Пять, восемь, тринадцать…

Татьяна Латукова

Хозяйка маленькой гостиницы в курортном местечке попадает в череду происшествий. Кто стоит за опасными инцидентами? Новый кавалер или старый друг? Давно потерянная родная мать или склочные соседи? Может, дело в забытой истории из мутных девяностых? Или в спекуляциях винного короля?Наташа Ладошкина ищет правильные вопросы, а простые ответы оказываются совсем рядом.

Глава 2

13. Дорожное происшествие

Я люблю ходить пешком. Потому что не люблю водить машину. Права у меня есть, и купить машину я могла бы, но вожу я плохо. Несколько раз я несильно, но била машины друзей, после чего отказалась от экспериментов по накачке себя адреналином. Гораздо увереннее я чувствую себя на пассажирском сидении. А если за рулём Редди, так я вообще орлица. Водит он легко, но с несвойственной ему серьёзностью. И он никогда не пьёт за рулём. Поэтому иногда мне приходится пить за двоих.

Редди надо было сгонять на винодельческую ферму, и он позвал меня с собой — надо же было кому-то уважить хозяев. Я науважалась до того, что пыталась спеть нечто внезапно народное на неизвестном науке языке. Хозяева фермы остались в полном восторге, Редди досмеялся до икоты, но всё хорошее рано или поздно кончается.

Обратная дорога казалась мне если не жёлтой лентой в город с зелёными человечками, то волшебной тропой сквозь лес с единорогами. Я опять же что-то пела, рассказывала Редди какие-то пошлые и неприличные анекдоты, выбалтывала смешные сплетни. Он веселился, и всё было здорово. Как всегда в таких поездках.

Удара я не почувствовала. Просто стало нечем дышать. Исчезли свет, звуки, чувства. Где-то в глубине сознания пискнул тщедушный мышонок. Потом замигал сигнал тревоги.

Подушка сработала. Это авария. Мы слетели с дороги.

— Эй, Ладошка, ты живая?

— Не знаю.

— Выпрыгивай и беги. Слышишь? Давай, пошла!

Выбраться из машины. Обойти кругом. Открыть дверь.

Это что, теперь дверь? Это измятый листик металла.

Открыть дверь. Открыть дверь. Открыть дверь.

Оторвать дверь…

Зачем эта глупая дверь на меня упала?

Лицо и руки Редди залиты кровью. Сидит неподвижно.

— Уходи, Ладошка.

— Я тебя не брошу.

— Уходи!

Ноги. Надо вытащить ноги. Левая точно сломана.

Теперь подтянуть туловище к проёму.

Я знаю, что больно, потерпи.

То, что осталось от руки, собрать в кучу.

Ну же, давай. Раз, два, взяли. Раз, два, сама пойдёт.

Это Наташа в дурдом пойдёт. Сама. Может быть.

Раз!

Глупый Редди, зачем ты на меня упал?

Раз, два, три. Когти рви. Как хорошо, что Редди нацепил эту дурацкую куртку.

Раз, два. Трава. Хорошо, что здесь трава, а не гравий.

Раз. Это вам не адидас. Хорошо, что я в кроссовках.

Вроде продвигаемся, да?

Раз, раз, раз, свет погас. Какого чёрта? Какая гнида свет выключила?

Это я мордой в земле лежу. Вставать надо.

Потом я махала руками, отвечала на вопросы, называла номера телефонов. Меня трясло, я мыла руки в каком-то туалете. Я переоделась в рваный халат, мне сделали узи и рентген, сказали, что всё хорошо. Я переоделась обратно в окровавленные джинсы, я снова отвечала на вопросы. У меня взяли кровь. Мне дали несколько пластырей.

Семья Редди ждала в холле недалеко от операционной. У главной виновницы всех бед галактики не было права ждать в холле, и меня сразу же изгнали. Я сидела на банкетке в приёмном покое, положившись на милость медсестёр. Не знаю, сколько прошло времени, пока одна из них не присела рядом и не сказала, что операция закончена, состояние пациента стабильное.

