Считать виновной

Тесс Герритсен, 1993

Конечно же Миранда Вуд оказалась единственной подозреваемой. Газетного магната Роберта Тримейна нашли убитым в ее постели, орудие преступления – ее кухонный нож. Кто еще мог совершить преступление, как не женщина, для которой стала западней любовь к женатому мужчине? Прямых улик не нашлось, но косвенных – предостаточно. У нее не было шанса оставаться на свободе до начала процесса. И вдруг тайный благодетель внес огромный залог. Дальнейшие события заставили задуматься: а не для того ли это сделано, чтобы Миранда не дожила до суда?

Глава 3

Что за ужасное создание!

Мисс Лила Сент-Джон смотрела на своего любимца со смешанным чувством нежности и жалости. Сэр Оскар Генри Сан-Анджело III, более известный как Оззи, был представителем редкой породы португальской водяной собаки, известной также как кан-диагуа. Каковы отличительные признаки этой породы, в этом мисс Сент-Джон так до конца и не разобралась. Иногда ей казалось, что данный экземпляр есть некий генетический выверт. Пса подарила племянница — чтобы вы не скучали, тетушка, — и с тех пор мисс Сент-Джон постоянно ломала голову, пытаясь вспомнить, чем могла так насолить родственнице. Нет, Оззи вовсе не был начисто лишен достоинств. Пес не кусался, не проявлял интереса к кошке и даже исполнял — пусть и без особого рвения — обязанности сторожевой собаки. Но при этом он ел, как лошадь, дергал носом, как мышь, и становился абсолютно невыносимым, если его не выводили хотя бы на одну из двух обязательных дневных прогулок. Тогда он подходил к двери и начинал выть.

Вот так, как сейчас.

О да, мисс Сент-Джон знала этот взгляд. И пусть самих глаз не было видно из-за всей этой длиннющей шерсти, она понимала, чего он требует.

Стоило открыть дверь, как черный ком шерсти вылетел из дому, скатился по ступенькам и стремглав полетел к лесу. И мисс Сент-Джон не осталось ничего другого, как покорно последовать за ним туда же.

Вечер выдался теплый и тихий, и струившийся с неба мягкий свет обволакивал землю особенным, магическим сиянием. В такой вечер, думала мисс Сент-Джон, можно увидеть что-нибудь необычное. Косулю или оленя, лисенка или даже сову.

Проходя между деревьями, она заметила, что пес ведет ее прямиком к коттеджу Роуз-Хилл, летней резиденции Тримейнов. Какая трагедия, эта ужасная смерть Ричарда! Вообще-то большой симпатии он не вызывал, но они были соседями, и она видела его иногда в окне — сидящим за столом, сосредоточенным. При встрече Ричард всегда был неизменно вежлив, почтителен, но мисс Сент-Джон подозревала, что такое его поведение проистекало из воспитания и привычки, а не из искреннего уважения. Старушки не имели для него никакой практической ценности, и он просто терпел их.

Другое дело молодые женщины.

Вскрывшиеся недавно обстоятельства его смерти всерьез обеспокоили мисс Сент-Джон. Дело было, собственно, не в самом факте убийства, а в личности обвиняемой. Мисс Сент-Джон знала Миранду Вуд и несколько раз с ней разговаривала. В холодную зиму, при обледенелых дорогах только отчаянные фанатики зеленой природы посещали заседания местного клуба садоводов. Именно там они и познакомились, когда сидели на лекции о триплоидных ноготках, а потом разговорились о выращивании глоксинии. Миранда тоже была вежлива и почтительна, но у нее это шло от сердца. Милая девушка и глаза честные. Да и вообще, разве может быть убийцей человек, столь страстно увлеченный цветами и столь заботливо относящийся ко всему живому?

Все эти разлетавшиеся по городу нехорошие слухи серьезно ее беспокоили. Миранда Вуд — убийца? Нет. Интуиция подсказывала, что этого не может быть, а интуиция никогда еще мисс Сент-Джон не подводила.

