Дагиды

Томас Оуэн, 2000

Бельгийский писатель Томас Оуэн родился в 1910 году. Мастер деликатной психологической прозы, насыщенной фантастическим колоритом. Его оригинальный гуманизм отмечен скепсисом по отношению к любой идеологии и любому познавательному ориентиру. В нашу эпоху, считает он, задачей писателя является не решение проблем, но разветвление проблем. Вопросительному знаку альтернативы нет.

Продается вилла

Я всегда жил с мудрецами. Откуда мне знать, что их мудрость — заведомая ложь?

Ганс Гейнц Эверс

Это было претенциозное белое здание — высокое, узкое, старомодное. Затейливые рондеры в стиле начала века, равно как и общий архитектурный замысел, рождали представление о чем-то мавританском. Оконца проглядывали в самых неожиданных местах, крутоскатную черепичную крышу венчала пузатая башенка, вызывающая в памяти то ли мечеть, то ли тюрбан.

В общем, нечто вычурное и унылое — постройки такого рода встречаются довольно часто в старинных приморских городах, потерявших бонтон, где владельцы всеми правдами и неправдами стараются сбыть подобную недвижимость богатым иностранцам.

На решетке сложного рисунка висела табличка со старательно выведенной надписью: «Вилла продается».

Сад, вопреки ожиданию, выглядел прилично. Бесполезная роскошь отсутствовала, но деревья и кусты аккуратно подстрижены, и дорожки чисты.

Я посмотрел, нет ли собаки, толкнул дверь и зашагал медленно, кое-где останавливаясь, чтобы привлечь внимание. Приближаясь к фасаду, я заметил, как шевельнулась занавеска на втором этаже, потом другая, чуть пониже; окна располагались так асимметрично, что нельзя было сообразить, комнаты за ними или лестничные площадки.

Передо мной стоял пожилой человек — худой и сутулый. Откуда он взялся — трудно сказать, скорей всего, вынырнул с какой-нибудь садовой дорожки.

— Добрый день, месье.

— Добрый день.

Он улыбнулся, поощряя меня к разговору. Я с минуту разглядывал его черный, обуженный, но вполне приличный костюм. Странное дело: он носил высокий накрахмаленный воротничок с потрепанными уголками, а на зеленом галстуке красовалась золотая булавка в форме узла, через этот узел змеилась цепочка, которая неизвестно где начиналась и потом пропадала в таинственных глубинах жилета. Я едва сдержал улыбку и сказал:

— Я пришел насчет дома. Можно его быстро осмотреть?

В глазах старого чудака блеснула радость, он даже, как мне показалось, слегка подпрыгнул, потом ответствовал:

— Совершенно, я бы сказал, естественное желание. Я буду вас сопровождать. Не соблаговолите ли проследовать за мной? Извините, я вынужден пройти вперед.

Курьезный персонаж. Ему могло быть где-то от шестидесяти пяти до семидесяти пяти. Выговаривая свои круглые фразы, он постоянно брызгал слюной — у него во рту, вероятно, имелся изрядный запас этой жидкости.

— Я намерен вас удивить: я, видите ли, родом из Иль-де-Франс. В данный момент являюсь высокопоставленным чиновником на пенсии.

Он говорил очень чисто, аффектированно и старомодно.

— Мой брат, французский генерал, достигнув соответствующего возраста, вышел в отставку. Его фотографию можно увидеть в салоне. Все, как правило, поражаются необычайному сходству между нами.

Он вдруг расхохотался и резко остановился перед парадной лестницей:

— Если позволите, мы войдем через эту дверь. Он поклонился, я сделал то же самое, и мы поднялись по нескольким весьма крутым ступенькам.

— Видите ли, месье, я уже немолод. Десять лет тому назад я вышел на пенсию и с тех пор живу здесь. Место замечательное, просто уникальное. Осенью мы обычно проводим досуг вон на том косогоре…

— А там, за оградой, не поезд ли проходит?

— Да. Вы замечательно угадали. Но это не имеет значения. Я был шефом бюро во французском управлении железных дорог. Представляете, сколько поездов я повидал в жизни? А на тот можно и внимания не обращать. Маленький провинциальный поезд, пустячок, имитация, символ.

Он улыбнулся, звучно проглотил очередной запас слюны и тронул указательным пальцем кончик носа.

— Моя несчастная супруга, — продолжал он, внезапно насупившись, — обожала эту долину. Ах, какая милая спутница жизни! Увы, я потерял ее вот уже пять лет. Она находила виллу прелестной. Справедливо. Справедливо, это я вам говорю, а ведь я изъездил Францию и соседние страны благодаря бесплатным билетам, предоставляемым управлением своим высокопоставленным функционариям. И вот уединился в этом месте.

Он вздохнул, погладил ладонью редкие волосы, обратил мое внимание на керамический пол коридора и прошел в столовую.

Комната старомодно меблированная, чистая и холодная, скупо освещенная через застекленную дверь, верхний перекрест коей украшал цветной витраж.

— При жизни моей бедной жены все, разумеется, выглядело иначе. Безделушки, цветы, радость женского присутствия, понимаете? Ах! Теперь комната слишком пуста, слишком велика для меня одного.

Он деловито нагнулся, потрогал пол и адресовался ко мне совершенно умиленный:

— Линолеум, обратите особое внимание. Большое удобство при уборке. Ах, смотрите, вот и мой брат.

Он в два прыжка оказался у камина белого мрамора, схватил фотографию в рамке, сунул мне в руки и затараторил:

— Обратите внимание, прекрасный офицер. Кавалерист. Он, бывало, говорил, что не променяет стек даже на империю.

Владелец виллы доверительно сжал мой локоть:

— А припоминаете, ведь Франция из-за стека исчезла как империя!

— Исчезла как что?

— Ну как империя.

В его резком хохоте зазвенела визгливая рулада. Он поставил фотографию точно на место, повернулся и поднял бровь:

–Я немного смешлив, не так ли? Много путешествовал, знаете ли. Много повидал, много пережил, а это рождает известный скептицизм, не так ли? Хочу вам сказать по секрету, что после кончины моей жены эта особенность характера начала превалировать.

Он столь же лихо допрыгнул до застекленной двери и увлек меня на террасу.

— Ну, что скажете? Вид потрясающий! И как подстрижен газон! Я чуть-чуть тщеславен, не так ли? Люблю содержать сад, как если бы жизнь бурлила, понимаете?

В этот момент загремели колеса. Поезд остановился. Вокзал был так близко, что пассажиры, стоя у окон, видели нас превосходно. Будь у нас длинная палка, мы бы до них дотянулись.

— Много поездов проходит? — поинтересовался я.

— Пустяки, два или три.

— В год?

— Нет, в день.

Он почти задохнулся от смеха, проглотил слюну с хлюпом, подобно раковине, втягивающей воду, вытащил мокрый платок и погрозил мне пальцем:

Конец ознакомительного фрагмента.