Жестокие игры II

Ульяна Громова (2024)

Я крупно накосячил, когда поставил во главу угла личное, а не профессиональный долг. И теперь расплачиваюсь за это ночными кошмарами и выматывающим страхом за невесту. Люблю ее так, что забываю дышать, она для меня — весь мой мир, моя душа. «Красивая девочка. Молоденькая, нежная, горячая, влюбленная… Живая…» Только вот Игрок на свободе, а его личность — incognitus. И Игра еще не окончена. Продолжение следует… Иногда, докопавшись до правды, хочется закопать ее обратно.

Глава 4. Секс-драйв

— Заколдуйте меня и скажите уроду в моей башке,

чтобы он пошел на хер.

Казалось, сел не за руль, а овладел легкоступом³ — смял пространство и время, незаметно оказавшись на загородной трассе… и ни черта не помнил, что было до этой минуты.

–…вот про этот магазинчик я говорила! — воскликнула Маришка, ткнув палец в боковое стекло.

И я дал по тормозам от неожиданности, отпустил их и скатился на обочину, чувствуя, как колобродит в груди сердце и затряслись руки. Сжал руль до хруста в пальцах, сглотнул липкий ужас — как Егор выключил меня и вернул обратно вот так… незаметно?

— Виталь, ты чего? — положила ладошку мне на плечо Маришка.

Мне стоило всей выдержки повернуться к ней как ни в чем не бывало:

— Зайдем посмотрим? — предложил нейтральное, что пришло в голову первым.

Марина с готовностью выскочила из машины, а я запоздало понял, что не могу оставить бэху — с транзитным номером она идеальный вариант для угонщиков. Так и остался сидеть за рулем.

— Ты идешь? — заглянула моя нетерпеливая.

— Иди сама сходи, я вспомнил… мне по работе надо… позвонить… Купи там что-нибудь, что там… в кино взять решила, — кажется, я нес бред.

— Мы же уже купили клубнику, — перевела она растерянный взгляд на заднее сиденье.

Я обернулся, чувствуя, как потеют ладони и по спине ползет ледяная змея. В коробке и правда стояло литровое ведерко клубники. Отборной, спелой… ароматной. Как можно было не почувствовать ее запах, когда им вся машина пропиталась?! Где, черт побери, в последние дни августа можно купить ее?!

Что происходит?!

Что происходит со мной?!

— А попить? — ляпнул невразумительно.

— Сейчас, что ли? — снова удивилась Маришка.

А мне уже хотелось орать, биться башкой о руль.

— Не помешало бы…

— Ну ладно, куплю Пепси.

— Лучше минералки, — вырвалось само собой…

…и мне стало по-настоящему страшно.

Я не чувствовал никого, не ощущал двойственности и эха мыслей двойника, но он…

…он говорил моим голосом.

Маришка вошла в пригородный магазинчик с пафосной для него вывеской «Универмаг». Я проводил ее взглядом, инспектируя свои ощущения, и не находил двойника ни в теле, ни в голове. Но был уверен, что он понимает, что я ищу его, и он сейчас здесь.

— Как ты это делаешь? — спросил мысленно.

— Точно так же, как и ты, — получил ответ так, будто давал его сам.

Я, кажется, сходил с ума. Если док, добиваясь слияния двух моих личностей, имел в виду вот это, то я предпочту оставить все как есть.

Как было.

— Я не враг, — получил на это ответ.

— А кто же ты? — фыркнул я враждебно и вслух.

— Союзник, — ответил мой рот.

— Союзники не выключают в опасных ситуациях — это безусловное правило, — возразил я.

Мы никогда с Егором не обговаривали это, но на скорости посреди дороги перехватывать тело — запрет, и это не требовало обсуждения.

Только я уже не был уверен, что это — Егор. Я отлично знал его голос и манеры, всегда его чувствовал, а этот новый Егор — будто я сам… спятивший.