Я встала и пошла домой.

14. Редди

Все знают, что Редди — моя первая любовь, мой первый любовник, и уж наверняка — мой первый муж, ибо сколько верёвочке не виться, а однажды мы набегаемся, остепенимся, поженимся и нарожаем кучу ребятишек. Собственно, что ещё нам остаётся?

Мы подружились ещё подростками. Отец ходил чинить проводку в отеле, которым владела мать Редди. Я помогала в роли принеси-подайки, а Редди болтался рядом. Слово за слово, шутка за прибауткой, и мы обнаружили, что можем общаться легко и непринуждённо. Он учился в другой школе, но жил неподалёку. И мы стали проводить много времени вместе, разговаривая, гуляя, проказничая. Но не забредая в вопросы разнополости.

Влюблялась я в других мальчишек. В спортивных, сильных, уверенных в себе капитанов. Увлекалась я часто, но ненадолго. Один избранник прямо на моих глазах съел козявку из носа. Другого стошнило после неудачной дегустации вина. Третий почесал брюки сзади, а потом потянулся к моей тетрадке. Я спасла тетрадку, начисто излечившись от желания красоваться перед грязнулей. И так далее.

После своего шестнадцатилетия я честно призналась Редди, что не чувствую в себе никаких порывов к тому, о чём говорят все вокруг. Меня не тянуло к мальчикам. Я не хотела обниматься с ними, мне вообще не нравилось, когда до меня дотрагивались. Я знала всё о сексе, я неоднократно подглядывала за развлечениями отца, я видела самые разные выкрутасы отдыхающих, но мне всё это казалось нелепым и бессмысленным.

Редди меня не понял, но поддержал. Сказал, что некоторые мальчишки из его школы очень даже впечатлены моей красотой. Наврал, конечно, но приятно. У самого Редди была другая проблема. Он знал всё о сексе, он хотел секса, но фигуристые девчонки, которые в его фантазиях бегали за ним и бросались в него трусиками, в реальности высмеивали все попытки Редди не то, что поухаживать, но хотя бы постоять рядом.

Обсудив всё хорошенько, мы решили помочь друг другу. То есть заняться сексом. Для чего же ещё нужны хорошие друзья?

В шестнадцать я была похожа на тонкого кузнечика с неловкими руками и слишком длинными ногами. Редди был колобком — плотным энергичным коротышкой на полголовы ниже меня. Мы оба были неопытны, но любопытны. И нам помогало здоровое чувство юмора. Не сразу, но у нас всё получилось.

Иногда детям надо только дать себе время вырасти. Однако это мы сейчас такие умные, а в шестнадцать казалось, что секс-поезд уходит, и мы на него явно опаздываем. Мы взяли и запрыгнули на подножку вместе. Хорошо, что тогда об этом никто не узнал.

Редди ушёл в армию. Он мог позволить себе любую отмазку, но хотел проверить себя. Он не просил его ждать, лишь разумно напутствовал, чтобы я была осторожной. Я пару раз попробовала секс с курортниками. Физиологические реакции срабатывали, но голова оставалась холодной, и от этого всё казалось скучным.

Фейерверк чувств накрыл нас с Редди, когда он вернулся. Вернулся статным, спортивным, уверенным в себе мужчиной, за которым сразу начали бегать легкомысленные красотки. Но и вместо кузнечика его встретила чувственная Ладошка, теперь уже на полголовы ниже, зато со всеми нужными женскими формами. Я хотела обниматься, целоваться и заниматься сексом хоть целый день.

Какое-то время мы были поглощены друг другом. Потом постепенно охладели и начали ссориться. Дошли до края, разошлись… и снова вернулись к разговорам, прогулкам, проказам, уже не путая секс и дружбу.

