Перезагрузка

Татьяна Стекольникова

«Перезагрузка» – второй роман о Нине и Гр-р. Нина – волшебница, хотя совсем не хочет ею быть. Потому что и без магических чар все хорошо в ее прекрасном доме. Солнце светит. Сирень цветет. Любимый муж рядом. У нее есть интересное дело. И вдруг… С Ниной всегда так – что-то вдруг случается. А тут случилось такое, что без волшебства ну никак не справиться! Любимому угрожает опасность. И не только ему! Нине придется колдовать, но дело в том, что она маг начинающий и до сих пор не знает, на что способна. И откуда опасность, ей тоже не ведомо… А незнайки (это всем известно) могут такого наколдовать! И неважно – сейчас или в прошлом. В прошлом даже интересней получается – там же куча прадедушек! И тоже любовь…

День первый

1. Я смотрю в окно и кое-что вспоминаю

Из окна мансарды я смотрела на Энск, утонувший в зелени. Конечно, триста квадратов — это совсем не мансарда, но уж так повелось, что верхний этаж старинного дома, принадлежащего до революции губернатору Закревскому, которому я довожусь правнучкой, всегда называли именно так.

Все началось с письма, которое я однажды получила. Не электронного, как можно было бы подумать, а в настоящем бумажном конверте. На мгновение я, Нина, почти пенсионерка, почти блондинка, дама приятной полноты, имеющая на тот момент все проблемы и все радости незамужней женщины, превратилась в гипсовую девушку с веслом — такова моя всегдашняя реакция на опасные, сомнительные или непредсказуемые ситуации, в которые я имею свойство вечно влипать. Почему девушка с веслом? Потому что стою, как парковая скульптура, не в силах произнести ни слова или сбежать. Преодолев свою окаменелость, я прочитала письмо. Его отправила моя двоюродная бабушка, с трудом разыскавшая меня на просторах бывшего СССР. Родственников у меня, кроме взрослого сына, давно живущего своей жизнью на другом континенте, нет, поэтому я рванула в Сибирь, в город Энск — повидать старушку. День моего приезда туда стал точкой отсчета новой жизни.

Луиза Закревская, та самая сестра моей бабушки, умерла, оставив мне не только квартиру и немаленькие сбережения, но и свою колдовскую силу, которую до меня тридцать поколений магов передавали друг другу, как эстафетную палочку, в течение двух с лишним тысяч лет. С тех пор я читаю мысли (буквально — то есть вижу буквы над головой думающего объекта), подержав в руке вещь, знаю, что в данный момент делает ее владелец, общаюсь с домовыми, могу дать в ухо с трех метров, ну, и еще кое-что умею, а два моих путешествия в 1909 год, где я разгуливала в теле моей — тогда еще совсем юной — прабабушки, позволили найти убийцу ее жениха и пролить свет на некоторые семейные тайны.

Но самое удивительное, что со мной случилось в Энске, я встретила Гр-р, лучшего мужчину на свете, и без всякого колдовства — простая баба, и точка — вышла за него замуж, как только получила предложение руки и сердца. Все сказочные истории кончаются свадьбой, но так как моя история — чистая правда, у нас с Гр-р все только начинается. Осталось сказать, почему такое странное имя — Гр-р.

Гр-р — это Григорий Романович Громов, мужчина большой и решительный, по профессии — детектив, владелец адвокатско-детективного бюро «Гром». Любит петь старинные романсы, аккомпанируя себе на фортепиано, при этом его «р» звучит особенно раскатисто. Одним словом, Гр-р…

Мансарда так мансарда, не будем нарушать традицию. После того как убрали стены, делившие «мансарду» на двадцать пеналов, а Гр-р взял на себя функции супервайзера, снабженца, надсмотрщика и ОТК, я получила студию мечты — с десятиметровым стеллажом, куда поместились все мои книги, и с подиумом для рояля — инструмент достался мне по наследству вместе с квадратными метрами. Еще в мансарде появился камин — второй в моем доме (первый — в гостиной, этажом ниже). Перед камином красуется шкура тигра. Шкуру я привезла в подарок Гр-р из одной азиатской страны, откуда я родом. Я ездила туда завершать свои дела перед тем, как окончательно осесть в Энске, и одним из таких дел была отправка контейнера с вещами — книги, мольберт и куча скарба, который накапливается у каждого нормального человека в течение жизни. А еще предстояло позаботиться о Перепетуе — старинной кукле, ростом с пятилетнюю девочку, ей требовался специальный ящик для транспортировки. Перепетуя почти сто лет хранила секрет: внутри нее, в опилках, был спрятан огромный синий бриллиант — ужасно редкий и ценный. Мои паранормальные способности помогли выяснить, что бриллиант принадлежит Володе Шпинделю — другу Гр-р, владельцу ресторана и, как оказалось, моему дальнему родственнику, который — для такого решения были причины — не захотел единолично владеть камнем. Мы продали бриллиант австрийскому аукционному дому «Доротеум» и поделили пополам вырученные деньги. Возможно, и продешевили, как считал Гр-р, но я была на сто процентов уверена, что камень никому не принесет счастья — за ним, я это видела, тянулся кровавый след, и избавиться от бриллианта следовало как можно быстрее.