Промчавшись через последнюю рощицу, Оззи стрелой устремился к коттеджу Роуз-Хилл. Мисс Сент-Джон покорно последовала за ним. Вот тогда-то она и увидела мелькающий за деревьями огонек. Огонек в окне коттеджа Тримейнов. Впрочем, едва вспыхнув, он тут же погас.

Мисс Сент-Джон застыла как вкопанная. Первая пришедшая в голову мысль была из разряда суеверных. Привидение? Этим коттеджем пользовался один только Ричард Тримейн, но ведь он мертв, а значит…

Впрочем, уже в следующий момент к рулю управления встала рациональная половина мозга; та половина, что и руководила повседневным поведением мисс Сент-Джон. Конечно, в доме кто-то из Тримейнов. Может быть, Эвелина пришла забрать какие-то вещи мужа.

И все же мисс Сент-Джон не могла отделаться от неясного ощущения беспокойства.

Пройдя по подъездной дорожке, она поднялась по ступенькам и тихонько постучала.

— Здесь есть кто-нибудь? Эвелина? Кэсси?

Ответом была тишина.

Мисс Сент-Джон попыталась заглянуть в окно, но внутри было темно.

— Эй? — окликнула она уже громче, и на этот раз вроде бы услышала что-то. Какой-то приглушенный стук. И снова тишина.

Оззи залаял, запрыгал по крыльцу, колотя лапами по деревянному полу.

— Тихо! — скомандовала мисс Сент-Джон. — Сидеть!

Пес заскулил, сел и с явной обидой посмотрел на хозяйку.

Мисс Сент-Джон постояла еще немножко, прислушиваясь, но никаких других звуков из дома не доносилось, и только Оззи упрямо лупил хвостом по крыльцу.

Может, стоит позвонить в полицию? Она обдумывала этот шаг всю дорогу до дома, но там, в светлой, веселой кухоньке, сама эта мысль показалась ей глупой и даже панической. До северного побережья полчаса на машине. Захочет ли шеф полиции посылать сюда своего человека? Ради чего и на каком основании? Только потому, что какая-то старушка якобы увидела какой-то огонек? Да и чем таким особенным мог привлечь вора Роуз-Хилл?

— Это только мое воображение. Или глаза подвели. Как-никак семьдесят четыре года. Трудно ожидать, что в таком возрасте у человека все работает как надо.

Оззи, повертевшись, разлегся на полу и быстро уснул.

— Господи, — вздохнула мисс Сент-Джон. — Я уже разговариваю с собакой. И чего ждать дальше?

Оззи, как обычно, свое мнение оставил при себе.

В зале суда не было свободных мест, да еще с десяток любопытных остались в коридоре, а ведь суд еще и не начинался, и на заседании всего лишь шла речь об освобождении под залог. По закону, этот вопрос должен быть рассмотрен в течение сорока восьми часов после ареста.

Чейз, сидевший во втором ряду вместе с Эвелиной и ее отцом, полагал, что дело не займет много времени. Факты очевидны, вина подозреваемой неоспорима. Судья сделает короткое заявление, ударит молоточком, и все разойдутся.

А убийцу вернут в тюремную камеру, где ей самое место.

— Цирк, вот что это такое, — проворчал отец Эвелины, Ноа Деболт. Крепкий, седовласый, с густым низким голосом, он и в шестьдесят шесть лет выглядел внушительно и грозно. В его присутствии Чейз невольно выпрямлял спину и благочинно складывал руки на коленях. Рядом с таким человеком никто не позволял себе вольностей, и все, даже взрослые, демонстрировали любезность и почтительность.

И даже начальник полиции, как заметил Чейз, не был исключением. Проходя мимо, Лорн Тиббетс остановился и вежливо приподнял шляпу.

