Последняя игра чернокнижника

Тальяна Орлова, 2020

Пусть и не по своей воле я очутилась в иной реальности, но увидела возможность начать с чистого листа новую жизнь. А другой мир оказался местом страшнее, чем я знавала до сих пор. В прошлом преступница, которой нечем гордиться, встретилась со злом настоящим – холодным, расчетливым, порочным и не ведающим сострадания. Чернокнижник решил вовлечь меня в свою очередную игру. Самое простое – сдаться на его волю, но раз уж прошлое меня не сломило, то и с ролью жертвы не смирюсь.

Глава 9

Во время следующего завтрака я все приглядывалась к Китти и искала признаки слезливости. Однако обнаружила другое: она была сама на себя не похожа, даже на вопросы отвечала как-то медлительно, перемежая фразы отстраненными взглядами.

— С тобой все в порядке? — я спросила в лоб. — Ты какая-то странная.

— Ну да… А разве ты не этого хотела? Ратия мне дала снадобье, снижающее волнение и повышающее осознанность, именно так она поняла мою просьбу. И теперь… слушай, а ты замечала, в какой цвет покрашены здесь стены? Обожаю голубой… Когда меня вели в замок айха, я думала, что здесь все будет черным, но гляди-ка — голубое, как небо. Никогда за собой не замечала, но я, оказывается, люблю небо…

— Понятно, — протянула я. — И спасибо тебе за то, что пытаешься. Мне было бы очень жаль потерять такую замечательную подругу!

К лести я не склонна, но из себя выдавила, хотя по поводу «замечательной» еще надо будет сто раз подумать: вчера она ревела без умолку, сегодня — возвышенно-тормозная, и еще неизвестно, что хуже. Но ярости ее поведение во мне не вызывало — то ли я к созерцателям терпимее отношусь, чем к нытикам, то ли борюсь с эмоциями все успешнее.

— Здесь неподалеку есть река, — продолжила она мечтательно. — Пойдем туда после ужина? Вода наверняка окажется еще прекраснее, чем эти стены.

— Пойдем, — согласилась я. — Теперь я с тобой куда угодно пойду. Ты только дозировку снадобья постепенно снижай, а то случайно эволюционируешь в буддийского монаха — лучше, чем было, но я догнать не успею.

— В кого что сделаю? — не поняла она, но гармония из взгляда не исчезла.

— Неважно, Китти, приятного аппетита!

— И тебе! И тебе, моя милая и немного напряженная подруга, — она наклонилась и тронула пальцами мою руку, совсем как вчера сделала я. — Не волнуйся ни о чем, все будет хорошо. Смотри на мир чистыми глазами — и он ответит тебе тем же. Вокруг тебя любовь, Кати!

— Чья? — уточнила не без скепсиса.

Она развела руками:

— Хотя бы моя. Но она безусловная. Вчера ты меня шантажировала, но хотела сделать лучше. И я тебе благодарна за это. Я не прощаю тебя, мне не за что тебя прощать, хотя я и проревела почти до утра. Только теперь я вижу, что твоя душа чистая и искренняя, она просто иногда заставляет тебя говорить злые слова, но творит благо. Когда-нибудь и я дам тебе совет, который придется кстати.

Я улыбалась ей уже без принуждения. Да, это не вчерашняя Китти, а какая-то высветленная версия ее. И оказалась вполне симпатичной, такую уже скоро и элохам представить не стыдно, если ей этого хочется. Ага, и после она их уложит на лопатки этими возвышенными речами… Но я поняла, почему мне нравится это изменение — я как будто на секунду оказалась в обществе айха Ноттена, которому просто хочется улыбаться, даже когда он утопает в пафосе.

— Спасибо, — я ответила серьезно. — Но дозировку все-таки снижай.

Я отправилась по своим делам, оставив ее со спокойным сердцем. Лишь бы Китти не забыла о работе на кухне, увлекшись восхищенным созерцанием бликов на тарелке.

Та же уборка тех же коридоров, но во второй раз это еще проще. Я подметала, мыла панели, а затем и полы, уже не путаясь в средствах для чистки и тряпках. И вдруг застыла — одна из дверей на четвертом этаже была приоткрыта, а на самом пороге что-то блестело.

