому что и без того ощущал тяжелое дыхание мрачного леса. Он побрел домой. Марк знал: даже если он зайдет очень тихо, мама не будет спать. Нужно сделать счастливый вид и сказать, что он очень устал после прогулки.

Когда он скрипнул дверью и робко прополз в дом, в нос ударил резкий запах браги. Уставшая мама сидела за обеденным столом и только молча кивнула Марку, чтобы он вел себя тихо и быстро ложился спать. Даже не умываясь, Марк сбросил с себя одежду и шмыгнул под одеяло. Он долго не мог уснуть, а проснулся раньше обычного — от громкого хриплого кашля, смешанного с бульканьем. Тихоя тошнило. Марк сильнее натянул на себя одеяло, слушая, как мама суетится, бегая по кухне и по их комнате, как она вытирает пол и ласково разговаривает с мужчиной.

Спать он не мог. Закрывая глаза, мальчик видел их, мертвых, кривых, быстрых и шатающихся. Они лезли к нему из темноты, хватали его руки и ноги, пытались обглодать ему лицо. Голодные, чудовищные, но все еще люди.

Марку нужен план. Он думал об этом, поедая пшеничную кашу. Тихой похмелялся и ел свежую нарезанную редьку, ему не было дела до их обычного завтрака, поэтому есть можно медленней. Так каков план?

«Если буду весь день работать в поле, то меня не подзовут надолго. Далеко я с ними не пойду, поэтому днем меня не побьют. А вечером… помогу маме со стиркой и посудой. Сходим на речку. При маме не побьют. А завтра… буду так делать, пока не забудется. Да, да…».

Когда они выходили из дома, на плечо Марка опустилась тяжелая горячая рука отчима.

— Идешь сегодня со мной в кузницу.

— Милый, он еще мал, — вступилась за мальчика мама. Но Тихой раздраженно отмахнулся и даже ничего не сказал в ответ.

Кузница — горячее место. В придворной работать тяжелее, чем на общей, городской. Сюда поставляли лучшую руду, а работа должна быть искусной и прочной. В кузнице, где работал Тихой, ковались и отливались особые предметы для дворца: картинные рамы, узорчатые тяжелые бокалы для вин, особенно острые, искусные кинжалы со вставками драгоценных камней. Как бы то ни было, Тихой, несмотря на любовь к браге и вечно недовольное состояние, лучший кузнец. Как и двое остальных мужчин, которые работали там же.

Оба они в преклонных летах. Имя старика с длинной седой бородой никто, наверное, уже не помнил, потому что все его звали Ганор — в честь бога кузнецов. Ганор, единственный мужик во всей деревне, неизменно носил очелье с металлическими височными кольцами. Его помощник тоже уже стар. Улыбчивый смуглый мужчина по имени Дан широко развел руки и радостно похлопал Марка по спине. Мальчик покачнулся.

— Ну вот, мальчишку привел. Лишние руки не помешают, — Дан улыбался и жестом приглашал Марка скорее войти.

— Привел мальчишку, а сделать надо мужика.

— Это вопрос времени, — сипло ответил тот, кого называли Ганор, — у нас дело честное, тяжелое. Если поставит себе цель, то рука будет крепкой.

Марк не успел взяться за обучение, не успел даже поразмыслить о грядущих делах, как у кузницы появился Первуша. Держа руки в карманах, он вежливо кивнул мужчинам и посмотрел на Марка. Ледяной пот пробежал по спине мальчишки, ведь одного взгляда на помятого, побитого и исцарапанного Первушу достаточно, чтобы понять: дело — дрянь.

— Дед, мне на пару слов Марка, — спокойный голос Первуши не звучал угрожающе, но страх не отступал.

— Не у меня спрашивай, — усмехнулся в усы Ганор. — Отчим, пустишь парня?

Тихой равнодушно кивнул. Марк до последнего надеялся, что отчим проявит строптивый нрав и запретит ему даже отлучаться, но именно в этот момент Тихой похмельно равнодушен.

Они с Первушей зашли за угол кузницы, туда, где пролегал забор с конюшнями. Место укромное, и Марк приготовился, что его будут бить. Скорее всего, незаметно, каким-нибудь камнем, обернутым в тряпье. Зажмурившись, Марк вжался спиной в забор, но удара не последовало. Первуша с равнодушным видом стоял напротив него, протягивая небольшой мешочек в одной руке, а другую продолжал держать в кармане. Марк озадаченно посмотрел ему в глаза, но парень показался странным, каким-то отрешенным.

— Твоя доля. Бери.

Неуверенно приоткрыв мешок, Марк обнаружил внутри горсть медных монет. Это дневной заработок, и в голове мальчика мгновенно появились светлые образы мамы, которая хвалит его, выводит за пределы придворной деревни, на общий рынок, где они покупают свежее мясо, новую посуду и, может быть, даже ткань на новое мамино платье…

— Знаю, мы обещали больше, — шепотом произнес Первуша, слегка наклонившись к мальчику. — Но это все, что я могу дать. Яков вообще был против того, чтобы тебя брать в долю. Ну после того, как ты…

— Знаю, — Марк виновато затряс головой, — Мне стыдно. Я сбежал. Я и этого не заслужил.

— Я не злюсь на тебя. Моя вина, не надо было тебя брать на такое дело. Первый раз и все такое. Поэтому и последствия мне расхлебывать.

— Кто-то пострадал? — Марк поднял зеленые глаза на Первушу; взгляд парня говорил сам за себя.

— Якову на глаза не попадайся неделю-другую: убьет. Заяц-то погиб. Загрызли.

Примечания

1

Фольклор: обозначение голодного мистического существа, которое охотится на людей в поле