Участники занимали положенные места. За своим столом, перебирая бумаги, устроился заместитель окружного прокурора из Басс-Харбор. Лорн и Эллис, представлявшие половину местной полиции, сидели слева — строгие, в форме, с аккуратно причесанными волосами и даже одинаковым пробором. Молоденький адвокат в костюме, выглядевшем на две его годовые зарплаты, возился с замком кожаного кейса.

— Лучше бы очистили зал, — фыркнул Ноа. — Какого черта делают тут все эти зрители? Я называю это вторжением в частную жизнь.

— Заседание открыто для публики, папа, — устало объяснила Эвелина.

— Публика бывает разная. Зевакам здесь не место. Их это не касается. — Ноа приподнялся и помахал Лорну, пытаясь привлечь его внимание, но намасленная голова шефа полиции не повернулась — он смотрел строго перед собой. Ноа перевел взгляд на судебного пристава, но тот выскользнул в боковую дверь. — Куда катится этот город? — раздраженно пробормотал старик, опускаясь на стул. — Столько приезжих. О приличиях никто и не вспоминает.

— Успокойся, папа, — пробормотала Эвелина и, оглядевшись, заговорила обеспокоенно: — Где близнецы? Почему их здесь нет? Я хочу, чтобы судья видел их. Бедняжки… остались без отца.

— Они уже не дети, — хмыкнул Ноа. — И впечатления ни на кого не произведут.

— Вон. Я их вижу. — Чейз заметил Кэсси и Филиппа на одном из задних рядов. Должно быть, они вошли позже, с другими зрителями.

Что ж, публика на месте. Теперь очередь за двумя главными актерами. Судьей. И обвиняемой.

И тут же, словно в ответ на его мысли, боковая дверь открылась, и в зал, ведя за руку хрупкую на вид женщину, вошел здоровенный пристав.

Произошедшая с ней перемена поразила Чейза — Миранда Вуд выглядела бледной тенью себя самой. Рядом с великаном бейлифом она казалась девочкой-подростком; ее голова едва доставала ему до плеча. Впечатление невинности усиливал скромный наряд — синяя юбка и простая белая блузка, — выбранный несомненно адвокатом. Роскошные каштановые волосы аккуратно зачесаны назад и собраны в незамысловатый хвостик. Вместо ленточки обычная резинка. Ничего дерзкого, вызывающего, эффектного. Никаких украшений, никакого макияжа. Даже бледность абсолютно естественная, достигнутая без помощи пудры.

По пути к своему месту женщина лишь однажды подняла голову и посмотрела в сторону зала. Взгляд скользнул по собравшимся и ненадолго задержался на Чейзе. Зрительный контакт продолжался считанные мгновения, и Чейз, как и все остальные, увидел хрупкую маску решительности и собранности. Как и все остальные, он увидел в ее лице гордость. Как и все остальные, прочел язык тела: прямая спина, задранный подбородок. Все остальные увидели эту демонстрацию гордости. Бесстыдница, подумали они. Наглая, не раскаявшаяся в содеянном убийца. Чейз хотел бы разделить общее мнение — тогда ее вина выглядела бы бесспорной, а наказание заслуженным.

Но он видел то, что скрывала маска. Он видел это в ее глазах двумя днями раньше, когда она смотрела в одностороннее зеркало. Страх. Ей было страшно.

И гордость не позволяла ей показать это.

С первой секунды, едва Миранда вошла в зал суда, реальность как будто перестала существовать. Руки и ноги онемели. Если она не упала, то лишь благодаря бейлифу, крепко державшему ее за руку. Публика — если можно назвать так битком набитый зрителями зал — предстала калейдоскопом лиц. Люди пришли на спектакль, пришли посмотреть ее представление. Одна половина собралась повесить ее, другая — поглазеть. Проходя по залу взглядом, Миранда замечала знакомые лица. Здесь были ее коллеги из «Геральд»: главный редактор, Джил Виккери — олицетворение профессионализма и штатные репортеры, Энни Беренджер и Тай Вейнгардт — обе в классическом образе помятого писаки. Обе подруги — если они и были таковыми когда-то — старательно демонстрировали беспристрастность и полный нейтралитет.

