Я дура

Татьяна Александровна Байдаулетова

Я Татьяна практикующий адвокат. Люблю писать в свободное время — это мой отдых если честно.Книга «Я дура» это моя вторая книга, хотя должна была быть первой книгой, которая выходит в печать. Первая вышедшая в печать книга «Серебряное кольцо с печатью» является продолжением истории которая описана в этой книге. В книге «Я дура» будет попадать перед выбором своей жизни и жизни своей лучшей подруги.

Глава третья

Вторник у нас в редакции день особенный. Шеф считает его очень удобным для различного рода разгонов и разносов. Обычная ежедневная планерка превращается в полуторачасовую «баню». Шеф ругает всех подряд направо и налево, распаляя себя до предела, вернее беспредела. Делает это он исключительно в благих целях, чтобы поднять работоспособность трудового коллектива. У него есть «любимчики», которым достается шефской «заботы» чуток побольше. В списке первая я.

Сегодня был вторник и, конечно, же в первую очередь досталось мне. Особо торжественно, как драгоценную реликвию, шеф взял в руки белый лист, на котором было выведено: Приказ, выговор за отсутствие в рабочее время на рабочем месте.

Как вы думаете, где рабочее место журналиста? Там, где горячие новости? Ошибаетесь. По мнению нашего шефа, рабочее место журналиста — здание редакции, а точнее кабинет. Как, не выходя из редакционного здания, узнавать новости и писать репортажи, не знает даже шеф. Однажды я задала ему этот вопрос. Разумеется на планерке. И стала номером первым в черном списке.

Шеф с удовольствием огласил трудовому коллективу приказ. То, что я в указанное там время «выбивала» из мэра города видеомагнитофон — приз для песенного конкурса, очередной гениальной идеи шефа, в расчет не бралось. Впрочем, в подобное идиотское положение периодически попадали все без исключения работники редакции. На днях «Замша» шефа, гениальная журналистка, рыдала в секретариате. Тот ее отчитал по полной программе за чрезмерное трудолюбие. Слишком много пишет интересных материалов. Заместителю это не к лицу. В других редакциях таких работников на руках носят. У нас же они помеха, претендент на начальственное кресло. Шефу до пенсии осталось всего ничего. Боится, что уйдет на заслуженный отдых, не с кресла главного редактора. Вот он и старается во всю всех сделать одинаково серенькими, незаметными для высокого начальственного ока из областного акимата. Но мы не тужим. Во-первых, профессия наша вторая древняя, газета — четвертая власть, а шефы приходят и уходят. Наш к тому же еще и ущербный. Он болен, чем — никто не знает, диагноз скрывает. Суть заболевания почти как у «Марии Лопас» — героини популярной некогда мыльной оперы. Тут помню, тут не помню.

Дает шеф задание. Говорит, срочно в номер. И забыл, пока журналист факты собирал и материал писал. Приносит готовый к шефу, а тот в крик — «Чего самодеятельностью занимаешься». Доказать, что выполнял его же личное распоряжении, невозможно. Шеф не любит напоминаний о своем недуге.

Вот так и со мной в очередной раз получилось.

— Тэя Серафимова, — голос шефа дрожит от значительности момента и удовольствия, — вы слышите вам выговор?!

Размышляя об особенностях его характера, я и забыла, что по неписанному редакционному этикету следовало потупить глазки, вздохнуть и покаяться. Я же выводила на листке каракули, забыв о покаянии.

— Серафимова, я могу и по настоящему рассердиться! — прозвучало на тон выше.

Интересно, что же он тогда выкинет? Проездные билеты у журналистов отобрал. Один на десять человек оставил. И тот всегда забирает завхоз вместе со служебной машиной. Поговаривают, для сынишки, тому далеко в школу добираться. Должности начальников отделов сократил, чтобы все равны были. Он один начальник. Выговора строго по очередности выдает, независимо от заслуг. Но что самое интересно, с шефом никто связываться не хочет. Коллектив молча переносит все оскорбления и издевательства. И я в том числе, поэтому все же откликнулась на начальственный зов как положено:

— Да, конечно.

