Слеза ангела

Татьяна Корсакова, 2009

У этого камня есть имя – «Слеза ангела». В его изменчивой, как дым, сердцевине спрятана жизнь. Это не вещь, не украшение – источник вечной молодости, спасение для бренного тела и… погибель для бессмертной души. Для посвященного охота за камнем – смысл жизни, для непосвященного – смертельная игра. Светлана оказывается втянутой в эту игру помимо собственной воли. Она последняя хозяйка камня. Вокруг нее – обман и предательство. Чтобы выжить и остаться человеком, ей важно понять, можно ли доверять тому, кто рядом, – самому любимому и единственному…

Избранница

Господи! Господи!! Господи!!!

Как же это она так попалась?! Где это она?..

Последнее, что Света помнила, были шаги за спиной и наступившая после этого темнота — вязкая, липкая, как кровь…

Ее похитили! Чем-то вырубили и привезли в эту ужасную дыру… Для чего?

Ее били… Точно били — грубо, по лицу. Челюсть болит, и щеку жжет огнем. Хорошо, если только били… Где ее куртка? Почему она раздета?..

Вопросов было много, они кружились в голове роем бестолковых мух. Из-за их мельтешения невозможно было сосредоточиться на главном…

А что сейчас главное? Главное — вырваться из лап маньяка, вот этого, который…

Света открыла глаза и завизжала.

«Математик»! На нее напал не какой-то абстрактный маньяк, а «математик», человек, которому она имела глупость помочь.

Под придавившей ее тушей было трудно дышать, мысли-мухи вылетели из головы и теперь мельтешили перед глазами, мешали смотреть. А на что смотреть? На рожу эту небритую?..

Света зажмурилась, впилась зубами в ладонь «математика». Вот так! Пусть знает, с кем связался! Она живой не дастся…

Боже, живой не дастся! Да кто ее будет спрашивать?! Он же маньяк, может, ему неживые больше нравятся?..

— Так, последний шанс, Белоснежка! — Голос злой, даже свирепый. — Если ты сейчас же не успокоишься…

Конечно, она не успокоится! Она хочет жить, а не успокаиваться…

Давление немного ослабло, и она тут же этим воспользовалась: с силой пнула маньяка коленом в пах. Послышался разъяренный вой, щедро приправленный нецензурной руганью, и на Свету обрушился каскад холодной воды!..

— Чокнутая! Истеричка! — Рев перешел в рычание. — Надо было оставить тебя подыхать в том сквере!

— Бурый, ты мне тахту водой залил! Придурок! — а это уже другой голос — высокий и истошный. Значит, маньяков двое…

Света рывком села, отбросила с лица мокрые волосы, осмотрелась. Комната большая, захламленная: много мебели, включенный компьютер, на столе перед монитором лежит полосатый кот и таращится на нее единственным глазом, на полу, в метре от тахты, корчится «математик». Так ему и надо, извращенцу проклятому! А вот и второй — хлюпик в инвалидном кресле, смотрит с ненавистью, бормочет что-то себе под нос. Банда отморозков…

— Ты чего, коза, друга моего покалечила?! — Хлюпик погрозил ей кулаком, но с места не сдвинулся. — Видал, Бурый, к чему доброта приводит?! Надо было ее сразу в психушку!

Ее в психушку?! Да это их надо в психушку, вместе с котом!

— Ну, чего вылупилась? — не унимался хлюпик. — Вставай давай! А то расселась тут, понимаешь! Всю тахту мне испоганила! На чем я теперь спать буду?

Света встала: не потому что испугалась хлюпика, а потому что на спинке стула увидела свою куртку, а там, в кармане, лежит газовый баллончик. Если «математик» попробует к ней еще раз сунуться, она его без глаз оставит.

— Все, встала. Успокойся, — она сделала осторожный шаг к стулу.

— Стоять! — Хлюпик оказался намного опаснее, чем она сначала подумала. Он целился в нее из пистолета…

Света замерла. Тут уже не до бравады…

— Сеня, да не пугай ты ее! — это уже «математик». Поднялся с пола, осторожно, бочком, уселся на стул. Да, с ударом она все верно рассчитала. Теперь этот урод еще как минимум день сидеть нормально не сможет.