Громов и Шпиндель дружат с песочницы, то есть всю жизнь, но однажды мужская дружба чуть было не рухнула. Причина, конечно, была в женщине: любовница Гр-р ушла к Шпинделю, и только через пять лет стало известно, кого предпочла Громову дама, а открылось все лишь потому, что Вовка не верил, что я экстрасенс, и потребовал доказательств. Сейчас Шпиндель без подруги, один, с головой ушел в свой ресторанный бизнес, но я знаю, кто ему нужен для счастья. Я вообще могу узнать много чего о людях, если нажму на свою синюю кнопку. Виртуальную, конечно — не хватало магические приспособления таскать в руках. Практичный Громов, как только выяснил, на что я способна, сразу зачислил меня в штат своего адвокатско-детективного бюро — в качестве консультанта-экстрасенса. Два месяца назад нашлось дело, где мои магические умения были применены, а я схлопотала пулю, но если бы не бронежилет, который Гр-р на меня надел, никакое колдовство не спасло бы меня от верной гибели. Как всегда, победил профессионализм — ни магия, ни страсть к детективным расследованиям, гнездящаяся во мне с детства (мой отец был начальником следственного отдела, и я не стала следаком только потому, что литературу любила больше сыска), профи и в подметки не годятся. Но сам Гр-р считает это происшествие дискредитацией своего профессионализма, раз допустил возможность в меня палить — несмотря на свое присутствие рядом и приставленную ко мне охрану.

Теперь Перепетуя сидит на своем стульчике в уголке за роялем. Мольберт я пододвинула к самому окну — полукруглое, от пола до потолка, оно рождает ощущение полета, стоит в него посмотреть. А я смотрю в окно уже, наверное, битый час, пытаясь отделаться от противного металлического привкуса, будто у меня за щекой медная монета. Именно так напоминает о себе моя интуиция — или предчувствие, это кому как нравится.

Но у меня-то все хорошо! Гр-р со мной, и его отношение ко мне не изменилось с тех пор, как мы стали мужем и женой. С того знаменательного события и прошло-то всего два месяца, но если бы что-то было не так, я бы почувствовала.

Сегодня Гр-р проснулся первым и разбудил меня поцелуем, а от его фирменных поцелуев я схожу с ума до сих пор, как и от самого Гр-р — чего уж тут скрывать…

— Тепленькая… Тут тебя возьму, не понесу на шкуру…

Громов обожает затащить меня на шкуру тигра, особенно если горит камин…

— Гринь, а потом еще в душ…

— Обещаю… Потом — в душ… с тобой…

Несмотря на то, что я была замужем и после развода встречалась с мужчинами, с Гр-р я открыла для себя много нового в гендерных отношениях. Секс под душем у меня был только с Гр-р. Хотя почему был? Есть и, надеюсь, будет…

Еще недели три назад, чтобы проводить Гр-р на работу, в его контору, нужно было дойти до входной двери на втором этаже и шлепать по подъезду. Теперь я провожаю Громова до «его» лестницы между спальней и гостиной, и Гришка спускается к себе на первый, на свою «половину», а оттуда — в «Гром». Эта лестница — решение нашей проблемы, вернее, проблемы Гр-р, которому не давала покоя мысль, что он нечто вроде альфонса, раз живет в моей квартире. Еще осенью, когда ремонт у меня только начинался, я попросила Громова найти чертежи старого губернаторского дома и выяснила, что, согласно первоначальному архитектурному замыслу, из моей гостиной в мансарду вела лестница. Ее восстановили. Но по этим же чертежам выходило, что существовала еще одна лестница — из квартиры Громова на второй этаж, и вовсе не там, где ее сделали после войны, при очередном делении старого губернаторского особняка на квартиры. Гр-р собрал со всей области светил-архитекторов и инженеров-строителей, и за две недели лестницу построили — в том виде, как было до революции. Теперь у нас с Громовым общий дом, и радости совместного проживания первой оценила Морковка — моя необыкновенно рыжая кошка. Влюбленная в Гр-р, она быстро разнюхала, куда ведут новые ступеньки, и коротала дни в непосредственной близости от объекта своей страсти. Тюня — так зовут моего домового — тоже освоилась на громовской половине, и частенько я застаю ее там наблюдающей цветение орхидей — Гр-р, по примеру знаменитого Ниро Вульфа, увлекается их разведением. Вообще-то наш домовой — девочка. Я познакомилась с ней, когда она была тенью той самой Луизы Ивановны Закревской — моей двоюродной бабки-колдуньи. Тенью — это и значит тенью, бестелесной субстанцией, проявившимся призраком, наведенной галлюцинацией — или как там колдуны это делают, не знаю, я маг начинающий. Тогда же Тень получила от Луизы свое имя — Тюня. Но сначала Тюня была человеком, Устиньей, Устей. В свое второе путешествие в 1909 год я видела ее, горничную моей прапрабабушки, юную особу с длинной светлой косой. Тюня, по-моему, вполне довольна своим нынешним существованием — выглядит уже не как серая мохнатая рукавица, какой явилась мне первый раз, а как нечто крошечное с ручками и ножками, с глазками-пуговками и длинным узким языком. Зачем ей язык, не знаю, Тюня не говорит и не ест, потому что, по сути, домовой — это сгусток энергии. Зато каждую неделю она меняет цвет. Сегодня Тюня ярко-зеленая — совсем как листва за окном.

