P.S. I Hate You

Уинтер Реншоу, 2018

От автора бестселлеров «Wall Street Journal» и Amazon.com. Дорогой Исайя! Восемь месяцев назад ты был всего лишь солдатом, которого вот-вот должны были отправить в зону боевых действий. А я была всего лишь официанткой, которая тайком принесла тебе бесплатный блинчик и надеялась, что ты не заметишь мой взгляд, слишком долго задержавшийся на тебе. Но ты заметил. Прежде чем ты уехал, мы провели вместе неделю, изменившую все. А на восьмой день, буквально в последнюю минуту, попрощались и обменялись адресами. Я сохранила каждое письмо, которое ты прислал мне. Но несколько месяцев назад ты перестал отвечать, а вчера тебе хватило наглости прийти в наше кафе и вести себя так, словно ты никогда в жизни меня не видел. Подумать только… я почти полюбила тебя и твою прекрасную сложную душу. Почти. В чем бы ни заключалась причина твоего поведения, я надеюсь, она достаточно весомая. Марица-официантка P.S. Я тебя ненавижу, и на этот раз… я серьезно.

Оглавление

Из серии: Freedom. Чувственная проза Уинтер Реншоу

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги P.S. I Hate You предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава 1. Марица

— Добро пожаловать в «Брентвудский блинчик и кофе». Я — Марица, ваша официантка, — приветствую я своего миллионного утреннего посетителя одной и той же заученной речью. Этот черноволосый красавчик с медовыми глазами ждал столика у окна дольше семидесяти минут, хотя, полагаю, по меркам Лос-Анджелеса, это все равно что один миг.

Он не утруждается даже взглянуть на меня.

— Вы сегодня один? — спрашиваю я, бросая взгляд на пустой стул напротив него. Утренний наплыв посетителей уже идет на спад, и, к счастью для красавчика, сейчас у меня на обслуживании еще только один столик помимо того, за которым он сидит.

Он ничего не отвечает, но, быть может, он меня просто не услышал?

— Кофе? — задаю я следующий очевидный вопрос. Я имею в виду, если кафе называется «Брентвудский блинчик и кофе», это название говорит само за себя. Все приходят сюда за кофе и блинчиками размером с тарелку, и считается тягчайшим преступлением заказать что-либо другое.

Перевернув свою кружку, до этого стоявшую на блюдце кверху дном, он придвигает ее ко мне, и я начинаю наливать кофе. Когда кружка наполняется на три четверти, он машет рукой, останавливая меня. Секунду спустя он добавляет две порции сливок и половину пакетика сахара. Движения у него размеренные, скупые. Целеустремленные.

— Мэм, в этом действительно нет ничего интересного, — произносит он тихонько, размешивая сахар и позвякивая ложкой о фарфоровые бока чашки.

— Прошу прощения?

— Вы стоите здесь и смотрите, — поясняет он. Еще два раза звякает ложкой об ободок и кладет ее на блюдце, потом устремляет в мою сторону напряженный взгляд янтарных глаз. — Разве другой столик не требует вашего внимания?

Цвет глаз у него теплый, как мед, но их взгляд — пронзительный и холодный. Безжалостный.

— Вы правы. Требует. — Я откашливаюсь, переключаясь на обычный рабочий лад. Если я и задержалась у этого столика, то ненамеренно, и этому наглецу («я такой сексуальный и знаю это») не следовало указывать мне на это. Осуждать меня за легкую рассеянность. — Я подойду за вашим заказом через минуту, хорошо?

С этими словами я оставляю его наедине с его меню, его кофе, его дурным настроением и его задумчивым взглядом… и широкими плечами… и полными губами… и возвращаюсь к работе, остановившись у столика номер четыре, чтобы узнать, не нужно ли налить мистеру и миссис Карнавалес еще бескофеинового кофе по-домашнему.

Закончив с ними, я делаю вдох, чтобы успокоиться, и направляюсь обратно к придурку-брюнету, заставляя себя улыбнуться.

— Готовы сделать заказ? — спрашиваю я, доставая из-за уха ручку, а из кармана ярко-зеленого фартука — блокнот.

Он складывает меню и протягивает мне, несмотря на то, что руки у меня заняты, но я ухитряюсь сунуть меню под мышку, ничего не уронив.

— Два блинчика, — говорит он. — Омлет. Пшеничный тост. Сливочное масло. Не маргарин.