…и на меня смотрел с наглой ухмылкой… я сам:

— А то что? — резанул слух собственный веселый голос…

Руки не тряслись, когда потянулись за пачкой сигарет, сунули одну в губы, подкурили и легли на руль… потому что это делал не я.

Мне дали прикурить. В прямом и переносном виде. Это все — демонстрация силы.

И ответ на замечание я получил безжалостный, циничный и беспринципный взгляд в зеркало заднего вида. А когда в машину вернулась Маришка… я не смог ей ничего ответить.

— Там не было «Боржоми», но вот эта вроде бы ничего, — сообщила моя девочка.

Не я наклонился, чмокнул ее в щеку и подмигнул:

— Ну что, зефирка, проверим одну мою теорию?

Собственный веселый голос заставил меня внутренне содрогнуться. Мой оживший ночной кошмар завел машину и тронул ее с места, глотая воду из бутылки, которую держала моя невеста. Она улыбалась, а я провел языком по ее пальцам, на которые пролил воду.

— И что же это за теория? — кокетливо ластилась к моей руке у себя между ног моя девочка, уже догадываясь, что ее ждет.

А я не мог произнести ни звука, тоже понимая это со всем отчаянием.

— Думаю, эта дорога приведет нас если не на берег речушки, то в укромный уголок точно, — заигрывал не я.

А я все чувствовал. Ее нежную между ног кожу и шершавое прикосновение кружева трусиков, ее тепло, руль под другой ладонью, вкус дыма «Капитана Блэка» во рту… и возбуждение, распиравшее штаны от предвкушения — так чувствовал, будто сам трогал и курил. Но это делал не я. Я лишь чувствовал, но на тело не влиял.

Это страшное ощущение беспомощности сплелось с ошеломлением от того, насколько легко Егор сделал это. Но как?! Меня охватила паника — я терял себя.

Наблюдал, как проселочная дорога скатывается прямо к воде. Минута — и авто скрыто от посторонних глаз на диком пляже, руль заблокирован, сиденье отодвинуто назад. А мой рот произносит:

— Иди ко мне…

Маришка скинула туфли и забралась на колени, ее глазищи распахнулись, а зрачки расширились от возбуждения. Она чувствовала себя любимой и желанной, ее щеки пылали, а вот-вот запылает в этих — моих? — руках и она сама.

Я тоже пылал. Горел. А аду. В груди словно раскаленные угли — невыносимо больно от ревности… к самому себе? Ощущал, как расстегиваю пуговицы на ее рубашке, молнию на короткой джинсовой юбке, снимаю с нее эту бесполезную сейчас одежду. Маришка мне доверяла, а я…

…словно сам отдавал ее чудовищу, насильнику, раздевал и вручал ему ее обнаженное любимое тело.

— Не смей! Не трогай ее! — срывал голос беззвучно и…

…ласкал языком ее твердые соски и нежные, как пенка на молочном коктейле, ареолы. Как будто в первый раз пробовал ее, исследовал губами, будоражил кожу зубами до мурашек и любовался тем, какая она отзывчивая, пылкая, любимая… моя!

Марина стонала и прижимала к своей груди голову, в которой я бился к ней, но проигрывал битву. Я ненавидел себя и сходил с ума. Задирал ее стройные лодыжки на плечи и подхватывал под попку, чтобы впиться губами в мокрую плоть и лизать ее, лизать, наслаждаясь, кайфуя, дыша ее возбуждением и баюкая слух ее стонами… стремясь ее оттолкнуть, вышвырнуть из машины и самому себе врезать со всей своей яростью.

Марина содрогалась под моим немым языком, я пил ее, накрыв нежную плоть ртом и лаская языком пульсирующую, сочившуюся оргазмом дырочку… и освобождал стиснутый брюками член, чтоб опустить эту мокрую дырочку прямо на него… плотно, жадно, до рыка, порвавшего грудь изнутри.

