Стоик

Теодор Драйзер, 1947

«Фрэнк Каупервуд во время своей длительной борьбы в Чикаго за возобновление концессии еще на пятьдесят лет – борьбы, которая, несмотря на все его усилия, кончилась для него полным крахом, – обнаружил на своем пути два труднопреодолимых препятствия. Первым препятствием был возраст. Каупервуду было под шестьдесят, и, хотя он по-прежнему чувствовал себя полным сил, он понимал, что ему нелегко будет конкурировать с более молодыми и не менее ловкими финансистами и за короткое время существенно увеличить свой капитал, который безусловно достиг бы желанной цифры, если бы ему удалось получить эту концессию. А цифра эта равнялась пятидесяти миллионам долларов…»

Глава VI

Генри де Сото Сиппенс — вот на кого пал выбор Каупервуда, когда он решил послать агента в Лондон, чтобы разведать реальное положение вещей, финансовые и прочие возможности постройки лондонского метрополитена.

Он откопал Сиппенса много лет тому назад, и тот оказал ему поистине неоценимые услуги при переговорах, когда он добивался концессии на проведение газа в Чикаго. Деньги, которые Каупервуд заработал на этой концессии, дали ему возможность скупить нужные участки и забрать в свои руки постройки городского транспорта. Он привлек к этому делу Сиппенса, обнаружив в нем истинный талант по части выуживания всяких необходимых сведений и организации различных общественно полезных предприятий и служб. Сиппенс, человек нервный, раздражительный, легко выходил из себя и, нередко случалось, допускал некоторую бестактность. Но при всем своем бескомпромиссном среднезападном «американизме» — качестве, весьма ценном, хоть иной раз совершенно невыносимом, это был исключительно преданный человек, на которого можно было безусловно положиться.

Сиппенс был убежден, что Каупервуду на этот раз нанесен роковой удар, что он потерпел полный крах, лишившись своих долгосрочных концессий. Он не представлял себе, как сможет его патрон возместить убытки и рассчитаться с местными воротилами, которые вложили в его предприятия немало денег и теперь могли на этом кое-что потерять. С того вечера, когда Каупервуд потерпел поражение, Сиппенс только и думал о том, как-то он встретится с патроном. Что ему сказать? Как можно решиться выразить сочувствие этому человеку, который всего какую-нибудь неделю назад казался несокрушимым гигантом в мире воротил и дельцов?

И вот на третий день после катастрофы Сиппенс неожиданно получил телеграмму от одного из секретарей Каупервуда с предложением немедленно явиться к прежнему патрону. Войдя в кабинет и увидев веселого, оживленного, сыплющего остротами Каупервуда, он едва мог поверить собственным глазам.

— С добрым утром, патрон! Приятно, что вы так хорошо выглядите.

— Да, давно уж я себя так не чувствовал. Ну, а вы как поживаете, де Сото? Готовы принять любые веления судьбы?

— Уж вам ли меня не знать, патрон! Я никогда от вас не отступался. Что бы ни случилось, я для вас готов на все.

— Знаю, де Сото, знаю! — улыбнулся Каупервуд. Любовь Беренис, вознаградившая его за все неудачи, внушила ему уверенность, что для него теперь открывается новая, самая значительная страница жизни. Поэтому он был полон самых радужных надежд и расположен относиться добродушно ко всем на свете. — Я тут задумал одно дело, де Сото, и хочу поручить его вам, потому что дело это совершенно секретное, а на вас, я знаю, можно положиться.

Губы его плотно сжались, и в глазах появился тот холодный непроницаемый металлический блеск, который невольно бросал в дрожь всякого, кто относился к Каупервуду враждебно или имел основания побаиваться его. Сиппенс, выпрямившись, выпятив грудь колесом, стоял не шевелясь; он весь обратился в слух. Это был маленький человечек, ростом не выше пяти с половиной футов, но он носил обувь на больших каблуках, высоченный цилиндр, который снимал только перед Каупервудом, и широкое длинное пальто, подбитое ватой на груди; все это, по его мнению, должно было придавать ему внушительную осанку и увеличивать рост.

