Кто убил Ангела

Татьяна Беккер, 2022

Убийство молодой девушки Ангелины в психиатрической больнице приводит опытного следователя Павлова в место, наполненное тайнами и интригами. Что же происходит на самом деле? Судьба подкидывает главному герою новые сюрпризы: встреча с призраком, след маньяка и любовь, которая может спасти или уничтожить. Кто останется жить, а кто умрёт? И кто же убил Ангела? Данная книга – не просто психологический детектив, это ещё и исповедь убийцы.

Глава 1

— Да принесите уже кто-нибудь фонарь, не видно ни зги! — следователь Павлов раздражённо пытался подсветить мёртвое тело экраном смартфона. — Когда уже дадут электричество? У вас тут режимный объект с буйными психами, а не пансион благородных девиц. Почему такое халатное отношение?

— Во-первых, уважаемый Александр Александрович, это не буйные психи, а пациенты лечебного учреждения. Во-вторых, вы сами отказались от предложенных свечей. В-третьих, мы неоднократно подавали заявку на замену электропроводки, но воз и ныне там. Усадьба-то старинная, девятнадцатый век как-никак, ещё генералу Попову с супругой принадлежала. Говорят, до сих пор дух хозяйки здесь обитает. Но извините великодушно, отвлёкся, — профессор Дашковский небрежно откинул непослушную прядь с высокого лба.

— Хороши бы мы тут были при свечах, Яков Семёнович, — следователь смягчил тон, понимая, что не стоит портить отношения с главврачом.

«А ведь докторишко и сам будто не из этого века, — Сан Саныч невольно залюбовался чеканным профилем Дашковского, — тебе б на балах плясать с генеральшей этой… Поповой, точно! А потом от чахотки и тоски в поместье удавиться!»

Профессор был слишком молод и хорош собой для такого почтенного звания, было бы проще и понятней, окажись на его месте старый хрыч, туговатый на ухо и похожий на своих подопечных психов. Следователь привычным движением нащупал в кармане мешковатых брюк маленькую расчёску и зачесал редеющие волосы набок. Яков Семёнович заметил жест и попытался скрыть улыбку в закрученных франтоватых усах. Это стало последней каплей: отныне для Саныча он кровный враг и подозреваемый номер один. «На молодого Чикатило похож! За шкибот — и к стенке таких!»

В палате внезапно вспыхнул свет, заставив мужчин зажмуриться. Но и этого мига, залитого ослепляющей вспышкой, оказалось достаточно, чтобы намертво впечатать в мозг забрызганные кровью стены, хрупкую фигурку белокурой девушки с перерезанным горлом. Контраст белого и алого выжигал глаза, сверлил висок, сводил спазмом желудок: даже повидавшим многое врачу и полицейскому было не по себе.

— Вы знаете убитую? — следователь первым пришёл в себя.

— Это наша постоянная пациентка, Андреева Ангелина. Уже четвёртый раз поступает на лечение: попала к нам в восемнадцать, и каждый год её родители привозят. Шизотипическое расстройство, сопровождаемое паранойей. — К концу предложения голос главврача окреп, к нему вернулась прежняя уверенность.

— Хм, интересно-интересненько. Что, прям так сами и привозят? Каждый год по графику? — Следователь склонился над трупом. «А ведь хорошенькая, правда, как ангел с картинок: будто сейчас глаза откроет и взлетит».

— Да, каждый год. Поймите, с таким диагнозом Ангелина нуждалась в постоянном наблюдении. Здесь к ней относились как к родной, поэтому она сама не была против лечения. Её родители — порядочные, сильные люди, которые стойко несут свой крест.

В соседней палате раздался протяжный заунывный вой, а в следующую минуту к нему присоединились вскрики, проклятия, хохот и плач. Вся больница наполнилась какофонией звуков. Второй раз за вечер Павлову стало не по себе.

— Не волнуйтесь, Александр Александрович, здесь часто так — это лишь поначалу пугает, потом привыкаешь и не обращаешь внимания. Люди с психическими расстройствами очень чувствительны к эманации смерти. Может, чувствуют, что рядом лежит труп, а может, опять призрак хозяйки усадьбы к кому-нибудь явился.

«Чёртова больница, чёртовы психи, чёртова генеральша!»

— Аркадий! — пытаясь перекрыть шум, Павлов высунулся в коридор и позвал эксперта. — Где тебя носит? Я один должен что ли всё делать?

