«Ромео и Джульетта». Перевод И. Диденко. 2017 год

Уильям Шекспир, 2017

Исследование текста трагедии "Ромео и Джульетта" длилось более десяти лет и в результате вылилось в перевод Шекспира, который никто и никогда не читал. Все что мы знали о юных влюблённых до сегодняшнего дня, необходимо переосмыслить. Это другие персонажи и история двух влюбленных оказывается гораздо глубже и страшнее. Если в классическом прочтении Ромео и Джульетта гибли случайно, от слишком сильных чувств, то в оригинальной истории, они погибли по вине конкретных людей. Нам предстоит узнать: кто убил Ромео и Джульетту, почему Монтекки и Капулетти люто ненавидят друг друга и почему они считают Ромео и Джульетту братом и сестрой по отцу. В тексте появилось много "площадного юмора" и довольно оригинальное звучание хорошо известных нам персонажей. Он стал гораздо ближе к оригинальному Шекспировскому замыслу. На сегодня, это единственный близкий к авторскому смыслу текст, полностью противоречащий классическому прочтению. В качестве затравки на будущее – перевод Гамлета уже готов.

Первый акт, первая сцена.

Улица Вероны, утро. Входят Самсон и Грегорио, слуги из дома Капулетти.

Самсон:

— Дай мне честное слово, что сегодня мы не будем валять дурака.

Грегорио:

— Конечно! Ведь даже если нас станут валять, уж мы-то с тобой точно не дураки!

Самсон:

— Я к тому, что всё должно пройти как по маслу и гладко!

Грегорио:

— Я люблю, когда по маслу и гладко!

Самсон:

— Я имею в виду, что, когда сюда явятся Монтекки, мы им покажем ого-го!

Грегорио:

— Что покажем?

Самсон:

— Ого-го!

Грегорио:

— Ого-го?

Самсон:

— Да, как в тот раз.

Грегорио:

— Но в тот раз ты убежал!

Самсон:

— Я просто брал разбег.

Грегорио:

— Ты просто жалкий трус. Если бы ты был смелым, то стоял бы как вкопанный!

Самсон:

— А я стою — стою так, что ты меня не сдвинешь. Вот, попробуй!

Грегорио:

— Не хочу я тебя пробовать!

Самсон:

— Вот видишь — тебе страшно. А знаешь почему? Потому что я страшный!

Грегорио:

— Отлично! Доставай свой страшный и покажи, на что ты способен!

Самсон:

— Что, прямо здесь?

Грегорио:

— А где же ещё!

Самсон:

— Ну, берегись! Ты сам захотел — сейчас я покажу тебе, на что я способен! Я просто-таки могу любого проткнуть своей острóтой.

Грегорио:

— А мне вот кажется, что твоя острóта порядком притупилась. Похоже, она у тебя какая-то вялая!

Самсон:

— Так погоди, дай мне минутку — любая девка из дома Монтекки делает меня твёрдым в моих намерениях!

Грегорио:

— А при чём тут девки? Ссора-то мужская и между мужской прислугой?

Самсон:

— А мне всё равно, мужчина или женщина — все падут на колени под моим гнётом!

Грегорио:

— Ну, если твой гнёт, он многих нагнёт, то это как раз то, что нам сейчас нужно. Вытаскивай свой инструмент — вон идут двое из дома Монтекки.

Самсон:

— Готово, я на взводе! Сейчас возьму разбег…

Грегорио:

— Да ты снова сбежишь!

Самсон:

— За меня не беспокойся: я буду у тебя в тылу в засаде!

Грегорио:

— Не надо опять делать засаду в моём тылу!

Самсон:

— Ладно, давай всё устроим так, чтобы закон был на нашей стороне: пусть они начнут ссору первыми.

Грегорио:

— Я скорчу злое лицо, которое их оскорбит, — и они не смогут пройти мимо.

Самсон:

— Хорошо, а я буду, у них на глазах, выделывать со своим пальцем¹ то, что я бы хотел сделать с ними со всеми.

Абрам:

— Сэр, что вы делаете со своим пальцем?

Самсон:

— А вам неясно, сэр?

Абрам:

— Нет, сэр,

Самсон:

— Если я ему объясню, чтó я делаю со своим пальцем, закон будет на нашей стороне?

Грегорио:

— Ни в коем случае!

Самсон:

— Выходит, я просто делаю это со своим пальцем, сэр.

Грегорио:

— Вы что-то имеете против этого и хотите с нами поссориться?

Абрам:

— Поссориться? Ну что вы, сэр!

Самсон:

— Но если вы вдруг захотите поссориться, то я весь к вашим услугам! И, к вашему сведению, мы проживаем у господ не хуже ваших!

Абрам:

— Но и не у лучших.

Грегорио:

— Говори «у лучших» — сюда идёт Тибальд, кузен моего хозяина.

Самсон:

— У лучших!

Абрам:

— Вы лжёте!

