Штурман по имени Ма

Татьяна Танилина

Тема старая, как мир, зятёщевская война. Естественно, главные герои – тёща и зять. До поры до времени взаимная неприязнь скрывается за грубо скроенной ширмой дипломатии. Но однажды происходит грандиозный скандал! Казалось бы, теперь им – тёще и зятю – надо бежать друг от друга как можно дальше. Однако им предстоит – о, ужас! – вынужденное сотрудничество. К чему привела «интеллигентная» семейная разборка, со шваброй в качестве главного аргумента, и рассказывает эта книга.

Глава 2. Монстр и ключи. Прогулка в парке. Бегство от диктатора

Контрудар не заставил себя долго ждать. Утром следующего дня Марья Ивановна, проснувшись по обыкновению рано, поднялась, надела халат, вышла из комнаты и, увидев плакат на входной двери, остолбенела от ужаса. На плакате — явно реклама ужастика — был омерзительный монстр. Корявые лапы чудовища держали табличку (скорее всего, с названием фильма), заклеенную белым листом бумаги, на котором красными буквами было написано: «Не забудьте ключи!». Марья Ивановна с возмущением прошептала: «Вот стервец!»… а через пару секунд из большой комнаты вышел он сам — заспанный, босой, в спортивных брюках и майке.

— Нравится? — с убийственной непосредственностью поинтересовался Павел. — Это я для вас повесил.

Марья Ивановна молча вернулась в свою комнату и стала собирать чемодан. К ней заглянула дочь.

— Ты что делаешь, мамуля?

— Погостила, пора и честь знать, — процедила сквозь зубы Марья Ивановна.

— Да что случилось? Ты на что-то обиделась?

— У мужа своего спроси.

— Павел! — закричала Надя.

Если принять за аксиому утверждение, что настоящее произведение искусства никого не оставляет равнодушным, то плакат с монстром, которого тёща в пылу «обмена любезностями» назвала «портретом зятя», вполне мог претендовать на почётное звание шедевра. Когда копья претензий были изломаны в мелкие щепки, «самый вражеский зять» и «столь же нежно любимая тёща» вняли призывам Нади спокойно поговорить.

— Я же как лучше хотел, — стал объяснять Павел. — Вы сами жалуетесь, что забываете ключи. Помните, в позапрошлом году, когда мы у вас гостили, мне пришлось даже взламывать вашу дверь. Вот я и сделал вам памятку, чтобы вы не забыли ключи, когда будете выходить.

Марья Ивановна сердито сказала:

— Для чего ты это сделал, я и сама поняла — не дурней тебя! Но зачем хамить?

— А где тут хамство?

— Разве эта кикимора не хамство? Сделал он памятку, позаботился! Знаешь ведь, что я боюсь этих фильмов с чудищами, вот и повесил… авось, тёщу удар хватит. Я твои намёки за версту вижу.

— Я ни на что не намекаю! Не разбираетесь в психологии, так и не кидайтесь на людей!

— Ты большой псих, как я погляжу!

— А вы…

— Замолчите! — взвизгнула Надя и, сорвав с двери плакат, разорвала его в клочья.

— Вам любой психолог подтвердит, что лучше всего запоминается то, что вызывает сильные эмоции, — заявил тёще Павел. — Вот я и хотел, чтоб вы не забыли.

— Спасибо! Теперь не забуду! — пообещала Марья Ивановна, сверля «заботливого» зятя ненавидящим взглядом.

— Всё, успокойтесь! Это было недоразумение, — торопливо произнесла Надя. — Вы просто не поняли друг друга.

«И никогда не поймём», — без труда прочитал бы даже самый бездарный психолог на лицах тёщи и зятя.