В палату неспешно вошёл судмедэксперт, осмотрелся по сторонам и направился прямиком к трупу.

— Золотко, кто ж тебя так? — Мужчина ещё раз огляделся, будто надеясь, что убийца находится среди них. Взгляд задержался на Дашковском, примеряя на него роль кровавого маньяка. — А девочку-то профессионал порезал, посмотрите, какое ювелирное рассечение артерии. Ладно, Саныч, — за работу, садись пиши протокол, сейчас коллега криминалист придёт, нам тут до утра дел. Итак, труп женский, лежит на больничной койке…

Хмурое утро с трудом отвоёвывало позиции у ночи: солнце давно встало, но тяжёлые тучи не пропускали лучей. В таком освящении всё выглядело иллюзорным и плоским, будто дешёвая картина, покрытая толстым слоем пыли. Александр, проработавший всю ночь, потягивал дрянной кофе, который заварила дежурная медсестра Верочка. Его смена давно закончилась, но он не спешил домой, захваченный инстинктом ищейки. Мысли были под стать облакам за окном: громоздкие и неповоротливые. Надо хоть как-то взбодриться. В пачке оставалась всего одна сигарета. Ничего страшного, скоро приедут свежие оперативники, которым он заказал и курево, и шаурму из круглосуточного ларька: жить можно.

Накинув на одеревеневшие плечи теплое пальто и привычно засунув сигарету за ухо, Павлов неслышно прошёл к выходу, где мирно посапывала сменившая симпатичную Верочку толстая медсестра. Александр сдержанно кашлянул, надеясь разбудить спящую, но попытка не увенчалась успехом.

— Почему спим на рабочем месте?! — гаркнул следователь, озлобленный ожиданием. — Вдруг у вас все психи разбегутся?

— Ты чего орёшь, придурошный? Из какой палаты? Где пальто утащил, скотина? — Проснувшаяся тётка неспешно, но неотвратимо двинулась в сторону Сан Саныча.

«Да она меня за психа приняла, по ходу. Хотя видок у меня тот ещё, наверное. И что теперь с этакой баржей делать? В смирительную рубашку замотает, «мяв» сказать не успеешь!»

— Женщина, вы чего? Я — следователь МВД!

— По мне, что МВД, что из ФСБ, что из Госдумы, да хоть Наполеон с Кутузовым в одном лице, в палату шуруй, пока я тебе укольчик не впорола.

Медсестра продолжала напирать, оттесняя Павлова к стене, тот затравленно озирался. «Бежать? Звать на помощь? И кто явится первым — оперативники или санитары?»

Не известно, к чему привела бы эта ситуация, но дверь кабинета главврача распахнулась, и в коридор шагнул подтянутый и свежий Дашковский.

— Зинаида, голубушка, вы уж повежливей, это действительно наш, кхм… гость из следственного управления. Но за ответственность и исполнительность с меня премия в виде конфет с ликёром. А теперь, будьте любезны, проводите нашего посетителя в курилку для персонала: не хочу лишний раз общую дверь отпирать.

— Конечно-конечно, Яков Семёнович, — суровая тётка расплылась в улыбке, — не беспокойтесь, провожу в лучшем виде. А можно мне к премии ещё и перекур на пять минуточек?

На лестничном пролёте, отгороженном ржавой решёткой, находились пара потрепанных стульев, покосившийся стол и чахлая пальма. Но среди казёнщины палат и коридоров лечебного корпуса это место казалось оазисом. Зинаида грузно опустилась на жалобно скрипнувший стул и вперилась взглядом в Сан Саныча. «Ей бы у нас работать, любой расколется и чистосердечное напишет».

— Простите, товарищ следователь, за недоразумение, — женщина продолжала внимательно его рассматривать, но теперь выражение лица стало мягче и светилось плохо скрываемым любопытством, — не обижайтесь, просто у нас всё время начеку надо быть, работа-то нервная. Может, расскажете, каким ветром занесло в наше учреждение? Мне Верочка с утра пыталась объяснить, но сил слушать её стрекотание нет: у внука зубки режутся, всю ночь голосил, не спал. Ну и я вместе с ним. Только не говорите никому, что я на посту задремала, — нам нельзя. Меня, кстати, Зинаидой зовут, а вас?

