Света есть!

Татьяна 100 Рожева, 2012

«Две лысых тефтельки в оспинках риса сиротливо жались друг к другу. Это были, наверное, два брата. Туманным осенним утром они выдвинулись по грибы, но младший, слегка приплюснутый, шумно загребал ногой, и их услышал повар, бродящий неподалеку в поисках отдохновения. Или нет, это пара влюбленных, у которых таки получилось умереть в один день. В погожий октябрьский денек, когда бордовым от желаний листьям хочется унестись подальше, а двум влюбленным тефтелькам слиться в одну большую тефтелину и замереть от счастья…»

3

Владимир вернулся через несколько минут с пакетом подмышкой и радостным лицом.

— Татьян! А вы знаете, что в вашем крыле остались только мы с вами? Все уже смылись! Вот работнички!

— И столовая закрылась? Они же там обычно до четырех пересчитывают пропавшие ложки.

— Нет, в столовой еще есть жизнь. Буфет, во всяком случае, работает. Там женщина с такими красными руками, как из кипятка достала, Нина, кажется, ее зовут, или Тоня? Я их путаю. Вот даже конфет купил и пирожки. Последние! Не спросил только с чем.

— Надеюсь, не с крабовым мясом, — вспомнила я ручищи раздатчицы. — Хорошо бы, с рыбой… Она на мне сегодня закончилась, и мои мозги скучают по фосфору.

— Я бы этого не сказал, судя по вашему острому язычку, Татьяночка! А какая рыба, по-вашему, идет под красное вино? — Хитро спросил Владимир.

— У меня — любая. Хоть по-гусарски…

— Любая?!? Тогда я снимаю с себя всякую ответственность за соблюдение правил французского ужина! — Изобразив непримиримость, Владимир окопался на дерматиновом диване, широко расставив ноги. — А что касаемо рыбы, знаете, за неделю до отъезда в Лилль, я был в Партените, это южный берег Крыма, так вот там мне очень понравилась жареная сайда, если официанты не наврали название.

— В Крыму? Думаю, наврали…

Владимир засмеялся и принялся выставлять содержимое пакета на журнальный столик с инвентарным номером на левой задней ноге. Не успела я поразмышлять, какую его ногу считать левой задней, как мы с гостем оказались одной ногой в уютном кафе. Земляничный узор чашек гармонировал с благородной зеленью бутылки Chateau Talmont урожая 2003 года, пирожки невыясненного содержания оттеняли ее аристократизм, а готовые раздеться и отдаться конфеты добавляли романтизма. Я устроилась на том же диванчике, на целомудренном расстоянии от широко расставленных ног мужчины.

— Погода располагает…, — кивнул он на окно, вышитое бисером капель.

Я повернула голову. Дождь набрал полное небо серого воздуха перед следующим приступом. Потный от натуги клен держал растопыренными ветками стекло в оконной раме. С веток капало, и стекло чуть подрагивало. Погода и правда располагала…

— Кабинетик у вас уютный, — продолжил Владимир. — Ремонт, конечно, не помешал бы, но так, подальше от начальства поближе к буфету. Хорошо. И стол крепкий. — Он покачал рукой край стола и заговорщицки взглянул мне в глаза.

— Это вы сейчас о чем, Владимир? — Наивно поинтересовалась я.

— О том, что с вами, Танечка, хочется не только поужинать, но и позавтракать. — Он сделал опытную паузу и продолжил. — Скажем, перепелиными яйцами, геркулесом с малиной, бутербродами с мягким французским сыром с травами, клубничным джемом, в котором ягодки почти целиком… А чашечку кофе, конечно, тебе в постель…

— О! Да за такой завтрак, я отдала бы даром воспоминания о девичьей чести, — кокетничала я, пропустив переход на «ты».

— Ммммм… Даже и не знаю, стоит ли говорить об обеде?

— Стоит, стоит! Воспоминаний о моей девичьей чести хватит на регулярное трехразовое питание.

— Так долго отдавала честь?

— Отдала быстро, вспоминала долго. Ну, так что там с обедом?

— Ну, положим, фуа-гра с инжировым соусом или паштет, луковый суп с плавающей греночкой, на которой плавится сыр… Ммм…

— Вкусно!

— Любишь вкусное? — Владимир сжал бутылку Chateau Talmont урожая 2003 года в руке, словно сдерживал бутылочную эрекцию и еще раз посмотрел мне в глаза.

— Люблю, — честно ответила я. Неплохо было бы еще покраснеть, хотя в сером свете эта отрыжка девственности все равно пропала бы неоцененной.

— А ты? Вкусная? — Он уже разливал вино по земляничным чашкам, сверля меня проникновенным взглядом опытного самца.

«О! Тепленькая пошла», — подумала я и томно ответила:

— Смотря, что ты любишь.