* * *

С каждым днём зять нервировал тёщу всё больше. Нервировал тем, что часами лежал на диване у телевизора и ничего не делал по дому. («Сколько же можно слонов гонять, лодырь ты, лодырь!») Нервировал тем, что был сух и неласков с дочерью. («Хоть бы доброе слово девчонке сказал — ходит, как мурло!») Нервировал и тем, что был подчёркнуто вежлив с ней. («Слова-то любезные говорит, а сам глядит так, будто сейчас каменюку из-за пазухи вытащит». ) Нервировал также внезапными исчезновениями. («До чего же хитрющие эти мужики! Ловко устроился. Поди узнай, где он шляется? И что за работа такая, прости господи, внештатный корреспондент!»)

«Мурло», вне всяких сомнений, платило тёще той же монетой. Чем именно она не угодила зятю, Марья Ивановна, конечно, знать не могла. Но в том, что нервирует его она крепко, сомнений не было ни малейших. Дней десять она крепилась, а потом взяла билет домой.

— Завтра, дети, я уезжаю, — сообщила она за воскресным завтраком.

Молодые уставились на неё: дочь с искренним, а зять с притворным огорчением.

— Куда ты торопишься? Мы так редко видимся, — с грустью вымолвила Надя.

— Действительно. Погостили бы ещё. — Зять фальшивил, как бездарный оперный певец, отхвативший по блату коронную партию.

— Зачем же вам надоедать! И к тому же у меня дома дел полно. — Марья Ивановна говорила нарочито бодрым тоном, стараясь не смотреть на дочь — ведь обманывать голосом легче, нежели взглядом.

— Знаете что, дамы? Предлагаю… — Павел запнулся, подыскивая дипломатичную формулировку.

«Это дело отметить, — мысленно договорила за него тёща. — Ишь, как обрадовался! Морда аж сияет!»

–…куда-нибудь пойти развлечься, — продолжил зять. — Говорят, в парке новые аттракционы поставили. А потом в киношку можно заглянуть.

* * *

Утро по воскресным меркам было раннее — около десяти часов, — аттракционы ещё не работали, и старый парк дремал, наслаждаясь тишиной. Солнечные лучи тянулись к земле сквозь «оконца» в кронах раскидистых деревьев — казалось, что испещрённые тенями и солнечными бликами дорожки устланы коврами с незамысловатым двухцветным рисунком. Ещё не опалённая летним зноем шелковистая зелень нежилась в утренней прохладе. Уходящий май радовал солнечными деньками, словно извиняясь за хмурую, дождливую весну.

Шагая по аллее вместе с дочерью и зятем, Марья Ивановна вдруг вспомнила другой поход в парк, совсем не похожий на этот: вместо раскидистых деревьев — саженцы; аттракционов — раз-два и обчёлся. Было это почти четверть века назад. В Дубровинке только открылся новый парк, и Марья Ивановна повела туда своих девчонок. Дочери бегали по дорожкам и смеялись, а она еле сдерживала слёзы. Терзала обида на мужа, который недавно бросил её. А ещё больше мучил страх. Как же она будет теперь одна с тремя детьми? И не на кого надеяться, не от кого ждать помощи. Но она не хотела выглядеть перед своими девчонками угрюмой и несчастной и заставляла себя улыбаться бегающим вокруг неё дочерям. Именно в то майское утро, на залитой солнцем аллее, она — женщина, которой было чуть больше тридцати, — впервые в жизни почувствовала себя старухой. А когда на притворную улыбку не осталось никаких сил и рыдания уже подступили к горлу, пятилетняя Надюшка подбежала к матери и, глядя на неё восторженными глазёнками, воскликнула: «Мамочка, ты такая красивая!». Жизнь мгновенно преобразилась: тоска отступила, душа ожила. Мария почувствовала себя молодой и счастливой.

— Мама! — голос взрослой дочери вернул её в настоящее. — О чём ты задумалась?

— Вспомнила, когда вы были маленькими. Ты помнишь, как мы первый раз пошли в новый парк?