Я вопил, чтобы он не смел! Я сдыхал от ужаса и ревности, крушил собственный разум, но пробиться к ней не мог. Мой член трахал мою невесту, мою девочку, мою Маришку, мою любимую, и она отдавалась с готовностью, заводилась от губ на ее груди и шее, отвечала на поцелуй, целовала сама мои губы, не понимая, что я сейчас чувствую, что умираю от ее любви и от своей любви к ней… потому что сейчас она меня убивала…

Я безумно хотел и отторгал ее, ненавидел, ревновал. Я ею наслаждался, сходил с ума от ее тела и ощущений, подаренных им, и бесновался от насилия над ней и собой.

Наши тела сплелись, бились навстречу друг другу, а меня разламывало от противоречивых ощущений. Это был кошмар наяву.

— Прекрати! Ублюдок! Отпусти ее! — орал, вжимая ее бедра в себя и чувствуя, как прокатывается предвестие наслаждения по члену.

— А то что? — резанул внутренний слух собственный веселый голос…

…и я застонал, стискивая в руках Маришку, запрокинувшую голову, дрожавшую всем телом от нового оргазма, слившегося с моим.

Он был горьким и сладким, чужим и моим собственным…

— Я люблю тебя… — шептала моя невеста, обнимая мое лицо, целуя мои губы…

…и я вдруг понял, что… свободен.

Теперь я владел руками и голосом. Только сказать ничего не мог. Член еще пульсировал в ней, но ощущения его были словно чужими. Я был дезориентирован и растерян… напуган. Дышал с трудом, голова кружилась.

— Это было так круто, — шептала Маришка, — еще никогда мне так хорошо не было… — прозвучало восхищенно… добивая меня, размазывая, кроша выдержку и полосуя нервы.

Я зажмурился, меня колотило всего. Я безмерно любил ее, а сейчас еще и ненавидел… не мог простить измены… с самим с собой.

Ад не отпускал. Когда он исчез, стало только хуже. И я не знал, как справиться с собой. С тем, что чувствовал. Меня подломило. Я онемел и обессилел. Меня оглушило.

Как мне это пережить?..

Я не знал…

Она целовала меня, а я закрывал глаза, еле нашел сил, чтобы прохрипеть обожженными ее лаской губами:

— Пора ехать назад…

Она послушно, тяжело, как объевшаяся кошка, перебралась на свое сиденье и начала одеваться, а я смотрел на это и еле сдерживался, чтобы не взорваться, не схватить ее за шею и не спросить: «Разве ты не видела, что это был не я?! Как ты могла?!».

Выскочил из машины, задыхаясь в плену запаха чужой похоти и своих эмоций.

И будто что-то прожгли угли в груди, всхлипнуло, прокатилось тяжелым горьким комом, и… слезы брызнули из глаз — злые, тяжелые, обжигающие. Я утирал их, не понимая, как остановить, прикусил край ладони, чтобы не завыть, как дурная баба, только внутри все горело и бурлило адской лавой, взбивая и смешивая в кошмарный коктейль мои эмоции и ощущения, и лавину это было не удержать. Я заорал в голос:

— А-а-а-а-а! — пугая птиц своим отчаянием. — А-а-а-а… — перешло в стон.

Я согнулся, как от удара под дых…

Хлопнула дверца машины — вышла Марина. Я выпрямился, проглатывая сгусток соли и соплей. Она подошла ко мне и застыла испуганная.

— Виталя… что случилось? — побледнела, съежилась вся…

…и напомнила ту маленькую девочку.

Я не мог на нее такую сердиться. Дернул к себе в руки, вжал в себя всю до последней клеточки нежного тела и покрыл ее поцелуями: волосы, лоб, щеки, глаза, тут же налившиеся влагой от непонимания, ее рот и щеки…

— Это я от… счастья, — соврал впервые в жизни и содрогнулся от понимания, что этот раз — не последний.

И я не только о лжи сейчас подумал.