Осторожно подошла и подняла вещицу — ею оказалась сережка восхитительной красоты: большой цветок, украшенный мелкими красными камешками. В комнаты мне заходить запрещалось, и в данном случае я не увидела другого выхода, кроме как тихо постучаться.

— Есть кто?

Мне не ответили. Покои айха располагались выше. А здесь кто живет? Не слуги и не рабы, я это запомнила из рассказа Скирана. Наложницы? Судя по сплетням, у Ринса их сотни, потому они вполне могут расселяться сразу на нескольких этажах. Да и такая сережка должна принадлежать даме из благородных или любовниц, явно не нищенке. Я подняла руку, чтобы снова постучать по косяку, но кисть сама замерла перед ударом. Тихо толкнула дверь, бесшумно ступила внутрь. Покои большие, с роскошной мебелью, возле стены — изящная кровать. Никого нет, а на самом краю шелкового покрывала лежит пара моей находке.

Вообще не отдавая себе отчета в действиях, я отправила обе сережки в маленький нагрудный карман, потом поспешила к своему ведру и прочему инвентарю. Подхватила и, насвистывая, спешно удалилась — уберусь-ка я пока на втором этаже, там людей ходит больше, значит, больше грязи.

В голове крутилась знакомая попсовая песенка, ее я и издавала — то словами, то тихим свистом. Веселая такая, бессмысленная до примитивности, но заставляющая пританцовывать. Со всем вторым этажом я на этом душевном подъеме справилась, даже не заметив, а в голове в такт музыке крутились приятные мысли: сережки припрячу, потом найду возможность продать. Здесь не слишком загружают работой, то есть появится время и в столицу сгонять с этого отшиба. Продам и на вырученные деньги куплю… Нет, не себе. Что мне здесь нужно? Куплю что-нибудь Китти или лучше Скирану — какую-нибудь безделушку в благодарность за спасение моей жизни. Великолепная идея!

И уже на первом этаже вдруг осознала с холодеющей спиной — я украла сережки не из-за Скирана или Китти, не из какой-то насущной необходимости, а потому что я воровка. Это во мне было раньше — брать чужое, чтобы удовлетворить какую-то свою потребность, был и навык отличать бижутерию от ювелирки с одного взгляда. Да, это мое. Но я никогда не была клептоманкой! Мне даже неизвестно, смогла бы я их продать и что бы мне грозило в случае раскрытия! Снова пропустила всплеск эмоций, не ощутила границу, когда поддалась влиянию навязанного! Осознав это, я сцепила зубы. На четвертый этаж заставляла себя шагать, и притом страдала — так четко ощущалось нежелание расстаться с тем, что украла. Но знала, что поступаю верно, ведь еще вчера определилась со стратегией поведения.

В комнату постучала, на этот раз мне открыла женщина — невероятно красивая, ухоженная обладательница длинных блестящих каштановых волос, очень высокая и роскошно одетая. До сих пор мне не приходилось в этом мире видеть макияжа, а у этой вокруг глаз шли витиеватые орнаменты — возможно, татуировки, но ничуть не пошлые, они придавали ее внешности еще больше яркого очарования.

Женщина брезгливо окинула меня взглядом и поинтересовалась:

— Чего тебе?

— Вот, — я протянула серьги на ладони. — Нашла, когда убиралась.

Она будто удивилась, оглянулась на постель, на тумбу, а потом уставилась на меня, неожиданно закричав:

— Врешь, врешь!

Я отступила, глаза заметались. Надо было просто бросить под дверью, но в тот момент я сосредоточилась на том, чтобы не поддаваться влиянию, потому детали упустила из вида.

— Врешь! — верещала она на весь коридор. — Я их в комнате сняла! Кажется!