— Что, конечно, — рявкает, поощренный моей покладистостью шеф. Он у нас по гороскопу лев и рык у него царственный.

— Конечно, исправлюсь.

— В 10 часов генерал дает пресс-конференцию. Материал в номер, ясно?

Как прекрасно на улице. Поздняя осень, теплый солнечный день. Милый с утра обещал пообедать со мной. Хорошо! Но что же с зеркалами? Видела же, как «Бен Ладан» откручивал их с вездехода Джохи! Или я, как шеф, здесь вижу, там нет. Может быть Джоха прав, откуда у нас взяться террористу номер один? Корректный и обязательный милый даже вырезку из столичной газеты с раненького утречка не поленился мне принести. Там большими буквами, как он выразился — для особо умных, напечатано «Бен Ладан прячется в Сахаре».

— А у нас, дорогая, не Сахара — с этим не поспоришь.

Читала, перечитывала я эту заметку, в которой очень доходчиво сообщалось всему цивилизованному миру, что «Усам» шлет весточку по интернету. Дескать, жив, здоров, чего и вам желаю. Из остатков своих сторонников создаю мощную оппозицию. Ждите в гости. А пока в Чаде на сафари развлекаюсь. Не обессудьте, надо отдохнуть. А надоумили меня сюда забраться члены алжирской исламской фундаменталистской группировки. Судя по точному адресу, указанному в заметке, ФБР балду бьет. И намеренно не ищет террориста номер один.

Но видела же я его, видела у нас во дворе. Он с Джохиной машины зеркала откручивал. А может, его поймали, конвоировали куда-то, он сбежал, как раз в нашем городе, и теперь временно промышляет мелким воровством? Вот чушь несусветная в голову лезет!

Малый зал заседаний Главного УВД, как всегда перед пресс-конференцией генерала, гудел от возбужденных голосов журналистов, пытающихся выудить друг у друга информацию.

— Надо, же в пятый раз уголовное дело на Никитенко заводят. И сдался он кому-то!

— Прикроют в очередной раз, помяни мое слово, — мэтры камеры и пера выносят очередной вердикт. Здороваюсь и прохожу в самый дальний угол, откуда все видно и всех слышно. Такая уж особенность у этого зала, чем дальше от трибуны, тем лучше разберешься в сути дела. Лавируя между рядами, ловлю обрывки разговоров:

— Наши операторы вчера в горах были.

— С девочками гудели?

— Какое там. Возле лагеря террористов пытались заснять.

Замираю с поднятой ногой: террористы, «Бен Ладан», вот оно!

— Володенька, солнышко, расскажи про горы и «Усама», — развернувшись на 180 градусов, нападаю на звезду местных теленовостей.

— Какого «Усама»? Кота что ли? — опешил тот.

Сдурели мужики. Если усам, то обязательно кот. Сами коты мартовские! Но сейчас эмоциям не место.

— Нет, — медовым голосом продолжаю, — «Бен Ладан», террорист номер один.

— Не видел его, не знаю, — лицо звезды сохраняет признаки недоумения.

— Ваши операторы в горах, — освежаю звезде память.

— А, это, — звезда расплывается в улыбке, и становиться похожим на полную луну, — Ты даешь, Серафимова. Это, что модный прикол, про «Усама»? Клевый!

— Не отвлекайся, про горы расскажи.

— Про горы. Ну, там санаторий есть, знаешь? Лагерь еще там пионерский был, когда я в октябрятах ходил. Ты салагой тогда была. Хотели мы с девочками Чин-Чином отдохнуть. Осень — то какая, прямо для любви создана! А девочки знаешь какие!

Глаза звезды закатились к потолку. Приехали, это надолго.

— Знаю, Ирка, Айгулька, Сонька и Салтанат, — возвращаю звезду на землю.

— А так ты в курсе, чего тогда спрашиваешь, — обалдела звезда по имени Володя.

— Ты давай ближе к терроризму, — давлю на него.

— Чего, давать! Не пустили нас, весь кайф поломали. Это меня и не пустили!

Все завелся. О себе, дорогом, он точно три часа вещать будет.

