Девять воплощений кошки

Татьяна Степанова, 2013

Говорят, там, где появляется Проклятая коллекция – в доме, в музейном собрании… – всегда начинают происходить странные и загадочные события. И бесспорно, она тянет за собой шлейф смертей. Вы в это верите? Однако когда в музей доставили Проклятую коллекцию, уникальные древнеегипетские артефакты, Дарья Юдина явилась с аудиторской проверкой Счетной палаты и… была убита. Что это? Совпадение? Поразительное стечение обстоятельств? Или?.. А чуть раньше в Красногорске какой-то злоумышленник отравил в зоогостинице всех кошек, которых привезли на международную выставку. Катя Петровская, капитан полиции, сотрудник пресс-центра ГУВД Московской области, и ее подруга Анфиса, фотограф, принимают самое активное участие в расследовании этих жестоких преступлений, едва не стоивших жизни им самим…

Глава 13

Двери закрываются

Катя вслед за Анфисой поднялась по ступеням и вошла в тенистый сумрачный портик, украшенный ионическими колоннами.

Тот самый, знакомый с детства.

Позже она часто вспоминала этот момент. Они с Анфисой словно переступили некую невидимую черту. Они и представить себе не могли, какие странные, пугающие и трагические события впереди.

Музей, за век своей истории видевший немало и хорошего и плохого, переживший все это, перемоловший в пыль, как жернова судьбы, неумолимо приближался к катастрофе.

Катя открыла тяжелую дверь и оглянулась — в шесть часов вечернее солнце светит мягко, золотит купол храма Христа Спасителя, играет бликами на лобовых стеклах спешащих по Волхонке машин.

Такое приятное солнце… такой приятный майский вечер…

— Ты что? — спросила ее Анфиса.

— Ничего.

— Тогда идем.

И они вошли в музей.

Анфиса усадила Катю с сумками с аппаратурой в гардеробе на банкетку, а сама пошла, как она смешно выразилась, в Верхнее царство…

— Почему это Верхнее?

— Это у них местный музейный сленг такой, — Анфиса строила из себя бывалую музейщицу. — Я когда в прошлый раз разрешение подписывала, они меня тут водили по кабинетам, в директорский и администрации. И называли все это Верхнее царство. Ну, как в Древнем Египте. Объяснили, что изначально музей сто лет назад формировался вокруг их замечательной египетской коллекции, которая до сих пор главный хит.

— Если есть Верхнее царство, должно существовать и Нижнее, — заметила Катя.

— Угу, вот как раз в нем мы сейчас и находимся, — Анфиса кивнула на вестибюль и гардероб. — Ладно, пойду опять вознесусь в горние выси. А ты жди меня.

Она нырнула куда-то по коридору, неплохо ориентируясь в музейных декорациях. А Катя осталась.

Раздался мелодичный сигнал и приятный голос… такой же приятный и мягкий, как закатное солнце там, снаружи, как вечерний майский вечер, объявил:

Уважаемые посетители, через четверть часа наш музей закрывается. Просим всех пройти на выход.

Через несколько минут пустой вестибюль начал наполняться народом. В гардероб мало кто заглядывал, лишь те немногие, кто сдал свои куртки, плащи и зонты. Посетители музея толпились вокруг киосков, продававших альбомы живописи, открытки, сувениры с логотипом музея.

Катя смотрела в сторону белой мраморной лестницы с ажурной решеткой.

На страже у ворот стоял… то есть, удобно сидел на стуле за столом билетер, интеллигентнейшего вида старичок в синем костюме и с тростью.

Посетители не торопились покидать вестибюль. Мелодичный сигнал с приятным голосом повторился.

Осторожно, двери закрываются…

Берегись…

Кто не поберегся, голову с плеч…

Катя зевнула украдкой и достала из сумки бутылку минералки. Ждать Анфису скучно. И уйти нельзя.

А кто это сказал: «Берегись, а не то голову с плеч»?

— Все, вот и я, — Анфиса, раскрасневшаяся, довольная, размахивающая какой-то маленькой бумажкой, возникла словно ниоткуда — из бокового коридора. — Ты что тут, спишь, что ли?

— Я на тренажере перезанималась, а потом душ горячий, меня может в любую минуту разморить, — Катя прикалывалась. — Вот лягу тут на банкетке, свернусь калачиком и просплю всю эту волшебную ночь. Ну, все подтвердили?