— Мне очень жаль. — Я указываю на табличку над кассой, которая крупными буквами гласит: «ОДИН БЛИНЧИК НА ПОСЕТИТЕЛЯ — НИКАКИХ ИСКЛЮЧЕНИЙ».

Он прищуривается, читая это, и лицо у него становится каменным.

— Итак, один блинчик, омлет и пшеничный тост со сливочным маслом, — повторяю я его заказ.

— Что за дурацкое правило? — Он смотрит на часы, как будто куда-то может опоздать.

Или как будто у него нет времени на правило, которое, как я согласна, совершенно дурацкое.

— Эти блинчики — огромные. Обещаю, одного вам будет более чем достаточно. — Я пытаюсь разрядить ситуацию, прежде чем она выйдет из-под контроля, потому что, когда приходится привлекать к делу начальство, получается всегда нехорошо. Владельцы кафе относятся к своим правилам очень строго, а менеджер дневной смены — еще строже. Она с радостью уведомит любого недовольного покупателя, что в названии «Брентвудский блинчик и кофе» слово «блинчик» недаром стоит в единственном числе, а не во множественном.

Я часто видела, как из-за этой дурацкой политики посетители уходят отсюда и больше не возвращаются и оставляют о нас плохие отзывы везде, где только можно, но почему-то это, похоже, не оказывает плохого влияния на наш бизнес. Каждое утро по выходным очередь тех, кто жаждет поесть у нас, неизменно тянется от дверей на полквартала — а иногда такое случается и в будни. Эти блинчики, надо сказать, действительно вкусные и более чем оправдывают свою репутацию, но это дурацкое правило — всего лишь хитрый маркетинговый ход, предназначенный для того, чтобы снизить требования.

— А что, если я по-прежнему буду голоден? — спрашивает он. — Могу я заказать второй?

Вздрогнув, я качаю головой.

— Вы, наверное, издеваетесь. — Он садится немного прямее и сжимает зубы. — Это всего-то какой-то дохлый блинчик, мать его!

— Не просто какой-то блинчик, — отвечаю я с заученной улыбкой. — Это брентвудский блинчик.

— Вы пытаетесь любезничать со мной, мэм? — спрашивает он, перенося внимание на меня. Однако он не флиртует со мной. Его ноздри слегка раздуваются, и я не могу отогнать навязчивую мысль о том, как сексуально он выглядит, когда сердится. И это несмотря на то, что мне отнюдь не нравится сама мысль о том, чтобы оказаться в постели с таким наглецом.

Он, конечно, горячий парень, но я не люблю подонков. Все просто и незатейливо.

Чтобы переспать с ним, мне пришлось бы напиться. То есть по-настоящему напиться, без дураков. И отчаянно хотеть секса. И даже тогда… не знаю. Похоже, он в большой претензии ко всему миру, и никакая сексуальность не смогла бы отвлечь меня от этого.

— Давайте, я передам ваш заказ, хорошо? — спрашиваю я с улыбкой настолько принужденной, что щеки у меня болят. Говорят, что хорошее настроение заразно, но я начинаю подозревать, что у этого типа иммунитет.

— Только если это будет полный заказ, мэм, — возражает он и резко выдыхает, сжав губы в тонкую линию. Не знаю, почему он все время называет меня «мэм», хотя я явно младше него. Черт, да еще три года назад у меня не было законного права покупать спиртное.

Я не «мэм».

— Повар не станет готовить вам два, — извиняющимся тоном говорю я, потом прикусываю нижнюю губу. Если я изображу слабость и беспомощность, может быть, он немного сдаст назад? Это действует. Иногда.

— Это для моей спутницы. — Он указывает на пустое сиденье напротив себя. Другая его рука сжимается в кулак, и я не могу не отметить, что его часы показывают время по двадцатичетырехчасовой системе — как принято в армии. — Так получилось, что она подойдет позже.

— Мы не обслуживаем посетителей, которые не присутствуют здесь физически, — отвечаю я. Еще одно строгое правило нашего кафе. Слишком много клиентов за годы нашей работы пытались воспользоваться этой лазейкой, поэтому ее пришлось закрыть. Но ее не просто закрыли, а задраили все люки, установив на кухне огромный монитор наблюдения, защищенный закаленным стеклом. Администрация даже обязала поваров сверяться с картинкой на экране, прежде чем начать готовить заказ, — просто чтобы убедиться, что никто не нарушает правила.