— Теплую водку и потных женщин — не люблю, но потных от секса со мной — очень даже!

Нет, это мы слишком быстро поскакали с нашим конем на подтяжках: в дело уже пошли шутки прошлого века. Я посмотрела на его животик, так удачно прикидывавшийся прессом, и ниже, где через брюки просматривалась несимметрично упакованная пара яичек.

— Смотри мне в глаза, — усмехнулся он.

Я почувствовала на спине несколько несанкционированных мурашек. Этого еще не хватало!

— И много ли потных француженок осталось лежать под Бородино, то есть под Лилем? — Бестактность моего вопроса призвана была проткнуть надувающийся пузырь возбуждения.

— Да я тебя умоляю, Танюш! Какие француженки! Если бы ты приехала туда и посмотрела на весь этот ужас на улицах, в одежде, лицах, фигурах, тебе бы стало меня по-настоящему жалко.

— Это что же, распиаренные француженки так уж плохи?

— Вот именно что распиаренные… Я специально искал «настоящих француженок». Видел несколько раз — фигурка, прическа, походка, ножки в туфельках — все супер, глаз оторвать не мог! Но в основном, это дамы за 50 или около того и их совсем мало в толпе арабов и прочей приезжей бесформенной массы. Так что безнадега жуткая там в этом смысле, особенно после наших баб. Так тоскливо иногда становится. Я, представляешь, как-то даже от тоски купил себе резиновую бабу… попользовал разок и выбросил на помойку… Ты бы знала, какая она противная…

— А почему не проститутку? Хоть живая. Разве не лучше?

— Может, и лучше. И даже дешевле. Но меня никогда не вдохновлял продажный секс.

— А подружки?

— Была одна. Португалка. Но вдохновение меня покинуло, когда она на коленях стала замуж за меня проситься…

— Ух, ты! — Впечатлилась я. — Интересно, чем её так покорил мало бюджетный российский ученый?

Я чувствовала себя дояркой, подставившей ведро своего любопытства под струю откровений самца с лучшей потенцией в стаде. Он слегка откашлялся, в голосе появился густо-синий бархат, а в глазах поволока. Сейчас будут стихи, — догадалась я и не ошиблась…

— Когда венецианский дож сказал ей: дашь или не дашь?

Она почувствовала дрожь, потом превозмогла мандраж.

Она тирану уступила, он был настойчив, как таран,

Он был вынослив, как стропила, и ей понравился тиран.

А было время Возрожденья, народ был гол и не обут,

но ведь теряешь убежденья в момент, когда тебя ебут…

Прошу прощения за глагол, но из песни слов не выкинешь, как говорится.

Что-то в нем действительно влекло и щекотало. Грамота «за достижения в области оргазма» явственно прочитывалась на его спортивно-научном лбу. Непременно в золотой раме, с проволочной петелькой для гвоздя и рухнувшим забором подписи главного члена.

— А мне это кажется несправедливым! — Вдохновившись прозвучавшим глаголом, высказалась я.

— Что именно, Танюш?

— Мужчина с хорошей потенцией считается явлением со всех сторон положительным. Здоровьем, стало быть, пышет, ориентация устойчивая, и даже если есть пара минусов, так это тоже плюс. Все его хотят, а некоторые гражданки даже на коленях просятся замуж. Женщину же с аналогичными душевными качествами как только не обзовут. И где, спрашивается, обещанное равенство и блядство? — Меня явно занесло, но тема в стенах, я бы даже сказала «в застенках» научного учреждения звучала особенно свежо и неизбито.

Лицо гостя сделалось задумчивым. После таких слов надо было или валить меня на крепкий стол с инвентарным номером на левой задней ноге, соответствуя грамоте в раме, или, как ни в чем не бывало, продолжать приличную беседу. Осторожный Владимир выбрал второе. И компот. И правильно. Опыт не пропьешь…

— Если ты подумала, что у меня все время стоит — таки нет! Такое — это уже болезнь приапизьм называется, если память не изменяет. А я — здоров. А что касается хронически желающей женщины, то только такие и есть нормальные женщины! И если у них по тем или иным причинам нет душевного друга для удовлетворения плоти, они очень грустят. И я то знаю, что нет ничего на свете прекрасней, чем только что хорошо оттраханая баба! А о равенстве — забудь! Не было его никогда и не будет. Про блядство — молчу: от него никуда не денешься…

Душевная беседа явно заладилась.… В покинутом начальством академическом заведении, под ритмичное чавканье дождя за окном она могла быть бесконечной как еще до обеда работающий космос на мониторе…

— Знаешь, я тоже замечала эту прямолинейную до обидного зависимость, — поделилась я воспоминаниями. — После хорошего секса настроение чудесное, энергию девать некуда, небо голубое и люди все замечательные вокруг! Мировая гармония в чистом виде. Хватает дня на три, а потом опять надо! Кто ж такое выдержит?