— Все путем, — Анфиса уже рылась в сумке, извлекая фотокамеры. — Я хотела саму хозяйку Верхнего царства снять, директрису. Но она сегодня на прием в посольство уезжает. Репетируют тут ночь музеев без нее. Заместительницей остается как раз Вавич.

— Кто он такой?

— Не он, а она, Виктория Феофилактовна, я тебе говорила, она мою выставку в галерее видела. Так, погнали, нечего рассиживаться. Я хочу снять момент, когда они закроют двери, когда последний посетитель выкатится вон колобком и они запрут музей.

— Так вот же, снимай, — Катя указала на боковой выход у гардероба, куда сочился утлый ручеек покидающих музей экскурсантов, шествующих мимо скучающего на посту полицейского.

— Фу, тут такая проза, — Анфиса скорчила гримаску. — Что здесь снимать? Мы сейчас пойдем на главную лестницу, к центральному входу.

— Но выход здесь, — Катя улыбалась.

— Они сделают все для меня, я договорилась! Пошли, пошли. Ты тоже поучаствуешь.

И Анфиса не обманула.

Они свернули налево по коридору, прошли и вынырнули уже у касс.

Вот двери музея. А вот она, знаменитая высокая главная лестница — колонны золотистого мрамора, зеленые стены, бежевая ковровая дорожка с алой полосой.

Пусто, лишь один охранник с рацией в вестибюле.

— Здравствуйте, это у меня тут съемка, вот разрешение, — Анфиса подкатилась к нему, как мячик, камеры на ремнях прыгали на ее полной груди. — Мы сейчас снимем, как последний посетитель покидает музей и вы закрываете двери.

Охранник кивнул, потом взял разрешение, прочел, что-то буркнул в рацию и глянул сверху вниз на Анфису и Катю.

— Валяйте, снимайте.

— А где этот последний посетитель? — спросила Катя.

— Ты и есть последний посетитель, — Анфиса ликовала. — Зачем, думаешь, я тебя позвала, душечка? Помогать мне. Ну-ка, ну-ка, сейчас мы выстроим мизансцену… Так, ты в дверях и оглядывайся… ну же, оглядывайся! Тут такая красота, и ты сожалеешь, что этот день… вечер закончился и ты уходишь… уходишь прочь от всей этой красоты и тайны.

Катя как в раме замерла на пороге музея. Тяжелые дубовые двери. Она переступила порог. Оглянулась. Анфиса фотографирует! И двери музея захлопнулись.

И вот она снова на улице. Одна в этом ионическом портике.

Она стояла у закрытых дверей. Никто не торопился пускать ее обратно.

— Эй! Анфиса!

Нет ответа.

Потом — бу-бу-бу, как из бочки, глухие голоса. Что там еще случилось?

— Кать! Ты там?

— Я тут, откройте двери!

— Охранник говорит, они уже закрылись, здесь таймер сигнализации, и он его не хочет перезапускать, — голос Анфисы жалобный, резкий и глухой одновременно, словно издалека, а на самом-то деле она орет с той стороны через дверь. — Обойди музей и зайди с того входа, то есть, с выхода!

— Что?

— Обойди музей и зайди с выхода, так охранник сказал, он уже по рации предупредил, тебя пустят!

Катя спустилась во двор музея. Вот вам и «последний посетитель»! Медленно она вышла за ограду музея и начала свой обход со стороны Колымажного переулка.

Подошла к выходу, где стоял полицейский.

— Вам по рации передали, это я, — сказала она.

— Что?

«Придется, наверное, показать ему удостоверение», — Катя уже хотела достать его из сумки, но тут…

— А, это вы, проходите. Вы там фильм, что ли, снимаете?

— Мы фотографируем для выставки к столетию музея.

— Абзац тут сегодня полный с этой их репетицией, — полицейский хмурился. — И кто только додумался на ночь людей в музей пускать? Ночью спать надо, а не по музеям шастать.

Катя снова прошла мимо гардероба и очутилась в вестибюле. Но ажурная решетка наверху белой мраморной лестницы уже закрыта. И билетер ушел. Впрочем, туда наверх нам не нужно, нужно пройти снова в главный вестибюль к парадной лестнице с золотистыми колоннами.

