Кибердемоны. Призрак

Татьяна и Дмитрий Зимины, 2020

Нирвана. Технология, объединившая человечество в облачный суперкомпьютер. Каждый человек может стать его частью. Благодаря Нирване мир стал лучше. Люди отыскали лекарство от рака, сделали Луну своей промзоной и получили Линию Доставки. Но самое главное – Плюс. Та самая виртуальная реальность, о которой мечтали миллионы. Игры, неотличимые от жизни и жизнь, похожая на мечту. К сожалению, высокие технологии лишили многих людей работы, и сдавать свой мозг в почасовое пользование Нирване стало единственным доходом для большинства… Но всё это может исчезнуть. Чужаки, возникшие в виртуальности, сводят людей с ума. И только искусственный интеллект по имени Акира может защитить тех, кто спит в Нирване. Содержит нецензурную брань.

3

Мне пора, мама. Дела, знаешь ли.

Мобиль появился, как только Мирон вышел на улицу. В Башнях были собственные стоянки — чтобы никому из жильцов, не дай Бог, не пришлось провести на улице больше пары минут. Да и машины были классом повыше, не те убогие пластиковые мыльницы, что обслуживали районы Ульев.

Откинувшись на мягком сиденье, Мирон расслабился, прикрыл глаза.

— Назовите место прибытия, — раздался механический голос. — Назовите…

— Да заткнись ты, — рассердился Мирон. — Не видишь, думаю.

Мобиль перебрался в безопасную зону парковки, а на его место встал другой. Из ярко-вишневой, как леденец, машинки выгрузились, цепляясь друг за дружку, две девчонки. Судя по всему, обе в дымину. Громко хохоча и вешаясь на консьержа, они повлеклись по кирпичной дорожке ко входу в Башню.

Никакие это не девчонки, — сообразил Мирон. — Нарощенные волосы, подтянутые зады и шарообразные груди, выпадающие из слишком глубоких вырезов… Купчихи. Новые жены старых олигархов. Бухали где-то всю ночь, теперь отсыпаться приехали.

— А-хм… — деликатно покашлял мобиль. Напоминал, что время — всё-таки деньги.

— Едем в Мандарин Ориентал, что в Коломне. Забронируй номер-люкс, одиночный. С Ванной.

— Оплата? — спросил мобиль деловитым, почти человеческим тоном.

Мирон спохватился и полез в карман за карточкой Михаила. Если тот не брешет, её без звука должны принять в пятизвёздочном отеле…

Как только он достал прямоугольник из замшевого кармашка, в передней панели мобиля проснулся портативный сканер, прошелся лучом по карте — та на мгновение вспыхнула всеми цветами радуги.

— Принято, — доложил мобиль. — Номер забронирован.

После квартиры Платона в собственную конуру в Улье возвращаться было стрёмно. Кроме того, есть вероятность, что добравшись до Ванны, он наплюёт на всех и вся и уйдёт в глубокий Плюс суток на трое. Очнётся, когда Гончие Технозона примутся рвать на куски….

Пока не схлынула дексаминовая волна, есть шанс разузнать хоть что-то о Платоне. Что-то, что даст толчок, ниточку, хлебную крошку…

— Расчетное время прибытия в Мандарин Ориентал двадцать девять минут, — доложил мобиль, вырвавшись на скоростную магистраль и Мирон, откинувшись на мягкую спинку, вставил наушники и закрыл глаза.

Свой переход в Плюс он давным-давно оформил, как простое пробуждение ото сна. Банально, по нынешним меркам. Но ему нравилось. Даёт время сориентироваться.

Всего на минутку, — уговаривал он себя. — Так, посмотрю, что к чему — и сразу назад.

На самом деле, ему нужна была передышка. Мир, в котором ничего не может случиться. Цифровое небо не рухнет на цифровой бассейн, цифровой дом не загорится, а виртуальные аватары не воткнут нож в печень…

Над бассейном ревела противотуманная сирена, от неё исходили почти ощутимые волны звука.