— Не соглашусь с тремя днями! Опять же из моих личных воспоминаний: я португалку пользовал три раза на дню, пока она про свадьбу не затянула. Дальше настал полный штиль. Мужская потенция — штука еще более зависимая от всего, чем может быть, даже ваш женский оргазм! И у меня, бывало, ну не вставал! Или кончал, еще толком не начав.

Мужская манера говорить о своем члене в третьем лице меня всегда забавляла. Вот двоечник! Ушел с урока до звонка! Женщина никогда не скажет о своей гениталии: «ну она у меня вчера разошлась». Потому как женщина со всеми частями своего организма — единое целое. Налицо — критическая разница между полами по линии словоупотребления…

Гость обнял земляничную чашку двумя пальцами и, прикрыв глаза, сделал глоток. Я повторила. Во рту сделалось кисло и тоскливо…

— Ну, как тебе вино? — Спросил он, выждав, пока я как следует прочувствую угощение.

— Ну да… Разница есть… — Соврала я. Никакой разницы с похожей жидкостью, разлитой, например, на ликероводочном заводе № 8 в г. Ступино, я не ощутила, и от этого мне стало еще тоскливее.

Тупым столовским ножом я распилила пополам пирожок невыясненного содержания. Из раны выглянули родственники моих влюбленных тефтелек. Тема любви сама вываливалась отовсюду.

— А где сейчас твоя португалка? — Спросила я.

— Португалка, где не знаю… Со своими тремя детьми, наверное… да и не хочу я ее… в смысле видеть. Что другое — да. А видеть не хочу.

— Вот. Типично мужское отношение!

— Разве?

— Да нет, вообще то…. Я за собой тоже замечала такой подход к людям. Думаю, ты, давай, двигай бедрами и не отвлекайся. И вот не надо мне потом ничего рассказывать ни про девушку свою, ни про маму, ни про то, как вчера Миха упился…

— Любишь мальчиков…? — Ревниво подметил Владимир.

— Да не сказала бы. В любом возрасте есть «свое», — смягчила я, но он попал в точку. Все-таки опыт…

— А я вот совсем недавно стал понимать прелести женщин моложе меня. До этого мне нравились только старше, потому как более опытные, интересные… А как у тебя?

— А я, — единственное, в чем убедилась за долгую и счастливую половую жизнь, так это в том, что возраст, знания, умения, навыки, — все ерунда. Что-то такое должно быть, труднообъяснимое и не зависящее от возраста. Талант к сексу, что ли.… И он, как обычный талант — или есть или нет, бесполезно конспектировать камасутру.… Так мне кажется.

— Тебе не кажется! Это так и есть! Абсолютно! — Вскричал Владимир, подскочив на дерматиновом диване. — Я давно в этом просто уверен! Именно талант к этому делу, способность любить! Любить себя и противоположный пол!

Я посмотрела на линолеум с залысинами на поворотах и согласилась:

— Да…

— Слушай, Танюш! А какой кайф вот так сидеть и говорить обо всем без ханжества и ужимок, называя вещи своими именами. Ты чувствуешь?

— Чувствую….

Он озвучил мои мысли. Правда, кайф в этом был. И еще этот мутный дождь и сумерки, когда кажется, что мира за окном нет и больше никогда не будет.…Потрахаться бы сейчас, правда. Вот так, без затей, кинув трусы к ноге журнального столика с инвентарным номером.… Но нет, это было бы неправильно, мы работаем в одном здании и знаем друг друга меньше часа. И вообще… Лучше продолжить разговор.

— Так в чем прелесть женщин младше тебя? Я так понимаю, чем младше, тем прелестней? — Продолжила я.

— Ну не ревнуй, Танюш! Я же не ревную тебя к твоим мальчикам. Ты сильная женщина, и сама знаешь про себя, что лучшая. Ты любишь свое тело, любишь красивое белье и свое отражение в зеркале, любишь быть голой, и часто чувствуешь свой «перевес» в отношениях с мужчинами.

Я вздрогнула.

— Да. Все так. И как ты это узнал?

— Почувствовал сразу. Поэтому у тебя часто случаются короткие отношения и одноразовый секс, хотя ты этого совсем не хочешь. Это следствие твоего перевеса.

— А почему ты думаешь, что одноразовый секс — следствие моего перевеса? Я же стараюсь не выпячивать, знаю, что это не любят.… Объясни.