2. Еще кое-что обо мне. И о том, зачем женщинам подруги

Вздохнув, я перевожу взгляд с пейзажа, открывающегося из мансардного окна, на чистый холст на мольберте. Не ложится пейзаж на холст — хоть тресни. Со вчерашнего дня мучаюсь. А завтра Ольга придет — и что я ей покажу? Ольга — это мой учитель рисования, как говорит Гр-р. На самом деле, Оля — художник. Мысль учиться живописи у меня появлялась давно, но все как-то не получалось: литературное редактирование, коим я долгие годы зарабатывала на кусок хлеба, не оставляло времени на хобби. Иногда я брала в руки кисти, но каждый раз понимала, что мне не хватает профессиональных знаний. И только поселившись в Энске в квартире Луизы и получив в наследство приличное состояние, я смогла оставить работу и приступить к осуществлению давно вынашиваемой мечты стать живописцем. Громов таким моим планам был рад — подозреваю, что в глубине души он боялся, что я, не имея других занятий, кроме домашних забот и шопинга, начну скучать и лезть в его дела. Конечно, я не перестала быть его консультантом-экстрасенсом, но вот уже два месяца никаких событий, где я могла бы проявить свои паранормальные способности, не случалось. Домашние дела не отнимали много времени — благодаря Вере Захаровне Ручкиной, энергичной тетке, которую привел Гр-р, знакомый с ней много лет. Одно из слабых мест Захаровны — любовь к нравоучениям. Но тут меня спасают девчонки — Тюня с Морковкой, которые к домоправительнице сразу прониклись уважением, тем не менее, признавая мою ступеньку в иерархии существ, обитающих в доме, значительно выше ступеньки Захаровны, не дают ей разгуляться. Стоит Вере завестись на тему «Надо экономить» или «Зачем иметь столько книг — с ума сойдешь, пока все прочитаешь», как на кухне сами собой начинают падать крышки от кастрюль, и наша домоправительница устремляется выяснять причину грохота, забывая, о чем у нас с ней был разговор.

Через три дня после злополучного выстрела из беретты, Громов решил, что я вполне в силах передвигаться самостоятельно, и я отправилась в картинную галерею Энска на поиски потенциального учителя. Я так долго рассматривала образцы современной живописи, что вызвала подозрение у дам-смотрительниц, которые видели подобное внимание к экспонатам этого зала, наверное, впервые. Одна из них даже пристроилась ко мне в кильватер и не спускала с меня глаз. И что противоправного, по их мнению, я могла совершить? Я мысленно нажала на свою синюю кнопку и посмотрела, что крутится в голове дамы. Как оказалось, картинка: маньячного вида мужик, с ножом в одной руке и банкой кислоты в другой, возле «Данаи» Рембрандта. Я повернулась к преследующей меня даме:

— Послушайте, у меня ни ножа, ни кислоты нет. Даже пилка для ногтей дома осталась. А если бы и была — разве то, что вы стережете, равноценно Рембрандту, чтобы я захотела покуситься?… Скажите лучше, как мне найти О. Лукошко?

«О. Лукошко» — так подписаны две картины, которые произвели на меня впечатление. Эти работы отличались от остальных в зале: уверенные мазки, сочный, но не кричащий колорит, живопись в стиле alla prima — без предварительных прописок и подмалевка, то, что надо.

Я дождалась, пока смотрительница перестанет удивляться: несколько раз она открывала и закрывала рот и без конца протирала платочком стекла в запотевших очках.

— Идите в дирекцию, — наконец сказала дама. — Там дадут адрес… А вам зачем? — не удержалась она от вопроса.

— Есть дело, — ответила я и зашагала в указанном направлении, оставив теток умирать от любопытства.

Дирекция — кабинет рядом с вешалкой и дремлющей под сенью черных и синих халатов старушкой. Судя по реакции смотрительниц, адрес О. Лукошко мне могли в дирекции и не дать. На этот счет я не беспокоилась — могу узнать у Гр-р, имеющего доступ к ментовским базам данных. Но было интересно, почему это координаты художника — такой уж секрет. Вежливо постучав, я зашла в кабинет. За письменным столом сидела компания — две бабы и два мужика. Компания, несмотря на разгар рабочего дня, культурно отдыхала — батарея бутылок, колбаска, бананы и яблоки. Я спросила, кто может дать мне адрес О. Лукошко. Из-за стола вылезла встрепанная и не очень трезвая тетка. Пересчитав задом все стулья в кабинете, она кое-как добралась до сейфа и достала оттуда папку:

— Ищите сами…

Всем в кабинете очень хотелось, чтобы я поскорее удалилась и не мешала приятно проводить время. Вероятно, поэтому у меня не спросили, кто я и зачем мне О. Лукошко. Я открыла папку. Среди грабительских договоров, заключенных галереей с художниками, был и договор с О.С. Лукошко — Ольгой Степановной. Согласно договору, О. Лукошко не имела права продавать свои работы без ведома галереи, директору коей причиталось 50 % выручки художника, найдись на его работы покупатель. Просто рабство какое-то…

Записав номер сотового Ольги и адрес, я попрощалась и направилась к выходу. Мне никто не ответил — один из мужиков демонстрировал свое умение принять стопарь водки без помощи рук, и остальные с интересом ждали, получится или нет. Уже закрыв дверь, я услышала дружное «ура» — трюк удался.

