Кто убил Ангела

Татьяна Беккер, 2022

Убийство молодой девушки Ангелины в психиатрической больнице приводит опытного следователя Павлова в место, наполненное тайнами и интригами. Что же происходит на самом деле? Судьба подкидывает главному герою новые сюрпризы: встреча с призраком, след маньяка и любовь, которая может спасти или уничтожить. Кто останется жить, а кто умрёт? И кто же убил Ангела? Данная книга – не просто психологический детектив, это ещё и исповедь убийцы.

Глава 2

Петров никогда не мечтал работать в милиции. С самого детства он был хулиганистым заводилой, «без царя в голове», — как говаривала строгая классная руководительница. В школе долговязого веснушчатого Серёгу ценили и любили не только сверстники, но и учителя. Парень был добродушным, готовым снять последнюю рубаху ради ближнего, но упаси бог вывести его из себя. Учёба давалась ему легко, только вот времени на домашнее задание не было: приходилось с ранних лет крутиться и подрабатывать, чтобы помочь матери, тяжело перенесшей инсульт.

Столкнувшись с нуждой и безденежьем, Серёга всё же ни разу не прибегнул к незаконным способам заработка, хотя вариантов было много. Поэтому приходилось разгружать вагоны, торговать в ларьках, быть грузчиком и разнорабочим. Работы Петров не боялся, в коллектив вливался легко, несмотря на юный возраст. Уже став оперативником, он осознал, насколько ценной является школа жизни, которую прошёл. Хорошая физическая форма, умение найти общий язык, старые связи и знакомства — всё это пригодилось на службе.

— Серёг, чего смурной такой?

— Вот, Женя, ты-то мне и нужен! Давай прокатимся, профессуру домой отвезём, заодно посмотрим, что там к чему. Они с Санычем накидались, нашему-то что будет, а тут человек с тонкой душевной организацией, на ногах не стоит.

— Я вообще-то столовку искал, есть хочется зверски, может, один управишься?

— Это не просьба! По пути поешь, на въезде беляш тебе куплю.

— Два! И кофе.

Возле дома опера с трудом растолкали Дашковского.

— Ваш благородь, приехали! Глазки открываем, ключик от квартиры ищем! — Петров потряс ничего не понимающего Якова за плечо.

— Вы кто?

— Ну вот, снова-здорово, знакомились ведь уже! Я — Сергей, оперативный сотрудник. Меня Сан Саныч, следователь, сказал доставить вас до квартиры, а приказ начальства надо выполнять.

Совместными усилиями Дашковский был уложен в постель. Сердобольный Петров на прикроватной тумбочке оставил стакан воды и понимающе вздохнул: «Спи, профессура, утром тебе пригодится». Зайдя в гостиную, Серёга застал коллегу хлебающим хозяйский виски прямо из горла.

— Женя, ты охренел?!

— Да ладно тебе! — Мужчина закашлялся и тоскливо посмотрел на бутылку, убирая её в шкаф. — Жалко, что ли? У него там таких десятки, даже незаметно, что я отпил. Хочешь, водой разбавлю, чтоб не видно было? Я такого виски себе никогда не смогу позволить.

— Не прибедняйся мне! Думаешь, я не знаю, как ты узбеков на рынке своём кошмаришь? Смотри, хоть одна жалоба — и вылетишь сразу. А теперь давай работать: Саныч сказал посмотреть, как наш подопечный живёт. Иди лучше на кухню, не хочу тебя наедине с баром оставлять.

— Так точно! Дядя Стёпа-милиционер…

Александр боролся с алкогольным опьянением и неожиданной жалостью к Якову, потерявшему свою первую любовь. Поглощая бутерброды и свежий кофе, заботливо приготовленные заступившей на дежурство Верочкой, следователь раскладывал по полочкам полученную информацию. А информация была интересная… Во-первых, за последние четыре года в лечебнице возросла смертность среди пациентов. Вроде всё гладко: помер помешанный товарищ от естественных причин, сердечко не выдержало — вот и медицинские заключения подтверждают. Но уж больно это подозрительно, особенно в совокупности с тем, что призрак генеральши Поповой тоже появился ровно четыре года назад. Во-вторых, Ангелина была первой, кто увидел этого чёртового полтергейста. И в смерти Ангела даже самые убежденные скептики обвиняют сверхъестественные силы. В-третьих, некоторых сотрудников больницы отнюдь не огорчают участившиеся смерти их подопечных. Богу душу отдавали лишь самые буйные и агрессивные пациенты. В-четвертых, мог ли профессор убить возлюбленную, осознав, что она неизлечима?