— Здравствуй, мама. Откуда у тебя мой личный код доступа?

— Ты не позвонил! — вой зашкаливал все разумные пределы и Мирон, поморщившись, убавил звук. — Где Платон?

После прошлого разговора он сунул Плюсы в карман рубашки и начисто забыл о том, что должен дать отчет о состоянии дел брата. Было не до того.

— Я в порядке. Спасибо, что спросила.

— Что? — голосом матери можно было крошить стекло.

— В порядке твой сыночек, — повысил он голос. — Работает.

— Ты врёшь. Я звонила ему на работу. Его там нет. Его нигде нет!

— Мама… — глубокий вдох. — Ты знаешь, над чем работает Платон?

— Ну… Там что-то очень сложное…

Выдох.

— Вот именно. Платон работает над очень, очень сложными вещами. Он просто не может отвлекаться. Ты ведь помнишь, что бывает, если его отвлечь? Например, когда ты насильно сдернула с него Плюсы, а потом нам пришлось ожидать трое суток, пока он выйдет из кататонии…

— Ты хочешь сказать, он просто… работает?

— Да, мама. Именно это я тебе и говорю.

Мирон вспотел. Где-то в далёком Минусе его руки нашарили молнию, расстегнули куртку, стащили с головы шапку…

Платон не воспринимал концепцию лжи. Но Мирон со временем обнаружил, что всё-таки способен на лёгкую форму вранья. Полуправда, недосказанность, намёки и иносказания. Со временем он научился плести довольно сложные истории, на сто процентов не являющиеся истиной, но состоящие из абсолютно правдивых элементов.

— Но он никогда раньше так не делал, — обиженно заявила мать. Хорошо хоть, убавила голос до приемлемых децибел. — Что бы ни случилось, он никогда не забывал позвонить мамуле.

— Всё бывает в первый раз, — Мирон привычно удержался от напоминания, что он — тоже её сын. — Твой птенчик вырос. У него своя жизнь.

— И как там в Башнях? — тут же переключилась мать. — Что ты видел? Расскажи! Там и вправду так роскошно, как говорят?

— Мне пора, мама. Дела, знаешь ли.

— Подожди, — повелительный окрик хлестнул не хуже бича. — Ты ходил в ту фирму, о которой я говорила? Которой нужны плюс-дизайнеры… Я в долгу перед Мириам. Её Владик такой умничка, что предложил тебе работу…

— Я не буду работать на этого долбоёба, — волна раздражения прокатилась так же привычно, как и ревность к тому, что у мамочки с братом"особые"отношения… — Он до восьми лет ходил в памперсе.

— Но вы же были лучшими друзьями!

— Это вы с тётей Мириам были лучшими подругами. А нам приходилось с этим жить.

— Но детка…

— Ой всё, мама. Мне пора.

Сдёрнув наушники он запихал их обратно в карман, застегнул пуговицу, затем застегнул куртку на молнию…

Дома, в Ванне стоял фильтр входящих, но на примитивных переносных Плюсах такой не поставишь — одна из причин пользоваться ими пореже.

Номер-люкс в Мандарин-отеле был отражением квартиры Платона. Просторные комнаты, чистота и геометрический порядок.

Только Ванна здесь была не Хитачи, а Тойота Марк-19, с покрытием под хитин — по полированной поверхности разбегались фрактальные узоры, имитирующие панцирь глубоководного краба.

Ковёр на полу изображал не микросхему, а матричную решетку. Вместо торшера — терракотовый вазон с экзотическим растением. Фаллически острые листья скрывают ярко-малиновые полукружья лепестков, сладострастно сомкнутые вокруг желтого пестика…

Вспоминая, как лучезарно улыбнулась ему девушка-метрдотель в холле — после того, как он предъявил голубую карточку — Мирон сбросил куртку и ботинки, остро ощущая их"секондхендовость", неуместность в номере роскошного отеля.