И Катя свернула в коридор мимо туалетов. Еще один коридор… тут, кажется, налево… Как это Анфиса здесь ловко сновала…

— Я тебя прошу, успокойся. Это совсем не то, что ты думаешь.

— А что я должна думать?!

— Это совсем не то!

— А что? Если ты пялишься на нее постоянно? На меня ты так не смотришь. Вы что, раньше встречались? У вас что-то было?

— Ри, я прошу тебя… Вот черт…

Хрррррррррррр!

Что это? Катя замерла. Этот странный звук посреди скандала. Два голоса — женский, злой, тревожный и мужской — тоже тревожный, виноватый. И этот странный неприятный звук — то ли свист, то ли хрип.

— Поверни крышку, ты ингалятор не так держишь.

— Ри, я прошу тебя, не надо сцен. Это совсем не то, что ты подумала.

— Дыши… дыши глубже… Эх ты, я же люблю тебя. А ты… это ведь то, о чем я подумала, и ты сам это знаешь. Только вот лжешь. Лжешь мне прямо в глаза. Думал, я проглочу эту ложь? Ошибаешься. Я сама все про вас узнаю.

Катя двинулась вперед.

В пустом музейном коридоре — двое: молодая брюнетка в брючном костюме и модных очках без оправы и высокий видный блондин в неброском костюме — кудрявый, с проседью на висках, хотя еще и не старый, похож на актера Игоря Костолевского.

У брюнетки на щеках даже сквозь тональный крем проступают алые пятна гнева. Кудрявый блондин впился губами в спрей-ингалятор. Широкая грудь его ходит ходуном.

Беседовали на повышенных тонах именно они, а теперь при виде Кати — чужой, незнакомой, посторонней, вынужденно замолкли.

Катя прошмыгнула мимо. Надо же, какие страсти в музее… Но не наше дело, не наше дело. Мы тут только мимоходом, мимолетно, кратко. Наша цель — волшебная ночь в музее.

Хрррррр…. Какой противный звук. Это ингалятор выдает струю ментола. Им отчетливо пахнет в коридоре. Судя по всему, этот мужчина болен астмой.

Катя свернула за угол. И вот он — сумрачный вестибюль у касс и главная лестница — золотистые колонны, бежевая с алой полосой дорожка. На втором этаже гаснут лампы — две из четырех. А у дверей музея в вестибюле Анфиса и невысокая пожилая женщина в лимонно-желтом костюме «шанель», белой блузе, в удобных замшевых туфлях с изящными пряжками. Чистота и благородство прекрасной старости.

— Кать, ну наконец-то, где тебя носит так долго? Вот Виктория Феофилактовна, пожалуйста, познакомьтесь, это Катя, она мой самый верный помощник. Я без нее как без рук.

Катя подошла. Ага, это и есть старший куратор отдела личных коллекций госпожа Вавич. В отсутствие директора она тут самая главная.

— Добрый вечер, — поздоровалась Катя. — Простите, я здесь у вас немножко заблудилась.

— И не мудрено. Музей большой, — Виктория Феофилактовна улыбалась приветливо. — Но на ночь музеев мы закрываем второй этаж. Там залы небольшие, и мы решили, что туда ночные экскурсии не пойдут. Зато открыт весь первый этаж, наша гордость, наша визитная карточка — Египетский зал, Античный зал, Итальянский дворик.

— Я там… то есть, мы там все отснимем тоже, — Анфиса — сама энергия. — Виктория Феофилактовна, я бы хотела сначала сделать несколько ваших снимков. Как вы, например, спускаетесь… такая замечательная лестница, и вы, как хозяйка музея…

— Я не хозяйка, я лишь скромный куратор.

— Ну да, как хранитель, как добрый гений этого места, — пылкую Анфису уже несло, она размахивала цифровой камерой. — Вас не затруднит подняться наверх и потом медленно спуститься?

Виктория Феофилактовна улыбнулась еще мягче — ну что ж, раз надо, это же музей — инициатор съемки, и старческой походкой, однако весьма бодро и энергично, начала восходить по ступенькам.

— Есть, Верхнее царство! — Анфиса нажала на кнопку, и цифровая камера выдала целую серию беспрерывных снимков.

Потом она стала снимать, как куратор идет по лестнице своего музея.