Слезы рвали глотку, разбитое ревностью сердце скребло ребра острыми краями своих осколков, и в каждом я видел наглую ухмыляющуюся рожу… свою…

— Прости меня, Мариш… — прогонял воплотившийся перед внутренним взором кошмар, — я люблю тебя… слышишь… очень люблю… мы справимся, — пугал ее и боялся сам, что… нет, мы не справимся.

Я не справлюсь.

А ей не надо знать. Она ни в чем не виновата. Потому что он — это тоже я.

Но как убедить в этом себя?

Марина

— Виталь… — жалобно протянула я, кутаясь в его халат и поджимая пальцы на ногах. — Что происходит, а?

Он сегодня словно смерть свою увидел… от пыток.

— Все хорошо, Мариш, — повернулся, отрываясь от молчаливого созерцания двора с балкона, повернулся и протянул мне руку.

Я с порожка сразу встала на его босые ноги, обняла крепко, обхватив крепкий торс, а он запутал пятерню в моих волосах, пропустил их между пальцев и губами ткнулся мне в лоб.

— О чем ты думаешь?

Уже два часа, глотая дым второй пачки сигарет и молча.

— О нас, — ответил тихо и за волосы голову мою потянул. Я откинула ее, встретила взгляд в глаза. Он помолчал, потом спросил: — Почему ты учишься на факультете бизнеса, а не в художественном институте? Или не на факультете истории?

У меня брови полезли на лоб — никак не ждала подобных вопросов, не в этой атмосфере, когда чувствовала себя в чем-то виноватой, искала причины, но не находила, а когда спрашивала его, то получала прилив нежности и слов о любви, которую и так ощущала. Странное противоречивое чувство — без вины виноватая. Виталя смотрел то как-то отчаянно и дико, то завораживал таким теплом, что я как масло под лампой таяла от этого его взгляда.

Он любит меня. Так любит, как я даже не мечтала. Я и представить не могла мощь его чувств.

Но что-то произошло.

И первой мыслью было, что вернулся Егор. Его давно не было, и мы оба уже привыкли быть вдвоем. Но даже если Виталя почувствовал своего двойника снова…

Нет, это не то. Виталю что-то сильно тревожило. Он то бледнел и выглядел растерянным, то его лицо шло красными пятнами, а скулы напрягались и ходили ходуном. Что-то раздирало моего парня на части, и это не вопрос, почему я учусь на факультете бизнеса.

— Просто образование должно быть серьезным, а потом можно заниматься тем, чем хочется… — замолчала, наблюдая, как изменяется выражение лица Витали.

— Чьи это слова? — нахмурился задумчиво.

— Мамы с папой, — теперь, когда меня держал в руках без минуты муж, состоявшийся профессионал и мужчина, который меня трахает, это прозвучало нелепо.

— А ты сама? — чуть склонил голову набок, серьезно всматриваясь в мое лицо. — Тебе нравится?

Я подумала о том, что мне больше нравится работать, чем учиться. Тем более моя зарплата оказалась совсем не те тридцать тысяч, что были заявлены на собеседовании, а со всеми премиями и надбавками выходило до сорока пяти. И Виталя как будто и не задумывался над тем, что у меня есть эти деньги. Они копились на зарплатной карте, потому что у меня была еще одна — которую он мне дал.

Но да, по большому счету, это действительно хорошее образование, но…

В ответ на вопрос Витали я пожала плечами. Он снова прижал мою голову к своему плечу и вздохнул.

— Знаешь, Марин, о чем я думаю… — ответ ему был не нужен, я просто ждала, что он скажет дальше. — У меня опасная работа, много врагов… Я боюсь за тебя.

— А мне с тобой ничего не страшно, — заверила его, и это было правдой.

Я знала, что где-то на свободе гуляет Олег Тарасов, но этот неприятный пижон не казался мне таким уж опасным и неуловимым. Виталя его точно найдет.

— У нас до кино еще есть время, чем хочешь заняться? — неожиданно сменил тему.