В пору расцвета нашей влюблённости чёрт дёрнул нас забраться на дорогую виллу очень важной персоны из правительства. Редди уверял меня, что отключил сигнализацию, что никто не узнает о нашем приключении на гигантском ложе под бархатным балдахином. Увы, кроме сигнализации на вилле оказался охранник, который перепугался и вызвал полицию. Полицейские первым делом запечатлели наши с Редди объятия под балдахином. В отчёт также попали ню-фото меня в наручниках, ню-фото Редди, лежащего у ног полицейских, да и вообще, много чего в тот отчёт попало.

Посмеявшись, начальник отделения нас отпустил. А заодно и прославил.

С аварией мы с Редди перешли на новый уровень славы. Один из федеральных телеканалов украсил свою недельную сводку происшествий коротким видео с нами в главных ролях. Безжизненное окровавленное тело. Плачущая окровавленная девушка. И сзади пылает всё, что только может пылать.

Этот ролик списали к себе в домашние альбомчики все наши друзья и знакомые. Мы же там так здорово получились. Редди так выразительно лежит. И я так трагически красива. Достойно увековечивания.

Все знают, что Ладошка и Редди — это навсегда.

Но как не хочется, чтобы это так быстро написали на нашем памятнике!

15. Песок и волны

Цифры. Числа. Спасительная математика. Буквы. Слова. Умная литература. Совместными усилиями всех других Наташек убить Наташку-нытика! Нет, не получается? Сильна, зараза. Подпиталась негативом.

Звонят в калитку. Принесло кого-то. А день утешения был вчера.

Рим протянул мне коробку конфет:

— Я узнал о происшествии. Помощь нужна?

— Нет, спасибо.

— Ты одна?

— И очень этому рада. Вчера орда сочувствующих сожрала весь мой запас продуктов.

— Давай. я привезу.

— Я уже сходила. У меня всё есть, не беспокойся.

Рим устремил на меня внимательный взгляд и изрёк:

— Слушай, оставь все дела. Тебя сильно тряхнуло. Не мешай организму восстанавливаться. Тебе надо отлежаться, отдохнуть, успокоится.

— Как же это надоело… Да не волнуюсь я. У меня несколько синяков и только. И Редди отделался простыми переломами. Опасности нет, операции позади, он в сознании, и всё под контролем. Ну почему все думают, что я должна биться в нервной трясучке?

— Потому что трясучка — нормальная реакция нервной системы. А вот твоё холодное спокойствие указывает на то, что ты подавляешь все реакции и эмоции. И это ведёт к психическим вывертам вроде посттравматических панических атак.

— Меня тряхнуло. И я ничего не понимаю в твоих заумностях.

— А массаж хочешь?

Да! Да! Хочу. Ой, нет. Наверное, не хочу.

— А синяки не помешают?

— Заодно я на них своим опытным взглядом врача посмотрю.

Может, ему кота завести? Ну что он ко мне со своей заботой прицепился? На синяки он посмотрит. Слов нет. Красота синяков, конечно, спору не вызывает. А вот общий-то вид печален.

Но я всё равно уныло согласилась.

Кабинет показался мне уже привычным местом. Я нацелилась было забраться на массажный стол, но Рим сказал, что ещё рано. И неторопливо занялся изучением моего тельца. Послушал сердцебиение спереди и сзади, измерил давление, потыкал в моё горло деревянной лопаточкой, поизучал, как у меня прицеплены руки и дёргается ли мой правый глаз, если ткнуть пальцами куда-то в левый бок. А если свести пятки, я смогу присесть? А если резко нагнусь, меня стошнит? А меня часто тошнит? А после аварии тошнило? А голова у меня не кружится?

Эта диспансеризация меня и злила, и озадачивала, и дико смущала. Я даже решила, что если дойдёт до вопросов о том, что ниже пояса, мне придётся сбежать.

Проставив какие-то мысленные галочки, Рим спокойно кивнул на стол: «Теперь ложись», после чего отправился мыть руки и болтать по телефону.