— Я… они… рядом…

Я лепетала оправдания, сама понимая, что звучит невразумительно. Да зачем же я укренилась в полную честность? Бросила бы их тут и ушла! Почему так сложно было выдержать баланс, а не кидаться из крайности в крайность? В тот момент показалось, что полумер в возврате в свои настоящие эмоции быть не должно, — и, очевидно, в этом предположении просчиталась. Тем более что одна сережка валялась на пороге, да и дверь хозяйка почему не заперла, если уходила? Кажется ей, надо же!

Но дама закипала на глазах. Она бросилась ко мне и размахнулась для оплеухи, я не успела прикрыть лицо, только руки начала вскидывать, но боли не почувствовала. Зато она завопила от боли, прижимая руку к груди. А потом вскинулась, в ее глазах пропадали последние крупицы разума:

— Ты… меня… ударила?!

Честно говоря, я не знала, что произошло, но я точно ее не била. Она выла, демонстрируя мне скрюченную кисть, и оставалось только признать — я в конкретных неприятностях, но даже объяснить их не смогу. Судя по одежке, дамочка эта имеет полное право меня прихлопнуть без повода, а уж с поводом…

— Айх! — она заорала так громко, что у меня уши заложило. — Айх Ринс! Господин! Айх! Здесь воровка! В вашем замке воровка, которая избивает вашу женщину!

Я тоже теряла остатки самообладания, но старалась себя контролировать. Со всех сторон начали открываться двери, но никто в коридор на помощь не спешил — вероятно, тоже думали, что любопытство — не оправдание, если сейчас сюда явится злой маг, которого, быть может, оторвали от дел или от отдыха из-за каких-то сережек, которые все равно вернулись к владелице. И слышались явные шепотки:

— Арла, дура, успокойся! Сама пойди к нему и сообщи! Ты совсем спятила?

Я была с советчиками согласна, уж точно обойдемся без айха. Потому наступала на нее, пытаясь унять сумасбродку.

— Госпожа, не кричите так! Прошу, не кричите! Ведь сережки у вас, ничего не случилось.

Но она отступала в комнату и голосила еще громче:

— Айх Ринс! Айх! Господин! Безродная мразь бесчинствует в вашем доме!

Быть может, в ее крови и нет магии, но таким голосом она доорется и до столицы, и на сотню километров за ней. Я от отчаянья поддалась взрыву раздражения и приглушенно зашипела:

— Да заткнись ты уже! Ты его еще чернокнижником позови, тупица. Если он занят, то нам обеим прилетит, мама не горюй…

Вероятно, у нее окончательно отказал мозг, раз она восприняла мое издевательское предложение как подсказку и завопила на той же ноте, от которой содрогнулся весь этаж:

— Чернокнижник Ринс!

Всё, кранты. Даже если Ринса нет в замке, то теперь ему об этом сообщат, ведь обязательно у кого-то обнаружится порок «заложи ближнего своего». После этого я поняла, что надо бежать. Забаррикадироваться в своей комнате и не сдаваться, пока айх не разберется, что я в этом призыве не участвовала. Развернулась и тут же налетела на человека. Сжавшись так, что стала в два раза ниже, подняла испуганные глаза вверх. Айх не выглядел злым. Вроде бы. Под повязкой не видно, но показалось, что он вскинул бровь.

— Айх Ринс! — дамочка кинулась к нему, а я успела отскочить в сторону, чтобы уступить ей место под его ногами. — Эта мразь сначала украла мои сережки, а потом отбила мне руку! Очень больно! Не оставляйте такое без наказания!

Да что она прицепилась с этой рукой, придумала какой-то бред и теперь на нем будет настаивать? Но Ринс взял ее кисть, чуть наклонился под ее болезненное шипение и хмыкнул. Хмыкнул… как будто всерьез разглядел там что-то. И после этого повернулся ко мне, но вопросы задавал дамочке:

— Успокойся, Арла, и теперь по порядку. Ты поймала ее на воровстве?

— Да! — она осеклась, но потом изменила показания: — Не совсем! Она сначала украла мои сережки, а потом их принесла!

— О, — он выдал коротко. — Я помню, чем ты занималась в прошлом, Катя, потому не удивлен. Так украла?

