Ледяной рыцарь

Татьяна Леванова, 2007

Как же хочется пожить чужой жизнью, сидеть на троне в богатом наряде и повелевать рыцарями! Вернее – рысарями, потому что именно к ним попала Маша, когда перенеслась в другой мир, чтобы выполнить миссию Сквозняка. В этом мире миссии словно звенья цепи, словно диски на пирамидке, словно матрешки, только завершишь одну, соберешься домой – вот тебе следующая. Маша меняет титулы как наряды, от принцессы до самозванки, от дикарки до ученицы лекаря, и все равно не приближается к разгадке. Кто этот ледяной рыцарь, которого ей нужно спасти? Кто третий жених, несущий с собой гибель? Кто принес в эту заснеженную страну проклятие ледяной кости? И, наконец, как выбраться из всех этих переделок и все-таки выполнить свою миссию?

Глава 6

Старые вещи для новой венцессы

В тот же вечер у Маши началась совсем другая жизнь. Жизнь, о которой она мечтала. Из тронного зала она вышла гордо и прямо, совсем как ее новая родственница, изящно приподнимая пальцами подол своего платья. Первое, что она сделала — обошла замок, заглянула во все комнаты, поднялась на занесенные снегом верхние площадки четырехугольных башен, исследовала кухню, сунулась даже в подземелье, но испугалась крыс и вернулась в свою комнату. Здесь уютно потрескивали дрова в печке, на сундуке ждал ужин — пирог со свеклой и кружка молока. Теплый свет свечи дробился на золотом шитье подсолнухов — из летописи девочка уже знала, что красно-золотые подсолнухи всегда украшают комнату богатой и знатной незамужней девушки, а вот личные геральдические цвета Калины Горькослезной — зеленый, белый, бледно-желтый. Именно в таких красках была оформлена ее комната.

— Мне кажется, я уже почти как дома, — легкомысленно решила Маша.

Девочка долго развлекалась тем, что принимала перед зеркалом красивые позы и приговаривала:

— Госпожа сударыня венцесса Калина.

Только уже засыпая, девочка вспомнила про то, что так и не нашла источник магического зова, но успокоила свою совесть тем, что ее не пустили в барак.

Поутру она еле дождалась прихода Авдуськи, которая помогла ей одеться, заплести косу и уложить ее короной. Ей не терпелось выйти на улицу, осмотреть замок снаружи. Наспех проглотив неизменную чашку бульона с черным хлебом, Маша надела на парчовое платье свою куртку, накинула сверху беличий плащ и поспешила во двор крепости.

Маша сегодня вышла из замка не через кухню, как в прошлый раз, она чинно, как настоящая госпожа сударыня, прошла по закругляющемуся коридору прямо к входной двери, маленькой и неприметной, куда меньше двери, ведущей в тронный зал, и теперь только луч колокольца мог ей подсказать, как лучше пройти к рысарскому бараку.

У барака ей вновь повстречался вчерашний рысарь.

— Ты что тут рыщешь? — спросил он недобро.

— Как вас зовут?

— Старшой, — неприветливо ответил он.

— А я венцесса, скажите мне, почему меня не пускают в барак?

— Здесь воины отдыхают между битвами, девочка, — Старшой явно не желал называть Машу согласно титулу. — Иди, иди отсюда.

— Я посмотрю и уйду, — не отступала девочка.

Старшой быстро оглянулся, а потом сказал:

— Дело в том, что у нас тут обледенелый больной. Проклятье ледяной кости. А ты, насколько я помню, тоже болела? Значит, вам опасно встречаться, и его угробишь, и сама… Снова сляжешь куклой. Иди отсюда, любопытная такая, пока тетка не заперла тебя в башне.

Обидевшись, Маша пошла прочь, не оглядываясь, ее руки сами собой сжимались в кулаки. В привыкшей к роли венцессы голове уже крутились гневные мысли: «Какой-то вояка, как он смеет так со мной разговаривать!» Она бы пошла прямо к Рыкосе Гривастой, если бы ее вновь не остановили — уже знакомый бородатый дядька с кирпично-красным лицом и бледно-голубыми глазами. Как бы случайно он сыпанул лопату с углем на подол девочки и тут же принялся ругаться:

— Да что ж ты, твое чистопородие, шастаешь, вот бабам больше работы нет — тебя обстирывать, сидела бы в замке, лечилась бы, нет, потянула ее нелегкая…

Новый поток ругани девочка не выдержала, из глаз ее брызнули слезы обиды.

— Ну ты что, глаза на мокром месте, — вдруг перепугался мужик. — Ну-ка, завязывай. Иди, сядь сюда, да в кузню не суйся, там еще чернее! Тут сядь, на воздухе. Чего ты, маленькая…

— Вы кто? — хлюпая носом, осведомилась Маша.