— Короче, заманил я к себе вашу беглянку. Да, проверил. Нет, можешь успокоиться. Особых проблем не вижу. Дома отлежится, если будет лежать. Но заметь на будущее, что надо бы посмотреть на кардиограмме…

Минут десять Рим обсуждал с Доном какие-то тонкости моих сердечных ритмов. На специальном медицинском языке, которого простые смертные не понимают.

Эй, а ничего, что я тут лежу? Мне холодно. И неприятно. И неудобно.

Закончив разговор, Рим соизволил объяснить:

— Ты ушла из больницы, а надо было на приготовленную койку запрыгнуть и лежать в ней ковриком.

— Мне никто не сказал.

— Всё, умолкни. Классический массаж тебе не показан. Займёмся экзотикой.

Лёгкие прикосновения казались детской забавой. Маленькие бабочки садились на спину, руки, ноги. Но не щекотали, только обозначали своё присутствие. И под их лапками я пересыпалась, перемешивалась, собиралась в маленькие горки и снова рассыпалась. Я превратилась в песок.

А потом тонкая волна смыла все неровности, превратила песок в упругую материю и откатилась. Волны набегают на берег, а потом уползают обратно. Годами, тысячелетиями, эпохами. И так спокойно, так легко быть волной…

На этот раз моё сознание не стало никуда уползать. Оно нацепило маечку «Мне хорошо, ни с чем не приставайте». По дороге домой Рим пытался завязать разговор, и я пообещала ему рассказать все сплетни о всей администрации города, но только не сегодня. Сегодня я могла издавать только междометия: «Ага», «Угу», «Ого».

Такого же чуда, как в прошлый раз, не произошло. Я не летала, и синяки по-прежнему болели. Зато я стала спать ночью, по восемь часов, без каких-либо сновидений. Лишь под утро мне грезилось, что я иду по песку рядом с красивым мужчиной.

Не хочу я быть пациенткой. А чего хочу? И сама не знаю.

16. Тетис

Персонал разъехался на зиму, и отвечать на все звонки приходилось мне самой. Часть я пропускала, потому что ленилась дотянуться до рабочего телефона или забывала его зарядить. Постоянные гости знали, что заявки надо посылать на электронную почту. А новых в это время года ждать не приходилось.

Время от времени я давала себе зарок быть аккуратной хозяйкой и не пренебрегать телефонным общением. Зарок работал максимум сутки, но я всё же обновляла его и обновляла. И очередному звонившему повезло. Я как раз только что смахнула пыль с мысленной вывески «Наташа, отвечай на звонки! Отвечай, тебе это надо!».

— Отель «Весёлые Ладошки». Чем могу помочь?

— Мне надо связаться с Натальей Ладошкиной.

— Сообщите, пожалуйста, ваше имя и контактный телефон, а также, по возможности, ваш вопрос, Наталья Александровна вам обязательно перезвонит.

— Мне бы хотелось лично с ней пообщаться. Могу я узнать её номер телефона?

С какой луны эта женщина упала? За разглашение хотя бы одной цифры из моего личного номера я премий лишаю. Ишь, чего захотела. Номер мой. Да это святое!

— Наши правила конфиденциальности строги и гарантируют неприкосновенность личных данных.

— Когда я могу застать Наталью? В какое время мне перезвонить?

— Сезон закончен, и отель закрыт. У Натальи Александровны нет строгого графика, и я не могу посоветовать вам ничего определённого.

— Хорошо. Запишите. Меня зовут Тереза Майер-Соболевская. Наталья может знать меня как Терезу Волошину. Мой номер у вас определился. Нам с Натальей необходимо обсудить личные вопросы. Передайте ей обязательно. Я буду ждать её звонка.

Тереза. Волошина. Мать моя, женщина… Нет, то есть натурально — мать. Моя мать. Мать её. Мааать!

— Вы записали?

— Да незачем, я не забуду. Я и есть Наталья. Что за личные вопросы?

— Ты ведь знаешь, кто я.

— Женщина, которая меня родила. Да, знаю.