Мужчина запускает пальцы в свои темные волосы, которые, как я теперь понимаю, подстрижены «согласно уставу».

Военный. Держу пари, он военный.

Должен быть военным. Стрижка, часы. Бранные словечки, странно сочетающиеся с постоянным «мэм». Он напоминает мне моего кузена Эли, который десять лет служил в армии США, и если в остальном он тоже похож на Эли, то не успокоится насчет своего заказа.

Выдохнув, я осторожно кладу ладонь ему на плечо, несмотря на то, что мы не должны по каким бы то ни было причинам прикасаться к посетителям; но этот парень ужасно напряжен, и его мускулистое плечо просто умоляет о мягком прикосновении.

— Просто… подыграйте мне, ладно? — прошу я. — Я посмотрю, что тут можно сделать.

Этот человек служит нашей стране. Он сражается за нашу свободу. Несмотря на тот факт, что он, несомненно, изрядный наглец, он заслуживает хотя бы второго блинчика.

Мне нужно проявить творческий подход.

Вернувшись на кухню, я передаю его заказ и еще раз проверяю, не нужно ли чего-либо чете Карнавалес. Когда я направляюсь, чтобы заново наполнить кофейник, я прохожу мимо стола, за которым сидит толпа визжащих детишек. Один из них только что скинул огромный блинчик со своей тарелки прямо на пол, к вящему испугу своей матери, которая громко ахает.

Наклонившись, я поднимаю липкий круг теста с пола и кладу обратно на тарелку.

— Вам принести с кухни замену? — спрашиваю я. Им повезло. Это единственный случай, когда предусмотрено исключение из правил, и в доказательство я должна предоставить грязный блинчик.

Ребенок визжит, и я едва слышу, что пытается сказать его мать. Окинув взглядом стол, я вижу пять мелких безобразников, все в возрасте не более восьми лет. Все они одеты в наряды от «Burbary», «Gucci» и «Dior». У матери накачанные ботоксом губы, на указательном пальце правой руки сверкает кольцо с огромным камнем; отец сидит, уткнувшись носом в телефон.

Но я им не судья.

В Лос-Анджелесе не так-то много хороших заведений, дружелюбно настроенных к детям, и вряд ли «Mr. Chow» или «The Ivy» примут этот шумный выводок с распростертыми объятиями. Я даже полагаю, что там нет специальных высоких кресел для детей.

— Не хочу блинчик! — кричит в лицо матери старший из этих загорелых беловолосых гремлинов, и ее безупречно-спокойное лицо идет алыми пятнами, почти в тон ее дорогой сумке «Биркин».

— Просто… унесите это, — смущенно говорит она, прикладывая ладонь к гладкому ботоксному лбу.

Кивнув, я уношу блинчик обратно на кухню, но по пути останавливаюсь в раздаточной, беру стопку льняных салфеток и прячу под ними тарелку. Как только мой военный клиент доест свой первый блинчик, я прибегу на кухню и заявлю, что этот самый блинчик случайно упал на пол.

— Заказ готов! — кричит из окошка один из поваров, и я направляюсь туда, чтобы забрать завтрак для солдата — только что приготовленный, горячий. Вероятно, я случайно переместила его заказ в самое начало очереди, когда никто не видел, потому что не хочу выслушивать от этого типа жалобы на то, что он ждет завтрака слишком долго.

Схватив его тарелку, я спешно доставляю ее к его столику и ставлю там с улыбкой и любезной фразой:

— Вам сейчас еще что-нибудь требуется?

Его взгляд падает на еду, потом снова устремляется на меня.

— Знаю, знаю, — говорю я, поднимая руку ладонью вперед. — Просто… поверьте мне. Я улажу этот вопрос для вас.

Я моргаю, испытывая к себе некоторое отвращение. Он понятия не имеет, как трудно мне вот так угождать ему, в то время как он мне грубит. Больше всего мне хотелось бы опрокинуть кофейник с горячим кофе ему на колени, но из уважения и благодарности к его военной службе — не к нему самому, а к его службе! — я этого не делаю.

И, кроме того, я работаю за чаевые. Мне в некотором роде приходится быть услужливой. И, видит бог, мне нужна эта работа. Может, я и живу в роскошном гостевом доме своей бабушки, но, можете мне поверить, она берет с меня за это плату.

В семействе Клейборнов не существует такого понятия, как «бесплатные услуги».

Брюнет морщит свой прямой нос и втыкает зубцы сверкающей вилки в пышный кусок омлета.

