Купите ландыши

Татьяна Бенькович, 2022

Воспоминания о 60-70-х годах навеяны ностальгией о детстве и юности, проведенных автором в провинциальном городке. Описание колоритных образов и реальных событий, окрашенных символикой советских времен, погружают читателя в среду, наполненную ощущениями вкуса свежих булочек с корицей, терпкого аромата духов «Красная Москва», запаха лесных ландышей… Правдивые истории, описанные автором, близки и понятны. Они случались в нашей жизни. Они трогательны схожестью переживаний и чувств. Воспоминания о них не перестают радовать, волновать и удивлять, с новой силой поражая воображение. Применяемый автором приём извлечения их прошлого забытой рецептуры простых и по-настоящему вкусных блюд, как вкус, ароматы и запахи, позволяет приблизить читателя к восприятию некогда происходящего. Купите ландыши! Забавная история о том, как иногда не совпадают желаемое и действительное, ставшая интригой в названии книги.

I

— Таня, ты родилась в свинарнике! — так говорила мама, ну как не запомнить такое?! Это был приспособленный под барак свинарник. В комнатушке умещались кровать, стол и печь. Было сыро и холодно. Отец, отслуживший в морфлоте, работал слесарем на автобазе, а мама технологом хлебопечения. Жили бедно, работали много. И все же не унывали, рядом за стенкой соседствовали такие же семейные пары. Первой покупкой молодоженов была швейная машинка. Мама — мастерица на все руки, шила, вязала и вышивала одежду, скатерти, полотенца, тем самым преображая незамысловатый быт. Газетница с ветками сирени, вышитыми ею, висит на стене гостиной, храня тепло маминых рук. А еще сохранились фотографии — на одной из них мама держит меня на руках, такая стройная и молодая. Я в пальто, отделанном овечьим мехом и вязаной ею высокой пупырчатой шапочке вишневого цвета. Мама хранила её в шкафу вместе с распашонками, фланелевыми чепчиками, алюминиевыми крестиками на шелковых ленточках, осколками фарфоровых чашек, подобранных на пепелище дома, сожженного немцами на оккупированной территории. Семейные истории, передаваемые от прабабушек и бабушек нашим мамам, наполняют кладезь добра широкой русской души и, переполнив его, растекаются ручьями и ревами, питая силой чистой воды детей и внуков.

Через какое-то время из барака родители переехали в построенный поблизости деревянный дом для молодых семей. После барака крохотная квартирка на втором этаже казалась необыкновенно просторной. Через фанерные стены было слышно все, что происходило у соседей. Запахи с кухонь разлетались по всему дому, распространяя дух жареной на сале картошки с луком, гречневой каши на молоке, кислых щей возбуждая аппетит.

— Шура, твоими щами только косоглазие исправлять! — нарочито громко выговаривает сосед Лёха в «ежовых рукавицах» держащий свою дородную жену.

— Люба, Иван Алексеич опять под мухой? И когда он уже накурится своей поганой махоркой? Глаза выедают его самокрутки! — проходя по коридору, возмущается соседка снизу. В те времена наши отцы по выходным напивались изрядно, гоняли жен, сквернословили и, — это было скорее правилом, пили и били. «Бьет — значит, любит» — говорили женщины, успокаивая ущемленное самолюбие.

Дом на Вокзальной улице бережно оберегал жизненный уклад его обитателей. Милый дом с открытыми настежь окнами, не запираемыми дверьми, керосинками и рукомойниками в коридорах, деревянной лестницей и скрипящими полами будто стоит перед глазами, приглашая войти. Дом, погруженный в размеренность будней, словно выходил из спячки в субботние банные дни. С утра благоверным жены собирали чемоданчики, укладывая в них мыло, липовую мочалку, полотенца — махровое и вафельное, сменное белье и, обязательно, «маленькую». Так называли бутылку водки в один граненый стакан. После «маленькой» и одной-двух кружек разливного пива, выпиваемых под вяленую корюшку в ларьке при бане, порядком набравшиеся муженьки с шумом заваливались в дом. А там кому и как повезет. Одни, командным голосом грозно взывали с порога.

— Сымай сапоги! — и, развалившись у входа, притворно выставляли ноги. Случалось, что засыпали под дверью, не в силах добраться до кровати. Другие отправляли жён за бутылкой и пьяное веселье продолжалось. Подпивший изрядно отец буянил и упирался изо всех сил, не давая связывать себя веревкой дюжим мужикам. Иногда нам с мамой и маленькой сестренкой приходилось ночевать в коридоре под лестницей. Мама в ожидании отца заранее у входа выставляла валенки, вешала детские пальто. Как по команде, мы среди ночи накидывали одежду, влезали в валенки и бежали прятаться от буйного отца. Наутро, чтобы вернуть мамино расположение, отец мыл полы, стирал бельё, стоял у плиты, а готовил отменно, пройдя школу судового кока. Но, приходила банная суббота, и все повторялось вновь.

Воспоминания о детстве живописно воспроизводят череду событий в красках, запахах и звуках. Так, узнаваемы и ощутимы запахи пасхальных яиц, весенней улицы и крыльца, густо устланного ярко красной яичной скорлупой на Пасху. Праздничным утром соседи выносили во двор миски с яйцами, после чего начиналось азартные яичные бои. Чье яйцо, при ударе не разбивалось, тому и сила и, прибыль.

— Давай сначала носиками! — с азартом предлагает Колька, зажав в кулаке яйцо так, что виден только острый кончик. Это его коронный приём. Он не бьет своим яйцом, а, следуя выбранной тактике, подставляет его под удар. На этот раз Колька выигрывает, я ухожу в сторону с расквашенным яйцом. А он бежит следом, предлагая побиться «жопками». Тогда это словечко никого не смущало. Мало того, оно дошло до наших дней. Дворовая лихорадка угасала, когда разбивалось последнее яйцо. Выигравших весельчаков, было видно издалека. Они тащили тазы, полные яиц и раздавали их соседям.

По традиции в луковом пере я крашу яйца, устраивая что-то вроде тех состязаний в семейном кругу, вспоминая наш двор во время праздника Светлой Пасхи.