Сценарист. Альманах. Выпуск 5

Коллектив авторов

Журнал про сценаристов и для сценаристов. Выходит раз в 3 месяца. Главный редактор – Александр Молчанов. Пишите: [e-mail]

Редактор Александр Молчанов

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Смерти нет, или Меня зовут Алексей Монахов

Евгения Некрасова

Ты мать — мне, ты — отец мне, ты брат — мне, ты сестра — мне, ты муж — мне.

Ты отец — мне, ты — мать мне, ты сестра — мне, ты брат — мне, ты жена — мне.

Я родился от тебя. Я родилась от тебя.

Когда я не вижу тебя, я зачинаю тебя заново в своих мыслях.

Когда я не вижу тебя, я вынашиваю тебя снова у себя внутри.

Нет смерти у моей любви. Нет у смерти моей любви.

Смерти вовсе — нет.

1. Лёша шёл-шёл через лесную чащу. Шёл быстро и нетерпеливо, всматриваясь, будто там, где редели деревья и виднелся просвет, его ожидало настоящее чудо.

2. Тёрли друг друга мочалками в ванной. Лёша опустился на колени. Ксения вылила ему сверху на голову шампунь. Медленными, старательными движениями намылила ему голову. Лёша в это время целовал Ксенины острые коленки. Она сняла шланг, усилила воду, стала смывать пену с Лёшиной головы. Он набрал воды в рот и начал пускать струи ей в пах. Ксения захохотала.

3. Потом свежие, раскрасневшиеся боролись в комнате. Ксения визжала, хрюкала. Лёша просто улыбался и сопел. Он схватил Ксению, посадил её на спину и провез по комнате, звонко шлепая по старому паркету босыми ногами. Потом сбросил Ксению на диван и повалился сверху. Ксения посмотрела на hand-made календарь из настоящих листьев, висевший на стене. Там значился май.

Алёша протянул руку, но не смог дотянуться до календаря, потом качнулся, подался всем телом вперёд, перевернул страницу на июнь. От этого толчка они стали оба падать с дивана, Ксения завизжала. Лёша выставил руку, распластав большую ладонь на полу. Удержал, не упали. Лёшины серо-голубые смотрели в Ксенины серо-зелёные глаза.

4. В их комнате на полу Лёша ползал с карандашом по разложенной на полу гигантской карте Москвы и делал на ней отметки.

5. Ксения высокая, уверенная — стояла перед большим экраном и презентовала концепцию. На стене — менялись фото счастливых малышей и их мам.

КСЕНИЯ:…нужно перестать стимулировать продажи детских смесей подарками детям. Нужно дарить подарки взрослым.

Сидели три человека в костюмах тройках, двое с непроницаемыми лицами. Один — без пиджака, в полосатой рубашке — улыбался. Креативный (директор) просто, спокойно и уверенно раздувал ноздри. Ксения переключила на слайд, где появилось изображение игрушечной машинки и настоящего авто.

КСЕНИЯ: Почему бы нам не предлагать вместе со смесью «Малышонок» покупать детскую игрушку и вырастить её в настоящую взрослую вещь, с помощью накопленных баллов?

Один из непроницаемых привстал. Тот, что в полосатой рубашке — налил себе воды из бутылки и отпил.

6. Лёша вёл за собой по Замоскворечью компанию из человек 20. Четыре студентки и один студент занудно-филологической породы, три сбившихся в стаю пенсионерки, интеллигентная пожилая пара — неожиданного европейского вида, и остальные взрослые женщины лет 45. Одна из них, с короткой стрижкой, миниатюрная, в низких джинсах, вела за руку девочку лет 7 в розовом платье и с большими серыми кругами под глазами.

Другая — толстуха, с тигровыми вставками в блузе, высокой причёской и каплями пота на подбородке, тащила за руку мальчика лет 4, и подгоняла другого мальчика лет 12, который всё время пялился в свой мобильный телефон. Ещё две женщины — всё время жадно переговаривались, как давно не видевшиеся. Была ещё пара: очень мрачный мужик в спортивной футболке, с пакетом в руках и его жена — крашеная блондинка в туфлях на высокой платформе и сарафане. Они явно тут оказались случайно — и очень смущались.

Был ещё один мужик — высокий, худой, с рюкзаком и бородой, он чем-то походил на самого Лёшу, только был старше.

В этой пестрой толпе то появлялась, то исчезала неизвестно куда тощая, курносая, очень некрасивая брюнетка без возраста с зачёсанными назад волосами, в серой, слишком тёплой тёмной водолазке, и брюках. Женщина была бледная, будто напуганная, ни с кем не разговаривала. Она вжимала потёртую кожаную сумку крепче себе в подмышку.