Придётся допрашивать всех по второму кругу — от одной этой мысли виски стянуло цепкими щупальцами боли. Нужно ещё кофе, а заодно будет повод поболтать со сплетницей Верочкой. Её и допрашивать не нужно, сама всё расскажет, но диктофон лучше включить — выпитый спирт ещё затормаживал работу мысли.

Сан Саныч блаженствовал: руку приятно согревала тяжелая кружка крепкого чая (кофе уже не лез в глотку), взгляд радовал изгиб женской ножки, игриво виднеющейся в разрезе медицинского халатика, головная боль свернулась клубком, как змея, загипнотизированная опытным заклинателем.

А речь Верочки лилась ручейком, убаюкивая и расслабляя, — хорошо, что диктофон включен.

— Вот зря вы, Александр Александрович о наших пациентах так пренебрежительно говорите. А они — люди, причём люди несчастные, нуждающиеся в заботе. Страшно, что некоторые из них догадываются или знают, что больны, и очень от этого страдают. Мой дедушка был сумасшедшим. Однажды, когда он почувствовал, что обострение близко, то попытался покончить с собой. Потом сказал, что мёртвым стать не страшно, страшно — быть не в себе. Я из-за него и пошла в медицинский, знала, кем хочу работать. Мои однокурсницы сейчас больше по элитным клиникам, а я — здесь. И не поверите, абсолютно счастлива.

— Верочка, вы — святая, вы — Мать Тереза!

— Нет уж, увольте! Вы про Мать Терезу, наверное, ещё где-нибудь в учебниках читали, а с ней не всё так понятно. На самом деле вредная тётка была, почти садистка, ещё и благой целью прикрывалась. Тяжелобольным не давала обезболивающих, говорила, что только воля Всевышнего избавит от мучений. Вот прям как наша Зина: вроде и хорошее что-то делает, но сумасшедших ненавидит — на её дочь напал один такой несколько лет назад, — вот теперь она над ними и издевается: пока никто не видит, и ударить может, и лекарство нужное не дать. Это она нашему дворнику Алёшеньке сказала, что Ангелина не на небо улетела, а умерла, что труп закопают в гробу и его съедят черви. Вот как так можно? Он — ребёнок совсем, таким на всю жизнь и останется. Его сестра старшая в больницу сдала, когда совсем юный был, видите ли, мешал ей с новым мужем жить спокойно. Алёшенька безобидный, а она написала, что боится с ним проживать под одной крышей, мол, напал на мужа её с ножом, а Яков Семёнович не поверил, оставил бедолагу в больницу дворником работать. И крыша над головой, и какая-никакая зарплата, да и под присмотром всегда. У нас же тут усадьба старинная, несколько корпусов, вот один из них профессор под общежитие нам выбил, так и живем на работе! — Верочка заливисто рассмеялась, будто соловушка запел.

В кабинете раздались гулкие удары часов. Они вывели Сан Саныча из приятного оцепенения. Этот звук поглотил и Верин смех, и уют глубокого кресла. В комнате разом потемнело, будто кто-то задёрнул тяжёлые шторы. Определённо время в этом месте существует по собственным законам.

— Времени-то уже сколько! — засуетилась медсестра. — Надо Лёшеньку проверить, переживаю за него. Да и вас на ночевку устрою — Яков Семёнович распорядился: сказал, что у нас несколько дней поживёте, пока всех допросите. А вы уже догадываетесь, кто Ангелину убил? Я вот думаю — призрак, не к ночи помянут будет. Хорошо, что вы у нас побудете, а то страшно до мурашек.

Верочка уверено шла по мрачному коридору, слегка виляя бёдрами. На её аппетитной фигуре белый халатик смотрелся как наряд из фильма для взрослых. Где-то на лестнице раздался протяжный вздох, девушка вздрогнула, сбилась с шага и замерла. Александр, засмотревшийся на женские прелести, не успел сбавить темп и неловко налетел на Верочку.