Он не говорит «Спасибо» — меня это не удивляет, и я сообщаю, что вернусь через некоторое время проверить, не нужно ли ему что-нибудь. Я иду в раздаточную, где переводит дух другая официантка, Рейчел.

— Этот стол с вопящими детьми — твой? — спрашиваю я. Она смахивает со лба белокурые пряди и закатывает глаза.

— Ага.

— Лучше ты, чем я, — поддразниваю я. У Рейчел — трое собственных ребятишек. Она добра к детям и, похоже, всегда знает, что сказать, чтобы отвлечь их или предотвратить безобразную истерику.

— Меняемся? — предлагает она. — Это семейство на чувака с ямочками за двенадцатым столиком.

— У него есть ямочки? — Я высовываюсь в зал, глядя на своего военного.

— О боже, да, — отвечает она. — И глубокие. А еще убийственная улыбка. Я думала, он модель или актер или что-то в этом роде, но он сказал, что он капрал в армии.

— Не может быть, чтобы речь шла об одном и том же человеке. Мне он даже не улыбнулся ни разу, а тебе уже рассказал, чем он занимается?

— Ха. — Рейчел поднимает тонкую рыжую бровь, как будто тоже предполагает, что мы с ней говорим о двух разных людях. — Он еще так мило поздоровался со мной и улыбнулся. Мне он показался очень дружелюбным.

— Вон тот, за тем столом, верно? Темные волосы, золотистые глаза, мышцы, выпирающие из-под серой футболки? — Я быстро указываю пальцем, потом отдергиваю руку. Рейчел тоже выглядывает за дверь.

— Да, это он. Такое лицо трудно забыть. И такие бицепсы…

— Странно. — Я складываю руки на груди, посматривая в его сторону, и гадаю: быть может, у него есть какие-то предубеждения против таких девушек, как я? Хотя я совершенно обычная по сравнению с большинством здешних девушек. Среднего роста, среднего веса, темно-каштановые волосы, карие глаза.

Быть может, я напоминаю ему его бывшую?

Я так и стою в задумчивости, когда он вдруг ни с того ни с сего поворачивается и смотрит мне в глаза, словно знал, что я за ним наблюдаю. Я тянусь за полотенцем для рук, опускаю взгляд и притворяюсь, будто занята тем, что стираю с раздаточной стойки воду от растаявшего кубика льда.

— Что, поймали тебя? — Рейчел толкает меня локтем в бок и направляется к столику с детьми. Я хлопаю ее по руке, когда она проходит мимо меня, а потом трачу полсекунды на то, чтобы восстановить внешнее спокойствие. Как только щеки перестают гореть, я направляюсь к столику военного и с облегчением удостоверяюсь, что его блинчик уничтожен, на тарелке не осталось ни единого губчатого кусочка. По сути, уничтожен весь его завтрак… кофе и все остальное.

Я тянусь за его тарелкой, но он останавливает меня, положив ладонь мне на руку, и наши глаза встречаются.

— Почему вы пялились на меня вон оттуда? — спрашивает он. Взгляд у него в равной мере пронзительный и интригующий, как будто он изучает меня, быстро и четко составляя мнение обо мне. Но при этом он словно бы проверяет меня, хотя это бессмыслица, потому что неприязнь ко мне буквально сочится из его идеальной загорелой кожи.

— Прошу прощения? — Я играю в дурочку.

— Я видел вас. Отвечайте на вопрос.

О боже. Он не свернет с этой темы. Что-то подсказывает мне, что следовало принять предложение Рейчел и обменяться столиками. С того момента, как я налила этому клиенту кофе, он только и делает, что доставляет неприятности.

Я поджимаю губы, не зная, что сказать. Отчасти я понимаю, что, вероятно, следовало бы выдать какую-нибудь ерунду, которая польстит ему, и тогда он не станет жаловаться старшей нашей смены, но другая часть меня устала любезничать с человеком, который любезно здоровается с одной официанткой, а с другой, которая его обслуживает, обращается так, как будто она вообще не человек.

— Вы разговаривали обо мне с другой официанткой, — добавляет он. Его ладонь все еще лежит поверх моей руки, не давая мне оборвать этот разговор.

Вздохнув, я отвечаю:

— Она хотела обменяться со мной столиками.

Его темные брови приподнимаются, он вглядывается в мое лицо.