Открыв дверцы шкафа, вытащил сумку для грязного белья, запихал в неё куртку, ботинки, рубашку с трусами, джинсы — не вынимая из карманов ничего, кроме замшевого конверта с карточкой — и выставил всё это в коридор с пометкой"выбросить".

Может, его по-сути неплохие кроссовки и джинсы еще обретут вторую жизнь где-нибудь на блошином рынке в Капотне, а может достанутся непутёвому сынку одной из горничных-бирманок, которых любят нанимать на работу японские отели…

Дексаминовая волна схлынула и Мирон чувствовал непреодолимое желание оказаться в Плюсе. Где угодно, пусть не в своём особняке, где вновь может подстерегать мамочка с очередным ворохом вопросов, но только не здесь, в Минусе, где остро ощущалась бренность всего сущего.

Нужно хотя бы на несколько часов перестать чувствовать тело. Кожаную оболочку, набитую булькающими органами, полупереваренной пищей и экскрементами. Перестать чувствовать ток крови в ушах, биение сердца, колотьё в правом боку — печени дексамин нравился куда меньше, чем мозгу.

И сбросить, наконец, напряжение.

Побыть Кровавым Точилой.

Мирону хотелось мяса. Чего-то такого, от чего кровь заледенеет в жилах, а мозги зашкворчат, будто их поджаривают на электрогриле. Чего-то, что поможет забыть образ гончих, бегущих по его следу…

Выставив таймер на три часа и погрузившись в Ванну, почувствовав, как биогель проникает во все впадины тела, отдавшись на мгновение этому приятному ощущению, он мысленно назвал пароль.

И оказался в шатре из белесой материи, посеревшей и с прорехами, сквозь которые проникал желтый солнечный свет. Разрешение было потрясающим: свет структурировался на отдельные лучи, а в них, повинуясь квантовому алгоритму, плавали пылинки…

Привычным жестом я накинул лёгкую льняную рубаху, поверх неё — тяжелый нагрудник из многослойной, проклеенной рыбьей желчью воловьей кожи. Лодыжки оплели жесткие ремни поножей, а голову обхватил шлем с жесткой щеткой конского волоса.

Копьё, меч, щит… Откинув полу шатра, я шагнул на солнце. Рати как раз строились друг против друга.

Слева длинные ряды воинов доходили до полосы прибоя, за которой покачивались чёрные ахейские корабли, крутыми боками и неуклюжестью похожие на уток в парковом пруду.

Справа высились неприступные стены древней Трои.

— Приветствую тебя, Диомед! — крикнул сотник, когда я занял своё место в фаланге.

— Хай, Точила! Давно не виделись! — понеслось по рядам.

— Где пропадал, Кровавый? Без тебя как-то скучновато…

Отвечая на приветствия, я приготовился к бою. Обнажил копьё, выставил щит — меч пойдёт в ход немного позже, когда рати столкнутся.

Над рядами ахейцев прокатился клич — мы разом подняли копья и ударили древками в щиты. Троянцы ответили волчьим завыванием — Паллада, любительница волков, сегодня была на их стороне…

Один удар сердца — и ряды сомкнулись. Щиты грянули о щиты, копья с треском преломились. Грохот медных доспехов слился в единый протяжный шторм.

Крики гибнущих слились с победными воплями победителей, по земле заструились ручьи крови, превращая желтую вытоптанную глину в чёрную раскисшую грязь.

Мой сосед по фаланге, метнул копьё, поразил врага прямо в лицо. Теперь оно, пройдя через глазницу, торчало из затылка. Поверженного воина тут же схватил за ноги какой-то нищеброд — они, как шакалы, кружили вокруг сечи. Там подобрать оброненный меч, тут содрать с мертвеца нагрудник… Как говориться, с миру по нитке — голому на доспехи.

