Ветер в Парве. История гибели одной столицы

Тимантти Хельви

Мистическая повесть о тотальном уничтожении природной стихией целого города, некогда бывшего политической, экономической и научной столицей страны. Главный герой живёт в эмиграции, но в последние дни жизни города возвращается туда. Вслед за ним вскоре приезжает его гражданская жена.

Глава 3.

Город моего детства

Гостиница была самой обычной. Ничего общего с отелями в местах отдыха. Ничего общего с дорогими столичными гостиницами. И это при том, что не так давно Парва была столицей конфедерации. Но, как только начались ураганы, унесшие человеческие жизни (сколько именно не объявлялось), в том числе жизни нескольких государственных лиц, столицей стал другой город на значительном отдалении от Парвы и её бед. Тем временем, в Парве продолжали гибнуть люди — не государственные лица, а обычные (если вообще можно так назвать людей) граждане. И власти конфедерации, и местные власти Парвы не предлагали ровным счётом ничего своим подопечным. Хотя, как известно, смысл и назначение всякой власти — служить народу.

В номере было прохладно, и я усилил батареи до максимума. Разобрал свой рюкзак, сходил в горячий душ и закутался в гостиничный махровый халат, хоть он и был мне короток. Постоял у окна, глядя в сгущающиеся осенние сумерки. Ветер хлестал в стекла окна. Не смотря на то, что гостиничные окна были оборудованы стеклопакетами, и непогода не проникала в номер, удары стихии по стеклам и её тоскливое завывание крайне неприятно действовали на психику. Я опустил роль-ставни и забрался под одеяло. Странно… мне было необъяснимо жутко. О природных катаклизмах Парвы в последние года два ходили легенды. Я не только читал об этом в прессе, но и изучал материалы в научном центре, где работал постоянно. Тем не менее, «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать» — истинная правда. В моей голове эта пословица теперь прозвучала в саркастическом тоне, и не удивительно.

В конце концов, я стал засыпать. Удары в окно и завывание ветра понемногу отдалялись от меня… будто из тесного номера гостиницы большие заботливые руки переносили меня, как спящее дитя, в иные просторы… И там, в тех просторах, всё было совсем иначе.

Я превратился в мальчика лет пяти-шести — живого, хоть и не слишком вертлявого, русоволосого и темноглазого. Всё моё тело было покрыто золотистым загаром, а слегка вьющиеся волосы на кончиках выгорели от солнца. Я сидел на простой деревянной скамейке возле своего дедушки в шортах и майке без рукавов и наблюдал, как дед раздувает пламя в самоваре. Самовар топили на углях, иногда добавляли мелкую щепу. Часто я сам помогал дедушке колоть маленьким топориком эту щепу. Он мне вполне доверял, и это очень грело мою детскую душу.

— Деда, получилось?

— Почти, — быстро ответил дед хрипловатым от дыма голосом и откашлялся.

Он поставил высокую самоварную трубу на горлышко, из которого вырывался дым с еле заметными язычками пламени, и огонь внутри самовара загудел. Дедушка взял чайник с сырой водой, который стоял рядом с ним на скамейке, приоткрыл крышку того отделения самовара, где грелась вода, и подлил водички. Я с удовольствием наблюдал за ним, потом втянул носом запах дымка и тёплый вечерних воздух летнего дачного вечера. Я был так счастлив… Потом самовар вскипел, и дед, трубным голосом разгоняя семейных (не приведи господь задеть кого-то горячим самоваром), вносил шипящий и пахнущий дымом самовар на кухню и ставил на большой медный поднос на большом круглом кухонном столе, где уже всё было накрыто к чаю, и семья суетилась, созывая тех, кто ещё работал в огороде или гулял в переулке.

Потом всё растаяло, картина поменялась. Я увидел прабабушку, медленно гуляющую по садовой дорожке мимо огромного куста жасмина. Прабабушка обожала жасмин: «Ах, как пахнет, как пахнет!» — вздыхала она, приближая своё старческое морщинистое, но всё равно невероятно симпатичное лицо к белым соцветиям…

— Сэ-эм! Ты гулять выйдешь? — вдруг прозвучал рядом голос друга детства. И я, оглянувшись, увидел его между досками нашей деревянной, покрашенной голубой краской калитки.

— Сейчас! Только за великом сбегаю! — весело отозвался я и бросился на противоположный конец нашего дачного участка к сараю, где стоял мой велосипед. Радость захлёстывала меня волнами: предстояло поноситься на велике с друзьями. Быть может, мы просто будем летать с горок на десятой улице, а вдруг к нам прицепится враждебная компания парней с двенадцатого переулка? Тогда будут приключения и гонки!