— Добренький, да? — Хлюпик, которого «математик» называл Сеней, опустил пистолет. — Меня надо было слушаться, сейчас бы ничего не болело, — он ехидно ухмыльнулся, а «математик» страдальчески поморщился.

— Что происходит? — отважилась спросить Света. — Зачем я вам?

— Да ты нам на хрен не нужна, моль белобрысая! — сообщил Сеня. — Без тебя сто лет жили и еще столько же проживем.

— Тогда почему я здесь? — Она ничего не понимала и даже на «белобрысую моль» не обиделась.

— Потому что мой друг, — он кивнул на «математика», — из породы вшивых романтиков. Он считает, что если дама попала в беду, то ее обязательно нужно спасать.

— Какая дама?

— Вот и я говорю — какая дама?! Ладно бы там Анжелина Джоли или Мэрилин Монро, на худой конец, а то ты, карикатура нераскрашенная!

— Ты меня спасал? — Света перевела изумленный взгляд на «математика».

— Спасал, но уже об этом сожалею, — буркнул тот.

— А от кого?

— Тебе виднее. Я их рассмотреть не успел, они по мне сразу огонь открыли.

— Кто?!

— Те веселые ребята, которые хотели тебя похитить.

— Меня хотели похитить? — В голове завертелся калейдоскоп образов: черные провалы глазниц, острые клыки, красная луна и тошнотворный запах крови… Света сжала виски руками, зажмурилась.

— Вспомнила? — поинтересовался «математик».

Она молча кивнула.

— Ну, так, может, расскажешь нам, кто они такие?

— Я не знаю, — она открыла глаза. — Я просто шла-шла, а они как из-под земли появились.

— Они и исчезли, точно под землю провалились, — согласился «математик». — В общем, так, Белоснежка, собирай свои манатки и иди куда шла. А то, как я посмотрю, от тебя одни неприятности.

Света глянула в окно, поежилась.

— Там темно.

— Ясное дело — темно. Четыре часа ночи, как — никак. Но через полчасика начнет светать. Иди и скажи спасибо, что я тебя в сквере не бросил.

— Это они меня так? — Света потрогала ноющую челюсть. — Те люди?

— Нет, это я, — сообщил «математик» со злорадной усмешкой.

— Зачем?

— Затем, что после общения с веселыми ребятами ты стала как зомби, несла всякую ахинею про ангелов и на внешние раздражители не реагировала.

— Я?!

— Нет, моя бабушка! Слушай, Белоснежка, ты меня в казино выручила, я тебя в скверике от злодеев спас. Все, мы квиты! Иди уже, у нас еще дел полным-полно.

Она не хотела никуда идти. Эти двое, конечно, уроды и дегенераты, но по сравнению с теми страшными людьми все их недостатки кажутся вполне простительными.

— А можно я…

— Нет! — Сеня не дал ей договорить. — Вали отсюда. Виталик, ну что ты расселся?! Проводи даму до двери.

— Сама дойдет, — буркнул «математик», который, оказывается, никакой не «математик», а всего-навсего Виталик.

— Мне бы только до утра, — она заискивающе улыбнулась. К черту гордость, собственная шкура дороже!

— Ты глухая? — спросил «математик» Виталик и швырнул в нее курткой. — Переговоры закончены, Белоснежка!

— Я не Белоснежка!

— А мне без разницы! Дверь, надеюсь, найдешь!

…От бетонных ступенек лестницы тянуло холодом. Мокрая блузка противно липла к телу, а зубы выбивали барабанную дробь. Никуда она не пойдет на ночь глядя! И пусть скандалистка Ада затаскает ее по судам, она с места не сдвинется, пока не рассветет. Будет сидеть на лестнице в чужом подъезде, клацать зубами и ждать полноценного рассвета.

Где-то вверху хлопнула дверь, послышались шаги.

— Сидишь? — спросил «математик» Виталик.

— Сижу.

— А домой почему не идешь?