Ольга жила в Заречье, на другом берегу нашей реки, надо было пройти по мосту. Потом я долго петляла по незнакомым переулкам, пока нашла дом № 15 по улице Профсоюзной. Как и многие старые дома в Энске, это был сруб на каменном фундаменте. Деревянные ворота наглухо закрыты, калитки я не обнаружила, и пришлось позвонить Оле, чтобы впустила меня. Через три минуты ворота открылись, и я кое-как протиснулась в щель между створками. Когда-то большой двор был занят кирпичным особняком, и к дому № 15 теперь примыкал только крошечный пятачок, заросший одуванчиками.

— Вот, пришлось продать почти всю свою землю, — в голосе женщины, открывшей мне ворота, слышалось сожаление. — Я Ольга, здравствуйте…

Пока мы поднимались на крыльцо, я рассматривала Олю: кареглазая, коротко стриженая брюнетка. Наверное, ей хорошо за сорок…

Еще одна одинокая дама — в доме нет и следа присутствия мужчины. Все-таки странный этот Энск — мне попадаются одни незамужние, хотя мужики в городе есть — Энский лесоперерабатывающий комплекс с лесопильным заводом и домостроительным комбинатом работает, поэтому не может обойтись без сильных мужских рук.

Я со своим предложением взять меня в ученицы появилась очень вовремя: похоже, что деньги, вырученные от продажи двора, давно подошли к концу, а картины в Энске не покупают — у Ольги ими завешаны все стены и заставлены все коридоры.

— Думаете, я одна такая? — ответила моим мыслям Ольга. — У нас все художники так живут… то есть все, кто остался, многие уехали.

Я купила у нее прекрасный натюрморт с яблоками, — сразу решив, что свое приобретение пока припрячу, вдруг у кого-нибудь случится день рождения… Если, конечно, захочу с этой картиной расстаться…

— Только не вздумайте делиться с галереей… Зачем вы подписывали эти кабальные договора?

— Так других мест, чтобы выставляться, нет…

Ольга пошла меня провожать, показав заодно, как можно зайти к ней в дом с другой улицы, гораздо удобнее. В тот же вечер мы обо всем договорились, и на следующий день Оля пришла в губернаторский дом на первый урок.

Уже через две недели после нашей первой встречи я поняла, что в лице О. Лукошко получила не только учителя и наставника, но и подругу, чего мне так не хватало в Энске. Громов и семейная жизнь — это прекрасно, но есть моменты, обсуждать которые полагается только женщинам, — крем от морщин, например.

3. Я испытываю муки ревности и выхожу на тропу войны

…Нет, это никуда не годится! Я снова убрала с холста карандашные линии и решила найти для пейзажа другой ракурс, переместившись метра на полтора вдоль окна. Теперь я могла видеть угол нашего дома. И девицу внизу. Ну, может, и не совсем девицу, а бабенку эдак лет тридцати пяти… И что она тут делает? Если учесть, что я видела ее и вчера, торчащую на том же самом месте, это наводит на размышления. Зачем молодой женщине прогуливаться у входа в «Гром»? Не под моими же окнами она дежурит? А в конторе вот уже неделю никого кроме Громова и его секретаря Клавы нет — народ в отпуске.

Я почувствовала, как меня захлестывает волна ревности… Ни одного мужика до Гр-р я не ревновала так отчаянно — к каждой юбке. Подозреваю, что женитьба Громова на мне — это не столько следствие его страстной любви (я самонадеянно не сомневаюсь, что он испытывает ко мне именно это чувство), сколько способ избавить меня от ревности. Понимая, каким адом может стать жизнь с ревнивцем, я запихиваю свою ревность как можно глубже, чтобы Гр-р ни о чем не догадывался, но она все равно выползает и жалит меня в самый неподходящий момент. Громов не дает повода — одни мои фантазии. Но на то она и ревность — повод не нужен…

Я с ненавистью уставилась на бабу… Ну, понятно, что имеем, то и показываем: широкая задница и узкая талия подчеркнуты узенькими фисташковыми брючками. При таком заде грудь редко бывает большой — разве что силиконовая. Ну, повернись… Так: бюстгальтер не носим за ненадобностью — держать нечего… Типичная «груша» — покатые узкие плечики и увесистое седалище. Я водила карандашом по холсту, изображая эту прогуливающуюся бабу: круглый оттопыренный зад, толстенькие ляжки, легкую сутулость, надутые губки и рваную белую челку.