Самсон:

— Вытаскивайте, если вы мужчины! Грегорио, покажи-ка им свой, все сметающий на своем пути, напор!

(Подходит Бенволио из семьи Монтекки и выхватывает кинжал.)

Бенволио:

— Ну, разойдитесь, дурачьё! Свои мечи вложите в ножны, немедля!

Тибальд:

— И что ты вытащил среди прислуги? Но обернись, Бенволио, и посмотри на смерть свою!

Бенволио:

— Я мир пытаюсь сохранить. Прошу: вложи свой меч! Или давай плечом к плечу разнимем эту сволочь.

Тибальд:

— Ты вытащил и говоришь о мире? Я ненавижу это слово сильней, чем ад, чем всех Монтекки и тебя! Держись же, трус!

(Появляются вооружённые палками горожане.)

Горожанин:

— Дубины, мотыги и колья! Лупи! Вышибайте из них дух! Сбивайте их с ног! Лупи Монтекки вместе с Капулетти!

(Входят синьор Капулетти и леди Капулетти.)

Капулетти:

— Что здесь за шум? Жена, неси мой самый длинный меч!

Леди Капулетти:

— Костыль, возьми костыль! Зачем тебе твой меч?

Капулетти:

— Меч, я сказал! Монтекки идёт сюда и угрожает мне клинком.

(Входят синьор Монтекки и леди Монтекки.)

Монтекки:

— Ты, Капулетти, подлец и грязный вор! Не держите меня! Отпустите меня!

Леди Монтекки:

— К врагу не сделаешь ты даже шага.

(Появляется князь со свитой.)

Князь:

— Изменники, не держащие слова,

Враги покоя, мира, тишины!

Свои клинки вы кровью ближних осквернили…

Они так не услышат? Эй вы, люди,

Тупое стадо²! Вы, пожар вражды гасящие

Фонтаном крови из своих же ран, —

Оружие на землю! И выслушайте волю князя!

Уже три раза мы мирили вас —

Три раза вы нарушили покой,

И люд простой три раза хватался за мотыги,

Пытаясь вас разнять. Теперь довольно!

Ещё хоть раз устроите вы бойню —

Для вас ценою станет ваша жизнь.

На этот раз пусть люди разойдутся.

Вы, Капулетти, следуйте за мной,

А вы, Монтекки, ко мне зайдёте вечером.

Сейчас же, именем закона, всем разойтись!

(Все уходят, кроме Монтекки, леди Монтекки и Бенволио.)

Монтекки:

— Кто сызнова затеял эту ссору? Племянник, ты присутствовал при этом?

Бенволио:

— Здесь были слуги из другой семьи,

Они шумели и бранились,

Я вынул меч и попытался их разнять.

Но тут примчался пламенный Тибальд,

Достал свой меч и начал им махать,

Со свистом воздух рассекая у меня над головой.

Но ранил этим только ветер,

Шипевший на него с презрением.

Пока мы с ним толкались и примеривались, как лучше уколоть друг друга,

Сбегалось всё большее количество народа.

Тут князь пришёл и нас развёл по сторонам.

Леди Монтекки:

— А где Ромео? Был ли он при этом?

Надеюсь, он не пострадал!

Бенволио:

— Мадам,

За час пред тем, как величавое светило

Окно востока золотом зажгло,

Мой острый ум в порыве дум

Погнал меня развеяться из дома.

Туда, где сикоморы свои кроны

Склонили к камням мостовой,

На западной окраине Вероны.

В такую рань гуляя там, я встретил сына вашего,

Но он, меня заметив, скрылся в чаще.

Я попытался следовать за ним,

Но он, всё чаще исчезая в чаще, и вовсе удалился.

Из чего я сделал вывод, себя представив как его,

Что ищет он уединенья,

и, следуя своим открытьям, но не преследуя его,

Я с удовольствием оставил того,

Кто с удовольствием бежал ото всего³.

Монтекки:

— Он много раз был там замечен по утрам,

Слезами умножал росу

И вздохи тяжкие к туману прибавлял.

Но только солнце распахнёт

Постельный полог в спальне у Авроры,

Мой мрачный сын бегом бежит от света,

Уединившись в комнате своей, заткнув все окна,

В ней создаёт искусственную ночь.

И эта чёрная зловещая причуда

Должна иметь какую-то причину.

О, если б кто-то из друзей смышлёных

Мог с ним поговорить и дать ему совет,

Как устранить причину бед!

Бенволио:

— Мой драгоценный дядя, вы сами знаете причину?

Монтекки:

— Увы, не знаю.

Бенволио:

— Пытались вы расспрашивать его?

Монтекки:

— Я сам и множество друзей пытались, и не раз,

Но он закрыт, непроницаем для расспросов,

Как будто нераскрывшийся бутон,

Который до рождения был червём прокушен!

Теперь он солнцу не покажет лепестков,

А будет гнить внутри, себя не раскрывая.