— Володенька, солнышко. Мне террористы нужны. А не ты! Все твои прелести могу хоть сейчас по пальчикам пересчитать: умный, красивый, и прочее, прочее.

— Эх, Тэйка! — Звезда закатила глаза к потолку, — ты главного преимущества не знаешь! Сколько времени я потратил на ухаживания за тобой. И как ухаживал! Серенады под окнами пел!

Про серенады это он, конечно переборщил. Под окнами выл магнитофон, да так, что Саулешка вылила на Звезду ведро холодной воды. Потом сама же и отпаивала Звезду горячим чаем, пока тот жаловался на мою неблагодарность.

— А ты мента предпочла! Это меня, творческую личность на мента променять, — Звезда вновь заговорил о себе любимом.

— Иди ты знаешь куда, — мое терпение подошло к концу.

— Все понял. Не маленький, дважды повторять не надо. У тебя милый при погонах и любовь до гроба, а террористы, пожалуйста. Я тыркнулся выяснять, чего не пускают, а там два амбала в камуфляжах при автоматах. Я что, ничего, мне дважды объяснять не надо. Все понял с полуслова и убрался подальше. Оператор, правда, заснял кое-что, но сама понимаешь в эфир это нельзя пускать

— А «Бен Ладан»?

— Отстань, а! Не вышел твой Бен меня поприветствовать.

Последние слова уже толком не слышу, уносясь из зала. Пресс-конференция и без меня пройдет. Возьму у Лизки, пресс-секретаря, информацию. Нашлепаю по пресс-релизу, а в горы надо ехать немедленно. Ну, конечно, «Бен Ладан» у нас в горах скрывается. Чем наши горы хуже Гималаев? Ведь никому и в голову не придет его здесь искать. Я докажу это Джохе, и он, наконец-то, поймет, что я не маленькая благовоспитанная домашняя девочка, далекая от прозы жизни. А очень умная и зрелая женщина, журналист с большой буквы и помощница для него. С такой и в разведку не страшно!

Сердце радостно забилось. Голова закружилась от предвкушения счастья. Услужливое воображение стало выдавать одну фантастическую картинку за другой. То мы с милым обезвреживаем террористов, берем в плен «Бен Ладана» и спасаем человечество от террориста номер один. То я одна привожу закованного в наручники «Усама» прямо на пресс-конференцию генерала, и восторженные коллеги по перу и камере мне аплодируют, а милый на заднем фоне стоит пристыжено. Где бы найти машину для поездки в горы? Хорошо бы у Джохи выпросить. Его советского производства внедорожник — шестерка «жигулей» — по любому бездорожью пройдет Но нет! Он поедет со мной и все испортит. Опять скажет, что у меня галлюцинации. Сама, так сама! Возьму такси. Благо их сейчас хоть отбавляй, на любой вкус. Водитель «копейки», припаркованной на стоянке охотно объясняет, что в горы поедут лишь машины, что паркуются у железнодорожного вокзала. Что ж, поедем на вокзал. Машин, как и предполагалось, море. Но желающих ехать в горы, увы. У всех одна причина, не осилят их кони железные каменистых дорог. Один водитель, признавший во мне журналиста, посоветовал:

— Вы, девушка, чуток погодите. Сейчас Сержан подъедет. У него «Нива».

Чтобы скоротать время решила побродить по округе. Железнодорожный вокзал в последнее время сильно изменился. Старое здание отремонтировали, подстроили новое. Приятно пройтись по светлым и просторным залам. Они полупусты, оттого кажутся еще больше. Всего несколько человек, видимо, одна семья разместились в зале ожидания. Куда-то уезжают. Неугомонный ребенок бегает, подражая индейцам дикого запада. Его никто не останавливает, не одергивает. Вот он протягивает вперед руку и все в той же тональности боевого клика аппачей орет:

— Дяденька из Африки! Ура! Вперед! Смерть бледнолицым!

