Всего лишь сон

Татьяна Филатова, 2020

Днём она живет одной жизнью, а ночью погружается в другую. Её сны отличаются от снов других людей: для неё всё, что ей снится, происходит на самом деле. И не всегда эти события несут положительный характер, ведь, как известно, во сне может привидится всё, что угодно. Её кошмары становятся её явью.

Никто не может жить одновременно в двух духовных мирах: дневном и сновидческом. (Мирче Элиаде)

Сновидение обманчиво; оно ведет к путанице в представлениях; оно иллюзорно. Однако оно не ошибочно. (Поль Мишель Фуко)

Глава 1

Это сон. Всего лишь мой сон. Мне восемь лет. Я играю со своей собакой в новый мяч, который мне только вчера купили родители. Собака породы боксер: рыжая морда с черными щеками и висячими ушами, на груди у нее белый «галстук», а на лапы словно надеты белые носочки. Мы во дворе нашего дома. Мне очень весело: я бросаю мяч собаке, а она приносит мне его в зубах. Все бы ничего, если бы не тот факт, что эта собака умерла два года назад.

Казалось бы — присниться может что угодно, вот только после этого сна утром моя мама обнаружила тот самый новый мяч во дворе. Он был прокусан и весь измазан в собачьей слюне.

Меня зовут Меган. Мне тридцать лет, и я преподаю психологию в университете. Для меня это не просто работа или хобби, это еще и попытка разобраться в самой себе, понять, кто я. С медицинской точки зрения я абсолютно здорова, с психической — тоже. В научной терминологии нет названия моему феномену. И никто раньше не сталкивался ни с чем подобным. Во всяком случае тому нет документальных подтверждений. Даже слухов о подобном нет. Чем больше я изучала науку, тем больше убеждалась: это что-то ненаучное, сверхъестественное, то ли дар, то ли проклятие. Именно поэтому я и решила углубиться в познания психологии человека — в надежде найти разумное объяснение моим нереально реальным снам.

Все началось очень давно. Я была совсем маленькой, когда моя мама стала замечать странные вещи. Например, однажды в детском магазине я устроила истерику из-за понравившихся мне игрушек, которые мне не купили. На следующее утро мама обнаружила в моей комнате те самые игрушки. Сейчас, конечно, я уже не вспомню, что снилось мне той ночью, но, судя по всему, тогда во сне я каким-то образом заполучила их. И так было со всем.

Как-то раз в своем сне я разбила вазу, что стояла у нас в гостиной. В тот же миг вся семья проснулась от шума. Да, нас разбудила разбитая ваза. Мама винила в этом кота. Она еще долго отказывалась верить, что подобные вещи происходят из-за моих «странностей». Но позже ей все-таки пришлось признать, что со мной что-то не так.

Мне было около десяти лет. Во сне я дралась со своим старшим братом Эриком, что частенько случалось и наяву. Я сильно ударила его по руке чуть ниже плеча игрушечным роботом, за что он в ответ толкнул меня на пол. Почему-то мое подсознание не подстелило мне мягкого одеяла, а совсем даже наоборот — рассыпало множество мелких гвоздей, один из которых проткнул кожу и впился мне в ладонь. Я тут же проснулась и закричала от боли. Родители прибежали в детскую комнату и увидели в ней настоящий погром. Кругом были разбросаны игрушки и гвозди из папиного гаража, а моя ладонь была вся в крови — из нее торчал гвоздь.

— Эрик, что здесь произошло? — строго спросил отец.

— Я ничего не знаю, я спал, — сонно пробормотал брат.

Мама взяла меня за здоровую руку и повела в ванную, чтобы обработать рану. Эрик, которого отец обвинил в краже гвоздей, догнал нас.

— Мама, у меня сильно болит рука, вот здесь, чуть выше локтя, — он показал ровно то место, куда я его стукнула во сне. Мама отмахнулась от него:

— Ты, наверное, просто отлежал руку. Сейчас пройдет.

— Это я его по руке ударила. Роботом, — виновато сказала я.

— Но зачем? — крикнул на меня отец.

— Я не нарочно, мне все это приснилось. На самом деле я этого не делала.

— Так делала или не делала? Что здесь происходит? — отцу явно все это не нравилось. Ему хватало от нас хлопот и в светлое время суток. Возможно, он мне не верил, а возможно, боялся осознать, что я не такая, как все. Сейчас я его не виню за это.

Мама молчала.

— Ненормальная, — прошептал Эрик.

— Эрик, ложись спать! — раздраженно сказал отец. — Я сейчас уберу все гвозди, но вы оба будете наказаны на всю неделю!