Во всем собрании она наткнулась лишь на одно дружеское лицо — мистера Ланцо, ее соседа. Я с тобой, милая, — прокричал он одними губами, и Миранда невольно улыбнулась в ответ.

И тут же взгляд зацепился за каменный лик Чейза Тримейна, и улыбка на ее губах моментально увяла. Из всех присутствующих он, более других, вызвал желание спрятаться, заползти в какую-нибудь темную расщелину или куда угодно еще, чтобы только укрыться от этих суровых глаз. Рядом с ним сидели Эвелина Тримейн — в черном вдовьем платье, с бледным, как маска смерти, лицом — и ее отец, городской патриарх, Ноа Деболт, одним лишь стальным взглядом умевший обескуражить любого, кто смел перечить ему. Сейчас его глаза сверлили Миранду.

Потянув за руку, бейлиф подвел Миранду к столу защиты. Она робко опустилась на стул справа от адвоката, приветствовавшего ее сдержанным кивком. Выпускник «Лиги плюща», Рэндалл Пэлам оделся в строгом соответствии со своей ролью, но, глядя на него, Миранда думала лишь о том, как молодо он выглядит. Рядом с ним она, в свои двадцать девять, чувствовала себя женщиной среднего возраста. Однако выбирать не приходилось. На Шефердс-Айленд было всего два практикующих адвоката. Второй, Лес Харди, человек опытный, с хорошей репутацией и соответствующими оной гонорарами, к сожалению, защищать ее не мог, поскольку в списке его клиентов фигурировали имена Деболта и Тримейна.

В случае с Рэндаллом Пэламом никакого конфликта интересов не было. Не страдал он и от избытка клиентов. Человек в городе новый, Пэлам был готов защищать любого, даже местную убийцу.

— У нас ведь все хорошо, правда, мистер Пэлам? — тихонько спросила Миранда.

— Говорить буду я. Ваше дело сидеть и показывать, что вы невиновны.

— Я невиновна.

На это заявление ответа от защитника не последовало.

— Его честь Герберт Клименко — прошу всех встать, — объявил бейлиф.

Неторопливое шарканье возвестило появление судьи Клименко. Протиснувшись за стол, он тяжело, мешком, опустился в кресло, порылся в карманах и, в конце концов, водрузил на переносицу бифокальные очки в роговой оправе.

— Старик ведь уже в отставке, — прошептал кто-то в переднем ряду. — И вот, вытащили. У него ведь, говорят, слабоумие.

— А еще говорят, что он глух! — бросил в зал Клименко и ударил молоточком по дощечке. — Объявляю заседание открытым.

Слушание началось. Миранда помалкивала, предоставив адвокату делать то, что он считает нужным. За те сорок пять минут, что двое мужчин, одного из которых Миранда едва знала, а другого не знала вовсе, решали вопрос о ее свободе, она не произнесла ни слова. Речь не шла о ее виновности или невиновности — это предстояло определить в ходе суда. Сейчас, на предварительном слушании, предстояло решить другой, неотложный вопрос: можно ли отпустить обвиняемую на свободу до начала процесса?

Заместитель окружного прокурора зачитал список причин, исходя из которых ее следовало оставить за решеткой. Тяжесть улик. Опасность для общества. Несомненный риск, поскольку обвиняемая может сбежать. Жестокий характер преступления, подчеркнул он, указывает на брутальность натуры обвиняемой. Миранда слушала и не верила своим ушам: чудовищем, на которое постоянно указывал заместитель прокурора, была она. Неужели они считают меня монстром? Неужели верят, что я — зло? Неужели думают, что я убью еще кого-то? Вопросы вертелись в голове, а спину жгли неприязненные взгляды собравшихся в зале горожан.