— Спасибо, патрон, — пробормотал он, — для вас я хоть к дьяволу в преисподнюю. Сами знаете.

Голос у него прерывался, губы дрожали — до такой степени он был взвинчен похвалой патрона, этим свидетельством доверия, равно как и всем тем, что ему пришлось вынести за последние месяцы, да и за всю свою многолетнюю службу у Каупервуда.

— На этот раз обойдется без преисподней, де Сото, — сказал Каупервуд, улыбаясь и откидываясь в кресле. — Довольно мы в ней жарились здесь, в Чикаго. Второй раз не полезем, баста. И сейчас вы сами увидите почему. Речь у нас с вами, де Сото, пойдет о Лондоне, о лондонском метрополитене и о том, какие там для меня есть возможности.

Он дружески поманил Сиппенса и указал ему на стул рядом с собой. А Сиппенс, совершенно ошеломленный столь неожиданной и интересной перспективой, лишь смотрел на него, разинув рот.

— Лондон? — наконец выговорил он. — Нет, в самом деле, патрон? Вот это здорово! Я знал, что вы что-нибудь да придумаете! Ох, и сказать вам не могу, как меня это радует, патрон!

Голос его дрожал, руки тряслись, а лицо так и сияло, словно его вдруг осветили изнутри. Он опустился на стул, вскочил, потом снова сел — это всегда было у него признаком сильного волнения. Наконец, дернув свой длинный, лихо закрученный ус, он замер на месте и уставился на Каупервуда восхищенным и вместе с тем внимательным, настороженным взглядом.

— Спасибо, де Сото! — прервал молчание Каупервуд. — Я так и думал, что это может вас немножко встряхнуть.

— Встряхнуть! — вскричал Сиппенс. — Да на вас, патрон, просто диву можно даваться! Подумать только! Едва вы отбились от всех этих чикагских стервятников — глядишь, у вас все снова на ходу, кипит, бурлит, ворочается! Ну разве не чудо это! Конечно, я всегда знал, что свалить вас никто не свалит, но, признаться, после этой истории с концессиями я думал, вы скоро не вывернетесь. Да только разве вас что может согнуть? Нет, вы, патрон, вроде как дуб среди кустарника — слишком вы могучи. Я бы от такой штуки просто ко дну пошел, и следов бы от меня не осталось. А вы — вам все нипочем! Приказывайте, патрон, все выполню в точности. И ни одна душа ничего знать не будет, если вы так хотите…

— Да, это как раз одно из главных условий, де Сото, — перебил его Каупервуд. — Строжайшая тайна, а затем, конечно, ваше замечательное чутье. Вот две вещи, с помощью которых мне, быть может, удастся осуществить то, что я задумал. И никто из нас, надеюсь, от этого в убытке не останется.

— Да что об этом говорить, что вы, патрон! — запротестовал де Сото; чувствовалось, что он весь напряжен, как струна. — Подсчитать, сколько я получил благодаря вам — хватит мне до самой могилы, даже если я больше ни цента не заработаю. Вы только объясните, что вам требуется, а уж я постараюсь сделать все наилучшим образом; если же не удастся — так прямо вам и скажу: не вышло.

— Ну этого я еще от вас никогда не слыхал, де Сото, да надеюсь, что и не услышу. Так вот, в двух словах: примерно с год назад, когда у нас здесь заварилась вся эта канитель из-за участков, ко мне приезжали два англичанина из Лондона, агенты какого-то там синдиката, что ли. Потом я вам все расскажу подробно, а сейчас только самую суть дела…

И он кратко пересказал Сиппенсу свой разговор с Гривсом и Хэншоу и кое-какие собственные соображения на этот счет.

— На мой взгляд, они засыпались с этим контрактом, де Сото. Они ухлопали в него что-то около полмиллиона долларов, а показать нечего — кроме этого самого контракта или подряда, ну, попросту сказать — разрешения построить линию на участке в четыре-пять миль. А ведь эту линию предстоит еще как-то связать с двумя другими, уже действующими линиями. Они это сами признают. Так вот что меня в этом деле интересует, де Сото: прежде всего не только вся ныне действующая система лондонского подземного транспорта, но и проблема значительного ее расширения, если это возможно. Вы меня, конечно, понимаете: прокладка новых подземных линий на большие расстояния в районах, которые пока еще никто не догадался копнуть, — ну, словом, такое, что могло бы давать доход. Понятно вам?