Какого лешего? Я все время забываю, что я маг! Вот и посмотри, Нина, о чем думает эта, с задом… Я нажала на свою синюю кнопку. Мысли у бабы были, как бы поточнее выразиться, недооформленные, с пропусками: «Ну, когда… Когда же… Второй день я тут… Не показывается… Позвонить ему, чтобы вышел?… Нет, нельзя… Надо, чтобы как будто случайно…»

Ах ты, чувырла… Ну, я тебе устрою… И я спросила бабу: «Что, Громова ждешь?» Мысленно, конечно. Задастая завертела головой — ей показалось, что она УСЛЫШАЛА. Мыслей в этот момент у нее никаких — только оторопь. Продолжаю:

— Отвечай, когда спрашивают!

— Да… Жду… — баба произнесла это вслух.

— Можешь и не говорить — подумай просто…

— Как это? — она удивилась.

Еще бы! Думать — это не всякому дано.

— И зачем тебе Громов?

— Чтобы отбить его у ведьмы.

— Думаешь, получится?

— Конечно, она же старая грымза…

— Она его жена!

— Подумаешь, жена! Жена — не стена.

Ну, ты сейчас получишь! Я велела ей стоять на месте, а сама позвонила Гр-р:

— Гринь, ты что делаешь?

— Да так, с бумажками сижу…

— Я сейчас спущусь, пойдем на набережную на полчасика — там сирень цветет…

— Да, моя радость, с удовольствием!

И мы с Громовым вышли из конторы. Блондинка смотрела на нас во все глаза. На пандусе, ведущем от двери «Грома» к улице, я сказала Гр-р, что у меня расстегнулся ремешок босоножки. Я знала, что случится дальше: Громов опустится на одно колено, поставит на другое мою ногу и застегнет ремешок. Я обалдела, когда это случилось впервые. Потом я специально устраивала всякие неполадки с обувью — типа развязавшихся шнурков и незастегивающихся замков, и Гр-р всегда поступал одинаково: опускался на одно колено и ставил мою ногу на другое. Эта сцена способна отрезвить самых зарвавшихся охотниц за Громовым. Ясно как белый день, что мужчина, способный на такой жест, ни на каких других баб даже смотреть не будет.

Я не стала провоцировать Гр-р, чтобы, для усиления впечатления, он меня поцеловал, потому что боялась потерять контроль над собой, как это бывает всегда, когда я с ним целуюсь, — мне еще предстояло сказать этой бабе, устроившей сафари на чужой территории, пару особенно ласковых слов — мысленно, конечно.

Убедившись, что эпизод с застежкой намертво засел в мозгах этой, в брючках, я дала ей команду убираться. Возможно, надо было заставить ее забыть сюда дорогу, но я боялась, что не рассчитаю силы и снесу ей всю память к лешему.

Со злорадством я смотрела, как баба плетется по набережной, ни на кого не глядя.

Соперница была посрамлена, июнь снова упоителен, сирень роскошна, река несла прохладу, Гр-р шел рядом и рассказывал, что он придумал для нашей галереи — выездная сессия в Закарске.

4. Мы с Гр-р строим планы, а я узнаю, что и его жизнь отравлена ревностью

Это была моя идея — частная галерея, арт-салон. Сначала я привела к Громову Ольгу — с ее договором с галереей г. Энска, чтобы выяснить, можно ли изменить ситуацию. Гр-р нашел в договоре слабину, вместе с Ольгой нанес визит в дирекцию галереи, и договор был расторгнут. Теперь, сказал Громов, мы имеем прецедент, и все, кто подписывал подобные документы, могут считать себя свободными от каких бы то ни было обязательств — наверняка все договора составлены одинаково, под копирку.

Тут-то я и выдала:

— А давайте откроем частную галерею — и все художники будут наши!

А что? Художников в Энске множество, и это удивительно, город-то небольшой. Муниципальная галерея и не думает их раскручивать — только денежки отбирает.

Мы собрались вчетвером у нас в мансарде — Гр-р, я, Ольга и Шпиндель. Вовка был приглашен в качестве отрезвляющего начала.

— Не ждите прибыли, — заявил Шпиндель. — В Энске нет спроса на произведения искусства…

— Попробовать-то можно? — я не собиралась отступать. — Займемся рекламой. Интернет опять же… Помещение найдем подходящее!

— Считай, уже нашли — у меня в ресторане, в фойе…

И в этом весь Шпиндель: нет спроса, нет спроса — а какого лешего тогда в твоем ресторане располагаться? Не только же из-за денег, которые ты от нас получишь? Значит, не все так плохо…

— Но договор аренды я сам составлю, — вмешался Громов. — Знаю я тебя, Вовка…

Мы даже тяпнули по рюмашке — чтобы дело двигалось и не скрипело, как несмазанная телега.

Так, можно сказать, совершенно неожиданно я стала владелицей арт-салона «Модерн», а Ольга Лукошко — исполнительным директором.

Сначала фойе Вовкиного ресторана украшали только Олины полотна. Но через пару недель картины было уже некуда вешать — сарафанное радио разнесло по Энску весть о том, что с нашей легкой руки «живопись» разлетается, как горячие пирожки, а комиссия за пособничество в продаже ну просто смешная. Народ понес нам свои холсты. Как бы придирчиво мы их ни отбирали, картин оказалось много, художники все шли и шли, и нам пришлось увеличить штат. Теперь у нас был еще искусствовед (Лиза Уварова, миниатюрное создание, пару лет назад получившее диплом питерского гуманитарного университета), а также экспедитор по вызову Петя Трофимов (брат работавшего у Гр-р в конторе Вити Трофимова), имеющий грузопассажирскую «Газель».