Катя молча наблюдала за ними. Сама она вспоминала невольно сцену в коридоре. Любовная сцена и одновременно сцена ревности. Ну что ж, кто сказал, что музейщикам любить запрещено? Однако какой-то неприятный осадок остался… надо же, она подслушивала! И этот свист спрея противный.

— Все отлично, я потом выберу лучшие снимки, — Анфиса радовалась, как дитя, — Виктория Феофилактовна, а теперь я хочу снять вас в каком-нибудь зале. Например, в Античном, где статуи, ой нет, лучше в Египетском!

Виктория Феофилактовна, порозовевшая от удовольствия и прогулки по лестнице, явно испытывавшая невинное удовольствие от того, что ее фотографируют и вот так — долго, тщательно, с таким энтузиазмом, благожелательно кивнула и повела их в Египетский зал, благо совсем рядом на первом этаже — только свернуть.

Ладья вечности встретила их.

Катя разглядывала фреску. Какая большая фреска… какие яркие краски, тысячи лет прошли, а они все еще не потускнели от времени.

Ладья вечности — она прочла это на табличке сбоку.

Ладья вечности из смерти в жизнь, и она словно приглашает их подняться на борт.

А потом Катя оглянулась и увидела, что у нее за спиной стоит женщина. И вздрогнула от неожиданности.

Надо же… с этой женщиной — высокой, с фигурой девушки, длинными ногами модели и непоправимо увядшим, постаревшим, сильно накрашенным лицом я уже встречалась.

Только эта женщина теперь похожа на старую египетскую царицу, словно сошла с той вон фрески. Парик… в тот раз он был рыжим, и она носила шляпу, а теперь парик цвета воронова крыла.

Василиса Одоевцева — смотритель Египетского зала созерцала Катю с высоты своего роста. Катя и сама не маленькая, но эта дама в роскошном черном парике имеет рост не меньше ста восьмидесяти пяти, просто баскетбольный какой-то рост.

— Девочки, как вы тут? Как настроение? — бодро спросила Виктория Феофилактовна. — Вот, знакомьтесь, это наши гости, фотографы.

— Вы что, для журнала фотографируете?

Это спросила другая смотрительница, вышедшая на зов из соседнего небольшого зала, залитого мертвенным желтым светом. Женщина лет шестидесяти — крашеная блондинка, аккуратно подстриженная, в темной юбке и черном жакете, в мягких туфлях без каблуков.

— Для фотовыставки к столетию музея, — сказала Катя.

— У нас тут часто снимают, но всегда по разрешению.

— Есть у них разрешение, все подписано, не волнуйтесь, Арина Павловна, — Виктория Феофилактовна приняла изящную позу на фоне выставленного в витрине гранитного барельефа с текстом пирамид — стелы, покрытой иероглифами.

— Я спрашиваю, потому что должна по инструкции. Тут ведь запрещены фото — и киносъемка.

— Они получили разрешение здесь работать. Это все на славу музея, — Виктория Феофилактовна повернулась к Арине Павловне Шумяковой: — Я давно хотела отметить, что вы очень пунктуально и точно исполняете обязанности смотрителя.

Катя заметила, что Анфиса снимает Викторию Феофилактовну, но взор ее то и дело обращается туда, к Ладье Вечности, на фоне которой словно египетская статуя застыла колоритная Василиса. Катя вспомнила ее имя и фамилию — Василиса Одоевцева… да, она из «Приюта любви»… она еще говорила, подрабатывает там уборщицей при кошках… и что-то о двух работах… так, значит, она тут в музее работает смотрителем?

— Ой, простите, можно вас тоже пофотографировать? — закончив со старшим куратором, Анфиса почти взмолилась: — У вас такая неординарная внешность. Получатся замечательные снимки!

Василиса гордо выпрямилась.

— Да я прямо не знаю. Виктория Феофилактовна, это удобно?

Василиса явно жеманничала и кокетничала.

Виктория Феофилактовна снова кивнула. Но не так благожелательно, как в прошлый раз.

— Меня раньше много снимали для журналов. Хотя в советское время журналов мод было мало, но меня снимали часто, — Василиса повернулась в профиль.

— Да, моя дорогая, вы говорили, что в молодости работали модельером на Кузнецком Мосту, — сказала Виктория Феофилактовна.