К происходящему Миранда вернулась только после того, как ее попросили, повторно, встать, чтобы выслушать решение судьи Клименко. Едва сдерживая нервную дрожь, она поднялась. Клименко смотрел на нее поверх сдвинутых на кончик носа очков.

— Суд устанавливает залог в сумме сто тысяч долларов наличными или двести тысяч в виде обеспеченной собственности. — Молоток опустился. — Заседание закончено.

Миранда как будто остолбенела. За спиной у нее поднимались и тянулись к выходу зрители, а она стояла, скованная отчаянием.

— Это лучшее, чего я смог добиться, — прошептал Пэлам.

С таким же успехом они могли назначить и миллион. У нее не было не только таких денег, но и каких-либо возможностей собрать их.

— Идемте, мисс Вуд, — сказал бейлиф. — Пора возвращаться.

Покорно, не говоря ни слова, она прошла за ним через зал под любопытными взглядами и лишь у двери задержала шаг и, обернувшись, посмотрела на Чейза Тримейна. Он тоже смотрел на нее, и в какой-то момент в его глазах мелькнуло что-то, чего Миранда не видела раньше. Сочувствие. Мелькнуло и ушло.

Она сморгнула подступившие слезы и вышла вслед за приставом.

Пора возвращаться. В тюрьму.

— Теперь ей не выбраться, — сказала Эвелина.

— Сто тысяч долларов? — Чейз покачал головой. — Не такая уж нереальная сумма.

— Для нас — может быть. Но только не для такой, как она, — фыркнула презрительно Эвелина, и ее красивое, ухоженное лицо омрачила гримаса злобного удовлетворения. — Нет, нет, думаю, мисс Миранда Вуд останется там, где ей и надлежит быть — за решеткой.

— Уперлась и стоит на своем. — Лорн Тиббетс развел руками. — Мы допрашиваем ее уже целую неделю, но слышим одно и то же. Держится за свою версию и не отходит от нее ни на дюйм.

— Не важно. — Эвелина пожала плечами. — Факты ведь остаются фактами, и с ними не поспоришь.

Они сидели на веранде, куда их выгнала жара. Солнце лишь недавно заглянуло в окна, но уже превратило комнаты в духовки. Чейз успел забыть, какими невыносимо душными бывают здесь августовские дни. В его памяти Мэн остался вечно прохладным, отгороженным от тягот лета. Вот тебе и детские воспоминания. Он налил себе второй стакан чаю со льдом и протянул кувшин Тиббетсу.

— Итак, Лорн, что вы сами-то думаете? — поинтересовался Чейз. — Считаете, имеющихся доказательств достаточно для вынесения обвинительного приговора?

— Может быть. Но в доказательной базе есть пробелы.

— Какие пробелы? — строго спросила Эвелина.

Ну вот, — подумал Чейз, — теперь моя невестка больше похожа на себя. Полный самоконтроль и никаких истерик. Не то что в тот первый день, в участке. Собранная, уверенная, такой он и помнил ее со школьных времен. Эвелина, Снежная королева.

— Есть проблема с отпечатками, — ответил Тиббетс.

— Что вы имеете в виду? — удивился Чейз. — Разве их не было на ноже?

— В том-то и дело. Рукоятку начисто вытерли. Честно говоря, я этого не понимаю. Мы ведь говорим о преступлении на почве страсти, понимаете? Женщина пользуется собственным ножом. Импульсивно. Не думая о последствиях. Так зачем же стирать затем отпечатки?

— Должно быть, она смышленее, чем вы предполагаете, — усмехнулась Эвелина. — Вот уже и вас смутила.

— И все же в стандартную модель непреднамеренного убийства этот факт вписывается плохо.

— Есть что-то еще? — спросил Чейз. — Какие-то другие проблемы?

— Сама подозреваемая, — вздохнул Тиббетс. — Крепкий орешек.

— Разумеется, она будет стоять на своем, — пожала плечами Эвелина. — На кону ее жизнь.

— Мисс Вуд прошла проверку на полиграфе.