— Давай в следующее воскресенье и провернем, — развивал Гр-р свой план, сидя со мной на лавочке под кустом сирени. — Можно подключить Серегу Устюжанина, чтобы он с местными властями договорился насчет места и оповещения.

Сергей Устюжанин — одноклассник Гр-р и его старинный приятель, живущий в Закарске — городке, расположенном вверх по течению нашей реки, носящей название Карь. Занимаясь поисками убийцы любовницы Устюжанина, я и получила пулю.

— Лучше предварительно съездить, чтобы самим посмотреть. Ты Устюжанину позвони, чтобы нас встретил и к кому надо отвел, а мы с Олей возьмем Петьку и поедем.

— Чтобы я с ума сошел, думая, куда тебя этот оболтус Петька может завезти? Со мной поедете… Все равно в конторе мертвый сезон. Секретаря оставлю на телефоне на всякий случай, и хватит…

Мертвый сезон — это правда: не было ни тяжб с наследством, ни слежки за неверными супругами, ни похищений, ни других происшествий, которые могли бы занять мозги детектива. В Энске ничего не происходило, и сразу вспоминались классики, изображавшие провинцию как сонное болото.

— Надо Ольге сказать, чтобы собиралась.

— Как вы, женщины, любите все усложнять! Чего там собираться: утром уедем — вечером приедем…

— А вдруг пикник? На природе же не будешь в том, в чем к официальным лицам ходишь… Надо все предусмотреть!

— Пикник — это ты хорошо придумала… Шпинделя возьмем — у него для пикника все, что надо, есть.

— Если Шпинделя брать, ему дама нужна…

— А Ольга, что — не дама?

— Она не для Вовки…

— А для кого? Оля со Шпинделем, по-моему, нормально общаются, сам сколько раз видел в салоне вашем!

— Это же не то…

— А что то?

— Любовь…

— Может, тебе надо было открыть брачное агентство, а не арт-салон, раз ты знаешь, кто кому нужен?

Может, и надо было, подумала я. Но тогда Гр-р неминуемо отдалится, и меня ждет судьба моей бабки Луизы — одиночество с тенью. Или даже полнейшее одиночество, потому что такую тень-Тюню, как была у Луизы, мне взять неоткуда.

Я так задумалась, что не сразу услышала Громова:

— Нина! Мы на самом солнцепеке сидим. Давай другую лавочку найдем!

— Давай лучше поближе к реке подойдем… Ты какой-нибудь спуск знаешь?

И Гр-р повел меня к воде — по мосту на другой берег. По дороге он выспрашивал, кто нужен Шпинделю, но я решила молчать — не время еще ему знать. Пусть Громов сам убедится, что Оля — не для Вовки.

Я, подобрав юбку, бродила босиком по безлюдному песчаному пляжу, бросив босоножки возле сидящего на бревнышке Гр-р, и любовалась нашим домом, который был отсюда хорошо виден. В полукруглом окне мансарды блестело солнце, и окно казалось вырезанным из фольги.

— У нас самый красивый дом в Энске, — сказала я.

— Согласен… Давай я поговорю с ребятами из другого подъезда — выкупим две их квартиры, разместишь там свой салон, и дом будет целиком наш…

Я села рядом с Гр-р на теплое бревно:

— Гринь, ты сегодня просто генератор гениальных идей!

— Это потому, что я все время думаю о тебе…

Громов прижал меня к себе. Я плавилась в его руках — от солнца и от любви. Над водой летали стрекозы с радужными крыльями.

— Еще две минуты — и я за себя не отвечаю… — в голосе Гр-р хрипотца, выдающая желание.

— Открыл Америку… Я за себя уже минут пять не отвечаю!

Титаническим усилием воли я отклеилась от Громова и стала вытряхивать песок из босоножек.

— Дай я… — и Гр-р снова проделал свой фокус с босоножками, подставив мне колено.

— Гриша, а почему ты это делаешь?

— Что? — не понял Громов.

— Ну, вот, ставишь мою ногу себе на колено…

— Тебе неприятно?

— Нет, что ты! Как это может быть неприятно! Я в полном восторге и лопаюсь от гордости…

— А тогда что? Почему ты спросила?

— Я никогда не видела, чтобы так кто-то делал…

— Я много чего делаю не как все… Считай, это способ показать, что ты моя… Чтобы ни у кого не возникло желания даже посмотреть в твою сторону…

Я-то думала, что демон ревности есть только у меня, но, оказывается, он и у Гр-р имеется…

— Пойдем, обед уже, ты проголодался…

— А что у нас на обед?

— Буду тебя окрошкой кормить… Ты такую, наверное, не ел — на кефире.

— Разве бывает окрошка на кефире?