Сосед, хекнув, отрубил нищеброду голову. Туда ему и дорога: нефиг оббирать мертвецов — им еще перезагружаться. Неприятно обнаружить, восстановившись, что тебя ободрали, как липку…

Обезглавленное тело повалилось на колени, затем ткнулось обрубком шеи в землю. Ярко-алая артериальная кровь хлестала прямо на ноги дерущихся вокруг.

Я отвернулся.

И едва уклонился от колесницы. Лошади были как настоящие — пар поднимался от разгоряченных крупов, вокруг морд густым облаком клубились мошки. Аякс! Мой добрый враг, мой злейший друг… Удерживая равновесие в невысоком кузове, он на ходу выцеливал меня из лука. Вот подонок.

Копьём его не достать, древко просто сломается на скорости, так что я приготовил меч. Как только он подлетел поближе — золотые кудри развеваются на ветру, могучие руки вздыбились, натягивая тугую тетиву — я перехватил меч и метнул его, как нож.

Меч угодил в пах — туда, где заканчивается пластинчатый доспех. Аякс повалился с колесницы, воя во всё горло и задрав ноги, как безголовая курица. Над головой его стремительно гасла полоска хит-пойнтов…

Я удовлетворённо хмыкнул.

Но радоваться было рано: возница Аякса, не знаю его имени, остановив лошадей, соскочил с колесницы, выхватил из кузова громадную булаву и попёр на меня, словно бык на красную тряпку.

Рядом, пытаясь зажать рану и матерясь, как портовый грузчик, катался Аякс. Кровь хлестала на его голые ноги, на золотые поножи и впитывалась в серую пыль.

— Перезагружайся! — крикнул я Аяксу, уклоняясь от булавы — здоровенного шипастого шара на толстом древке.

— Хрен тебе! — проревел лучник. К нему бежал маркитант, размахивая глиняным алабастром с эликсиром жизни.

— А-А-А! — закричал безымянный возница, целя мне в голову.

Я инстинктивно отскочил, но тут же выпрямился и встал, расставив ноги. Блинский ёж! Я же не какой-нибудь нищеброд, а Божественный Диомед. А статус Божественного за красивые глаза не даётся…

Возница, размахнувшись, ударил меня булавой в плечо. Шипастый шар отскочил, не причинив доспехам никакого ущерба. Рубанул мечом — тот сломался. Тогда он, отчаявшись, пнул меня по голени. Но только упал сам, хватаясь за сломанные пальцы…

Рубанув наотмашь, я снёс вознице голову. Ничего, перезагрузится. А потом десять раз подумает, на кого хвост поднимать.

На губах появился крепко-солёный привкус меди — капли крови попали на лицо. Это снесло последние сдерживающие барьеры, запустили атавистический механизм: убивай, или будешь убит…

Заорав, я врезался в самую гущу троянцев.

Туда, где потрясая чёрной гривой на злаченом шлеме, ворочался Гектор — нынешний правитель Трои. Он зычно кричал на войско — под натиском ахейцев доблестные ряды троянцев дали трещину и царь пытался исправить положение.

Но ахейцы сегодня были в ударе. Возможно, сказалось появление на поле меня, любимого. Божественного Диомеда…

Давно, ох давно я мечтал сразиться с Гектором — воином, в силе и мощности не уступающем мне самому. Раздавая удары направо и налево, пинками отбрасывая тех, кто не успел убраться с дороги, я прорубался к чернохвостому шлему, золотой каплей вспыхивающему в гуще сражения.

Броня гасила чужие удары. Парис — меч вздернут высоко-высоко, зубы оскалены… — отступил. Решил не связываться. Открыл дорогу к старшему брату.

Заорав так, что у окружающих заложило уши, я завладел вниманием Гектора. Встав друг супротив друга, мы возвышались и над троянцами и над ахейцами ладони на три.

Схлестнулись. Доспехи Гектора — золотые, покрытые искусной гравировкой — принимали и гасили удары так же, как и броня Диомеда. Я не спускал с противника глаз: малейшая ошибка, неточность — даст лазейку для решающего удара…

Войска — обеих сторон — замерли вокруг. Битва прекратилась, крики стихли. Лошади перестали бешено ржать, колесницы остановились… На равнине, покрытой мертвыми телами, как поле сжатой пшеницей, всё замерло, кроме нас с Гектором.