— Сексом, — потерлась бедрами о его. Сексом мы занимались много и часто. Мне это нравилось. — Я что-то уже жалею, что так опрометчиво распорядилась тем вибратором, — призналась, о чем думала последнее время, и уткнулась жениху в грудь лбом, пряча зардевшееся лицо.

— Да я тебя совсем испортил! — глухо и хрипло рассмеялся Виталя. — И что бы ты с ним делала, моя шалунья? — поднял за подбородок мое лицо.

— Шалила бы, пока ты гоняешься за преступниками, и посылала тебе видео, — хихикнула.

Его глаза загорелись:

— Обещаешь? — лукаво улыбался.

О-о, я знала этот обворожительный оскал с ямочками-скобочками на щеках! У Витали, кажется, даже настроение исправилось… а между ног напряглось.

Я тоже заулыбалась, потому что сразу будто светло стало от того, как загорелись его глаза. Тряхнула с готовностью головой, но под его пристальным хищным взглядом — словно он спрашивал, как далеко я могу зайти, — у меня щеки просто воспламенились. Я закрыла лицо руками и охнула. А Виталя на это засмеялся тихо, подхватил меня на руки, заставив закинуть ноги ему на талию, и унес на диван. Усадил на него, коснулся кончиком носа моего и весело приказал:

— Сиди тут, я сейчас приду!

***

Смешная такая. Любимая. Моя.

Черт его знает, почему, но сейчас я улыбался, как придурок. Загонялся последние два часа, едва доку не сдался на опыты — сто раз доставал телефон вызвать его медбратков и сто раз откладывал это, сканируя свои ощущения вдоль и поперек.

Теперь все, что случилось в машине, казалось каким-то нереальным кошмаром, самым настоящим бредом. Ну ведь это же я трахнул в машине свою невесту? Я же все чувствовал. Раньше ведь, когда Егор трахал ту же Верхову, я этого не ощущал. Все понимал, но ничего не чувствовал.

Может быть, это такой период интеграции личности Егора в мою? И все это пройдет со временем? У него даже голос теперь мой.

Убеждал себя… неубедительно. Потому что оставалось много такого, что мешало верить самому себе. Но когда открыл холодильник и достал ведерко с клубникой, шампанское и скоренько настрогал сыра, копченый окорок и насыпал в плошку пару горстей ореховой смеси, решил, что достаточно дал себе слабины, пора просто быть собой.

Как в этом много смысла для меня…

Покидав все на поднос, докинул пиалку с медом и шоколадную пасту и вернулся в комнату.

— В общем, план такой, — ухмыльнулся предвкушающе, поставив на пол поднос, — сейчас мы включим порнушку и будем есть, пить и грязно трахаться… Наверное, до утра.

— А кино? — захлопала глазенками Маришка, но протеста в них я не увидел.

А вот любопытство и азарт — да! Моя девочка!

— Будет тебе кино, — усмехнулся я, — и член в шоколаде, и писька в мёде…

***

— Зачем?! Нет! Виталя! Нет! — мотала Маришка головой, испуганно пятясь от нашей новой «БМВ» седьмой модели.

Я поставил ее на учет, воспользовавшись блатом, чтобы не терять полдня, по пути домой купил дымчатые чехлы, вонючку и кучу всего, что обычно катал в машине: пару пледов и подушку, блок сигарет и пачку презервативов — эти взял по привычке и чертыхнулся, потому что Маришка поставила укол, чтобы не заморачиваться противозачаточными пилюлями и этими вот резинками. Детей мы решили отложить на пару лет — ей надо учиться, а мне разобраться с гостем в моей голове. Десяток шоколадок, рулон тряпок, автохимия и еще воз и маленькая тележка всего, что нужно, если вдруг придется сорваться в дальнюю поездку.