Я размышляла несколько секунд, а потом обреченно кивнула. Показалось, что если он поймает меня на лжи, то будет еще хуже. Но он почему-то не разозлился:

— Были времена, когда я тоже мог называться вором, осуждение из моих уст не прозвучит естественно, даже если бы я захотел. Но сейчас меня интересует другое — почему ты вернула украденное?

— Ну… подумала и поняла, что поступила неправильно…

— Серьезно? — было заметно, что его эта тема очень занимает. — Просто подумала?

— Да, — я не знала, какого ответа он еще ждет, потому хмурилась.

— То есть ты легко это контролируешь?

— Не сказать, чтобы легко, — призналась я.

Теперь одежда, к которой я хоть отчасти привыкла, начала смущать. Он разглядывал далеко не только мое лицо, но и все тело, а в этом платьице его вряд ли можно было назвать скрытым. Хотя, может, так только казалось из-за невозможности отследить направление его взгляда.

— Арла, — он, не поворачиваясь, снова обратился к дамочке. — А как ты палец сломала?

— Так она же! — она указала на меня другой рукой.

На это заявление я промолчать не могла:

— Неправда! Я ее даже не трогала! Наоборот, это она мне пощечину дала!

— Как интересно, — он вдруг улыбнулся и направился вглубь комнаты. Взял изящный стул, развернул его в воздухе спинкой, и сел, сложив руки на вершине. — Закройте-ка дверь, это очень любопытный разговор.

— Но моя рука…

— Арла, я дважды не повторяю, — он выглядел совершенно спокойным. Дождался, когда она спешно захлопнет дверь, затем продолжил: — Итак, у нас спорная ситуация. Сережки вернули, не вижу смысла к ним возвращаться. Но одна утверждает одно, а другая противоположное. Катя, откуда у Арлы отбитое запястье и трещина в пальце?

— Я не знаю, — руками даже развела, чтобы добавить словам весомости.

— Тогда отрежь ей этот палец. Пусть на всю жизнь запомнит, что клеветать в присутствии айха нельзя. Арла от этого не умрет, так что легко отделается за такой серьезный проступок.

Он отодвинул полу длинного плаща и вынул маленький кинжал, протянул мне. Арла судорожно задышала, но теперь боялась подать голос. Я к ножу даже не потянулась — наоборот, отступила на шаг, у меня от ужаса голос тоже задрожал:

— За что?… Да вы знаете, вероятно, она так неудачно приложилась, что действительно… Я теперь подумала, что она не врет…

— Как же она так приложилась, что у тебя даже щека не покраснела? Тогда врешь ты?

— Нет…

— Так возьми и отрежь ей палец. Тогда вопросы к тебе будут закрыты. Бесы с ними, с сережками, раз вернула. Вот если бы она незаслуженно обвинила тебя в воровстве, то я приказал бы отрезать ей ухо. Я не айх Ноттен — в моем присутствии люди вполне способны лгать без талисманов. Но я не айх Ноттен — и за такое наказываю.

— Я не страну! — я тряслась уже всем телом. — Мы обе не врем! Да, точно, Арла замахнулась и случайно попала по стене, но сама не заметила! Теперь я вспомнила!

— Это снова приступ жалости? Зачем ты врешь, Катя?

Я боялась молчать и сказать что-то неправильное. Но одно о своих эмоциях понимала точно — я в качестве палача участвовать не стану. Такая навязанная роль даже хуже, чем роль жертвы, потому что она ломает что-то внутри окончательно и бесповоротно. Если тебя бьют, то зло сидит в обидчике, а сам ты свободен не изменяться. Но если бьешь ты — это уже становится твоей частью, от этого избавиться сложнее, чем от синяков. Я видела таких — еще в детдоме. Слабаки, которые под дружный хохот старших товарищей готовы были запинывать упавшего. И уже тогда знала, что это и есть настоящая слабость — делать то, что тебя заставляют делать, ломать что-то внутри своими же собственными руками. Я много плохого в жизни делала, но ни одного шага в сторону слабости за мной не числится. Продолжила, от этих мыслей заметно успокаиваясь:

— Затем, что даже если бы Арла это придумала, то все равно не заслужила таких истязаний. Наказывайте меня, если считаете такое решение справедливым, ведь все началось с моего поступка. Я взяла ее сережки. Я воровка.