Удар! Еще удар… Над нашими головами то и дело вспыхивают полоски урона. Глаза заливает красная муть.

Правую сторону жжет, как огнём — царь Трои всё же настиг меня. Отрубил руку с щитом прямо у локтя.

Но удача ослепила героя. Подняв окровавленный меч, он победно машет им в воздухе. Временно заблокировав сигналы от раны — а я ожидал, что боль будет адская — я нанёс удар. Взмах — и голова Гектора, вместе со шлемом, летит под копыта коней…

Вокруг, как стена, поднимается рёв. Братья-ахейцы приветственно бьют в щиты, недруги-троянцы воют по царю в последний раз.

Никто не решается подойти к Гектору. Право забрать доспех — только у победителя. У меня.

Отбросив меч, я подхожу, склоняюсь над отрубленной головой, и намотав на кулак черный конский хвост, срываю шлем. Как же давно я хотел увидеть это лицо…

Крики стихают. И троянцы и ахейцы стоят неподвижно, безмолвно. Они не могут отвести глаз от обнаженного лица. Как две капли воды похожего на моё.

***

Задыхаясь, Мирон кулаком бьёт по кнопке экстренного выхода и выныривает из тёплых объятий биогеля.

Он не сразу соображает, где находится, но через пару секунд, скользнув взглядом по тяжелым складкам портьер цвета индиго, понимает, что это Мандарин Ориентал, а не родимый Улей.

Не дожидаясь смывки биогеля, оставляя на дорогущем ковре комки быстро подсыхающей слизи, плетётся в ванную. Бросает взгляд на ониксовое, с синей искрой овальное корыто, размерами подходящее для небольшой пирушки с шампанским и девушками, отодвигает панель закалённого стекла и встаёт на металлический поддон. С потолка бьют тугие струи…

Перед закрытыми глазами опять собственное лицо. Более длинные волосы, густая борода, но в остальном — это его собственное лицо. Шрам, разрубающий правую бровь ближе к виску — память о детской попытке взобраться на фонарный столб; сломанный, не очень качественно вправленный нос — наследие давней, подростковой привычки всегда отвечать ударом на удар. Провисший левый уголок рта — манера прикрывать саркастической улыбкой растерянность или испуг…

Конечно же, в первый миг он решил, что это Платон. Внезапно увлёкся"Троей", соорудил себе перса и удивительно быстро пробился в правящую верхушку — возможно, попросту купил, вбухав в прокачку и доспех целое состояние.

Разумеется, стать царём и ведущим военачальником армии троянцев не так-то и просто, но чего только нельзя купить за деньги…

Но нет. Платон никогда бы так не поступил — просто не смог бы. Его сущность, его природа заставила бы брата пройти весь путь с самого начала: от рядового копьеносца, пушечного мяса, которого не пощекочет копьём только ленивый, до облачённого в броню катафрактария… И такой путь может занять кучу времени.

Мирон, например, шел к статусу Божественного три года.

Выключив воду, он завернулся в толстое, как меховая шуба, полотенце и пошел в комнату. За спиной автоматически заработала вытяжка — система вентиляции устраняла остатки пара и мельчайших капелек воды из воздуха.

Поискав по привычке лилипайп линии доставки и сообразив, что в пятизвездочных отелях обслуживают только люди, он активировал гостиничный модуль и заказал обед. Старый как мир набор: клубный сэндвич, картофель-фри, салат Уолдорф. Здесь его подавали с кедровыми орешками…

На секунду он запаниковал: сколько могут стоить настоящие кедровые орехи? Но тут же выкинул это из головы. Для ведомостей Технозон его пребывание в гостинице, скорее всего, пройдет незамеченным. Вот если он арендует целый этаж, чтобы закатить вечеринку, пригласив звёзд из реалити-шоу"Сегодня на Орбите" — вот тогда какая-нибудь бухгалтерская программа отправит тревожный звоночек по инстанциям.