— Но папа! — вскочил с постели брат. — Я ни в чем не виноват! Это все эта… — он указал на меня пальцем той руки, в которую я его ударила. Ему стало очень больно, и он отвернулся от всех, укрывшись с головой одеялом.

— Пойдем, — мама взяла меня на руки, хотя я уже и не была малышкой. Мне было безумно приятно. Она редко была со мной ласкова, и я не виню ее в том. Нельзя заставить человека быть таким, каким он не является.

— Мамочка, — прошептала я ей на ухо, — прости меня. Я правда не хотела. Это все было во сне. Честно, поверь мне!

— Я верю, верю, — мама прослезилась, потому что не верила мне. Взрослые — такие странные люди: детям они верят редко, причисляя тех к категории не столько лгунов, сколько выдумщиков, но почему-то охотно верят другим взрослым лгунам и выдумщикам из экранов своих телевизоров, чьи слова звучат не более реалистично, чем рассказ ребенка о том, что он видел во сне.

Утром все увидели на припухшей руке Эрика огромный синяк.

Шли годы. Я менялась, менялись и мои сны. В тринадцать лет я влюбилась в одноклассника: он выглядел старше остальных и был именно тем симпатягой, которого все девчонки обсуждали в туалете на переменах. Конечно же он не обращал на меня никакого внимания. Понимая, что большая половина его ровесниц «сохнут» по нему, он позволял себе флиртовать абсолютно с любой девчонкой. Но не со мной. Поэтому вел он себя престранно, после того, как мне приснился сон, в котором он поцеловал меня. Тогда еще я не знала: видел ли он сон с моим участием, снилось ли ему тоже самое, что и мне, или он решил, что ему привиделось, как я ночью пришла в его комнату, чтобы поцеловать, но в моем присутствии краска с его лица еще долго не сходила, он стыдливо прятал глаза и избегал общения со мной. Впрочем, последнее он делал и до этого сна.

Как любой подросток, я однажды посмотрела свой первый фильм ужасов. Первый и последний. Уже тогда я осознавала, как может повлиять на мое подсознание увиденная картина, но мне безумно хотелось посмотреть тот фильм. Мне очень повезло, что от кошмарного сна я проснулась посреди ночи в холодном поту до того, как досмотрела его до конца. Хотя откуда нам знать, где у сна конец? И, кто знает, быть может, досмотрев его, я и не проснулась бы… С тех пор фильмы ужасов я не смотрела, но пыталась учиться хоть немного контролировать сны, чтобы успеть вовремя проснуться в случае опасности. Уже зная мои особенности, хотя и подшучивая над ними, не воспринимая всерьез, Эрик как-то сказал, что мне ни в коем случае нельзя смотреть фильм «Кошмар на улице Вязов». Прочитав аннотацию к фильму, я поняла, почему.

Каждый человек хотя бы раз в своей жизни, засыпая, просыпался от того, что у него резко дернулась нога или рука, когда во сне ему привиделось, что он вот-вот упадет. Тут мне повезло меньше. У меня не дергается нога во сне — я падаю во сне. Вот только ушибы от падений в итоге нахожу вполне реальные. До завершения школы у меня дважды случался вывих плечевого сустава, были легкое сотрясение мозга, десятки синяков и один выбитый зуб, к счастью, еще молочный. «Упала с кровати», — так объясняли родители эти случаи в больнице. По этой причине в детской комнате не было двухъярусной кровати.

Иногда моя семья замечала странности, что происходили в доме, но по моей просьбе вопрос моих реальных снов больше не обсуждался. Уже никто не удивлялся, заметив утром перестановку или новые вещи, которые никто не покупал. Против этого никто не возражал.

Я хорошо училась в школе. У меня были свои хитрости. Заметив, что чаще всего сниться может то, что обсуждалось непосредственно перед сном, я читала вечером изучаемый материал, затем мое «второе я» вспоминало о нем ночью, когда тело спало. На утро я заданную тему знала так, словно сама написала прочитанные книги. В свободное время я одну за другой читала работы известных психологов и психиатров, интересовалась неврологией — совсем не тем, чем увлекались девушки моего возраста. У меня была одна цель — найти определение того, что со мной происходит. Я ни дня не сомневалась в выборе профессии, давно решив, что буду учиться на психолога. Но чем больше я познавала науку, тем больше я убеждалась в том, что мой дар и он же — мое проклятие — в медицине доныне незнакомое явление.