— Зовите Сан Санычем. А вы извините, что так грубо разбудил. — Мир был восстановлен, и следователь с ходу перешёл к сбору информации. — Знакома ли вам Ангелина Андреева?

— Ангелочек-то наш? Конечно, знакома. Что натворила? Вы не думайте, что если она у нас лечится, то значит — совсем с приветом. Да, девочка сложная, но абсолютно безобидная, для окружающих по крайней мере. Уже четыре года к нам поступает, причём по своей воле. А мы ей и рады, особенно Яков Семёнович. Ой! — Медсестра закрыла рот так, что щёлкнули челюсти. Павлов подивился такому звуку. «Понятно, теперь не вытянешь и слова, любимое начальство защищать будет горой. Не зря у меня этот хлыщ подозрение сразу вызвал, надо дожимать тётку».

— Ну, что вы замолчали, голубушка? — голос следователя стал медово-тягучим. — Не бойтесь, я знаю, что профессор как отец родной своим пациентам, наслышан о нём. Понятно, что и к Ангелине, царствие ей небесное, относился, что к дочери.

— Как царствие небесное?! Вы что такое говорите?

Медсестра резко побледнела, хватая ртом воздух, и вдруг стала сползать по стулу. Сигарета выпала из пальцев и закатилась под кресло. Павлов замер в растерянности, не понимая, привести ли сначала в чувство женщину либо лезть за горящим окурком.

День тянулся бесконечно. Сан Саныч забыл, когда спал в последний раз. Иногда он проваливался в странное оцепенение, пока оперативные сотрудники вели к нему на допрос очередного работника больницы. Устроившись в уютном кабинете Дашковского, любезно предоставленном самим хозяином, Павлов с раннего утра строчил документы. Мелькание лиц, белых однотипных халатов, затравленные взгляды свидетелей, тихая речь, односложность и уклончивость ответов — казалось, больница полна тайн и бережёт их от посторонних. Опытный следователь чувствовал, что опрошенные говорят гораздо меньше, чем знают.

В просторный кабинет зашёл высоченный мужчина с длинными руками, свисающими почти до колен, и лицом младенца. «Так, я же сказал, даунов сегодня не допрашивать, а только работников. Если мне ещё и психов таскать начнут, я сам свихнусь!»

— Петров! — рявкнул Саныч в приоткрытую дверь. — Ты зачем мне дебила притащил? Я ж тебе, тудыть твою в качель, сказал — сегодня сотрудников допрошу, и баста!

За дверью раздался гогот нерадивого оперативника и удаляющийся топот тяжёлых башмаков. «Вот ведь конь педальный, явно свалил в курилку к медсёстрам, от меня подальше!»

— Дядь, вы чего ругаетесь? — Детина аккуратно присел на краешке резного стула, будто боясь сломать своим весом хрупкую старинную вещь. — Я, между прочим, не дебил, мне сам дядя Яков, врач наш самый главный, сказал. Я — дворник местный, Алёшенька. Говорят, вы всех, кто работает здесь, к себе зовёте, вот и я пришёл. Вам же всё равно никто не скажет, что с Ангелом произошло, а я знаю.

— Интересно-интересненько, — Павлов не мог сдержать слов-паразитов в момент волнения. И как допрашивать этого Алёшеньку? — Шоколадку хочешь? Ты бери, у меня ещё есть: вкусная, с начинкой.

— Спасибо, — блестящая конфета утонула в огромной ладони.

— Алёшенька, расскажи, пожалуйста, про Ангелину. Только всё-всё, я потом сам разберусь, что важно, что — нет.

— Вы знаете, у нас раз в месяц-два кто-нибудь из пациентов богу душу отдаёт, — невпопад начал дворник. — А зачем они боженьке, они — злые и агрессивные. Я вот думаю, их генеральша Попова забирает. Особенно тех, кто самый буйный или кушать отказывается. Вот поорут они пару ночей, а потом пропадают. А мне говорят, мол, заболел да помер. А дядя Яков с Ангелом умные: они сами решили узнать, что происходит. Я точно знаю, я их по ночам часто вместе видел. Пациентам из палат выходить нельзя, но она ж не сумасшедшая, вот ей можно. Я уж просился вместе с ними призрак пойти ловить — не разрешили и сказали молчать, что их видел. А вот теперь Ангел на небеса улетела… А можно мне ещё конфету?