На секунду им завладела мысль так и поступить. А чего? Живём один раз. Нет никакой гарантии, что ему удасться отыскать Платона, да ещё и вовремя… Но только на секунду.

На самом деле Михаил, вместе со своими гончими, может катиться к веселой бабушке. Скорее всего, Платон уже мёртв. Или затихарился так глубоко, как сумел бы сделать только он — а это всё равно, что мёртв.

На секунду эго, свернувшись крошечной улиткой, рухнуло в пропасть отчаяния, а лимбическая система отдала мозгу панический приказ бежать сразу во все стороны…

Но ведь он оставил подсказку, — поспешно напомнил себе Мирон. — Он хочет, чтобы я его нашел… — и почувствовал, как эндорфины, выброшенные измученной печенью, перекрывают адреналиновую атаку надпочечников.

Отпустило.

В уголке интерактивного гостиничного экрана давно уже мигал огонёк. Сначала он был зеленым, затем оранжевым, но теперь сделался красным — рассерженное лицо Сеньора Помидора. Мирон активировал сообщение и упал на кровать.

Послание от Михаила. Еще одно напоминание о том, что Большой Брат всё видит, — подумал он, активируя сообщение. Уже собрался качнуть его в свою систему Плюс, но вспомнил, что выбросил дешевые наушники вместе с одеждой.

И похолодел.

Вместе с джинсами и курткой он избавился от трёх оставшихся колёс дексамина и пятисот миллиграмм лития. А так же от всего метформина и мозафинила — того, что могло помочь ему прожить этот день. А потом — следующий.

Забыв полотенце на кровати, он рванул к двери. Дернул ручку — в тихом, выстланном шерстяным ковролином коридоре было пусто. Только полная тётка в белоснежной наколке и крахмальном фартуке поверх синего форменного платья безучастно катила тележку, уставленную пластиковыми флаконами с моющими средствами.

— Здесь был мешок, — сказал Мирон.

— Си? — тётка не понимала по-русски. Или делала вид, что не понимает…

— Мешок, говорю. С одеждой.

— Си? — горничная подняла одну бровь и многозначительно посмотрела на обнаженные чресла Мирона.

— Ох ты чёрт… — скособочившись, он нырнул по пояс за дверь.

Тётка, надменно задрав подбородок, покатила тележку дальше.

Хрен она что скажет, — подумал он, возвращаясь в кровать. — Даже если моя одежда лежит в этой её грёбаной тележке…

Мирон представил, как надевает халат, гостиничные шлёпанцы, спускается на лифте в холл, подходит к той вылизанной девчонке за стойкой и небрежно так заявляет, что горничная спёрла его колёса… Ну, по-сути-то так и есть: метформин и мозафинил катят за антидепрессанты, а литий так вообще прописывают как здрасьте всяким там шизофреникам… Но вот за дексамин ждет статья.

Забравшись под одеяло, он некоторое время лежал, свернувшись клубочком, лелея своё новое горе и быстро, как в калейдоскопе, прощёлкивая варианты достать декс не выходя из отеля. Ни один не прокатывал.

Ладно, значит, придётся идти на концерт всухую, — после мучительной внутренней борьбы решил Мирон. — В конце концов, миллионы людей ходят по улицам каждый день — и ничего. Не дохнут. Во всяком случае, не очень часто.

А всякие психи с автоматами и террористы с самодельными бомбами, пьяные водилы и самолёты, которые, как подбитые вороны, падают с неба — это всё хрень. Дерьмо случается, и ничего с этим не поделаешь. Такие дела.

От перечисления опасностей, вымышленных и явных, которые могут приключиться с человеком на улице, легче не стало и он решил отвлечься, посмотрев файл, присланный Михаилом.