— Не модельером, я была ведущей… то есть, по-нынешнему, топ-моделью Дома моды на Кузнецком. И меня также снимали для календаря «Советские бриллианты». Специально из Гохрана и с ювелирной фабрики привозили такие вещи на съемку, такие украшения в экспортном исполнении, какой там «Де Бирс», — Василиса достала пудреницу. — Да, было время, жила полной жизнью. Ну все, я готова, съемка пошла!

Анфиса закружила вокруг нее, щелкая камерой.

— Суперкласс!

Катя и Арина Павловна Шумякова созерцали процесс съемки. Арина Павловна оперлась спиной о косяк двери и скрестила на груди руки. Ее никто не собирался фотографировать, и она была этим, как показалось Кате, слегка обижена.

— Я должна вас покинуть, у меня много дел. Вы фотографируйте, работайте спокойно. Все, что вам покажется интересным. Наши сотрудники с удовольствием вам помогут, — Виктория Феофилактовна собралась уходить. — Двери моего кабинета всегда открыты.

— Ой, Виктория Феофилактвона, погодите, пожалуйста, не уходите. Я вот о чем хотела попросить, — Анфиса тут же потеряла к Василисе, как к объекту съемки, всякий интерес. — Выставка называется «Фантомы и легенды ночи». Портреты сотрудников на фоне экспозиции — это прекрасно. Но это лишь несколько снимков. Я бы… то есть, мы с Катей хотели снять что-то необыкновенное, что-то очень интересное, захватывающее… саму суть музея… может быть, какой-то особый экспонат или… я не знаю, что-то связанное с местной легендой, тайной. Ведь музей полон тайн, я знаю, я читала — такая история, такие коллекции. Хотелось бы сделать снимки, которые бы стали основой всей выставки.

Виктория Феофилактовна поправила свою идеальную укладку.

— Ну что ж, музей пойдет вам навстречу. Это будет интересно и полезно, как говорит мой менеджер, в смысле рекламы. Хотя такой музей, как наш, ни в какой рекламе не нуждается. Но сейчас новые времена, новые веяния, всякие там пиар-технологии. Подождите минуту.

Она достала из кармана жакета мобильный и набрала номер.

— Кристина, подойдите, пожалуйста, в Египетский зал, мы тут с фотокорреспондентами. Хочу с вами посоветоваться.

Через две минуты в Египетский зал вошла брюнетка в очках без оправы, в брючном костюме. Та самая… Катя сразу ее узнала. Итак, это Кристина — менеджер музея. Как тот кудрявый красавец ее назвал… Ри, кажется?

— Кристина, как вы считаете, это хороший пиар-ход — показать на снимках выставки к столетию музея процесс изучения экспонатов нашей новой коллекции? — спросила Виктория Феофилактовна.

— Это хороший пиар-ход. Выставляя такие снимки на обозрение общественности, по сути, мы этим заявляем, что коллекция уже у нас, в наших фондах, — голос Кристины звучал спокойно. И не скажешь, что всего полчаса назад она устраивала сцены в музейном коридоре.

— Олег Олегович ведь хотел сегодня вечером продолжить осмотр артефактов?

— Да, он собирался работать с коллекцией.

— Вот и прекрасно. Тогда проводите фотокорреспондентов к нему.

— Но, Виктория Феофилактовна… вообще-то это против правил, это чисто рабочий процесс, и мы… он станет возражать.

— Кристина, вам же ничего не стоит уговорить его, — Виктория Феофилактовна улыбалась. — Это отличный пиар-ход. И это на благо музею. Скажите ему, что это мое пожелание… то есть, мое распоряжение. Открыть «Проклятую коллекцию» для съемки.

— «Проклятую коллекцию»? — Анфиса воскликнула это так громко, как не подобает кричать в музее, она ликовала. — Класс! Вот это здорово, это то, что нужно, это будет основа моей выставки! А почему она «Проклятая»?

Катя вдруг ощутила — вот оно… это мгновение, когда двери музея закрылись, захлопнулись за ними по-настоящему. И они внутри, в недрах. И сейчас, быть может, опустятся еще глубже в это самое Нижнее царство и начнут открывать для себя то, о чем никогда не подозревали прежде, проходя по этим тихим, залитым светом залам.

— Что это за коллекция? — спросила она вслед за Анфисой.

— Кристина вас проводит к нашему куратору отдела Древнего Востока, а по пути расскажет, — Виктория Феофилактовна больше не улыбалась. — Это уникальная коллекция, она недавно поступила к нам, досталась музею в дар.