— Еще она сказала, что у вас ямочки на щеках, — продолжаю я. — И что вы ей улыбнулись и поздоровались с ней. Я просто размышляла о том, почему вы так вежливы с ней, а со мной — нет.

Он отпускает мою руку, и я выпрямляюсь, поправляю фартук, а потом разглаживаю ладонями переднюю часть.

— Пока я ждал в очереди, она принесла мне газету. Она не обязана была делать этого, — говорит он, поджимая губы. — Дайте мне повод вам улыбнуться — и я улыбнусь.

Ничего себе, нахал!

Уши у меня горят, зубы сами собой сжимаются, и я понимаю, что должна сейчас уйти прочь, если хочу сохранить свою ценную должность официантки утренней смены в «Брентвудском блинчике и кофе», но таким типам, как он…

Я пытаюсь что-то сказать, но мысли на какое-то время улетучиваются из моей головы, вытесненные яростью. Секунду спустя я ухитряюсь процедить сквозь зубы короткую фразу:

— Вам принести ваш чек, сэр?

— Нет, — без малейшей паузы отвечает он. — Я еще не закончил завтракать.

— Еще омлета? — спрашиваю я.

— Нет.

Не могу поверить, что я собираюсь сделать это для него, но при таком раскладе… чем быстрее я выдворю его отсюда, тем лучше. Я имею в виду, что сейчас я делаю это для себя, будем честны.

— Один момент. — Я уношу его грязные тарелки на мойку, потом проникаю в раздаточную и хватаю грязный блинчик того мальчишки. Пульс отдается у меня в ушах, тело горит, но я иду вперед, возвращаюсь к окошку выдачи и говорю, что мой клиент с двенадцатого столика уронил свой блинчик на пол.

Повар смотрит на тарелку, потом на монитор наблюдения, потом снова на меня, забирает тарелку у меня из рук и взамен отдает свежий блинчик на чистой тарелке. В кухне работает целый конвейер — повара в колпаках и фартуках стоят вокруг плиты длиной в два фута, с лопаточками в каждой руке.

— Спасибо, Брэд, — говорю я. На обратном пути к столику посетителя я проверяю, как там Карнавалесы, но их столик уже занимает другой клиент, и Рейчел сообщает мне, что принесла им чек сама, поскольку они спешили.

Черт.

— Вот. — Я ставлю тарелку перед этим типом — кто он там, капрал?

Он поднимает на меня взгляд, медовые глаза на миг прищуриваются. Я подмигиваю, молясь, чтобы он не стал задавать вопросов.

— Скажите мне, если вам что-нибудь еще нужно, хорошо? — говорю я, борясь с желанием добавить: «Только не проси еще один блинчик, потому что черт меня побери, если я снова буду рисковать своей работой ради такой неблагодарной свиньи, как ты!»

— Кофе, мэм. Я хотел бы еще чашку кофе. — Он тянется за стеклянной сиропницей и поливает липким, сладким, импортированным из Вермонта сиропом весь свой блинчик, от которого все еще исходит пар. Я стараюсь не смотреть, как он рисует сиропом косой крест, потом обводит его кружочком.

Я широким шагом направляюсь в раздаточную, беру новый кофейник и возвращаюсь к его столику, наполняю чашку, как и в первый раз, на три четверти. Секунду спустя этот тип поднимает на меня взгляд, уголки его полных губ разъезжаются в стороны, и на его щеках появляются две самые идеальные ямочки, какие я когда-либо видела… словно последние двадцать минут были какой-то шуткой, словно он просто испытывал мое терпение, изображая самого наглого негодяя в мире.

Но все заканчивается буквально за секунду.

Его жемчужная улыбка с ямочками на щеках исчезает прежде, чем я успеваю полностью оценить, насколько милым он выглядит, когда не сидит, весь такой высокомерный и угрюмый.

— Боже, наконец-то я дала вам повод улыбнуться, — поддразниваю я его. В некотором роде. Потом снова мягко касаюсь его плеча, все еще чертовски напряженного. — Вам еще что-нибудь принести?

— Да, мэм. Принесите счет.

Слава богу.

Я спешу сделать все как можно скорее. Не проходит и минуты, как я ввожу в систему расчета свой личный номер, печатаю чек, кладу в специальную папку и спешу к его столу. Когда я подхожу, его банковская карта уже лежит на краешке столешницы — как будто я слишком задержалась, и он устал держать ее в руках.