Когда б я знал причину этого расстройства,

Избавил бы его от беспокойства!

(Появляется Ромео.)

Бенволио:

— А вот и он! Вам лучше удалиться.

Клянусь: узнаю я причину!

Монтекки:

— Надеюсь, что ты искреннюю исповедь услышишь от него. Мадам, идёмте.

(Монтекки и леди Монтекки уходят.)

Бенволио:

— Ромео, с добрым утром!

Ромео:

— Как, разве утро?

Бенволио:

— Пробило девять только что.

Ромео:

— Печальные часы — так тянутся! Кто это — не отец ли мой так быстро отсюда удалился?

Бенволио:

— Да, это он. Но что же делает твои часы длиннее?

Ромео:

— Отсутствие того, что убыстряет их.

Бенволио:

— Влюблён?

Ромео:

— Вон.

Бенволио:

— Вон в ту?

Ромео:

— Нет, просто вон. И без любви я благосклонности лишён.

Бенволио:

— Увы, любовь на первый взгляд нежна,

А на поверку — и жестока, и больна.

Ромео:

(передразнивает Бенволио)

— Увы! От недостатка зрения страдает,

Но куда нужно точно попадает!

(Не даёт Бенволио вставить ни единого слова.)

Где мы обедать будем?

Ого! Да здесь произошло сражение!

Молчи, не нужно объяснений —

На все вопросы я отвечу сам!

Здесь ненависть так много натворила,

Но и любви кругом довольно было!

Так почему тогда скорбящую любовь

С любовной ненавистью сочетают вновь?

Из ничего рождающее что-то,

Тяжёлое легко, незрячая охота,

И милых форм мелькающий хаос!

Чугунное перо, морозящий огонь,

И между тем — больное исцеление,

Неспящий сон, смертельное спасение⁴ —

И всё иначе, если повторяешь вновь.

Вот каково в любви не чувствовать любовь!

Ты не смеёшься?

Бенволио:

— Нет, кузен, скорее плачу.

Ромео:

— Большое сердце! Отчего?

Бенволио:

— Я соболезную твоим страданьям!

Ромео:

— Так почему же прегрешения любви

Мутят мой взор и давят грудь,

Что не вздохнуть? А это ты

Мне состраданием душу отравил

И в море слёз ещё своих подлил.

Любовь — как дым от выдохов и вздохов,

И яркий блеск во тьме любимых глаз,

И слёз поток, бушующий жестоко…

Так, что ещё? Безумье всякий раз,

Удушливая желчь и сладкая наживка.

Прощай, кузен!

Бенволио:

— Полегче, стой! Я за тобой шагаю,

Хоть мало до сих пор я понимаю.

Ромео:

— Я не Ромео, он ушёл.

В другом бы месте ты его нашёл.

Бенволио:

— Скажи серьёзно мне: кого ты любишь?

Ромео:

— Могу лишь прорыдать, кого люблю.

Бенволио:

— Рыдать не нужно, просто мне скажи.

Ромео:

— А просто говорить больному о том, что умирает он?

И вместо слов родить предсмертный стон!

Но так и быть, тебе открою правду: я женщину люблю!

Бенволио:

— Я в цель попал своей догадкой!

Ромео:

— Ты меткий парень, поклянусь я пяткой!

Бенволио:

— Чем лучше цель, тем метче мы стреляем!

Ромео:

— Но в эту цель, увы, не попадаем!

Стрела ей Купидона не страшна —

Невидимой бронёй защищена она!

И смысла нет упрашивать, вздыхать,

Чтобы в заветной чаще погулять.

Её не взять ни золотом, ни словом

И ключ не подобрать к её оковам.

Никто в тот сад дорогу не найдёт,

Она свой дар в могилу унесёт.

Бенволио:

— Она блюдёт невинность, что ли?

Ромео:

— И в этом-то огромнейшее горе!

Когда такой большой потенциал

Без дела зря на полке пролежал.

Когда ты целомудрию служил,

А отпрысков на свет родить забыл.

Как видно, чересчур мудра она

И верною решимостью полна

Невинность охранять с недюжей силой

И в результате — завести меня в могилу.

Бенволио:

— Я дам тебе совет отличный,

В подобных случаях он выручал меня не раз:

забудь её!

Ромео:

— О, как забыть мне, умоляю, научи!

Бенволио:

— Даванием глазам свободы узри других девиц обводы.

Ромео:

— О, это путь лишь убедить меня в обратном!

Сравнив её с другими прелестями,

Сильней я буду видеть красоту её.

Когда от красоты небесной ты ослеп,

То лишь на ней сошёлся клином свет.

Вот дайте мне красавицу сюда —

Взгляну тем, что осталось, на неё…

Кто мне докажет, что она красива?

Кто измерял её красу?

Любви такой не пожелал бы я врагу,

Забыть её во век я не смогу!

Бенволио:

— Внесу я доказательные средства

Или умру в бездоказательном долгу.