Почти смирившись, я стала учиться контролировать свои сны. Нет, я не могла предвидеть начальную точку своего появлении в «измерении М» — так я стала называть их, сократив свое имя до первой буквы. Также я не могла повлиять на предметы и людей, которые меня там окружали, но со временем мне стало удаваться контролировать ту себя: свои действия, поступки и передвижения. Люди воспринимают сон, как фильм, который наш мозг смотрит в то время, когда тело отдыхает. Я же стремилась стать не только актером в этом фильме, но сценаристом, режиссером и, по возможности, декоратором. И иногда у меня это выходило.

Когда я училась в университете, других студентов я сторонилась не меньше, чем избегала детей в школе. Я боялась входить в чью-то жизнь, чтобы потом никого не шокировать проделками своего внутреннего полтергейста. У меня была всего одна подруга, Люси. Она всегда была милой и скромной настолько, что боялась сказать абсолютно любому парню простое «привет» — она тут же краснела. Может именно поэтому я дружила лишь с ней: мы были словно две затворницы, отвергнутые этим миром. Хотя правильнее будет выразиться, что это мы отвергли этот мир.

Разница между мной и Люси была в том, что окружающие сами сторонились ее, я же избегала их вполне добровольно. Это уже была не школа. Я не отличалась особой скромностью и всегда говорила то, что думала. Я не была уверена, что из Люси получится хороший психолог, но к окончанию учебы она стала на себе применять полученные ею знания и навыки, а сейчас уже имеет свой кабинет и немало довольных клиентов.

Но даже Люси я не рассказывала о том, что происходящее в моих снах можно отследить в нашей реальной жизни. Лишь намекая на возможное существование такой способности, я много беседовала со старым профессором, проработавшим на кафедре более сорока лет. Многие считали его чокнутым из-за полноценной отдачи своей профессии, и поэтому я обратилась именно к нему. Он уверял меня, что все это лишь миф, сказка о сверхъестественном, пища для ума писателей-фантастов. Я пыталась донести до него, что с подобной проблемой столкнулась одна моя знакомая, но, видя его скептицизм, не стала его переубеждать.

Однажды я доверила ему провести со мной сеанс гипноза, который был отснят на видеокамеру, якобы ради научного интереса с моей стороны. Увы, это мне ничего не дало. Под гипнозом я не попала в свое «измерение М», а всего лишь покорно отвечала на все вопросы, какие он мне задавал. Результатов не было, но я и не знала, что именно тогда хотела узнать или увидеть. Я все также засыпала лишь с одной мыслью: хоть бы мой очередной сон не был кошмаром.

Один раз произошло нечто весьма для меня интересное, это было началом эволюции моих сновидений. Я приехала на выходные в гости к родителям, и мы с мамой до поздней ночи просидели на кухне. Должно быть, она сильно по мне соскучилась, потому что раньше мы так не делали. Мы пили чай и обсуждали их с отцом планы на проведение летнего отпуска. Мама говорила, что хотела бы отправиться в плавание на яхте — она всю жизнь об этом мечтала. Когда мы легли спать, мне приснилась именно яхта. На ее палубе были мы с мамой.

— Вот видишь, — сказала я ей, — вот и яхта!

— Да, — ответила мама, — как я и хотела.

— Жаль, что это лишь сон… мой сон. Утром запах океана из нас буду помнить лишь я.

— Если это и сон, — рассмеялась мама, — то уж точно не твой!

Я улыбнулась в ответ, не став разбивать иллюзии матери, пусть даже этот ее образ существовал лишь у меня во сне. Такие сны, в которых не происходило никаких явных событий, мне нравились больше остальных. Они никак не сказывались на моей повседневной жизни.

Когда утром мы собрались за завтраком, мама оживленно рассказывала ее сон, в котором я ей доказывала, что сон вовсе не ее, а мой, и в том сне мы с ней стояли на палубе яхты. Я лишь улыбалась, но ничего говорить не стала. Родители думали, что мои детские «ночные странности» остались в детстве. Я долго обдумывала эти два сна и пришла к выводу, что, если по чудесному совпадению я попадаю в сон другого человека, то, если нам снится одно и тоже, утром мы оба будем помнить одинаковые сновидения. Кто знает, случалось ли подобное у меня с другими людьми, которых я видела в своих снах, но с которыми потом это не обсуждала. Может тогда, в тринадцать лет, моему однокласснику все же снилось, что он меня поцеловал… Бедняга, представляю, как он стеснялся этого.

Для чего я все это записываю? Я не могу дать конкретный ответ на этот вопрос. На тридцатилетие Люси подарила мне блокнот в красной обложке. Дневник. Такой, в какой старомодные дамы ежедневно вносили записи своих скучных и однообразных жизней. Я же, быть может, буду записывать сюда то, что происходит в моих снах. Если мне не будет лень…

М.