Лёша шёл быстро, уверенно, широко расставляя ноги. Он обернулся, сразу заметил курносую и невольно вздрогнул. Та всё время старалась идти рядом с ним, не отставать.

Лёша остановился перед наземным переходом. Курносая встала рядом с бородатым мужиком, потом всмотрелась, начала вертеть головой и увидела Лёшу на краю тротуара. Попыталась подойти к нему ближе, но не смогла из-за скопившихся других туристов.

Ждали зелёный. Одна из пенсионерок подала старухе, стоящей рядом с протянуй рукой, несколько монет. Та приняла и перекрестилась почему-то на небо.

Загорелся зелёный. Начали переходить, Лёша встал посередине дороги, как учитель начальных классов, вытянул руку по направлению зебры. Мимо прошли пенсионеры, мужик, женщина с девочкой на руках, пара, взрослые женщины, студентки — и те и другие улыбались Лёше. Улыбнулась неожиданно и проходящая курносая. Улыбка сделала её ещё уродливей. Леша не мог оторвать от неё взгляд, потом он заметил, что две пенсионерки и мать с сыновьями замешкались и загорелся красный.

Лёша вытянул левую руку вперёд, сдерживая ладонью поток машин. Правую продолжал держать по направлению зебры. Когда опаздывающие прошли, Лёша не опуская левой руки, осторожно дошёл до тротуара. Машины поехали — Красное море сомкнуло воды.

7. Лёша стоял у дома номер восемь в нижнем Толмачёвском переулке. Его лицо изменилось, из спокойно-будничного, оно стало как тогда, с Ксенией. Красивым, счастливым, нетутошним.

Лёшу обступили плотным кольцом. Мимо спешили по делам прохожие, обступая экскурсионную группу.

Женщины стояли к Лёше близко-близко, делая вид, что им плохо слышно, хотя машины в переулке появлялись не часто. Пожилая пара улыбалась, держась за руки. Мужик с пакетом сделался неожиданно весел. Его жена — смущённей.

Одна из пенсионерок тоже улыбалась золотыми зубами, другая шикала на и так не особо шумящих студенток — они изредка смущённо посмеивались, прыскали. Третья пенсионерка наклонила голову вниз, и осторожно разглядывая асфальт, слушала. У единственного студента мужского пола было совершенно рассеянное лицо, он смотрел в одну точку, будто рассматривал ворота дома и будто ему было неинтересно. Хотя на самом деле ему было ужасно интересно.

Все дети слушали внимательно, даже мальчик отвлёкся от телефона и смотрел на Лёшу, полураскрыв рот. Курносая стояла в стороне, будто не в экскурсионной группе и вязала крючком что-то из тонких, красных, полушерстяных нитей.

Лёша читал увлечённо, но не по-актёрски, а как-то по-другому, как-будто сам написал текст и спешил поскорее поделиться написанным.

ЛЁША:….тут ведьма Коща поперхнулась, крикнула Соломину-воромину. Соломина-воромина тут как тут. Села Коща на корявую да к щёлке. Отыскала сучок, хватила безымянным пальцем сучок — украла язык у Козы: — Как сук не ворочается, как безымянному пальцу имени нет, так и язык не ворочайся во рту у Козы. И вмиг онемела Коза, испугалась Коза, бросила башню. Ушла Коза в горы. Черви выточили горы. Червей поклевали птицы. Птицы улетели за тёплое море. Пропала Коза. И никто не знает, что с Козой и где она колобродит рогатая. А ведьма Коща вильнула хвостом и — улизнула: ей, Коще, везде место! И кончился пир. Пери да Мери, Шуды да Луды — все шуты и шутихи нализались до чёртиков, в лежку лежали. Хунды-трясучки трясли и трепали седого шептуна-Шандыря. Мяукала кошкой Шавка от страха.

Сел царевич с Копчушкой-царевной, поехали. Едут. А ночь-то тёмная, лошадь чёрная. Едет-едет царевич, едет да пощупает: тут ли она? Выглянет месяц. Месяц на небе, — бледный на мёртвом играет. Мёртвый царевич живую везёт. Проехали гремуч вир проклятый. А ночь-то тёмная, лошадь чёрная. — Милая, — говорит, — моя, не боишься ли ты меня? — Нет, — говорит, — не боюсь. Проехали чёртов лог. А ночь-то тёмная, лошадь чёрная. И опять: — Милая, — говорит, — моя, не боишься ли ты меня? — Нет, — говорит, — не боюсь, — а сама ни жива ни мертва. У семи колов на серебряном озере, где лежит серый Волк, у семи колов как обернётся царевич, зубы оскалил, мёртвый — белый — бледный, как месяц.