«Значит, главврач по ночам гуляет с пациенткой, психи мрут как мухи, призрак генеральши мочит всех налево и направо — точно психушка!» Сан Саныч не заметил, как Алёшенька ушёл.

Короткий осенний день угасал, придушенный чернильными сумерками. В дальнем углу раздался жалобный скребущий звук, мелькнула неясная тень. У Павлова вдруг потемнело в глазах. «Да что хоть происходит со мной? Слишком впечатлителен стал к старости. Хотя сколько часов я уже на ногах? Тут и впору самому свихнуться!"

Словно в ответ на его мысли, раздался стук в дверь.

— Александр Александрович, извините, что отвлекаю, — упругой походкой вошёл профессор, — непривычно стучать в дверь собственного кабинета. Может, всё-таки поужинаете? При мне вы ни крошки не съели, так и до язвы недалеко, поверьте мне, врачу и язвеннику. Тем более ваши сотрудники радостной оравой умчались на какое-то происшествие, о чëм и попросили вас известить. Кажется, они вас недолюбливают? — не удержался доктор.

— Яков Семёнович, я не в силах сейчас с вами пикироваться, — Павлов не мог больше прятаться за привычным образом простецкого и недалёкого служаки, — я измождён и вымотан до предела. Кажется, если прям сейчас не лягу спать — потеряю и сознание, и разум. Бога ради, выделите мне угол, хоть в палате с психами, хоть на полу. А потом нам надо будет серьёзно поговорить о ваших с Ангелиной ночных поисках генеральши Поповой.

— Укладывайтесь прям здесь, на мой диван, я в приёмном покое буду. Зинаиду чуть до инфаркта не довели, придётся мне за неё додежурить. А с утра всё обсудим. Только зачем мне генеральшу по усадьбе ловить, если здесь её спальня и была?

Неожиданно Дашковский побледнел, его повело в сторону. Упёршись рукой в стол и опустив вниз голову, он часто дышал.

— Что с вами?

Саныч сделал шаг в сторону доктора, но тот лишь махнул рукой.

— Всё в порядке, здесь слишком душно, вот голова и закружилась.

Полковник Аванесян нервно грыз колпачок ручки. «Тьфу ты, что за привычка такая. Хорошо хоть на людях так не делаю, вот бы подчинённые порадовались, что начальство всякую гадость в рот тянет!»

А вот где носит подчинённых — большой вопрос. Ещё вчера Павлов укатил на труп и пропал. Ни отчёта по дежурству, ни самого Саныча, ни хотя бы почтового голубя полковнику представлено не было. А ведь была договорённость, что сегодня поедут на заслушивание по трупу с разбоя.

Арман Аванесян и Саня Павлов вместе начинали служить в милиции: вместе раскрывали запутанные дела, вместе пропадали днями и ночами на работе, вместе пили дешёвый дистиллят, подгоняемый соседкой-самогонщицей, вместе потом прокапывались в больнице, чуть не ослепнув от химического пойла. Вот уж чего не предполагал полковник, что станет начальником своего товарища. Павлов был следаком от бога: хватка, работоспособность. Но вот руководство Саныч не переносил на дух, порываясь подальше ускользнуть от всевидящего ока. Если же спрятаться не удавалось — рубил в глаза правду-матку, был резок и неподобострастен, а кто любит таких подчинённых?

С годами Саня не растерял привычек молодости: обожал работать «на земле», дай волю, сам бы и поквартирники проводил, в то время как когорта юных следователей редко покидала пределы насиженных кабинетов. Вот и сейчас свалил в самую удалённую точку подследственного района, окопается там, и в Москву калачом не заманишь.

И без того нелюдимый, после смерти любимой жены Павлов всего себя посвятил работе. И хотя с этого момента прошло больше десяти лет, Арман ни разу ни видел друга с женщиной. Неоднократно Аванесян приводил на общие посиделки незамужних подруг супруги, но Саныч оставался равнодушен. Однажды не склонный к замалчиванию неприятных вещей Александр в лоб сказал товарищу престать таскать на каждую встречу новую напомаженную фифу.

Утро ворвалось навязчивой трелью звонка мобильного. Так настойчиво мелодия может звучать лишь при входящем от начальства. Павлов умел угадывать, кто ему звонит, не глядя на экран. Откашлявшись и привычно зализав волосы, Александр нажал кнопку.