Боже мой! Так это же «Усам» собственной персоной! В чалме, халате и с черным чемоданчиком в руке спешной походкой пересекает зал ожидания. Быстрее за ним. На сей раз он не сбежит от меня. Надо позвать полицейских мелькает мысль. Но тут же угасает при воспоминании, как милый отреагировал на мои слова о террористе номер один. Нет уж! Чтобы потом весь город считал меня сумасшедшей. Сама справлюсь. Но «Бен Ладан» как сквозь землю провалился. Вышел из зала и пропал. Пробегав без толку часа полтора по полупустым залам вокзала, опускаюсь передохнуть на скамейку в пресквернейшем настроении.

Террориста упустила, в горы не поехала, с пресс-конференции сбежала. И светит мне второй выговор от шефа. Надо возвращаться в редакцию, И хоть к концу рабочего дня предстать перед светлые начальственные очи, да отчет «от генерала» настрочить.

В редакции меня ждал сюрприз. Вернее Лялька-подружка сердечная. Знаю я ее сто лет. Вообще-то ее зовут ЛЯЛЯ. Но с детства все величают Лялькой. Белокурая, голубоглазая, кудрявенькая с наивным взглядом и пухленькими розовыми щечками в ямочках, она вызывает у всех не зависимо от возраста и пола одно чувство — умиление. Лялька может влюбить в себя любого мужчину, достаточно ей улыбнуться. Но и сама влюбляется при этом, как кошка. Первый муж, за которого Лялька выскочила в семнадцать лет, носил ее на руках и в прямом, и в переносном смысле слова. Он был старше юной жены на двадцать лет. В начале девяностых, когда народ еще не до конца осознал неизбежность капитализма и частной собственности, он приватизировал небольшой магазин в центре города. Потом еще и еще. Короче, перед кончиной от инфаркта, я так подозреваю, что болезнь случилась не без помощи моей лучшей подруги, он оставил безутешной вдове сеть супермаркетов. За пять лет, что прошло с того времени, Лялька дважды выходила замуж. И столько же разводилась, уверовав, что последующие мужья любили не столько ее, сколько ее денежки. Денежки, кстати, вопреки прогнозам знакомых, Лялька после смерти мужа умудрилась значительно приумножить. Ее прелестная головка оказалась весьма сообразительной и предприимчивой.

Совсем недавно, после продолжительного одиночества, что не свойственно подруге, она вновь собралась замуж. Ее избранник Максим, как и мой Джоха, подполковник полиции, почти голодранец и дважды был женат. Или один раз официально с ЗАГСом, а второй брак по мусульманским традициям. От обоих браков у него шестеро детей, а может и семеро, точно не знаю. В возрастном исчислении дети идут примерно так: первый от первой жены, второй — от второй, третий снова от первой жены, четвертый — от второй и так далее. В момент знакомства с Лялькой он был разведен, исправно платил обеим бывшим женам алименты, и, я так подозреваю, жил по очереди с каждой из них. Я пыталась втолковать подруги, что Максим еще тот фрукт — Жигало, но было поздно. Лялька вцепилась в него мертвой хваткой. Взял он ее, смешно сказать, честным признанием о наличии двух бывших жен, алиментов на шестерых — семерых детей и тем, что вхож в обо дома с целью воспитания брошенных им же детей. Чушь какая-то! Но очень романтично! Необычно! Короче с подругой мы чуть не разругались, а в лице Максима я нажила смертельного врага. В конце концов, я махнула на их отношения рукой. Взрослые люди, сами разберутся. Подруга же теперь при случае изливает мне душу примерно так:

— Там дети! Он их не бросает! Это так благородно!

Откуда у бездетной Ляльки такая любовь к чужим чадам, не знаю. Но факт остается фактом. Она не ревнует Максима. И это притом, что два предыдущих ее брака распались лишь при подозрении на измену.

— У него, знаешь, какие бывшие жены? — как-то спросила она и сунула мне фотографии двух растрепанных теток необъятных размеров.

После просмотра этих фото, мне все хотелось спросить у Максима, как после ухоженной, благоухающей, стройной, как тополек, Ляльки, он ложиться в постель к потным и патлатым необъятных размеров теткам. Ради детей? Но задать вопрос я все же не решилась. Ради подруги. Трех ее мужей перетерпела, переживу и этого ухажёра — многоженца — алиментщика.