— Вы слышали, будто плачет кто-то? — Сильная маленькая женская ручка сдавила плечо следователя. — Страшно как! — Девушка прижалась к Сан Санычу всем подрагивавшим телом. «Хороша, чертовка!» При тусклом мерцании ламп нежная кожа лица отливала молочной белизной, пухлые губы рдели маками, а широко распахнутые глаза мерцали, как у кошки.

— Верочка, вы точно не Мать Тереза, вы — Багира, грациозная и прекрасная. У вас даже глаза светятся!

— Не умеете вы, мужчины, комплименты делать, — женщина чуть отстранилась и откинула волосы, — у меня всё своё, натуральное, вот только в глазах линзы, а вы лишь это и отметили. Пойдёмте посмотрим, что там, на лестнице, происходит. Чур, идите первым, вдруг там привидение.

Медленно, стараясь не топать тяжёлыми ботинками, следователь двинулся к лестнице, медсестра неслышно кралась сзади, растворившись в тени, — и впрямь настоящая кошка.

На холодных ступенях, сгорбившись, сидела крупная нескладная фигура и тихо постанывала, никак не реагируя на приход посторонних. Неяркий свет фонарика Сан Саныча выхватил из темноты зареванное детское лицо Лёшеньки с потухшим взглядом и пузырьком слюны на губах. В руках дворника был крепко зажат маленький раскладной нож и изрезанно-обезображенная пластиковая кукла.

Лёша поднял красные глаза и тихо произнёс: «Это я убил Ангела!»

Пока Вера бегала за санитарами и врачом, следователь пытался разговорить ущербного, но тот был безучастен. Погружённый в свой собственный мир, большой ребёнок лишь гладил по волосам обезображенную куклу и твердил: «Она говорит, что я убил Ангела. Ангел — на небесах. Ей больше не страшно. Я её не спас, значит, — это я убил». Примчавшиеся санитары и сухонькая строгая врач Агния, которую Саныч допрашивал дважды, быстро забрали у полоумного ножик, но куклу тот отказывался выпускать из рук, вцепившись большими сильными пальцами в её светлые волосы.

— Когда с ним можно будет нормально поговорить? — поинтересовался Александр у суетящейся Агнии. — Мне нужно допросить под протокол.

— Только через мой труп! — зло прошипела врач, седые пряди вдруг напомнили Санычу змей, да и взглядом сейчас разъярённая женщина могла превращать в камень. — Нашёл дурачка на роль преступника и дело прикрыть хочешь? Не дам! Знаю я вас, милицейских, был бы человек, а статья найдётся, так говорите? Лёшенька мухи не обидит, божий человек, а ты его допрашивать! Да я вашему главному жалоб столько напишу, стол обвалится.

— Успокойтесь, вы неправильно мня поняли! — Опытный следователь хорошо знал эту категорию жалобщиц-правдоборок. Надо дать полковнику Аванесяну спокойно выйти на заслуженную пенсию. Тщательно взвешивая каждое слово, Александр продолжил: — Я никоим образом не хочу навредить вашему подопечному. У меня даже в мыслях нет, что Алексей мог совершить убийство. Просто изначально я отнесся несколько легкомысленно к его рассказам в силу… кхм… его специфического состояния. Но сами понимаете, в нашей с вами работе халатное отношение к обязанностям недопустимо. Поэтому мне надо непременно поговорить с вашим дворником ещё раз. Конечно, исключительно в присутствии психиатра. Надеюсь, вы не откажетесь поучаствовать в этой беседе.

— Ладно, если с моим участием, тогда можно. Но я ещё спрошу у главврача. Приходите ко мне в кабинет послезавтра, мы обсудим состояние Лёшеньки. Если оно будет удовлетворительным, тогда и побеседуете.

Этой ночью Александр никак не мог уснуть: ему всегда было некомфортно вне продавленной, но такой уютной родной кровати. Утренний спирт, литры кофе, мрачные повороты запутанного дела — отличный рецепт бессонницы. Не в силах больше бессмысленно пялиться в потолок, он всунул ноги в любимые тапки, предусмотрительно переданные сестрой, потянулся всем телом, хрустнув слежавшимися суставами. Комнату заливал холодный лунный свет — плотный и физически ощутимый — хоть ножом режь. Купаясь в негреющих лучах, следователь застыл у окна, залюбовавшись, даже сигарета в руке осталась незажжённой. А ночь была и впрямь чудесна: в антрацитовом небе неспешно кружилась легчайшая пена облаков, ветви деревьев стремились прикоснуться к звёздам, сорвать хоть одну, но попытки были безуспешны — далёкие светила лишь хитро подмигивали сверху. Мир лишился красок — дворник Алёшенька смёл последние опавшие лисья, — чёрно-белая гамма успокаивала и глаза, и мысль.