Лёша подошёл к маленькой девочке, она, не отводя глаз, глядела на него немного испуганно, но больше с интересом, чувствовала, что не будет от этого человека никакой опасности. Он сел перед ней на колени.

ЛЁША: — Милая, — говорит, — моя, не боишься ли ты меня?

— Нет… А ночь тёмная, лошадь чёрная… — Ам!!! — съел.

При слове «Ам!» Лёша схватил девочку и высоко поднял её. Девочка рассмеялась, раскраснелась, круги под глазами исчезли. Вслед за девочкой рассмеялись и все остальные, в том числе и курносая с вязанием.

8. Ксения сидела в вагоне метро и читала книжку на английском. Поезд остановился.

Объявили «Площадь революции». Рядом с Ксенией освободилось место. Вагон стали заполнять люди. В вагон зашёл Лёша, сел рядом с Ксенией. Она отложила книжку, они обнялись, как будто не виделись несколько лет, но не поцеловались. Поезд тронулся.

КСЕНИЯ: Мы выиграли! В понедельник скажут, но на лицах написано, что это мы.

Лёша осторожно поцеловал Ксению чуть выше виска. Она посмотрела ему в подбородок и поцеловала. Они обнялись и стали сидеть молча. Поезд снова стал тормозить. Люди принялись вставать со своих мест.

Объявили Арбатскую. Лёша подался вперёд, ему показалось, что он увидел со спины курносую с экскурсии, она как будто бы покинула вагон в потоке людей. Вошли новые, в том числе тихие, усталые таджики. Ксения вопросительно дотронулась до Лёшиного плеча. Он мотнул головой, притянул её к себе и они быстро поцеловались.

8. Лёша и Ксения на кухне готовили обед. Она резала помидоры, он чистил рыбу. Они пели хором дурными голосами на птичьем, только им двоим известном языке, с известным только им обоим смыслом.

ЛЁША И КСЕНИЯ (хором): О-дууу, лок-лок, дышль-малышль, но-но-нак-нак! Ака-ака-ока-око! Оууууууууууууууууууууууу! Уууууууууууууууууууууууууууоооооня! Ууууууууууууууууууо-яю! Юююююлаааааааяяяя, юлаяяяяяя, за-зо-за, накри-кри-кри — ууудма-удмаааа….Мана-манна-ох-маннна-охи! Хихи-хи-хи-хихи-хиппиня! Пинь-пинь-пинь-зинь-тинь-перевинь! Пере-кон, пере-лон, пере-вжик-перелук-перелю! Лю-лю-лю! Люб-ла-ла-лака, люблак-а-люблак!… Ла-лас-лас-ласооня-оооо-коласоня!

9. Лёша подбежал к мусорному ведру как пёс, на коленях, понюхал его и скривился. Ксения рассмеялась. Понюхала и тоже скривилась. Лёша влез в шлёпанцы и взял мусорный пакет. Ксения влезла в свои шлёпанцы, накинула лёшину ветровку и они пошли вдвоём, держась за руки, сначала по полутёмному подъезду, потом по тёмному, без единого фонаря двору — освещаемому только окнами. Было совершенно безлюдно и тихо, как будто время заснуло и вся жизнь вовсе.

Они остановились, потому что им показалось, что в кустах что-то есть. Пакет в руках Лёши зашуршал, они поняли, что это ветер всем шумит и пошли дальше. Дошли до баков, Лёша выкинул пакет. Не выпуская рук друг друга, пошли обратно в подъезд, остановились, поцеловались.

10. В ресторане в стиле рюс-нувориш с бревенчатыми стенами играли свадьбу. Динамики орали: «О, Боже какой мужчина…». Родственники плясали полукругом, внутри которого копошились дебелая невеста и начинающий полнеть, короткостриженный жених.

ТАМАДА (сипло, стараясь перекричать динамики): Посмотрите, какие они красивые и как любят друг друга!

Ксения, сидела мрачная, спиной к танцующим. Опрокинула бокал вина так, как будто это была водка. Вокруг бубнили напивающиеся гости. К Ксении подсела женщина лет 50 с круглым, счастливым лицом. Она принесла с собой тарелку с красной рыбой.

ЖЕНЩИНА: Попробуй, очень вкусная!

КСЕНИЯ: С красным плохо идёт.