— Твоя сила выражается в том, мне кажется, что ты всегда и во всем, порой себе в ущерб, но гнешь свою линию. А так как ты уникальна, то вот и получается, что твоя линия не может долго быть параллельной с чьей то другой. Ни в чем…

— Мне хочется поцеловать тебя за такое точное описание меня…

— Поцелуй…

Я сделала непроизвольное движение к нему, но остановилась на полпути. Внутренний голос успел выкрикнуть «Э, ты чо, мать, охренела совсем? Это ж ловушка! Стоп!». Мой внутренний голос не церемониться с выражениями. Когда я училась, он спал…

— Не буду, — ответила я с полпути.

— Испугалась?

— Нет…, — смутилась я. — Просто не хочу нарушать правила разговора без ханжества и ужимок. Расскажи лучше про свою последнюю женщину моложе. Какая она была?

Владимир улыбнулся немного снисходительно. И посмотрел мягче и словно в себя.

— Ты знаешь, я как-то вдруг понял, что моя физика, это еще не вся моя жизнь, есть еще и бабы. И с ними временами даже интересней и кайфа больше, чем от физики. Ну, это я так, к слову. В общем, начал я погуливать в совсем уже сознательном возрасте, будучи безнадежно женатым. Может, поэтому, и не наигрался еще… Последнюю звали Наташа. Она из Питера. Работает, как и я, в науке, нашел ее на сайте знакомств, сидя в своем Лиле. Интернет — полезная вещь порой. Девка хороша. 32 года, симпатичная и даже почти не стеснялась говорить о том, что очень хочет трахаться. Всего пару дней поломалась для приличия. Оказалась, правда, не без странностей. У нее парень был, вроде жених, но не женится, я не вдавался, что у них там за проблемы. Она ему типа верность блюдет. Поэтому целовать ее нельзя, членом в нее тоже нельзя. Пришлось как в передаче «очумелые ручки»…

— И долго длилась передача?

— Пару месяцев.

— И все время вот так, в извращенной форме?

— Да. А что делать? Я не люблю настаивать. Нет, так нет. Да я и не заморачивался по этому поводу. Пальцами и языком ее кончал, а она меня всего обминетила. И сперму высасывала всю, до последней капельки… Тоже не плохо, правда?

— Мудреная тетя, наука! Руку по локоть можно, а член нельзя? Вот кто сильная женщина. Я б так не смогла. Даже завидую ей. Так легко с совестью своей договориться! И ведь осталась с сознанием собственной непорочности… Молодец!

— Если б ты знала, как я ее уламывал ко мне приехать в первый раз! Она жила в Дуэ. Оттуда до Лилля электричка ходит. И вот я уже выхожу из Монопри, это супермаркет французский, груженый шампанским, цветами и прочей фигней, она мне присылает смс, что поезд отменили. Забастовка. А до следующего два часа. Не буду ждать, пишет. Сколько же мне пришлось приложить усилий, красноречия и научной, мать ее, логики, чтоб она все же приехала! Зато потом только и разговоров было, как было бы хорошо еще потрахаться, как хорошо со мной и как плохо без меня. Так разошлась, что поведала даже, что пока скучает, додумалась отвинчивать душевую насадку и направлять на клитор струю. Буквально за считанные секунды, говорила, кончала от этого.

«Э, да мне можно гордиться своим умищем, я додумалась откручивать насадку лет в восемь» — с превосходством подумала я.

— И что было потом? Почему прекратились такие чудные платонические отношения? — Не язви, Татьян. Тебе не идет. Потом жена приехала. Обычный конец у истории.

Я почти подпрыгнула от возмущения на диване из кожи молодого дерматина! Язвить мне не идет!? Мне!? Да я это свое украшение все сорок лет с хвостиком в себе взращиваю! Холю, лелею и окучиваю!

— Ты считаешь, мне это не идет? — Выкатив обиду на все лицо, уточнила я.

Он взглянул примирительно.

— Обиделась. Вижу. Не надо. Пожалуйста… Я хотел сказать, что мне каждый раз не по себе становится, когда ты отпускаешь свои колкие шуточки. Вот что.…Твой лексикон и оборотики уж очень кое-кого напоминают…

— Наташу? Неужели непорочная дева еще успевала язвить между минетами?

— Да нет, конечно. Наташа — это так, командировочное приключение на свою ученую жопу. Другую…

— Терпеть не могу, когда я кого-то напоминаю, и когда еще мне об этом говорят! — Окончательно обиделась я.

— Ты хочешь, чтобы я перестал быть с тобой искренним?

Он посмотрел так беззащитно, что мне сразу расхотелось обижаться.

— Нет, не хочу… Мне нравится твоя искренность. — Спасибо. Ты открываешь что-то во мне. И это сходство, опять же… Мистика….

— Так сильно похожа?

— Не внешне. Чем-то трудно объяснимым… Очень напоминаешь. Мою последнюю любовницу. Она врач, и на язык остра, как ты…

Конец ознакомительного фрагмента.