С тех пор мы живем сравнительно дружно. Лялька бегает ко мне, когда ее Максим пропадает на пару — тройку дней, спросить он ее уже бросил, или еще только собирается. Поплакаться по этому поводу или терпеливо ждать в моей компании его возвращения. Помогаю я подруге всегда одним и тем же способом. Звоню к его женам или на службу. В зависимости от времени суток. И он, что удивительно, всегда находиться. Вешает Ляльки лапшу на уши, и та счастлива — по настоящему счастлива. Об этом говорят ее сияющие глаза. Господи, ну что она в нем нашла?! Да ее ни один мужик на улице не пропустит, если Лялька соберется вдруг совершить пеший променад — слетаются, как мухи на мед, а она! Впрочем, у меня та же ситуация, в смысле не то, что ни один мужик не пропустит, а то, что я нашла в Джохе? По большому счету Джоха мало чем отличается от Максима. Разве, что количеством жен и детей. Ну, еще, на что я очень надеюсь, в постель к бывшей жене не ныряет. Этого я вынести не смогу. Для меня лебединая верность не пустые слова, а в остальном он точная копия Максима. Не внешним видом, конечно, а внутренним содержанием. Одним словом — менты!

— Тэечка, как хорошо, что ты пришла, — в глазах подруги печаль. Пропал, подлец, Максим. Жаль, что не навсегда!

— Гони ты его поганой метлой! — советую с порога зареванной подруге.

— Позвони, а — не слышит та меня.

— Почему сама не позвонишь? — вечный вопрос.

— Не могу я ему неприятности доставлять, а к тебе даже распоследняя дура ревновать не станет.

Это уж точно! Даже бывшая жена Джохи не ревнует. Когда тому некогда сына на воскресные прогулки выводить, делаю это я. И еще ни разу по этому поводу не было скандалов. Весь город в курсе, что сама не изменю и близкому измены не прощу.

— А почему бы, твоему Максиму не переехать жить к тебе? — продолжаю вредничать.

У Ляльки отличная квартира на центральной площади города, полный достаток.

— Ну, ты же знаешь, он очень скромный и гордый. Все в одном пиджаке ходит. Хотя я ему целый гардероб надарила. А ты, переехать!

Спорить с Лялькой бесполезно. Максим — это как хроническое заболевание. Делать нечего, звоню, придумывая на ходу предлог более, менее приличный. И попадаю на семейный скандал.

— Нет его дома, — рычит первая, а может вторая бывшая или настоящая жена. Хотя в трубке ясно слышаться голос Максима, уговаривающего кого-то из детей не плакать. Затем в трубке раздаются короткие гудки. Ну и, слава богу.

— Тэечка, еще раз попробуй, — вымаливает подруга, — Места себе не нахожу.

Елы-палы! Ну что за мужик пошел! Мечется между бабами, все ему неймется!

— Лялечка, — умоляю подруженьку — Брось ты его поганца. От него даже клока шерсти нет, как от поганой овцы.

— Не могу! Люблю! — рыдает та. — Позвони, а?

Звоню, а что прикажете делать?! Хотя знаю, что Максим ничего хорошего подруге не скажет. А ночью тихонько, как вор, придет к ней, чтобы успокоиться, отдохнуть от очередного семейного скандала. Переждать, пока все уляжется, утрясётся. Отмоется, отъесться за недельку. Только новый костюм не наденет. Как же! Он гордый и независимый. До чего же мы бабы, дуры!

Как и предполагалось, трубку снова сняла жена и рявкнула:

— Я ему уже сказала, уехал.

Что-то новенькое! Неужели Максим стал смелее и решительнее! Чудеса! Со словами, побегу домой, надо по дороге еще продуктов подкупить, Лялька умчалась радостно-счастливая.

А я тут же забыло о ней и мысли вновь начали вертеться вокруг террориста номер один. Существует, блин, этот Бен или нет? Что за чушь! Конечно, существует, а значит видеть его я вполне могла. В смысле в нашем городе живьем, а не по телеку. Когда я запуталась окончательно, на пороге кабинета, как всегда неожиданно, появилась секретарь шефа.

