Не убоявшись зла

Торн Котрос (2025)

Все имена и события в произведении вымышлены, любые совпадения с реальными людьми, живыми или мертвыми, случайны. Как попадают в земной ад планируя поездку в тропический рай? Как наивные мечты разбиваются о жадность и злобу? Если друг оказался вдруг… Кто спасёт и поможет забыть всё это? Захватывающая история о предательстве, вероломстве и счастливом спасении.

АФИНЫ. Не жди меня, мама.

Самолёт мягко приземлился в афинском аэропорту Элефтериос Венизелос. Демьян и Вугар без проблем прошли паспортный контроль, получили свой багаж и вышли на улицу в объятия тёплой афинской зимы.

— Что дальше Дэми-джан? — Вугар прервал затянувшееся с самолёта молчание.

— Цветов надо купить.

— Какие цветы? — Вугар непонимающе взглянул на шефа, но резко оборвал уже сформировавшуюся матерную тираду. Демьян, высокий, с тёмной кожей грек, был сейчас бледен как мел и сгорбился. Взгляд потух. Казалось, Демьян просто смотрит в никуда.

К ним подбежал паренёк лет семнадцати с криком: «Мистер, мистер. Эй, биг мэн. Турист? Нид такси?».

Взгляд Демьяна ожил, он посмотрел на паренька и что-то сказал ему на греческом. Паренёк с удивлением глянул на странного, бледного мужика, вдруг заговорившего на греческом с чистейшим афинским диалектом, и быстро убежал куда-то.

Через пару минут к ним подъехал новенький мерседес бизнес-класса, из-за руля вышел седовласый, полный достоинства грек и, молча кивнув Демьяну, открыл багажник, погрузил туда их с Вугаром вещи, затем открыл им дверь в салон. Они заняли места.

Автомобиль плавно тронулся с места. Водитель что-то спросил у Демьяна, тот кивнул, и больше никто не проронил ни слова за всю поездку.

Машина остановилась у цветочного ларька, где Демьян купил пять белых роз, и они поехали дальше…

Омония — афинская городская клоака у подножия Парфенона. Облупившиеся фасады домов покрытые граффити, грязные, осунувшиеся личности явно под чем-то запрещённым. Ларьки с едой, вонь и крики из окон, где явно происходили нетрезвые разборки на повышенных тонах и не о добром, вечном. Любовь здесь живёт только по ночам. За деньги.

Демьян вышел из автомобиля и, взяв одну розу, медленно, вялой походкой пошёл по грязному переулку. Вугар тихонько последовал за ним, держась на расстоянии. Он понял, что шеф знает этот район слишком хорошо, но не говорит об этом. Каждый угол, каждая трещина в стенах вызывали у Демьяна воспоминания, которые он предпочёл бы забыть. Он помнил, как когда-то здесь смеялись дети, как звучала музыка из открытых окон, как жизнь кипела, несмотря на все трудности.

Но теперь все это казалось далеким. Грязь под ногами напоминала о том, что прошлое не стереть, а боль, которую он чувствовал, была как открытая рана. Демьян подошёл к старому, апельсиновому дереву и коснулся его ветви.

— Здравствуй. Помнишь ли ты меня? А я тебя помню.

Затем присел на стоящую под этим деревом лавочку, и достал из кармана своего пальто пожелтевший от времени лист бумаги. Развернул его, пробежал глазами по расплывшимся строчкам письма и посмотрел куда-то в сторону от того места, где сидел. Мимо него прошли несколько местных жителей, которые бросили на него недоуменные взгляды. Он закрыл глаза и сосредоточился на своих мыслях.

Посидев так несколько минут, он встал, свернул письмо, убрал его в карман и быстрым шагом пошёл вверх по улице.

Пройдя несколько переулков, он остановился у старого заброшенного двухэтажного дома. Второй этаж был почти разрушен, а стены торчали как обломки зубов у древнего старика. Сердце забилось быстрее, когда Демьян вспомнил о том, что здесь происходило. Мужчина закрыл глаза и глубоко вдохнул, пытаясь подавить всплеск эмоций. В этот момент стало понятно что, несмотря на всю боль, он не может просто уйти. Этот район, этот переулок — часть его, и нужно обязательно найти способ справиться с тем, что было. Демьян открыл глаза и, собравшись с мыслями, сделал шаг вперед. Время, возможно, не исцелит все раны, но он был готов встретиться с прошлым лицом к лицу. Пора.

Мужчина подошёл к проёму окна на первом этаже, опустился на одно колено, перекрестился по православному обычаю и замер. Губы беззвучно шептали старую греческую молитву об отпущении грехов.

Через пару минут он поднялся, достал из кармана то самое письмо. Положил его на оконный выступ а сверху белую розу.

— Прощай родной. И прости людей, которые, построив тебя, не сберегли, — коснувшись ладонью стены дома, он уже собрался уходить, как вдруг к нему подошла пожилая, бедно, хотя и чисто одетая женщина. Она что-то спросила у Демьяна, тот с теплотой посмотрел на неё и произнёс:

— Кариадис. Демиан. Ясу фия Электра* (здравствуй тётя Электра* греч. Γεια σου θεία Ηλέκτρα), — он улыбнулся опешившей женщине, обнял её, поцеловал в щеку и, не дожидаясь её реакции, быстро направился в сторону, откуда пришёл.

Женщина побледнела, прикрыла рот обеими ладонями, как бы приглушая рвавшийся наружу крик, присела на лавочку и беззвучно заплакала. К ней подбежала девушка в полицейской форме, схватила её за плечи, а затем присела рядом.

Автомобиль остановился у городского кладбища. Демьян и Вугар вышли и молча направились к входу. Вугар не выдержал:

— Дэми-джан, что происходит?