— Еще как бывает! Я тоже много чего делаю не как все. Хотя окрошка на кефире — дежурное блюдо в Азии…

5. Урок рисования превращается в чаепитие, чаепитие — в урок рисования. Я узнаю, что на Гр-р объявлена охота, и забочусь о Шпинделе

Дома Громов позвонил Шпинделю и рассказал о намечающемся пикнике. Перспектива провести день в Закарске была принята ресторатором на ура — мертвый сезон не только в конторе Гр-р. Потом я сообщила о предстоящем мероприятии Ольге, и она перенесла наше завтрашнее занятие на сегодня: «Ты должна рисовать систематически — иначе навыки не сформируются».

Гр-р, слопавший две тарелки окрошки, отправился в контору — возиться с бумагами и звонить Устюжанину в Закарск.

Я еще отходила от его прощальных поцелуев, когда Оля позвонила в дверь.

— Ты чего такая? — спросила она, переступив порог.

— С Громовым целовалась. Теперь полчаса буду не в себе.

— Зато какая хорошенькая стала — с таким выражением лица… Этим выражением ты своего Громова и очаровала. Это ж аксиома — женщина должна выглядеть как можно более глупой, чтобы мужикам нравиться. Они умных не любят… Вот я умная — и что? Одна…

Мы поднялись в мансарду.

— И где твой пейзаж? — когда речь шла о деле, О. Лукошко была строгой и бескомпромиссной.

— Оля, ну никак… Холст до дыр протерла…

— А это у тебя что? — Ольга держала в руках мой набросок задастой бабы. — Так я ж ее знаю! Слушай, тебе удалось показать самое характерное в ней…

— Ага, и это — зад!

— Да нет, конечно… Вульгарность, ограниченность…

— А кто это?

— Ты же рисовала — и не знаешь?

И я рассказала Оле о том, как увидела бабу у себя под окном — уже во второй раз. Я не стала передавать мысленный диалог с задастой блондинкой, но высказала предположение, что она торчала тут ради Громова.

— Это твоя интуиция? Или другие источники информации? — Ольга продолжала рассматривать рисунок.

Наверное, Ольга в курсе моих особых способностей — об этом в Энске не наслышан разве что слепо-глухо-немой. Но мы ни разу не обсуждали с ней мою причастность к колдовскому сословию: я обхожу тему сознательно, а Оля, как мне кажется, присматривается ко мне, чтобы сделать вывод самостоятельно, а не на основании слухов. Пока при Ольге я обходилась без магии. Но чем ближе мы с ней становимся, тем труднее скрывать от нее мои паранормальные умения.

— Другие источники? Это ты о чем? Да у меня в Энске знакомых — одной руки хватит, чтобы перечислить.

— Ой, не прикидывайся! Я давно знаю, что ты мысли читаешь, Шпиндель сказал…

Вот Шпиндель трепло! А еще родственник! Пришлось Олю успокаивать:

— Твои — нет.

— Почему? Не интересно?

— Это очень осложнит жизнь.

— Мою?

— Мою! Думаешь, легко знать, ЧТО и какими словами о тебе думает каждый, с кем ты говоришь, или даже мимо кого проходишь?

— Но когда-нибудь ты же это делаешь?

— Да, в экстренных случаях. Вот как сегодня — с этой, в фисташковых брючках… Хотя сейчас я думаю, что зря с ней обошлась так круто, прогнала — пусть бы себе прогуливалась…

— Правильно ты сделала. И, видно, не все знаешь, раз сомневаешься… Вот ты в курсе, она поспорила, что отобьет у тебя Громова?

— Поспорила? Ерунда какая-то… С кем? И вообще, кто она?

Но прежде чем выслушать ответ Оли, я повела ее на кухню пить чай — не стоя же вести такие важные разговоры. А что тема важная, это почувствовали даже девчонки, Тюня с Морковкой, во время чаепития занявшие наблюдательную позицию на подоконнике.

— Нинка, твой Громов не все баранки стрескал — ну, те, которые в прошлый раз были?

Вчера я угощала Олю баранками собственного производства — по старинному, еще бабушкиному рецепту. Это печенье, только формой напоминающее баранки, делается из особого теста, да еще жарить надо в масле. Гр-р смел баранки за ужином.

— Не переживай, я еще нажарю и завтра на пикник возьму… А сегодня я тебя яблоками в слойке буду кормить…

— Целыми днями, что ли, на кухне торчишь? И все из-за Громова?

Я ответила Ольге почти так же, как когда-то сказала мне одна приятельница — мудрая женщина:

— Ты так говоришь, потому что голову от любви не теряла. Втрескаешься — до донышка, и уже дальше некуда, — тоже будешь на кухне пропадать и глупый вид иметь, когда тот самый мужик тебя поцелует…

— Не смеши мои валенки… Такого мужика еще в проекте нет… И вообще, я сначала думаю, а потом делаю…

А вот мы завтра посмотрим… Или я не экстрасенс?

— Ну, ладно, давай про блондинку рассказывай…

— Ты же в дирекции галереи была? Была. Директора видела?

— Она что, директор галереи?

— Бог с тобой, нет! Директором там некая Валентина Тарасовна Поспелова. А эта, которую ты изобразила (кстати, тебе «пять» за рисунок, хотя мы с тобой еще до эскизов человеческого тела не дошли), — Светлана Гудкова, отчества не знаю. Она в галерее искусствовед.