— Вы проверяли ее на детекторе лжи? — удивился Чейз.

— Она сама на этом настояла. Но даже если бы и не прошла, для нее это ничего бы не значило. Результат такой проверки не принимается судом в качестве улики.

— Тогда почему это на вас так подействовало? — Эвелина даже повысила голос. — Почему вы переменили свое мнение?

— Не переменил. Просто меня это беспокоит. Чейз отвел глаза. Его тоже кое-что беспокоило. Но не факты — интуиция.

Логика, здравый смысл, имеющиеся улики — все указывало на то, что брата убила Миранда Вуд. Но почему ему так трудно в это поверить?

Первые сомнения зародились еще неделю назад, в полицейском участке, когда он случайно увидел ее на допросе. Он слышал вопросы, слышал ответы, невнятные, невразумительные объяснения. Его уверенности в виновности мисс Вуд они не поколебали. Но потом, когда они столкнулись лицом к лицу в коридоре и она посмотрела ему в глаза, Чейз почувствовал, как в нем зашевелились сомнения. Разве убийца смогла бы смотреть так твердо? Разве достало бы виновной смелости предстать перед обвинителем? И даже когда появилась Эвелина, Миранда не стала убегать, прятаться. Вместо этого она сказала нечто совершенно неожиданное. Он любил вас. Я хочу, чтобы вы знали это. Такого от убийцы никто не ждал. Она искренне пыталась утешить вдову. Зачем? Это не принесло ей никаких дополнительных баллов. Ни в глазах полицейских, ни на слушании. Она могла бы просто пройти мимо, сделав вид, что не заметила Эвелину, оставив несчастную женщину со своим горем. Но Миранда поступила иначе, проявив доброту и сострадание.

Этого Чейз не понимал.

— Прямых улик нет, косвенных более чем достаточно, — продолжал Тиббетс. — И судья, очевидно, принял это во внимание. Посмотрите, какой назначен залог. Клименко прекрасно понимал, что таких денег ей не собрать. Так что в ближайшее время мисс Вуд на свободу не выйдет. Если только у нее нет в запасе богатенького дядюшки.

— Вряд ли, — сказала Эвелина. — Она ведь нам не чета. Из тех, бедняков.

Нам не чета, — подумал Чейз. Но и не белая шваль, как говорили в старину. Он сам убедился в этом, наблюдая за ней через стекло. Шваль — это дешевка, те, кого легко согнуть и легко купить. Миранда Вуд — женщина другой породы.

На подъездной дорожке появилась полицейская машина.

Тиббетс вздохнул:

— Ну вот. Не дают человеку покоя. Даже в выходной.

Из машины вышел Эллис Снайп — подтянутый, в новенькой форме. Похрустывая ботинками по гравию, он пересек поворотный круг и подошел к веранде.

— Привет, Лорн. Так и подумал, что найду тебя здесь.

— Эллис, сегодня воскресенье. Не забыл?

— Да, помню. Но у нас как бы проблема.

— Если опять с туалетом, то просто вызови сантехника. Наряд я подпишу.

— Дело не в этом… — Эллис неуверенно посмотрел на Эвелину. — Просто та женщина, Миранда Вуд…

Тиббетс поднялся из-за стола и шагнул к перилам.

— Что еще такое?

— Ей ведь назначили залог, да? Сто тысяч долларов.

— Да, верно.

— Ну вот, кто-то заплатил.

— Что?

— Кто-то внес за нее залог. Мы только что получили судебный приказ отпустить Миранду Вуд.

Пауза растянулась едва ли не на минуту, и оборвал ее низкий, сочащийся злобой голос Эвелины.

— Кто внес залог?

Эллис покачал головой:

— Не знаю, мэм. В суде сказали, что деньги поступили от неизвестного через посредника, какого-то бостонского адвоката. Что делать будем, а, Лорн?