— Смутно. Больше всего запомнилось, как нам не хватило денег на мороженое, и ты стала предлагать продавщице свой проездной билет. Она отказалась, и мы начали плакать. Тогда один мужчина купил нам всем мороженое. А тебе было так неудобно…

Павел перебил жену:

— Касса уже открылась. Идёмте покупать билеты.

(«И тут он влез! Поговорить с дочерью и то нельзя!») Марья Ивановна украдкой вздохнула и с деланной улыбкой произнесла:

— Пойдёмте.

* * *

После аттракционов Павел повёл дам в кафе. «Ты гляди, разошёлся! — поразилась Марья Ивановна, глядя на стол, накрытый с царственной щедростью. — Решил откормить напоследок». А когда зять прямо-таки с отеческой заботой в голосе заметил: «Мама, что-то вы мало едите», — она чуть не подавилась.

Обходительность зятя в этот день не знала границ. Он лично закупил продукты тёще на дорогу. («Ты гляди, даже мои любимые булочки с маком не забыл». )

А когда Павел изъявил готовность подвергнуться жесточайшему испытанию, коим для мужских нервов является просмотр мелодрамы, тёща решила сделать ответный жест благородства: предложила посмотреть идущий в соседнем зале боевик. Зять воспротивился — должно быть из упрямства, которое накатывает на человека, если ему не дают совершить подвиг. Поединок великодуший на фоне слёзно-кулачных афиш затянулся, но до рукопашной, к счастью, не дошло — тёщин дух противоречия оказался более уступчивым.

Только они, купив билеты, отошли от кассы кинотеатра, как перед ними, прямо на улице, разыгралось представление в жанре комического боевика. Актёрским составом — неожиданно для себя и уж тем более для окружающих — стала ничем не примечательная пятёрка мирно шествующих по улице обывателей. Возглавлял пятёрку пожилой, коренастый мужчина с таким властным лицом, что любой режиссёр не колеблясь доверил бы ему роль диктатора. Сопровождали «диктатора» две женщины лет пятидесяти, парень и девушка. «Диктатор» с умным видом разглагольствовал, остальные почтительно внимали. Когда компания проходила мимо киоска с мороженым возле кинотеатра, парень — высокий широкоплечий детина — просительным тоном обратился к «диктатору»: «Папа, дай денег на мороженое». Тот вытащил из кармана пиджака портмоне и стал отсчитывать деньги.

Вдруг одна из женщин — маленькая, кругленькая, с мелкими кудряшками — взмахнула кулачком и с воплем: «Не бывать больше этому!» — схватила парня за руку и потащила к дороге. Девушка бросилась за ними.

— Что ты делаешь, мама? — пролепетала она дрожащим голосом.

— Я делаю из вас людей! Такси, такси! — закричала женщина, взмахнув свободной рукой.

Напротив них затормозил автомобиль с «шашечками». Кругленькая женщина открыла заднюю дверцу и втолкнула в машину парня, а затем и девушку. Сама же уселась на переднее место, но закрыть дверь не смогла — помешал «диктатор».

— Что это значит?! — рявкнул он.

— Я их забираю! Они будут жить у меня! — крикнула женщина.

— Никуда вы не поедете! — заявил «диктатор» и, открыв заднюю дверцу, приказал молодым: — Выходите!

Испуганная девушка послушно выскользнула из машины. А следом за ней стал вылезать ошалелый детина. Но кругленькая женщина выскочила из такси и втолкнула его обратно. Разъярённый «диктатор» отпихнул её и стал вытаскивать парня. Женщина велела девушке сесть на переднее место, а сама вырвала парня из диктаторских лап, затолкала в машину и плюхнулась рядом. Дверца захлопнулась, такси унеслось.

«Диктатор» выругался и пошёл по улице. Оставшаяся спутница, бросая на него испуганные взгляды, послушно засеменила следом.

Павел ухмыльнулся и сказал: «Ну вот, мама, боевик мы уже посмотрели. Теперь будем смотреть мелодраму».