Картина вновь изменилась, будто неизвестный художник перемешал краски. Теперь было уже раннее утро, и я бежал с эмалированным бидоном за молоком. Стоять за молоком в очереди среди чужих, постоянно о чём-то разговаривающих между собой людей — невеликое удовольствие, почти испытание. Но какое счастье, когда моя очередь наконец-то подходит к концу, и ароматное свежее молоко выливается из крана в большой железной бочке в мой бидон! Теперь, главное, донести и не расплескать. Надо проверить крышку бидона… Ага, всё в порядке. Ну, прощай, шумная торговая площадь!

И снова смешались краски, и снова поменялась картина… Я уже не на даче, а в городе. В Парве зима. Меня нарядили в дутые сапожки, которые сотрудник мамы привёз из-за границы, в зимнее пальто и невероятно тёплую, колючую шерстяную шапку, от которой всегда потом чесалась голова. Мама вела меня на каток во дворе, в её руках — мои коньки. Как же я любил кататься на коньках…

Затем я вижу папу: он гулял с собакой во дворе и рассказывал мне что-то о космосе, звёздах, планетах, млечном пути… И мне всё это так было интересно, и я был снова счастлив. Собака — маленькая, уши почти до земли. Она тонула в снегу, плавала брасом, а не бегала. Папа брал её на руки, и мы отправлялись домой…

И снова неизвестный художник мешает краски… Я вижу свою школу, одну из лучших школ в Парве. Учёба давалась мне без особого труда, но меня выгоняли из класса за хулиганство на уроке… И это было и обидно, и смешно. Конечно, вызывали родителей. Мама в любом случае стояла за меня горой и в школу не ходила, а папа так заговаривал учительницу, что она была рада, когда провожала его восвояси.

Краски снова смешиваются… Я вижу себя в последнем классе школы. Мне приходилось не только посещать школьные занятия и выполнять домашние задания, но и готовиться к поступлению в университет… Моя спина каждый день болела от «кирпичей», которые я носил в ранце. После школы перед тем, как поехать на подготовительные занятия в университет, я заходил к дедушке и бабушке. Постаревший дедушка из-за моих нагрузок был вне себя от возмущения, а бабушка кормила меня обедом как в детстве. Только вместо того, чтобы после обеда (тогда домашняя работа могла и подождать) завалиться на диван с яблоком в зубах и книгой молдавских сказок, как это бывало в первом-третьем классах школы, я скорей-скорей убегал по делам с «кирпичами» за спиной.

И снова неизвестный художник мешает краски, и я оказываюсь на похоронах своего любимого деда. Цветной сон превращается в чернобелый… потом переселяюсь к осиротевшей бабушке. Мне начинает названивать моя будущая жена… Нет, не Мара… Моя первая жена, с которой я давно развёлся… Она тогда была ещё совсем девчонкой. Впрочем, и я был мальчишкой, хотя мы оба к тому времени закончили университет и учились в аспирантуре. Как тогда сильно и странно изменилась жизнь… И совсем не в лучшую сторону… Прошлого было уж не вернуть. Детство с запахом дымка от дедушкиного самовара летним тёплым вечерком и ароматом жасмина давно упокоившейся с миром (задолго до деда) прабабушки закончилось раз и навсегда, а взрослым я быть не умел… И самым ужасным было то, что при всём нашем семейном горе мы были рады, что дед не дожил до тех событий, которые последовали за его смертью в Парве… Впрочем, это уже политика…

Я проснулся от звука будильника, заведённого на моём телефоне. Некоторое время сидел как побитый: скорчившись, обхватив голову руками. К глазам подступали слёзы. Парва — мой родной город. В ней прошла бОльшая и, возможно, лучшая часть моей жизни. Но в течение нескольких лет, буквально в пределах одного десятилетия, она изменилась до неузнаваемости. Ушли навеки на тот свет или уехали в другие страны не только любимые мною люди — люди, благодаря которым я был счастлив. Бесследно исчезли бесценные места: улочки и переулки, площади, малоэтажные дома… Всё это было стёрто с лица земли по воле сильных мира сего. И любимые места превратились в бесформенную громаду разноэтажных стеклянных, каменных и металлических сооружений, многие из которых расходились по швам, пугая уже заселившихся в них жителей (если это были жилые дома) и сотрудников организаций (если это были офисные здания). Швы грубо замазывались цементом. И никого не волновало, что на самом деле происходит с новостройками изнутри, потому что каждый дом имеет свой собственный организм. И если уж он дал трещину, то просто замазать её цементом — это всё равно, что припудрить раковую опухоль.