Тиббетс устало вздохнул, потер затылок, переступил с ноги на ногу и, наконец, обернулся:

— Мне очень жаль, Эвелина. Извините.

— Лорн, вы не сделаете этого! — воскликнула она.

— У меня нет выбора. — Он посмотрел на стоящего внизу Снайпа: — Ты получил распоряжение суда? Выполняй. Отпусти ее.

— Не понимаю, — пробормотала Миранда, растерянно глядя на адвоката. — Кто мог это сделать?

— Наверное, какой-то друг, — сухо ответил Рэндалл Пэлам. — Очень хороший друг.

— Но у меня нет друзей с такими деньгами. Ни у кого из них не нашлось бы лишних ста тысяч долларов.

— Тем не менее залог кто-то внес. Вот вам совет: дареному коню в зубы не смотрят.

— Мне бы только узнать кто…

— Делом занимался один адвокат в Бостоне. По его словам, клиент пожелал сохранить анонимность.

— Но почему?

— Может быть, ваш благодетель не хочет такой известности.

Не хочет, чтобы люди узнали, что он помогает убийце?

— Он — или она — имеет полное право не называть себя. Я бы рекомендовал воспользоваться предоставленным шансом. Альтернатива — остаться в тюрьме. Не самое уютное местечко.

Миранда согласно кивнула:

— Да уж, не самое. — Это мягко говоря. Всю неделю она с тоской смотрела в окно, мечтая о таких простых, привычных удовольствиях, как прогулка у моря или приличная еда. Снова вдохнуть соленый воздух, подставить лицо теплым солнечным лучам… Теперь все это было так близко — надо лишь сделать шаг. — Я хотела бы узнать, кого могу поблагодарить, — тихо сказала она.

— Невозможно. Послушайте меня и просто примите как благодеяние. — Пэлам захлопнул кейс.

Жест этот отозвался вдруг раздражением к напыщенному юнцу, молокососу, такому чистенькому, деловитому, в дорогом сером костюме. Рэндалл Пэлам, эсквайр.

— Я обо всем уже договорился. Вы можете выйти во второй половине дня. Вернетесь домой?

Миранда ответила не сразу. Перед глазами снова встала ужасная картина: раскинувшийся на ее кровати Ричард и окровавленный нож на полу. В доме потом убрали — спасибо службе помощи на дому. Об этом позаботился сосед, мистер Ланцо. По его словам, теперь все выглядит так, будто ничего и не случилось. Ничто не напомнит ей о разыгравшейся в спальне трагедии. Никаких следов.

Кроме тех, что остались в ее памяти.

Но больше идти некуда.

Миранда кивнула:

— Я… Да, наверное, вернусь домой.

— Правила вы знаете, да? Из округа не выезжать. Можете съездить в Басс-Харбор, не дальше. Постоянно оставаться на связи. И ни с кем, повторяю, ни с кем не обсуждать это дело. Мне и без того предстоит нелегкая работа, так что постарайтесь ее не осложнять.

— И мы ведь не хотим, чтобы вы теряли заработок? — пробормотала она.

Пэлам то ли не услышал, то ли сделал вид, что не услышал. Повернулся, шагнул к двери, но вдруг остановился и посмотрел на нее через плечо.

— Мы еще можем заключить сделку.

Глядя ему в глаза, она твердо произнесла одно лишь слово:

— Нет.

— Заключив сделку, мы смогли бы исключить худшее. Вместо двадцати пяти лет вы получили бы всего десять.

— Я не убивала его.

Секунду или две Пэлам молча и бесстрастно смотрел на нее, потом нетерпеливо пожал плечами и отвернулся.

— Пойдите на сделку. Признайте себя виновной. Это мой профессиональный совет. Подумайте.

Советом Миранда воспользовалась. Сидя в унылой, сумрачной камере в ожидании бумаг об освобождении, она думала об этом несколько часов. Но когда вышла из здания на залитую солнцем улицу, все мысли о торге, в результате которого из жизни пришлось бы вычеркнуть десять лет, вылетели из головы. Теперь такой вариант представлялся абсолютно неприемлемым. Миранда постояла немного на тротуаре, глядя в безоблачное голубое небо, вдыхая воздух, которым дышала всю жизнь, а потом повернулась и пешком направилась к дому.