— Саша, мать твою, где тебя носит? Уехал на вызов и пропал. У тебя что, дел нет?! К генералу кто пойдёт по разбою отчитываться? Я пойду!? Так я своё отходил, спасибо! Хорошо, что под себя ещё не хожу. Ладно, понимаю, накопал что-то, колись! — Полковник Аванесян был профессионалом до мозга костей. Если Павлов позвонил и сказал, что разнюхал что-то интересное, значит — так оно и есть.

— Докладываю, товарищ полковник! Убита молодая девушка, пациентка учреждения, Андреева Ангелина Аркадьевна. Перерезано горло. Медик при осмотре нашёл прижизненные гематомы на теле, обещал подробно описать в заключении. Но это не всё: за последние годы в больнице скончалось под сотню пациентов якобы от остановки сердца. Позвольте на пару дней обосноваться здесь, нюхом чую, нечисто. Мне бы группу создать. Пусть Серёга Петров подтягивается, с ним работать можно. Опять же, призрак ещё этот…

— Саныч, ты там сдурел, что ли?! Какой ещё призрак?

— Извини, шеф, что-то я не то говорю, не обращай внимания. Отряди лучше кого-нибудь из своих джигитов, пусть сгоняют ко мне домой, возьмут у сестры моих вещей чистых, щётку, бритву — я ей позвоню, скажу, что нужно. Не хочу мотаться сам, это полдня на дорогу убить придётся.

Поговорив с сестрой и сделав пару важных звонков, Павлов отправился побеседовать с главврачом. Следователь чувствовал себя бодро и уверенно: он наконец-то выспался и получил по телефону интересовавшую информацию. Теперь-то докторишко не отвертится, есть чем прижать к ногтю.

Вернувшись в образ простого, неотесанного служаки, следователь ввалился в приёмный покой без стука, надеясь застать Дашковского врасплох.

— Здравствуйте, милейший Яков Семёнович, — начал елейным голоском Сан Саныч и осëкся: профессор сидел на кушетке с всклокоченными волосами, сжав руками голову. Его лицо было искажено гримасой боли, по щекам стекали крупные слëзы."Мы все здесь сходим с ума!" — мелькнуло в голове.

Главврач никак не прореагировал на появление Павлова, вперившись взглядом в пространство. Сан Саныч подошёл ближе и положил руку на плечо доктора — тот закрыл лицо и разрыдался, как ребёнок: взахлёб, судорожно дыша и тонко подвывая.

Полчаса спустя осунувшийся, бледный Дашковский сказал дежурной медсестре, что его ни для кого нет, взял под руку слегка ошалевшего следователя и быстрым шагом направился к дверям своего кабинета.

— Александр Александрович, я же выдал вам ключ, почему не закрыли замок? Сами говорили — режимный объект, нужен глаз да глаз. Надеюсь, мой спирт никто не тронул. Кстати, вы пьёте спирт?

— Конечно, пью, но не в восемь утра и в менее… эээ… абсурдных ситуациях.

— И не с главным подозреваемым. Я прав? — Дашковский ловким и грациозным движением опрокинул в себя с стопку, слегка поморщился и наконец-то посмотрел Павлову в глаза. — Простите за утреннюю сцену. Обычно я хорошо контролирую свои эмоции. Вы пейте-пейте, мне так проще рассказывать — будто мы не следователь и подозреваемый, а собутыльники-приятели.

Ангелина попала к нам четыре года назад, совсем ребёнком. Я тогда ещё не был ни главврачом, ни профессором. Её привезли родители, приятная семейная пара, уравновешенные, серьёзные люди. Я как раз заканчивал дежурство, ночь сложная была, одно желание: помыться, перекусить, стопку выпить и спать лечь. А тут входит она — я оторопел, — в комнате будто светлей стало, даже глаза протёр. Проговорили с ней долго, хотя обычно пары минут достаточно, чтобы человеку диагноз поставить. Потом ещё с родителями побеседовал, понял — боятся, что Ангелина что-нибудь с собой сделает. Меня лечащим врачом назначили сразу, а я и не против был. Начали работать — только удивлялся, насколько начитанная, эрудированная, но замкнутая девочка. Этакое горе от ума: сверстники не принимали, гнобили, родители упор делали на образование, а не общение с ребёнком. Итог логичный: Ангелина погрузилась в свой собственный мир, который тоже был отнюдь не раем, — вполне закономерно она наполнила его чудовищами.