— Она тебе пощечину влепила. Орала на весь замок, мразью называла. И не заслужила?

— Нет, — я повторила упрямо. И ведь действительно, от моей злости не осталось ни следа.

— Получается, здесь вообще ничего страшного не произошло?

— Не произошло, — залепетала и Арла, которая только опомнилась. — Прошу прошения за беспокойство, господин!

— Тогда наказание понесет Катя. Ведь кто-то должен ответить за мое беспокойство без причины. Придумаю что-нибудь такое, что и меня порадует, и ей уроком станет.

Красавица снова упала на пол, умоляя:

— Дорогой, любимый айх, вы ведь знаете, что мой главный порок — глупость! Я даже грамоту толком не освоила, а родители радовались, что я красива и смогу прожить без учений. Вот именно глупость и увеличилась, умертвив на время мой рассудок. Ведь не было воровства, если вещь принесли обратно! Я поступила глупо, но точно так же иногда поддаются своим порокам многие!

Кстати, очень логичное объяснение ее поведению. Надо будет запомнить на будущее: «Я дурю, потому что дура, прошу понять и простить. Во всем ваша магия виновата, а я в школе плохо училась». И айх вздохнул, встал со стула, признавая:

— Да, знаю. Я тебя не из-за ума и выбирал. Ты еще лет десять по праву будешь считаться первой красавицей в столице, так какая разница, что там у тебя в черепушке?

Он направился к двери, а мы не могли поверить, что на этом все закончилось. Я вздрогнула, поскольку Арла ухватила меня за руки, всовывая сережки. Я недоуменно уставилась на нее.

— Возьми, возьми себе, — у нее дрожал подбородок. — И спасибо. Никто на твоем месте не поступил бы так. А я действительно глупа, мне об этом раньше говорили, но только в этом замке я осознала насколько. Но я не зла — это был… это не я была… Разозлилась из-за сережек, а понесло куда-то… куда раньше не заносило.

Я приняла дар — просто чтобы ее не обидеть. Потом верну, когда успокоится. И она была права в кратком описании того, что произошло. Перемыкает здесь всех, просто не всем хватает «ума» взывать к айху. Ободряюще улыбнулась и тоже попыталась ей помочь, как Китти:

— Все, Арла, все позади. Не переживай так. Но послушай меня — я учусь отстраняться от влияния черной магии. Если хочешь, то объясню и тебе.

— Объясни! Если это мне поможет лишний раз не злить самого прекрасного мужчину на свете, то я сделаю все возможное!

Черты лица у нее необычные и поразительно привлекательные, но что она несет?

— Самого прекрасного? Это ты о ком? А, неважно, забываю про твой ум. Тогда послушай внимательно: только вначале кажется, что переход к увеличенным эмоциям не чувствуется — он чувствуется, просто надо заметить! Я почти сразу научилась блокировать злость уже на подходе, а сегодняшнее пропустила — потому что это была эмоция, которую я заранее не учла. Но в следующий раз смогу осознать, уверена! Попробую объяснить. Для начала нужно составить мысленный список всех своих положительных и отрицательных сторон — тех, что были в тебе раньше, и то, что о тебе посторонние говорили или было связано с твоими поступками… — я перевела взгляд на руку, которую она все еще прижимала к груди, а палец заметно опух. Свела брови. — Может, сейчас сходим к врачу? К лекарю, в смысле. Кстати, а как ты на самом деле руку-то сломала, ведь ты по мне даже не попала?

Она уже улыбалась совсем беззлобно, отчего сделалась еще красивее.

— Это я тут дура, так что ты мне и объясни!

Я в ответ пожала плечами. Не такая уж она и глупая, если способна на самоиронию. Надо к лекарю — вдруг он каким-то образом раскроет эту тайну? В стороне вдруг раздался голос, заставивший нас обеих забыть об улыбках:

— Да, кое-что забыл. Я айх, а не чернокнижник.