Прогулка длиной в милю пошла на пользу: щеки порозовели, отвыкшие от работы мышцы приятно ныли. Дом выглядел как всегда: крытый дранкой коттедж, аккуратная лужайка — кто-то поливал ее все эти дни, — выложенная кирпичом дорожка, живая изгородь из кустов гортензии с пушистыми белыми цветками, сливающимися издалека в висящее над землей облако. Скромное жилище, но оно — ее дом.

Миранда прошла по дорожке, поднялась по ступенькам к веранде и только лишь тогда увидела написанные мылом на переднем окне злые, несправедливые слова. Она замерла и сжалась, уязвленная жестокостью послания.

Убийца.

В порыве внезапной ярости Миранда шагнула к окну и вытерла стекло рукавом. Оскорбительная надпись расползлась в мыльных потеках. Кто мог сделать такое? Определенно не соседи. Дети. Должно быть, дети. Кучка хулиганов. Или приезжие.

Но разве от этого легче?

Конечно, что думали приезжие, то никого не интересовало. Значение имело только мнение проживающих на острове постоянно и круглогодично. Тех, кого встречаешь каждый день.

У двери Миранда замешкалась, но, преодолев непонятную робость, повернула ручку и вошла.

Внутри, к ее огромному облегчению, все было в порядке. На столике лежал счет от компании «Добросовестные уборщики», которая провела в доме, согласно записи в наряде, «полную уборку с удалением пятен в спальне». Наряд подписал сосед, мистер Ланцо.

Первым делом Миранда прошлась по дому: заглянула в кухню, в ванную, во вторую спальню, оставив свою напоследок. На пороге она остановилась. В комнате царили порядок и чистота: натертый до блеска пол, аккуратно застеленная кровать, коврик без единого пятнышка. Ни намека на убийство, ни малейшего следа смерти. Обычная спальня, светлая, с окнами на солнечной стороне и непритязательной мебелью.

Миранда не шелохнулась, даже когда зазвонил телефон. Впрочем, трезвонил он недолго и скоро умолк.

Она вошла. Села на кровать. То, что случилось здесь, казалось теперь плохим сном. Я могу очнуться, если только хорошенько постараюсь. Я проснусь и пойму, что все было кошмаром и теперь закончилось. И тут взгляд ее зацепился за бурое пятнышко на дубовом полу.

Миранда вскочила и выбежала из комнаты.

В гостиную она вошла ровно в тот момент, когда там зазвонил телефон, и машинально взяла трубку.

— Да?

— Лиз Борден топорик схватила,

Мамаше башку раскроила,

Потом, порезвившися всласть,

За папочку Лиз принялась!^[1]

Трубка выскользнула из пальцев и повисла, покачиваясь, на шнуре. Миранда в ужасе попятилась. Из микрофона доносились смешки, злобные и пронзительные, как будто хихикал ребенок. Она схватила трубку, швырнула на рычаг.

Телефон снова зазвонил.

Миранда снова взяла трубку.

— Лиззи Борден…

— Прекратите! Оставьте меня в покое!

Она снова бросила трубку. И телефон снова зазвонил.

На этот раз Миранда не стала отвечать, а повернулась, выбежала через кухонную дверь и упала на лужайке. Над головой чирикали птички. В воздухе держался запах теплой земли и сладковатый аромат цветов. Она уткнулась лицом в траву и дала волю слезам.

В доме все звонил и звонил телефон.

Примечания

1

Лиз Борден — американка, ставшая известной благодаря знаменитому делу об убийстве ее отца и мачехи, в котором ее обвиняли. Стишки, подобные приведенному выше, получили популярность среди школьников. (Примеч. пер.)