— Понятно, патрон!

— Затем, — продолжал Каупервуд, — надо раздобыть карты — общий план с подробным описанием города, план уличного движения, наземной сети и подземной, — чтобы видно было начало и конец каждой отдельной линии; желательно еще и геологические карты и кой-какие сведения насчет почвы. Затем нужно обследовать близлежащие районы, куда можно подвести подземку, выяснить, кто населяет их, а если это еще нежилой район, кто может там поселиться в будущем. Вам ясно?

— Все ясно, патрон, все!

— Далее: в чьих руках находятся концессии, или акты, как это у них там называется, на ныне действующие подземные дороги. Сроки этих актов, протяженность линий, имена владельцев, имена самых крупных пайщиков. Как идет эксплуатация, какой приносит доход. Словом, все, что можно разузнать, не привлекая к себе лишнего внимания и ни в коем случае не заикаясь обо мне. Ну это вы, конечно, понимаете почему.

— Все ясно, патрон, все!

— Затем, де Сото, меня интересует жалованье служащих и эксплуатационные расходы.

— Будет сделано, патрон, — повторял Сиппенс, уже соображая про себя, как приступить к делу.

— Потом стоимость подземных работ, расходы на оборудование. И какие могут быть убытки и издержки при переводе линий с паровой тяги — у них это, видите ли, до сих пор по старинке — на электричество. И нельзя ли там будет оборудовать тягу с «третьим рельсом», — говорят, на новом метрополитене в Нью-Йорке его уже вводят. Вы знаете, англичане — ведь это совсем другой народ, у них все не так, как у нас, и я бы хотел, чтобы вы мне и об этом все, что можно, разузнали. И наконец, надо поинтересоваться, в какой у них там цене земельные участки, — ведь цены могут подскочить, чуть только начни строить, и, может быть, есть смысл скупить кое-какие участки заранее, как, помните, мы с вами делали в Лейк-Вью и в прочих местах.

— Еще бы мне не помнить! — сказал Сиппенс. — Я уже понимаю, что вам надо, патрон. Поеду, разузнаю и привезу все, что требуется, а может, еще и побольше. Ну это просто великолепно! И я так счастлив, я прямо горжусь тем, что вы обо мне вспомнили. А как вы считаете, когда я примерно должен выехать?

— Немедленно! — отвечал Каупервуд. — Вам надо сейчас же подыскать кого-нибудь, чтобы передать ваши дела в пригороде. — Он говорил об управлении пригородной железной дорогой, где Сиппенс был директором. — Я думаю, вам всего лучше сдать дела Китереджу; скажите, что вы собираетесь провести зиму в Европе или в Англии. И хорошо бы избежать всяких заметок о вашем отъезде в прессе. Ну, а уж если не удастся, — придумайте какой-нибудь предлог, сделайте вид, что интересуетесь чем угодно, только не транспортом. И как только разузнаете, кто там из английских капиталистов, связанных с метрополитеном, поживее и кого стоило бы подключить к нашему делу вместе с его линией, — немедленно поставьте меня в известность. Потому что, разумеется, это будет отнюдь не американское предприятие, а английское с начала до конца. И вы должны это хорошенько усвоить, де Сото. Англичане, вы знаете, недолюбливают нашего брата американца, и я вовсе не желаю давать какие-либо поводы для разжигания вражды к американцам.

— Все ясно, патрон! У меня к вам только одна просьба: если окажется, что я смогу быть для вас как-то полезен в дальнейшем, вы уж меня не забудьте. Столько лет я с вами работаю, под вашим началом, не могу даже себе и представить, как я без вас стал бы…

Он замолчал, глядя на Каупервуда умоляющими глазами. И Каупервуд ответил ему дружески покровительственным, но вместе с тем ничего не обещающим взглядом.

— Хорошо, хорошо, де Сото! Все это я знаю и понимаю. В свое время я для вас все сделаю, что смогу. Разумеется, я о вас не забуду.