Мне было приятно покупать все это и думать о своей девочке, предугадывать, что может ей понадобиться. Мне нравилось делать ей приятные сюрпризы каждый день: какую-нибудь мелочь вроде пирожного или пачки особенных карандашей — я и понятия раньше не имел, что бывают акварельные, которые можно размочить, как краски, или неоновые, а стержнями с металликом полвечера однажды сам раскрашивал купленную для Маришки толстенную раскраску-антистресс по мотивам миров Лавкрафта.

Но я не лукавил, когда говорил ей на балконе, что боюсь за нее. Она у меня слишком молодая, слишком уязвимая, слишком беззащитная и слишком зависимая от меня. Домашняя любимая девочка мамы и папы, хоть и вполне самостоятельная уже — с содроганием вспоминал ее работу в сауне, — но все равно доверчивая. Я забрал ее от родителей, увел за руку, сделал своей невестой. И, черт возьми, этот статус ей шел больше, чем жена. Как-то нежнее и больше подходило к ее натуре: мягкая — хоть и с острыми зубками и коготками; добрая — хотя умела злиться и шипеть, как кошечка; отзывчивая и уступчивая. Вообще не приспособленная к окружающему миру. Может быть, я преувеличивал, но так я чувствовал. И очень хотел уберечь ее от всех мерзопакостей, что могли обрушиться на наши головы.

Хотелось нацепить на нее какую-то броню, и я не придумал ничего лучше, как записать ее в автошколу и научить стрелять.

— Да, Марина, — рубанул ее возражения, взял за руку, подвел к передней двери и подтолкнул на сиденье. — Я оставлю тебя у Оксанки, пока вы там обсуждаете свои свадебные тайны, а когда заберу тебя, поедем на автополигон учиться водить.

Она захныкала, как ребенок:

— Ну, Виталь, посмотри на этого монстра и на меня! Я же не справлюсь с ним!

— Со мной же справляешься, — ухмыльнулся я, застегивая на ней ремень безопасности.

— Очень смешно, — надула губы, которые я тут же и чмокнул.

— Не капризничай, лучше посмотри в бардачке, что там есть для тебя, — улыбнулся ей обезоруживающе.

Глазищи Маришки заблестели, она сразу нажала кнопку, и когда ящик открылся, наклонилась и сунула туда руку. Вытащила куколку в прозрачной упаковке с прической и в одежде викторианском стиле — все как моя девочка любит. Эта коллекционная игрушка из ограниченной серии, я смог найти ее только на интернет-барахолке. Теперь у Маришки была полная коллекция, жемчужиной которой считается вот эта восьмисантиметровая светская дама в черном. По мне — пф! А Маринка завизжала от восторга и расцеловала меня.

В груди нахохлилась гордость от того, что я смог сделать ее чуточку счастливей.

Всю дорогу до мамы-Сан она без умолку щебетала о том, что каждая модель в коллекции имеет реальный прототип — я, каюсь, не очень слушал.

Мысли укатились во вчерашний день. И хотя сегодня все произошедшее казалось продолжением кошмара, дока я решил навестить.

***

— Не могу сказать, что рад вас видеть, молодой человек, — покачал он головой и сложил руки, как на школьник на парте, когда я вошел к нему в кабинет. — Но семейная жизнь вам определенно пошла на пользу: вы хотя бы прекратили наносить мне визиты по ночам и втягивать в свои криминальные авантюры.

— Не жалуйтесь, док, — усмехнулся я, — вряд ли у какого-то еще психотерапевта в нашей стране столь разнообразная и насыщенная жизнь.

— С этим невозможно не согласиться, — усмехнулся Вадим Юрьевич. — И я уже предвижу, что раз вы появились, то либо вас беспокоит Егор, либо в городе снова объявился маньяк, на которого вы охотитесь.

— Маньяк все тот же. — Я сел на стул, протянул руку к маятнику, поставил его перед собой и красноречиво посмотрел на дока: — Заколдуйте меня и скажите уроду в моей башке, чтобы он пошел на хер.

Примечания

3

Легкоступ — из русских народных сказок.