Готовый отойти ко сну, Сан Саныч не сразу заметил, как по широкой аллее медленно плывёт женская фигурка в светящемся плаще. Казалось, что она парит в воздухе, не ступая на старинную плитку дороги. «Что за чёрт? Кого тут носит среди ночи?» Запутавшись в полах широкого халата и чуть не упав, Павлов рванулся к двери. Ну, конечно, непривычная, громоздкая защёлка не захотела подчиниться с первого раза. Следователь дёрнул дверь со всей силы, ненавистный замок издал печальный хруст, выпустив мужчину в широкий коридор.

Александр летел по аллее, борясь с одышкой опытного курильщика. Да и наряд не располагал к забегам на длинные дистанции: халат трепетал на ветру, тапки постоянно скользили по влажной глянцевой плитке. Вот поворот, где он увидел странную женщину, будто сотканную из лунного света. Ни удаляющегося силуэта, ни отпечатков, лишь лёгкий запах лилий, столь неуместный поздней осенью. Опять эти проклятые лилии. От этого запаха у мужчины подкатил ком к горлу, не давая сделать вдох. Когда спасительный воздух поступил в лёгкие, он ещё был отравлен ароматом ненавистных цветов.

Из памяти никогда не сотрётся день похорон его первой жены. Ульяна, Уленька, Льяна, его красавица, его половинка. Весь прощальный зал тогда смердел лилиями, запах въедался в одежду, волосы, кожу, мысли. Даже приоткрытое окно не обещало глотка свежести. На негнущихся ногах Александр подошёл к гробу, чтобы поцеловать любимую в последний раз. Дальнейшее он списал на жару и стресс: он отчётливо видел, как Уля приоткрыла глаза, моргнув длинными ресницами, улыбнулась хитро и озорно, показав язык, и сказала: «Тссс!» Затем была безобразная сцена с оттаскиванием безутешного вдовца от гроба, истерикой, криками: «Она жива!», вызовом «скорой помощи». Только заступничество Аванесяна, имевшего везде своих людей, помогло Павлову избежать участи пациента психушки.

И вот теперь он здесь — пусть и по зову службы, но круг замкнулся, змея кусает себя за хвост, великий Уроборос в действии. Не понимая, что делать дальше, Павлов развернулся и наугад побрёл к зданию общежития. Неужели он заблудился в двух шагах от жилья? Задники тапок неприятно хлестали по грязным ногам, осенняя морось насквозь пропитала тяжелый халат, непослушное тело отказывалось сделать ещё хотя бы шаг.

— Александр Александрович, вы ли это? Батюшки мои, это что же делается? Совсем один — голоногий — в темноте рыщет! Это от психов наших можно ожидать, но уж никак не от приличного человека, тем более — следователя! — Смутно знакомый голос проникал сквозь пелену тумана в голове.

— Зинаида? Почему вы здесь? — Павлов ощутил, как коренастая женщина крепко взяла его за талию и теперь почти тащила в неизвестном направлении. Как не похожи были эти объятия на прикосновения Верочки.

Сан Саныч пришёл в себя уже только в теплой комнатушке, где проживала Зина. Он с удивлением обнаружил себя сидящим в потертом кресле в сухой одежде и замотанным пледом. Пожалуй, хорошо, что при первой встрече с опытной медсестрой он не стал портить с ней отношений. Если с ним, крупным мужиком, она справилась, как с тряпичной куклой, — что говорить о других.

Неожиданно Александр понял, что чертовски голоден, — в комнате нестерпимо пахло жареной картошкой и чем-то пряным.

— Ну что, оклемались? Ваши вещи сушиться в коридоре развесила. Может быть, поужинаем? Хотя какой ужин в два часа ночи… Но я не могу уснуть, если голодная. А сегодня маковой росинки во рту не было. Присоединяйтесь.