В принципе, итак понятно, как Платон покинул Башню. Просто приятно убедиться в своей правоте…

Что Платон делал в самой квартире, запись не показала — видимо, Михаил счёл это охренеть каким секретом, и запись начиналась от входной двери.

Вот Платон, одетый в дорогое кашемировое пальто, входит в лифт.

Смена кадра: кабина лифта, её Мирон видел и так. Зеркальные панели, на уровне пояса — поручень по всему периметру. Чего Мирон не заметил, так это того, что в кабине был неприметный лючок. Откинув крышку которого Платон, быстро перебирая пальцами, набрал девятизначный код, а затем закрыл люк — и тот сделался совершенно незаметен на фоне зеркальной панели.

После этого наступает темнота… Он отключил камеры.

Вот и вся информация. А гонору было — не расхлебать, — думает Мирон, прокручивая короткий ролик еще раз.

Ладно, будем рассуждать логически. Через вестибюль он не проходил — его бы засек консьерж и система распознавания робота-охранника. Значит, поехал сразу на парковку. Там его мог ждать вызванный по защищенному каналу мобиль — да хоть пять мобилей, для отвлечения внимания. Их он мог отправить по разным адресам — и исчезнуть.

Из записи следовал один-единственный вывод: брат был один и действовал без принуждения.

Закрыв глаза, Мирон еще раз прокрутил весь ролик. Теперь уже по памяти. Отметил мельчайшие детали: количество дырочек на ботинках брата — по три с каждой стороны; оттенок подошв — розовый; качество пуговиц на пальто — черепаховые, выточенные вручную; отсутствие галстука — он никогда их не признавал… То, что оттенок полоски на рубашке идеально совпадает с оттенком узора из ромбов на вязаной безрукавке, надетой под пальто… Манеру держать плечи — чуть приподнятыми, будто в постоянном ожидании удара; наклон головы, суетливые, и в то же время четкие, выверенные движения длинных пальцев, бегающих по панели в лифте.

Это без сомнения был Платон. НАСТОЛЬКО точно подделать его манеру двигаться невозможно.

Десятым чувством человека, воспитанного в бетонных джунглях, Мирон понял, что солнце ушло далеко за полдень. Характерные признаки серотонинового голодания — нормально спал он больше сорока часов назад — проявлялись всё ярче. Перед глазами будто повисла тонкая призрачная дымка, в ушах раздавался нудный свист, язык покрылся мерзким налётом, будто он выкурил целую пачку дешевых Ихейюань за раз.

Надо поспать. Если не поспать сейчас — кто знает, когда удастся прилечь еще разок?

И тут раздался стук в дверь. Мирон подскочил.

— Ваш завтрак, синьор.

Господи… — он откинулся в подушки. Совсем забыл о том, что сделал заказ. И о том, что без линии доставки заказ этот доставляют долго. Очень долго.

Намотав вокруг талии полотенце, он открыл дверь и принял — не пустив официанта даже на порог — тележку на колёсиках, сплошь заставленную тарелками под серебряными крышками. Сообразил, что в отелях принято давать чаевые, вызвал интерактивный модуль и сбросил с синей карточки какую-то сумму. Судя по широкой улыбке парня — довольно значительную.

От картошки-фри пахло детством. Временем, когда был жив отец. Он водил их с Платоном в ближайший МакДональдс по воскресеньям. Брал им с братом по хеппи-мил, себе — розовый и тягучий, как шпатлёвка, клубничный коктейль, в который добавлял изрядную порцию коньяку — его он всегда носил с собой, в старой армейской фляжке…

Сидя в одном полотенце на кровати и запихивая в себя трёхэтажный сэндвич, Мирон активировал гостиничный модуль и приказал открыть окно миланского магазина кожаных курток — там он закупался, будучи подростком, сшибающим дикие деньжищи на киберспорте.

Проваливаясь в сон, чувствуя приятную тяжесть в желудке и вкус картошки на языке, он вновь увидел своё лицо, обрамленное золотым шлемом с чёрной щеткой конских волос…