— Я хочу познакомиться с тобой. Узнать, что ты за человек. Попытаться наладить отношения.

Деньги? Ей тоже нужны деньги? Нет, нельзя быть такой циничной. Ну, мало ли, может, кирпич ей на голову упал, просветление снизошло, потянулась душа к родному человеку.

— Наташа, я понимаю, это неожиданно для тебя. И непросто. Но я думаю, у тебя есть вопросы. Я постараюсь дать ответы.

— Хорошо. Приезжай.

— Я бы хотела, чтобы ты приехала ко мне. У меня большой дом, места хватит.

Начинается. Ей отношения понадобились, не прошло и двадцати лет. А я, значит, всё бросай, в самолёт прыгай.

— Сейчас у меня много дел. Всё распланировано. Через месяц-полтора будет окно. Я сообщу конкретные дни. И я остановлюсь у друзей. У них большой дом, к которому я привыкла.

— У тебя есть два брата. Ты, наверное, захочешь увидеться с ними.

Какая интересная постановка вопроса. Не успела ты, мать, свалиться мне на голову, как уже пытаешься продиктовать, чего мне надо захотеть.

— Тереза, я пока сформулирую свои вопросы.

— Я прочитала в интернете, что ты директор отеля. Это успех для твоего возраста. Я рада, что ты добилась так многого.

А если бы я сидела за грабёж, тебя, мать, не потянуло бы наладить отношения? Приятно обнаружить успешного ребёнка в готовом виде, да?

— Расскажи коротко, кто ты?

— Психолог, писатель, критик. Я занимаюсь различными телепроектами. Культура, искусство. Возможно, тебе знакомо моё лицо, только ты не знала, что я — твоя мать.

Так-так. Задекларировала всё-таки именно эти отношения. Ты — мать.

— Я дитя интернета. Посмотрю на досуге.

— Тебе надо о многом подумать. Позвони мне, как немного разберёшься.

Послушав короткие гудки, я набрала в поисковой строке: Тереза Майер-Соболевская. Выпали ссылки на сайты женских журналов, психологические передачи, эзотерические тесты, телевизионные анонсы.

Я нашла страницу матери в социальной сети. Ухоженная женщина горделиво рассказывала о своей счастливой семейной жизни, делилась впечатлениями о поездках, рассуждала о благотворительности. Друзья восхищались тем, что ей удаётся совмещать материнство и карьеру, но в целом это был типичный профиль человека, которому важен красивый фасад.

Что ж, мать, пришло время познакомиться поближе. Залезть под красивую оболочку и побродить по дому с привидениями. Кто знает, что там спрятано.

Если ты с миром, то так тому и быть. Я в любом случае тебе благодарна. Я живу — и это данность, которой я обязана тебе. Если тебе нужна помощь — я помогу. Но если у тебя какая-то своя игра, не обижайся, я в неё играть не буду.

Началось всё четверть века назад. Подросшие детки, окончившие первый курс, воображали себя совсем взрослыми. Они придумали отличный план. Поехать на море всем вместе. Встречать рассветы, провожать закаты и жить на свободе.

Рассветы у нас всегда прекрасны, но одна детка кое-чего не учла. Она никогда раньше не ночевала в палатке. Ей было жёстко и холодно, она боялась насекомых, и у неё не было мягкого одеяла.

Дня через три своих терзаний заплаканная дева в беде встретила на пляже мужественного капитана, который тут же предложил деве занять его апартаменты. Он не мог допустить, чтобы дева страдала, и согласен был уступить ей своё роскошное жилище с мягкой кроватью и тёплым душем. Разумеется, вечером капитан корректно удалился, хотя его взор и пылал нежным обожанием к прекрасной деве. Ну и кто бы устоял, как говорится.

Мастеру курортных приключений было тридцать восемь. И обычно женщины уходят от него без ломания копий и сожжения мостов. В назначенный день студентка уехала, с грустным взором, но без драмы на сердце. Приключение было, приключение сплыло, пока, любимая, не вспоминай меня.

