Записки брошенного карандаша, дружившего с лампочкой

Татьяна Олеговна Сесёлкина, 2020

Карандаш потерялся в бермудском треугольнике. Он плутал по тайным уголкам души, рассматривал картины эмоций и читал по губам мыслей. О нём не узнали ещё миллионы, но не всё искусство известно. Этот сборник не история его жизни. Это истории тех, кого он встречал, истории о том, что он видел. Истории о столбах, корабликах, прожекторах и стульях, рассказы ветра, точилки и холста. Но это не просто истории, это целые жизни, целые смыслы, вложенные в несколько строчек каждого стихотворения. Вложенные с чувством через метафоры. А лампочка? Лампочка помогала ему и двигала им, как шарик несёт, привязанный к нему предмет…

Судьба карандаша

На кухне чайник беспрерывно трогал душу,

играл мелодию, знакомую весне,

а я сидел и молча его слушал,

смотрел в окно из четырёх прозрачных стен.

Был лёгкий день и ночью, как в пожаре,

весь лес горел, очнулся — ещё жив.

Он выводил тихонько на бумаге

набросок, что родился в сумрачной тиши.

И карандаш, рисуя новый снимок,

вдруг обломился, раскрошился вдруг

и снова встретился лицом к лицу с точилкой,

без существа которой жить не мог.

Она съедала черноту его умений,

срезала на корню его нутро.

И было больно: боль не прятала сомнений,

она лишь жгла и выжигала лишь любовь.

Всё было живо, непредельно чисто

в его рисунках, и в его судьбе,

но так бывает и у пианиста:

с родным, любимым инструментом на расстрел.

Он был забыт, он был куда-то брошен.

В какую суету, в какую бездну вмиг?

Точилка ему больше не поможет,

там его тенью образ вдруг возник.

Тот был намного лучше и новее:

ломался — находил решение сам.

Как жаль, что в этих сумерках светлее

тот в одиночку без поддержки стал.

Мой мир крошился, рушился и плакал,

а я сидел, смотрящий в тишину.

Тоскливую мелодию играл на кухне чайник,

а я прильнул рукой к открытому окну.