Мы даже ответить не успели, когда он подошел к нам, схватил Арлу за руку и дернул на себя. К последующему приготовиться морально было невозможно — точно то же чувство, как в первую секунду полета с крыши. Он прижал ее ладонь прямо к стене и тем же самым блестящим ножиком полоснул, одним коротким движениям снося палец. Арла завыла от боли, а я застыла от накрывшего шока.

— Вот теперь к лекарю, — подтолкнул он ее в отрытую дверь. Затем повернулся ко мне и указал окровавленным ножиком. — Теперь ты. Эта дуреха до такого бы не додумалась — кто же ей подкинул мысль?

Я молчала. Даже если бы знала, что сказать, то не смогла бы выдавить из себя ни слова — теперь я его не просто ненавидела, меня тошнило ненавистью, настолько огромной, что она не помещалась в голове. И он вынес вердикт сам до того, как все-таки ушел из комнаты:

— И ведь не в первый раз, Катя, а я всё делал скидку на твое происхождение. Ты будешь наказана. Позже придумаю как.

Я качалась, обняв себя руками, и никак не могла прийти в себя. Закрыла глаза, но тошнота не унималась — мне было откровенно плохо. А через несколько секунд начались рвотные спазмы. Не в силах их унять, я упала на четвереньки, готовая вывалить на ковер бедняжки Арлы свой обед, но… из горящего горла, из открытого рта вырвался какой-то сизый дымок — одной короткой струей. Дымок не рассеялся, а полетел мне в лицо, обволакивая плотным кольцом, после чего сразу стало легче. Меня будто обняли, пожалели, прошептали слово, которое я так и не услышала, успокоили голову и желудок. Ощущение это через секунду пропало, но откуда-то взялась энергия бодро подскочить на ноги и побежать из спальни наложницы на первый этаж, в свою комнату. Что за чертовщина?

Что, мать вашу, это была за непонятная чертовщина?

А может, это и есть наказание айха — теперь буду дымком отплевываться? Но нет, вряд ли, какое-то странное наказание, если оно за секунду прибавило мне сил и очистило разум… Каждый раз бы в стрессе сама себя так наказывала! После того ужаса я не трясусь, а просто осмысливаю произошедшее: айх — изувер, что уже не раз доказано, а к Арле потом надо будет заскочить и просто спросить, как она, поддержать. Продолжить свои объяснения, а может, разбираться дальше вместе — чем больше нас таких, разбирающихся, тем быстрее мы друг другу поможем. Клуб анонимных отодвигателей черной ауры. Еще пара минут, и пойду заканчивать уборку — с таким лицом, словно ничего и не произошло.

Но пока только думалось, прибавлялось вопросов, как-то четче высвечивалась вся сцена. Арла ударила меня — размахнулась и залепила пощечину, но натолкнулась на что-то прямо в воздухе так сильно, что сломала палец. Может, один из айхов наложил на меня какую-то защитную границу? Айх Ноттен не мог — меня били после разлуки с ним, и тогда я все чувствовала. Айх Ринс еще с меньшей вероятностью, зачем ему это? Кто-то еще? Ратия? Другой маг? И ведь, кажется, именно мои призывы уже несколько раз слышал айх… А что, если это сидит прямо во мне? В моем мире никак не проявлялось, потому что там сама магическая субстанция другая, а здесь вот обозначилась? Может, в моей крови тоже есть магия? Немного, раз мои глаза просто серые, ничуть не ярче, чем у обычных людей с таким же цветом радужки. Небольшая капля, которая иногда приходит на помощь, а иногда транслирует мои мысли тем, кому они не предназначались…

Вот это точно ни с кем не стоит обсуждать. Если айх меня был готов убить только от одного подозрения, то при твердой уверенности он мелочиться не станет. Ратия и другие маги не в счет, он уверен в их преданности и лояльности. В моей быть уверенным не может — да я сама так соврать не сумею, чтобы скрыть ненависть.

А, наказание же еще. Да и черт с ним, с наказанием. Не хватало еще переживать о том, что когда-то там случится. Пока дышу, пока в себе, пока все пальцы на месте — вот это причина для радости.