— Как она в искусствоведы попала? С таким…

–…задом, что ли? Выдающийся, конечно…

— Да не с задом… С таким вкусом. Вернее, с отсутствием вкуса…

— Как попала, не знаю. Но знаю, что они с директрисой подружки — не разлей вода, даже по мужикам вместе таскаются.

— Получается, это их я в кабинете застукала, когда приходила за твоими координатами… Директор мне тогда сама сейф открывала, чтобы папку с договорами достать, а эту Гудкову я и не помню, как и тех двух мужиков, что с ними были.

— Зато она тебя хорошо запомнила. У меня там одна из смотрительниц вроде осведомителя. Так вот, она рассказала, что эта Светлана у всех подряд выспрашивала, кто ты да где ты. А когда мы с твоим Громовым пришли в галерею, как ты выразилась, меня из рабства вызволять, — Гудкова аж чуть со стула не упала: такой мужик — и не ее! Она уже тогда ему глазки строила и всячески перед ним изгибалась — талию свою демонстрировала. Мы с директрисой ругаемся, аж дым коромыслом, а эта Светка так вокруг твоего мужа и вьется. Но он вообще, по-моему, ее не заметил… Потом мне Марго, ну, мой осведомитель, рассказала, что, когда мы ушли — благодаря твоему Грише, на щите, — был скандал. Директриса орала на Светку, мол, вместо помощи в таком трудном деле, она, Светка, готова была прямо в кабинете под Громова лечь. А Светка отвечала — тоже на повышенных тонах, — что ей, Гудковой, ее собственное счастье дороже денег, которые директриса собиралась заработать на О. Лукошко, то есть на мне. Валька совсем разозлилась, обозвала подругу озабоченной дурой и даже матом прошлась, а потом заявила, что ей, Светке, Громова не видать как своих ушей. Вот тогда Гудкова с ней и поспорила, что отобьет Громова у тебя — чего бы ей это ни стоило. А знаешь, что она поставила на кон? Свою квартиру! То есть, если до сентября Громов тебя не бросит и не женится на Светке, ее двушка в новостройке отойдет директрисе. Но зуб на тебя не только у Светки. Директриса тоже объявила тебя своим врагом — из-за арт-салона. Мы же всех художников переманили, и у нее накрылся источник левых доходов. И видно, не слабый источник был, раз даже Светка смогла квартиру купить, хотя она-то, конечно, не инициатор махинаций, а только исполнитель… Что будем делать?

Заметьте, не что ТЫ будешь делать, а что БУДЕМ делать — то есть мы с ней. Я же говорю, теперь у меня есть подруга.

— Пока, наверное, ничего. Но раз такое дело, я могу не стесняться. Как думаешь?

— Мобилизуй все свои возможности и вломи ей как следует.

Знать бы еще, куда эти мои возможности простираются… Не очень-то я их изучаю…

Мы снова поднялись наверх. Кошка с Тюней поскакали за нами — любопытные, но быстро разбежались по своим делам: приемы работы над пейзажем не интересуют ни домовых, ни котов, а о Светке мы больше с Олей не говорили.

Я вышла проводить Ольгу до моста. Преимущество маленьких городов — до всего два шага.

Я уже успела собрать на завтра сумку для пикника и дожаривала баранки, а Громова все не было. Забросив в казан с маслом последнюю партию печенья, я подумала, что неплохо бы позаботиться о паре для Шпинделя — несмотря на то, что он болтун и рассказывает о моих способностях всем подряд. Может, если у Вовки появится подруга, он не будет так доставать окружающих?

Выловив подрумянившиеся баранки и разложив их на бумаге, чтобы стекало лишнее масло, я села, закрыла глаза и представила ту даму, которая, я знала, как нельзя лучше подходит Шпинделю. Воображение — главный инструмент мага. С дамой я один раз встречалась — в музее, она помогала искать сведения о моем прадедушке Закревском. Как ее зовут — не знаю, но как она выглядит, запомнила хорошо. Изо всех сил я начала внушать музейной даме, что завтра утром, скажем, в восемь — и это очень важно! — она должна быть возле губернаторского дома, одетая для загородной поездки. С собой иметь купальник — на всякий случай. Ровно в восемь… Ни минутой позже… А сейчас ей надо позвонить своему начальству и выпросить отгул на завтра…

Надеюсь, мы все влезем в громовский ленд ровер, как там его, дефендер…

Сначала на кухню влетела Морковка, а потом Громов. Хорошо, что я уже спрятала в сумку баранки…

— Ты почему здесь? — правая бровь Гр-р взлетела вверх.

— А где надо?

— В постели!

— А собираться кто будет?

— Так Вовка все возьмет…

— А купальник с джинсами? А репелленты?

— Это от комаров что ли? Так тебя потом не поцелуешь никуда!

— И что? Пусть меня комары жрут?

— Не будет там комаров, мы костер разведем, а они дыма боятся.

— А костер в лесу нельзя…

— А мы не в лесу разведем…

— А где?

— Ну, все. Никаких разговоров — марш в койку!

— А в душ?

— Ладно, уговорила. В душ… А потом — в койку!