Тереза вернулась на майские праздники и вручила обалдевшему ловеласу кулёк с младенцем. Ей некуда было деть ребёнка. Если бы её строгая мать узнала о рождении внучки, то она бы сильно рассердилась и отругала дочурку. Новогодние каникулы Тереза якобы провела у подруги, но снова и снова откладывать визит домой было рискованно. Да и летняя сессия маячила впереди. Не бросать же учёбу из-за недоразумения?

Отец, пребывая в стрессовой прострации, сходил и оформил свидетельство о рождении, заменив какие-то нужные справки купюрами с портретами американских президентов. А потом проводил Тетис на вокзал. Морская богиня Тетис ассоциировалась у него со стихией и хаосом. Поэтому он Терезу так и прозвал — чтобы как-то отличать от заек и кошечек.

Тереза появлялась ещё три или четыре раза, всегда летом и наспех. Она уверяла, что скоро заберёт дочку с собой, что ей надо только доучиться, что она не оставит малышку, что она заберёт её в хорошую жизнь. Но когда время учёбы прошло, Тереза перестала приезжать.

Отец нисколько не грустил по этому поводу, сплавив меня Бабане. Потом появилась Мамася, и упоминать Тетис стало неприличным. В раннем детстве я не слишком интересовалась, куда она делась. А когда подростком стала задавать вопросы, оказалось, что ответов нет, как нет и никаких контактных данных Тетис. Остались только три фотографии, свидетельство о рождении и я.

Но вот Тетис выплыла из какого-то своего хаоса на наши берега. Почему? Зачем? Что несёт мне этот неожиданный вираж?

17. Подозрительная авария

Звонок Тараскина показался мне странным. Совсем в полиции людей, что ли, нет? Почему он один должен разбираться и с трупами, и с авариями? Должна же быть какая-то специализация?

Я притащилась в полицию, и Тараскин загрузил меня бездной рутинных вопросов, которые ему вот обязательно нужно было мне задать. Кто был за рулём, кто сколько выпил, кто пристегнулся, кто отвернулся. Занудство.

— Вы видели, что происходит на дороге?

— Нет. Я болтала и смотрела в другое окно.

— Вы видели другие машины незадолго до аварии?

— Может, и видела. Но я выпила много вина, и нечётко представляла себе, что происходит вокруг.

— А Редди пил вино?

— Нет.

— Редди ведь часто ездит по этой дороге?

— Не часто, но регулярно.

— О его поездке было известно заранее?

— Редди предупредил меня за неделю.

— Кто-то ещё знал о вашей поездке?

— Друзья Редди могли знать.

— Вы можете оценить скорость машины в промежуток времени до аварии?

— Скорость была небольшой. Редди гоняет только на прямых и пустых трассах. Он аккуратный водитель.

— Вы можете оценить состояние машины перед поездкой?

— Нет. Я плохо в этом разбираюсь. Но Редди относится к машинам бережно. Вряд ли что-то было неисправно.

— Сколько у него машин?

— Три.

— Он выбирал машину для этой поездки?

— Да. И выбрал самую дорогую и престижную. Ему хотелось немного покрасоваться.

Тараскин показал мне фотографии с места аварии — сгоревший остов машины сбоку, спереди, сзади, сверху.

Приятных ночных сновидений, дорогая пострадавшая.

— Вы не сами по себе вылетели. Вот здесь — след от удара другой машиной. И на дороге остался её тормозной след. Вас подтолкнули, и пара экспертов считает, что это было сделано специально. Эта другая машина пошла на обгон, Редди сместился вправо, пропуская её. Но когда она поравнялась с вами, она вильнула вправо, и правой стороной передней части врезалась в вашу левую дверь.

Была ли вторая машина? Видел ли её Редди? Я-то понятия не имею.