На маленьком столике, застеленном простой, но чистой клеёнкой, будто сами по себе появлялись хрусткие солёные огурчики, толстые ломти серого хлеба, пара отварных яиц и её высочество картошечка. Приветливо булькал чайник, закипая в уголке.

Александр стремительно поглощал еду, делая усилие, чтобы оставить хоть что-то хозяйке. Та лишь курила в открытое окно, иногда делая глоток обжигающего чая да отправляя в рот скомканные кусочки хлебного мякиша.

— Не ожидала от вас такого, Александр Александрович, а ведь производили впечатление человека серьёзного, делового. Всего несколько дней в наших местах, а уже можете сойти за пациента. Видела я ваши ночные метания под луной. Захватывающее зрелище. А не выйди я — заблудились бы в трëх соснах, а с утра нашли бы ваш хладный труп в халате на голое тело — ещё одной тайной старой усадьбы стало бы больше.

— Спасибо, Зинаида. Я действительно не знаю, что бы без вас делал.

— Да ладно, что уж там. У нас таким скептикам тут сложно приходится. Поэтому глаз да глаз нужен. Вы же, например, не верите, что покойную призрак генеральши ножичком по шее резанул? Вот и я не верю. Только и с самой Ангелиной не так что-то было. Вот не могу слов подобрать: вроде и спокойная девка, ласковая, услужливая, а была в ней бесинка. Все с ней как с писаной торбой носились, а я наблюдала, присматривалась. Ведь как она у нас появилась в первый раз, так и пошло всё кувырком: лекарства пропадать начали, пациенты, что на выписку шли, вдруг совсем неуправляемыми становились, а потом и начмеда нашего чуть не посадили за приставание к пациенткам.

— Хм, чем дальше, тем интереснее. Что ж вы в прошлый раз молчали, голубушка? Тут такие вещи творятся, а мне никто ни гугу.

— Ну, так я не знала, что Ангелину убили, думала, вы под Якова Семёновича копаете. Его многие не любят, кляузы пишут. Вот по пропавшим лекарствам даже из наркополиции, или как там это у вас называется, приезжали. Молодой следователь, заполошный, не вам чета. Уж как он здесь орал, обещал всех на чистую воду вывести, а Дашковского лет на двадцать в тюрьму отправить. Только ничего у него не вышло: так и уехал с мордой багровой — боялись, инфаркт хватит. Ну, а потом Яков Семёнович сам практикантку вычислил, что препараты подворовывала, только в полицию не сдал, пожурил и выгнал.

В такие глухие ночные часы люди, спрятавшиеся в островке света абажура, отгородившиеся от темноты и холода, наиболее разговорчивы и откровенны.

— А что за ситуация с начмедом? — Сан Саныч понимал, что поспать ему предстоит не скоро, но новая информация стоила того. — И почему я с этим работником незнаком, просил ведь, чтоб мне всех на допрос предоставили!

— А Юрий Петрович в отпуске сейчас, поэтому его и не видели. Хотя на неделе по нескольку раз заходит. Уж и говорила ему, чтоб ехал куда-нибудь на моря спокойно, я отчëты доделаю, — не доверяет никому, всё сам. Его понять можно: после того что произошло, я б тоже никому не верила. Его ж все прочили на должность главврача — Алина Дмитриевна уже на пенсию собиралась, приказ на неделе должны были подписать. Только поползли слухи, что Петрович пациенток слишком уж пристально осматривает, особенно молоденьких. Сначала лишь посмеивались: начмед у нас бирюк суровый, бобыль убеждённый, а тут вдруг к девкам пристаёт. Может, и не обратили внимания на это, но однажды Ангелина и ещё две девочки — пациентки под вечер к тогдашней главврачихе пришли и долго за закрытой дверью что-то рассказывали — сама видела. А на следующий день Петровича до простого лечащего врача разжаловали, да так, что остался без премий, регалий, ещё и с взысканием. Тогда Якову Семёновичу и открылась дорога к хозяйскому креслу. Только вы не думайте, что Дашковский его не заслужил: он хоть молодой, но умница редкостный и организатор от бога. Если бы не он, давно загнулось тут всё: землю богачам продали, а нас — рассовали по новым клиникам.

Конец ознакомительного фрагмента.