— Просто побудь рядом, ладно? Потом все вопросы, — ответил Демьян.

С полчаса они бродили среди могил, пока не нашли то, что искали. Три белые плиты с греческими надписями. Вугар начал вчитываться в надписи:

— Кариадис Ёргос 1933-1984. Кариадис Тамара 1934-1985. Малис Диметра 1961-2005.

Демьян положил по цветку на каждую могилку. Достал маленький блокнот, вырвал из него белоснежный листок и написал на нём «Демианос Ёргос ту Автандилос Кариадис 1978-***». Потом, пробив острием шариковой ручки небольшое отверстие в листке, продел в него последнюю розу и положил её на плиту с надписью «Кариадис Ёргос».

— Синхоресе ме. Ке та се до сидома* (простите меня и до скорой встречи* — греч. Συγχώρεσέ με και θα σε δω σύντομα. ).

Он повернулся к Вугару, вымученно улыбнулся и сказал:

— Теперь надо найти Костаса, лететь будем долго и муторно. Пошли.

— Подожди. Кто они? — Вугар кивком указал на могилы.

— Мой дед, бабушка и мать. Всё? Поехали уже, скоро стемнеет.

— А отец?

— Отец подох где-то в Болгарии от пьянства и цирроза, хотя, как говорят, мечтал помереть в объятиях нимф. А закончил свою никчёмную жизнь в канаве, с бутылкой и в окружении лягушек.

— Уф. Прости, Дэми-джан. Куда теперь?

— Теперь в порт. Там еда и Костас

— Что, даже не отдохнём? — Вугар недовольно нахмурился,

— Нет времени. В самолёте выспишься или на лодке, что нам там выдадут, я не знаю.

Демьян достал телефон и набрал номер их общего друга, Костаса. После короткого разговора все сели в автомобиль и направились в афинский порт Пирей.

Порт гудел и грохотал на все лады. Повсюду носились грузовики, рабочие, погрузчики. Взгляд Демьяна привлёк огромный, белый круизный лайнер, который медленно подходил к вечернему причалу. Его сверкающая палуба и яркие огни создавали контраст с серыми бетонными стенами порта. Демьян остановился на мгновение, наблюдая, как пассажиры с нетерпением собирались подняться на борт, готовясь к круизу. Аромат моря смешивался с резким запахом топлива. Демьян чувствовал себя частью этого хаоса, частью большого механизма, который никогда не останавливался. Он вспомнил, как в детстве мечтал путешествовать по морям и океанам, открывать новые горизонты и встречать людей из разных уголков мира. Отчасти так и вышло. Жизнь забрасывала его во многие страны, и по работе, и просто как туриста, и каждое новое место оставляло в его сердце свой след. Он побывал в шумных городах, где небоскрёбы касались облаков, и в тихих деревушках, где время, казалось, остановилось. Видел бескрайние поля, покрытые золотыми колосьями, и величественные горы, которые манили своей недоступностью. Каждое путешествие обогащало его новыми впечатлениями и знакомствами, но в то же время оставляло чувство некой неполноты.

Они приехали в порт на сорок минут раньше связного. Вугар, как ребёнок, наблюдал за шумной жизнью порта, и, казалось, не было ничего интереснее для него на этой планете. Демьян улыбнулся, похлопал друга по плечу и заговорил:

— В детстве дедушка часто привозил меня сюда. Мы покупали свежую рыбу, когда было на что купить. Долго и громко торговались с продавцами, а потом шли в маленькую таверну. Дед покупал мне там гирос в пите и сувлаки, а еще большой стакан апельсинового сока, который почему-то вонял какими-то лекарствами. Потом мы брали большую буханку свежего, горячего хлеба и ехали домой.

— Ты хорошо его помнишь? — спросил Вугар.

— Деда почти не помню. Помню вечно пьяную бабушку. Скандалы из-за этого и как плакал от страха, что мать и дед сейчас прибьют пьяненькую бабулю. Она умудрялась пропить последние деньги, и мы вынуждены были по нескольку дней ничего не есть, кроме хлеба или дрянных макарон. Дед сильно болел, у него часто болели и распухали ноги. Как-то он поехал по своим пенсионным делам и на лестницах здания ему стало плохо. Дед упал и больше не встал. Тело увезли в морг, а санитары не выдавали его без взятки или пошлины, уже не помню. А был у нас, значит, ушлый сосед, вечный сиделец и хулиган, Яннис Казандзакис. Его тогда как раз выпустили из кутузки. Он собрал местных маргиналов со всей Омонии, и пошли они тело деда освобождать. И освободили! Труп украли. Привезли домой, и я до утра тогда просидел, глядя на дедушку. Ни слезинки не проронил. Сидел рядом и разговаривал с ним.

— Вуй Аллах. И что, менты не приехали? Это криминал, — глаза Вугара округлились.

— Нет. В Омонию они не совались. Там за своих могли порвать кого угодно. Район и тогда то был не из лучших, но не настолько, как сейчас. До прихода европейских ценностей Греция жила хоть и не богато, но такого дерьма тут не было. Ты знаешь, если в одной семье варили факес, густой греческий суп с чечевицей, кастрюлю с этим божественным блюдом потом выносили во двор, накрывали стол, и все желающие могли придти и покушать. Я так и питался. После смерти деда с деньгами стало совсем худо. Жили на его пособие, которое, естественно, в связи с кончиной отменили.

— А мама твоя не работала? — спросил Вугар.

Нянечкой в детском саду. Парадокс, — Демьян стиснул зубы так, что скулы задергались, словно он пытался подавить в себе нахлынувшие эмоции. Гнев и раздражение начали переполнять его, и каждая мышца лица напоминала о том, как трудно порой сдерживаться…