— На этом участке дорога не прямая, есть не то, чтобы поворот, а изгиб. Вашу машину развернуло и бросило направо, в то время как дорога ушла чуть левее. Вы кувыркнулись, а другая машина спокойно уехала.

— Вы считаете, что это была намеренная авария?

— Да.

— Но зачем?

— А вот это интересный вопрос. Вы знаете, чем занимается ваш друг?

— Он спасатель.

— Периодически — да. А чем он занимается в остальное время?

— Наслаждается жизнью.

— Он много ездит, встречается с большим количеством разных людей. Эти поездки не похожи на увеселительные.

— Я не вникаю в его дела. А то, что мы иногда обсуждаем, не подлежит разглашению.

— Редди говорил вам об угрозах в свой адрес?

— Нет.

— Вы попадали в какие-нибудь сомнительные инциденты?

— Нет.

— Кто-либо из знакомых Редди испытывает к нему выраженную неприязнь?

— Он весельчак, душа компании, человек без проблем. Ему частенько завидуют, причём даже те, кто заведомо богаче, у кого высокий социальный статус. Иногда он раздражает людей, есть такое.

— Я рассматриваю аварию как покушение на убийство. И самым вероятным мотивом этого покушения являются какие-то дела вашего друга.

Покушение? На Редди? Ну, допустим. А меня за что? За компанию?

— Но есть ещё тот момент, что вы и Редди вытащили на свет тело, о котором никто не узнал бы, если бы не ваш энтузиазм в изучении чужих закоулков. Вы свидетели, и вы могли увидеть что-то, что вам кажется неважным, а для убийцы представляет опасность.

— Что мы могли увидеть? Тюк, из него нога торчит. Вот и всё.

— И тем не менее. Сядьте дома и внимательно запишите всё, что сможете вспомнить и описать. Каждая деталь важна. Лучше я утону в ваших описаниях тысячи травинок, чем мы пропустим крохотный ключик.

— Хорошо.

— Вы с Редди часто путешествуете по чужим домовладениям?

— Нет.

— Но вы не первый раз оказываетесь в пустом доме без разумных объяснений причин вашего интереса к чужой недвижимости. Припомните ваши экскурсии за последнее время. Быть может, вы стали свидетелями чего-то другого, что тянет на мотив убийства?

— У нас не было других экскурсий.

— Будьте осторожны, Наталья Александровна. Вполне возможно, что ваша живучесть раздражает убийцу, и он пойдёт на новое покушение.

То есть Тараскин без работы не останется. Видимо, поэтому он так радостно мне улыбается.

18. Сила духа

Всё бывает в первый раз. Редди первый раз попал в больницу.

Оказалось, что довольно сложно остаться неутомимым весельчаком, когда ты зависишь от равнодушных девиц, бесстрастно втыкающих в тебя катетеры. И когда зверски чешется левая рука и левая нога, замурованные в гипс. И когда все твои близкие находят особенное удовольствие в издевательствах над беспомощным человеком.

Друзья и знакомые звонили мне в печали и тревоге. В больничной постели их встречал измождённый страдалец, сопровождающий любые речи тяжёлыми вздохами и многозначительными паузами. Многие начинали мне рассказывать о том, что в любых испытаниях важно сохранить силу духа. А Редди упорно не желал проявлять эту самую силу духа. Да что там силу. Многие не могли найти хотя бы какой-то призрачный дух.

Мама сидела у его постели часами, уговаривая сынулечку проглотить хотя бы ложечку кашки. Кашку мама варила на травяном настое. Травки для настоя покупала в монастыре. И сия благословлённая, намоленная еда должна была обязательно помочь больному ребёнку. Если только он заставит себя её проглотить.

Сестра утопала в слезах, держа Редди за здоровую руку и рассказывая ему о том, как важна очистка чакр, приём чудо-порошка из Китая и любование позитивными рисунками котиков.

Отец принёс сыну несколько каталогов автомагазинов, посвятив пару часов актуальнейшей проблеме, какую новую машину загипсованному Редди нужно вот прямо сейчас купить.