Ему так же не терпится уйти, как мне не терпится спровадить его прочь. Полагаю, это единственное, что нас объединяет.

— Я сейчас вернусь, — говорю я ему. На его карточке — простом темно-синем пластиковом прямоугольнике с логотипом VISA в нижнем углу и надписью «NAVY ARMY CREDIT UNION» сверху — вытиснено имя: Исайя Торрес.

Вернувшись, я протягиваю ему ярко-фиолетовую гелевую ручку, которую ношу в кармане, и начинаю собирать его пустую посуду.

— Спасибо вам за… — Он указывает на липкую тарелку у меня в руках и подписывает чек. — За это.

— Конечно, — отвечаю я, избегая встречаться с ним взглядом, потому что чем быстрее я притворюсь, будто он уже ушел, тем лучше. — Хорошего вам дня.

Скотина.

Подняв взгляд, я вижу, что наша хостесс, Мэдди, машет мне рукой и артикулирует, что меня ждут три новых столика. Из-за этого «обаяшки» я разочаровала Карнавалесов, рисковала своей работой и заставила ждать нескольких посетителей — и все это в течение получаса.

Исайя закрывает кожаную папку, где лежит чек, и поднимается с диванчика. Встав во весь рост, он возвышается надо мной, смотрит на меня сверху вниз и удерживает мой взгляд в течение одной-единственной секунды, которая кажется мне вечностью.

На миг его крепкая челюсть и полные губы буквально завораживают меня, мое сердце пропускает пару ударов, и я почти забываю о нашем небольшом обмене колкостями.

— Мэм, будьте добры, я хотел бы пройти, — говорит он, и я соображаю, что преграждаю ему путь.

Я делаю шаг в сторону, и он проходит мимо, задев меня плечом, свежий запах мыла и пряный аромат бальзама после бритья наполняет мои легкие. Сунув папку с чеком в карман фартука, я иду к столикам, которые мне только что назначили, потом со всех ног бегу разливать напитки.

Глянув в сторону выхода, я замечаю, как Исайя останавливается в дверях и медленно поворачивается, чтобы бросить на меня еще один взгляд. Я не знаю, что побудило его к этому, и только час спустя я наконец улучаю время, чтобы проверить его чек. Может быть, я боялась этого, может быть, намеренно загоняла эту мысль в глубь сознания, слишком хорошо понимая, что после всего сделанного мною для него он оставит мне «на чай» какую-нибудь мелочь, оскорбительную, словно плевок в лицо. Или хуже — вообще ничего.

Но я ошиблась.

— Марица, что такое? — спрашивает Рейчел, останавливаясь передо мной с руками, полными аккуратно сложенных одна в другую грязных тарелок.

Я мотаю головой.

— Этот тип… он оставил мне сто долларов чаевых.

Она морщит нос.

— Что? Дай, гляну. Может, ты ошиблась?

Я показываю ей чек и четко написанную единицу с двумя ноликами на соответствующей строке. Общая сумма подтверждает, что эти чаевые — не ошибка.

— Не понимаю. Он вел себя, как полная задница, — бормочу я себе под нос. — Это что получается, пятьсот процентов от заказа?

— Может быть, в последнюю минуту в нем проснулась совесть? — Рейчел оттопыривает губу. Я закатываю глаза.

— Что бы это ни было, я только надеюсь, что он никогда больше сюда не придет. А если придет, обслуживать его будешь ты. Никаких чаевых в мире не хватит, чтобы я захотела снова налить этому наглому грубияну хотя бы стакан воды. И мне плевать, насколько он горячий парень.

— С радостью. — Рейчел складывает губы бантиком. — У меня страсть к щедрым грубиянам с такой офигенной внешностью.

— Знаю, — отвечаю я. — Я видела двух твоих последних бывших.

Рейчел показывает мне язык и идет прочь, а я украдкой бросаю еще один взгляд на чаевые Исайи. Не то чтобы он был первым посетителем, кто так щедро отблагодарил меня — в этом городе деньги едва ли не растут на деревьях, — просто это какая-то бессмыслица, и мне вряд ли удастся спросить его, зачем он это сделал.

Выдохнув, я возвращаюсь к работе.

В последнее время я работаю чертовски много, чтобы сделать свою жизнь не такой сложной, и не собираюсь мечтать о каком-то замороченном типе, которого никогда больше не увижу.

Оглавление

Из серии: Freedom. Чувственная проза Уинтер Реншоу

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги P.S. I Hate You предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я