— Боюсь, — Света посмотрела на него снизу вверх и спросила без особой надежды: — Может, ты меня отвезешь?

— Куда?

— Домой?

— А такси вызвать не пробовала?

— У меня мобильного с собой нет.

— А у меня времени нет. Ладно, Белоснежка, я пошел. Через полчаса автобусы начнут ходить, недолго тебе осталось мучиться.

— Я не Белоснежка, — буркнула она и отвернулась.

— Да мне как-то все равно. Счастливо оставаться!..

Рене де Берни. Византия. Весна 1097 г.

Слава Господу нашему, мы достигли наконец Византии! Константинополь — город столь же прекрасный, сколь и чуждый моему взору. Роскошные белокаменные дворцы и убогие бедняцкие лачуги, диковинные растения и чудные животные. Но самое удивительное — люди. Мужчины в длинных одеждах, более подходящих женщинам, а женщины такие прекрасные, что, каюсь, на непозволительно долгое мгновение я позабыл о своей маленькой Клер. И все эти они — мужчины и женщины, аристократы и чернь — смотрят на нас со страхом и презрением. Для них мы, оказывается, не освободители от сельджукского ига, а варвары — непредсказуемые и опасные.

Но как же так?! Они же сами нас призвали! Я своими собственными ушами слышал, как епископ Ле Пюи упоминал о письме, которое византийский император Алексей прислал моему сюзерену Раймунду Тулузскому. В том письме говорилось о чудовищном положении империи, о том, что Византия терпит страшные бедствия от набегов печенегов и бесчинств сельджуков, что Константинополь, оплот христианства, под угрозой.

Где угроза?! Где бедствия и притеснения?! Город нежится в праздности и роскоши, а его жители смотрят на нас как на диких северных варваров.

А что они хотели? Мы не хитрые купцы со сладкими речами и набитыми золотом кошельками. И не благостные пилигримы в полуистлевших под жарким солнцем рубищах, со стертыми в кровь ногами. Мы воины Христовы! А воины не могут быть робкими и смиренными.

— Здешнее вино — дрянь! — Одноглазый Жан, не то сын, не то бастард графа де Моли, баюкает вывихнутую в недавней драке с заносчивыми греками руку и хмурится, но тут же светлеет лицом, замечая на противоположной стороне улицы хорошенькую девчонку. — Эй, красавица, не одаришь храброго рыцаря хотя бы улыбкой?

Девчонка испуганно вздрагивает и торопливо прячется от похотливого взгляда Жана в узком проулке.

— Не одарит, — в голосе Одноглазого нет сожаления. В огромном городе всегда сыщется добрая женская душа, согласная за пару монет, а то и просто так утешить доблестного рыцаря. — Слышал новость, Рене? — Жан залпом допивает остатки вина, а опустевший кубок швыряет в пыль у своих ног. Может, поэтому нас и называют варварами? — Кажется, мы скоро снова тронемся в путь. Греки пообещали переправить нас через Босфор.

— Скорее бы! — От новости на душе теплеет. Надоело просиживать штаны, пить дрянное вино и мечтать о подвигах. Нас ждут великие свершения, и лучше бы поторопиться.

— Рвешься в бой, сосунок? — Единственный глаз Жана смотрит снисходительно и, кажется, с жалостью.

Я не успеваю ответить, Жан хлопает меня по плечу с такой силой, что мне едва удается устоять на ногах.

— Будет тебе бой, Рене де Берни. Гляди, еще запросишься обратно домой, под мамкину юбку.

— Моя матушка умерла, — с силой сжимаю рукоять меча, мой жест не укрывается от Одноглазого.

— Горячий! Я сам таким был, лет этак двадцать назад. Плохо, что горячий, горячих убивают самыми первыми.

— Только не меня! — упрямо встряхиваю головой, и Жан неожиданно легко соглашается:

— Да, только не тебя. Ты бессмертный, — в черной с проседью бороде прячется хитрая улыбка. — Ладно, великий воин Рене де Берни, пойдем, я познакомлю тебя с цыпочкой, которая сделает из тебя еще и великого любовника…