— На ковер, — скомандовала она.

До чего же зловредная баба! Костлявая, с длинным носом, в который, кажется, вросли очки, она обожает сообщать неприятные новости лично, а не по внутреннему телефону. Не полениться дойти до кабинета несчастного. Хорошую же новость частенько просто забывает сообщить даже по телефону.

Шеф, как и предполагалось, прочел мне получасовую лекцию о трудовой дисциплине, залоге успеха и спокойной жизни. Сунул под нос какой-то старый мой репортаж, исчерканный красной пастой. Как был школьным учителем, так и остался. Читать правку шефа без смеха нельзя. До читателей доносить в чистом виде не приведи Господь! Мы приспособились во время «перекачки» материала в секретариат вносить собственную дополнительную правку в опусы шефа. Но шефу об этом знать не полагалось. Он же у нас самый главный, значит и самый умный. В редакции по этому поводу даже анекдоты ходят. Кто-то из стажеров, впервые ознакомившись с правкой шефа, пришел в шоковое состояние. В статье речь шла о безобразиях, творящихся в одной из воинских частей. Приписка, сделанная рукой шефа, звучала так: «Когда же демократическая партия наведет должный порядок в своих рядах?» Стажеру почерк шефа был незнаком, он вычеркнул всю эту чушь. Через пару дней, когда материал был опубликован, шеф потрясая на планерки газетой изрекал:

— Вот учитесь, как надо с молодежью работать! Я практически весь материал переписал, но фамилию автора оставил!

Стажер получил двойной гонорар и легкий шок, а в редакции родился еще один анекдот их жизни «замечательных» людей.

Прогрессирующая болезнь укорачивает память шефа. Он забывает не только о правке, но и о данных нам поручениях, и на всякий случай ближе к концу дня кого-нибудь за что-нибудь ругает. Доведет до истерики одного журналиста, потом другого. Строго по очереди! Но моя очередь чаще всего наступала вне очереди. Не любит меня шеф и все тут! Слишком самостоятельной и независимой я ему кажусь. Почтения должного начальству не выказываю. Репортажи пишу по своему, без учета мнения начальства. Шеф уже несколько раз открыто говорил, что уволит меня. Да все не решается. Но, видно, час настал;

— Вон из моего кабинета, вон из редакции. На улицу, без выходного пособия! — львиный рык шефа вывел меня из задумчивости. Оказывается, под воспитательные речи шефа, я незаметно для себя задремала. Сказалась бессонная ночь и нервное напряжение. Какое непочтение к начальству!

Шефа увезла «скорая», а я пошла собирать вещички. Но не до собирала. Вспомнила, что мы договаривались с милым пообедать в «Эдеме», самом популярном ресторане города. Как я могла забыть! Джоха еще хотел мне за обедом что-то важное сказать или рассказать, а может он хотел мне предложение «замуж» сделать? Колечко с изумрудом подарить в знак обручения и верности! Изумруд единственный драгоценный камень, вызывающий у меня желание владеть им. Как романтично! Да какая теперь разница. Дома наговоримся. Я теперь безработная, а свадьбу трижды откладывали. Заявление в ЗАГСе лежит. В любой день брак зарегистрируют. А может быть, Джоха хотел сказать, что возвращается к бывшей жене? У них же сын! Я не пришла в «Эдем», а он даже не позвонил, не спросил?! Почему? Точно, бросил! Теперь я без работы и без жениха! Надо что-то делать? С таким настроением я выскочила из редакции и понеслась… на железнодорожный вокзал. Зачем понятия не имею! Ноги сами привели меня туда. Уже темнело. Зажглись фонари. Просторные с мраморными полами залы освещались слабо. Это создавало иллюзию таинственности. Такое освещение больше подходит ресторану, чем вокзалу, подумалось мне. И тут я вновь увидела его! Несчастье моих последних дней — «Усама Бен Ладана» собственной персоной, но в европейском костюме. Переоделся, думает, не узнаю. «Усам» был все так же деловит, как и утром, с тем же черным чемоданчиком в руках. Теперь-то ты от меня никуда не денешься!

Я — дура