Все эти жуткие халтурные проекты новомодных архитекторов сопровождались откровенным внешним уродством. И внутренний облик Парвы стремительно менялся. Почему-то внезапно закрыли Академию Наук, затем ряд других ведущих научных заведений. А потом стали закрывать высшие учебные заведения. Причём все подряд. Объяснение было простое: у местной власти нет денег на высшее образование. И чтобы поддерживать в приличном состоянии школы, пришлось закрыть ВУЗы. Но тогда почему же у местной власти было столько денег на новое строительство? А также на множество казино (которых в Парве отродясь не бывало) и бесчисленные ночные клубы и пабы, хозяева которых получали немыслимые деньги с незадачливых посетителей еженощно. Куда потом шли эти деньги?..

Я не обладал практическим умом следователя. Догадывался лишь смутно, кто, как и с кем «разделял и властвовал» в Парве, о том, как именно здесь происходил круговорот финансов в социуме. Жить в родном городе я более не мог, здесь стало трудно дышать, словно Парву вдруг перенесли в район влажных субтропиков. Моя первая жена ни за что не хотела уезжать, сколько бы я её ни уговаривал: по её мнению с городом всё было отлично, более того — даже лучше, чем когда-либо. А я, не дожидаясь, пока закроют научный центр, в котором я работал тогда ещё младшим научным сотрудником, перевёлся в Новиград, а затем дальше… дальше… Пока не оказался за пределами конфедерации в тихой и мирной стране. Мои родители переехали вслед за мной, и я был несказанно этому рад.

Ещё в Новиграде я встретил Мару. Но воссоединились мы не сразу. Моя жена в Парве никак не хотела давать развод. Затем совершенно внезапно нашла кого-то, по её мнению, более достойного её, и история с её капризами быстро закончилась. А с Марой мы лишь изредка виделись по делам в Новиграде. Однако, когда я уезжал из Новиграда, чувство невосполнимой утраты кого-то весьма важного в моей жизни смутило мою душу, и я ещё долго вспоминал и вспоминал, и снова и снова прокручивал в голове наши с Марой недолгие встречи и вроде бы не слишком значительные беседы… Помню, уже оказавшись в другой стране, я стоял на пригорке над рекой. Была золотая осень, почти то же время года, что и сейчас, только более позднее. Ленту реки, отражавшую чистую и холодную синеву небес, окаймляли берега, поросшие лесами. А я смотрел на красоту увядающей природы и чувствовал, как кровь холодеет в жилах и замедляет свой ритм сердце.

Как прохладный кинжал ранит воздух осенний,

И грустна, и прекрасна земля перед сном.

Как же хочется мне задержаться в мгновеньи

На высоком пригорке с янтарным леском!

Здесь колышется вечность в звенящем сияньи

Уходящего в небо осеннего дня:

Вот и доброе детство моё меж кустами

Пробежало, смеясь и лукаво маня…

Но немеет душа, замирает в смятении —

Ибо греет и ранит людей красота.

Я взираю с тоской на растущие тени:

Так уйдёт этот день, как уходит Мечта.

Да, имя «Мара» на одном из современных языков означает «мечта»…

Однако Мечта вновь неожиданно появилась в моей жизни уже в другой стране. И не одна, а вместе с сыном от первого брака и целой кучей родственников. Родственники к моей большой радости оказались временным явлением: они все потихоньку разъехались в разные концы страны. А Мара осталась со мной. Через несколько лет после нашей помолвки (в официальный брак мы вступить так и не решились) на свет появился наш сын. А ещё через несколько лет я узнал о бедах, постигших мой родной город. Оказалось, в Парве ни с того ни с сего стали дуть сильные ветра. Поначалу на это мало кто обращал внимание. Но после урагана, унесшего многие жизни и разрушившего и без того на честном слове державшиеся новостройки с растрескавшимися задолго до урагана швами, власти Парвы забили тревогу. Как я уже упоминал, столица была перенесена в другой город конфедерации, бОльшая часть чиновников и официальных лиц покинула Парву. Но там остались люди… Учёные, школьные учителя — включая тех, что учили ещё меня, врачи, инженеры, множество пенсионеров…

— И снова я теряю тебя навсегда? — задумчиво спросила меня Мара, когда узнала о моём решении.

— Если снова, значит, не навсегда… — ответил я. Мне было больно и никакого другого ответа не пришло тогда в голову.

Как бы то ни было… Как бы ни было… Я должен был вернуться в родные места — город изуродованный, растерзанный, израненный, постаревший, брошенный на произвол судьбы. Я не мог иначе.