— Кузнец я здешний, дядька Степан. Да ты не бойся меня, у меня в Рябиновке дочка, совсем как ты, младшенькая…

— Я не боюсь, я просто расстроена, — объяснила Маша. — Мне хочется посмотреть барак, а Старшой меня не пускает.

— И правильно не пускает, — кузнец вернулся к своей работе — кузница его была тут же, под навесом, — что делать девочке в бараке рысарей. Я бы своей задал прутом по мягкому месту.

— Но мне очень надо, дядечка Степан, а вы не могли бы мне доспех рысарский смастерить? — взмолилась девочка.

— Для чего это? — кузнец посмотрел на нее искоса.

— Я бы рысарем оделась, в барак бы забралась…

— Зачем? — он замер с большим молотом в руках.

— Предчувствие у меня, — покривила душой Маша. — Есть там кто-то, кто страдает от проклятья ледяной кости, а вот я выздоровела, может, я ему чем помочь смогу…

— Кто это выздоровел от проклятья ледяной кости? — раздался визгливый голос. Из каморки рядом с кузницей выглянул абсолютно лысый человек в длинной шубе из плохо сшитых шкур. Маша задумалась, сколько же ему лет — на первый взгляд он выглядел молодо, но потом прищурился и сразу состарился, словно по волшебству…

— Ну так кто этот несчастный?

— Ты, детка, не пугайся только, это старьевщик, мой старый друг, собирает барахлишко по рысарским крепостям, он завтра уедет… — пробормотал кузнец и отвернулся к наковальне, Маша услышала, как он проворчал себе под нос: «Дернуло же дурака старого вылезти»…

— Это я выздоровела, — упавшим голосом ответила девочка.

— Ты? — старьевщик смерил ее взглядом и нахлобучил на блестящую голову шапку-ушанку, уши которой торчали в разные стороны. — А ты кто такая?

— Я венцесса, — гордо улыбнулась Маша.

— Какая еще венцесса?

— Венцесса Калина Горькослезная!

— Ой уж, — усомнился гость. — Степан, что тут у вас делается, а? Каждая оборванка уже венцессой считается.

— Вы что! — возмутилась девочка. — Почему оборванка? Разве в таких платьях оборванки ходят?

— Нарядом кичишься, — обрадовался гость. — Нехорошо. Особенно чужим.

— Почему чужим? — испугалась Маша.

— Красивые вещи, значит, любишь. А ну пойдем, покажу тебе мои сокровища, вон в тех санях, видишь? Неподалеку, у стрельцов под носом. А? Старые вещи для новой венцессы.

Маша решила, что бояться ей нечего, стража кругом, а красивые вещи она действительно любила. К тому же ее задело то, что старьевщик назвал ее «новой» венцессой. Без раздумий она прошлась с ним до саней.

— Ну и не стыдно тебе? — тихо спросил старик по дороге.

— Чего мне стыдиться? — не поняла Маша.

— А воровка ты, — он добродушно посмеялся над ее возмущением. — Воровка и есть. Украла платье…

— Мне его подарили…

— Украла имя, титул, судьбу украла, а? Может, и жизнь, а?

— С чего вы взяли? — Маша уже жалела, что пошла с ним, она нерешительно оглянулась на стрельцов.

— Посмотри, какая штучка! — старьевщик забрался в свои сани и подал оттуда девочке дивное серебряное зеркальце в виде цветка подсолнуха.

— Ух ты! — Маша улыбнулась, глядя на свое отражение.

— Любуйся, любуйся, самое то для девчонки. А вот сюда еще глянь.

На свет появился потертый сундучок, обитый зеленой замшей. Немного поколдовав над крышкой, старьевщик вынул изнутри подвеску — вроде камеи, точь-в-точь как картинка с Гривухой на книге Рыкосы.

На ровном овале из белого непрозрачного камня, в обрамлении мелких речных жемчужин, был написан портрет молодой женщины. Длинный тонкий нос, пристальные темные глаза под белесыми бровями, худое лицо делали ее откровенно некрасивой, но взгляд ее был так печален и мудр, словно знала она некую ужасную тайну.

— Нравится? А? Похожа ты на нее? Смотри-ка, та же прическа, то же платье…

Маша с испугом поднесла к лицу зеркало — меньше всего на свете ей хотелось быть обладательницей острого носа и белесых бровей.

— Что вы глупости говорите! Почему я должна быть на нее похожа?

— Потому что это и есть Калина Горькослезная.

Сердце у Маши упало. Она прошептала помертвевшими губами прежде, чем задумалась о своих словах:

— Это неправда, она слишком взрослая, венцесса Калина должна быть девочкой, как я.

Она поймала злорадный взгляд старьевщика и поняла, что проговорилась.