Одного не могу себе простить: я с лёгкостью ставил диагнозы окружающим, но не заметил, как у меня развился синдром бога. Поверьте, он есть почти у каждого серьёзного врача, просто кто-то не признаёт этого, а кто-то борется и побеждает. Я же наслаждался своим умением исцелять души, вносить свет с самый тëмный уголок неспокойного внутреннего мира пациента. Неудивительно, что Ангелина восприняла меня как принца на белом коне, которым я, к сожалению, не являлся. Я в своём роде тоже имею отклонения: панически боюсь любой привязанности. Может, слышали пересуды, что я — гей? Это не так, просто за всю свою сознательную жизнь у меня не было серьёзных отношений. Когда Ангелина призналась мне в любви, я устроил ей такую отповедь, что вспомнить стыдно. Помните, как Онегин говорил Татьяне?

Учитесь властвовать собою;

Не всякий вас, как я, поймет;

К беде неопытность ведет.

Я ожидал любой реакции, но то, что случилось, было страшно: кто мог представить, что эта хрупкая девочка способна разнести половину корпуса. Наши привычные санитары вдвоём с трудом с ней справились. Пришлось вколоть ей транквилизаторы и привязать к койке. Наутро она умоляла отпустить её домой — якобы ночью к ней приходил призрак: высокая женщина в белых одеждах, с горящими глазами, которая сказала, что ангелам не место на земле, и звала уйти с собой. Но наш дворник Алёшенька, имеющий привычку бродить по ночам во сне, вспугнул призрака. Я пересказываю вам впечатления Ангелины, которые списал на действия лекарств. Мне почти удалось убедить её, что это была лишь галлюцинация. Я поклялся ей своим сердцем, что здесь с ней ничего не случится и мы будем вместе, когда она выздоровеет. Как видите, клятвы я не сдержал, наверное, мне недолго осталось. Я никому не говорил, но в момент припадка Ангелина пыталась меня убить. Шрамы, полученные от неё в ту ночь, гордо ношу как клеймо своей юношеской глупости и самоуверенности. Эти метки — мои стигматы, глядя на них, вспоминаю, что важнее всего — быть человеком. Но вас интересуют не мои душевные метания и метаморфозы. Вы шли спросить, была ли Ангелина моей любовницей? — Яков Семëнович зажмурился и хлебнул спирта прямо из бутылочки. — Ваши эксперты всё равно обнаружат, что незадолго перед смертью у неё был половой контакт. Да, мы были любовниками. Скажу больше: я собирался сделать Ангелине предложение. Она была здорова, болезнь отступила, но в ночь, когда её убили, у нее снова случился приступ: она прибежала ко мне в слезах и сказала, что видела призрак, который приходил четыре года назад. Понимаете, это я убил свою любовь — вместо того, чтоб остаться с ней и защитить, я бросился искать это проклятое привидение, в которое даже не верил. Слишком долго эта чертовщина длилась и отравляла умы не только пациентов, но и персонала. Нужно было поставить точку. Я оставил Ангелину в одиночной палате, закрыв на ключ, который есть только у меня, будучи уверенным, что там она в безопасности. Пока я, как последний идиот, носился по этажам, какая-то сволочь пришла и убила, убила моего Ангела.

Яков сорвался на крик, схватил опустевшую бутылку и со всей силы бросил в стену: кабинет наполнился острым звуком бьющегося стекла. Казалось, сама реальность пошла тонкой паутиной трещин. Перед взором мужчин пронеслась череда странных образов: дамы со страусовыми веерами, горящие красные глаза на фарфоровом кукольном лице, росчерк пламенеющих капель крови.

— Чертовщина какая-то! — Сан Саныч потряс головой. — Никогда больше не буду пить спирт с утра в психушке. Вы как? Можете продолжать разговор?

Профессор лишь понуро кивнул. Вспышка ярости и алкоголь лишили его последних сил. «Вот теперь-то точно надо брать тёпленьким». Опыт подсказывал, что сейчас доктор не способен врать и выкручиваться.

Так и вышло: Яков Семёнович сбивчиво и путаясь в словах, но всё же ответил на вопросы Павлова, после чего, при помощи оперативника Серёги, был отправлен домой. Погрузив осоловевшего профессора в служебный автомобиль, следователь наказал Сергею доставить пьяного до кровати, уложить спать, поставить рядом тазик и стакан воды… а заодно посмотреть, понюхать, чем живёт главврач.