Семья Редди полагает, что я — плохая девчонка, к которым тянет хороших мальчиков из хороших семей. Раз уж потянуло, делать нечего, но Редди — мальчик благоразумный, и у него это скоро пройдёт. Поэтому обычно я стараюсь не пересекаться с его семейством. Но не бросать же дружка совсем на произвол судьбы? Я посещала его в вечернее время, когда это, в общем-то, запрещено. Хорошо, что у нашей больницы свои особенности. Иногда после девяти вечера наступает половина четвёртого.

Легко постучав по двери палаты, я заглянула и шёпотом спросила:

— Эй, мумия, колбаски хочешь?

— Давай быстрее. И где тебя только носит? Неужели нельзя соблюсти строгий график кормления лучшего друга?

— Держи свои калории. Котлета, пюре, и салатик вот здесь. Соком запьёшь.

Соседи Редди по палате, наблюдая цирк с явлениями поочерёдно то мамы с кашкой, то подружки с лотками еды, посмеивались и отпускали не самые приятные шуточки. Но я понимала, что многие завидуют Редди, поэтому старалась быть незаметной. Редди мне в этом не помогал.

— Сядь сюда. Потискаю тебя хоть немножко.

— Уймись. Дон сказал, что всё хорошо. Скоро ты встанешь.

— И зачем ты его на меня натравила? Мало мне всех прочих консилиумов?

— Он здесь работает. Очень полезная опция.

— Ты к Тараскину ходила?

— Да, но я не понимаю, за что нас можно убить.

— Загадка, зачем нас убивать так? Авария — это риск и для того, кто её устроил. У той, второй машины, должно было половину морды разворотить. И мы выжили. Всё это не похоже на умный план. Я успел подумать, что как ты частенько остаёшься совсем одна в отеле, так и я ночую там, где даже ты меня не найдёшь. Зачем нападать на нас на дороге?

— Ты не вспомнил ничего про труп?

— Нет. Но мне пришло в голову, что Колесников может знать больше, чем говорит. Все относятся к нему, как к новичку, но он здесь вырос, и тело оказалось на его территории. Может статься, что доктор не так прост, как кажется.

— Да вряд ли, ему бы всё о скелетах болтать.

— В деле твоего обольщения он не продвигается?

— Слушай, я уже мысленно на всё согласилась. А он — «массаж, массаж». Нет, массаж классный, никто не спорит. Но он же не обольщает, он не то лечит, не то воспитывает. Я не понимаю, чего ждать, и как себя вести.

— Ладошка, так он тоже не понимает. Чувствует, что несёт его куда-то, но пока ещё не догоняет, куда и зачем.

— Ты, правда, думаешь, что он может быть опасен?

— Не знаю. Но присматривайся, мало ли что. И молоток держи под рукой.

— Ладно. Мне пора, побегу. Держись, мумия.

— Если вдруг что-то стрясётся, Лукас поможет.

— Ничего больше не стрясётся. Всё будет хорошо.

19. Топа-топа

Бабаня бывает на редкость непрошибаемой. Но если какое-то её двадцать пятое чувство улавливает, что все вокруг чем-то взбудоражены, то флюиды этой взбудораженности умножаются в ней на два порядка, и она вносит в общую нервозность свой, весьма значительный вклад.

Где Редди? Не обидела ли я мальчика? Не обидел ли меня мальчик? Я должна понимать, что приличные девушки не позволяют себе ничего лишнего до свадьбы. А, кстати, когда уже я сделаю Редди предложение? Ведь мне нужно будет сказать ему «нет». Я слишком хороша для этого шалопая. Куда запропастилась кастрюля с жёлтым грибочком на розовой ножке?

Запропастилась не только кастрюля. Часть постельного белья оказалась сложенной на заброшенной помидорной грядке. В кухонном шкафу оказались крючки и грузила покойного деда. Смешались все документы и фотографии.

Конец ознакомительного фрагмента.