ТАМАДА: Давай-давай! Танцуй быстрей!

Гости и новобрачные повиновались и закопошились активней.

ЖЕНЩИНА: Так и не нашла платье?

Ксения была в каком-то полуэтническом сарафане.

КСЕНИЯ: А это не платье?

ЖЕНЩИНА: Можно было бы праздничное купить.

КСЕНИЯ: Слишком дорого на один вечер.

ЖЕНЩИНА: А Лёша не поменял работу?

ТАМАДА (кричал в микрофон): Интересно, кто у них будет первенец: мальчик или девочка?!

Ксения налила себе вина и снова отпила. Справа мужик средних лет оторвался от разговора.

МУЖИК: А что, по улицам так и гуляет! Хорошая работа!

Мужик отпил точно таким же рваным жестом, как и Ксения. Музыка закончилась. Ксения протянула руку за ветчиной, но есть не стала, а положила себе на тарелку и снова налила вина.

ТАМАДА: Таккк! Гости рассаживаются, а вот жених и невеста остаются на месте!

Расположившаяся неподалёку от Ксении шатенка лет 45 в кружевном синем платье протянула руку за красной рыбой, которую принесла женщина с круглым лицом.

ШАТЕНКА: Что пристали?! Зато у него квартира своя в Москве!

ТАМАДА: Нам нужна помощь кого-нибудь из родственников!

Ксения взяла бутылку красного, налила и снова выпила.

ТАМАДА: На сцену приглашается… — сестра жениха!

Ксения дернулась. Тамада, щекастый и щетинистый, как загримированный младенец, тянул Ксении пухлую ручку, будто звал на алтарь.

Ксения нащупала рюкзак под столом, надела его, встала и посмотрела на родственников.

КСЕНИЯ: Да дело же в том, что никто из вас даже его мизинца не стоит!

И пошла к выходу, наткнулась и чуть не повалила какую-то немыслимую в руссофильском интерьере пальму в кадке.

11. Ксению нещадно рвало в унитаз. Она подняла голову, Лёша бережно и уверенно держал в широкой ладони её волосы. Не выпуская волос из одной руки, он протянул вторую, покопался на полке в пластиковой коробке и нашёл резинку для волос, провёл Ксении ласково рукой от макушки до кончиков прядей и связал их всех в один крепкий клубок. Ксения заплакала, Лёша обнял её. Она сделала глубокий вздох. Острожно опустилась на колени перед унитазом. Лёша придёрживал её. Ксения посмотрела на дно унитаза.

КСЕНИЯ: Ненавижу своё имя.

Её снова начало рвать.

12. Антон Степанович стоял у окна и говорил. Он был старый и красивый.

АНТОН СТЕПАНОВИЧ: Скоро смоёт её.

ЛЁША (за кадром): Смоет?

АНТОН СТЕПАНОВИЧ: Да. А Вы всё свои пешки пишете…

ЛЁША (за кадром): И Ноя не найдётся?

АНТОН СТЕПАНОВИЧ: Разве только Вы.

Антон Степанович развернулся, подошёл к столу.

АНТОН СТЕПАНОВИЧ: Но где тогда Ваши детишки? Вы всё ещё с… Ксенией, да? Имя вроде бы хорошее, но Вашей супруге не подходит.

Разлил водки себе и Лёше. Сел за стол. Чокнулись и выпили.

АНТОН СТАПАНОВИЧ: И потом, каких тварей по паре Вы собрались собирать? Чиновников, ментов, креативный класс? Хотя, Вы у нас Моисей — всех просто поведёте за собой. А тут… Всё скоро смоет. И Ваше любимое Замоскворечье. И Китай-город. И Арбат со всем этим уродством, что там успели понастроить. И Давыдково Ваше родное. Физически чувствую приближающуюся катастрофу… Будете ещё?

13. В агентстве Ксении коллеги брейнштормили за большим столом. Креативный курил в стакан с водой у окна. Кидались какими-то странными фразами, вроде:

КОЛЛЕГА 1: Женский зад! Нет, сиськи!

КОЛЛЕГА 2: Стамеска!

КРЕАТИВНЫЙ: Пассатижи, б… ть!

Засмеялись. Ксения молчала.

КОЛЛЕГА 3: Гараж и тачки!

КОЛЛЕГА 1:…день чудесный!

Снова засмеялись. Ксения рисовала на бумажке.

КОЛЛЕГА 4: Народ, хорош, гнать! Одиночество! Одиночество и природа — вот что любят мужчины!

КОЛЛЕГА 1: Мужчины, Андрюха, любят жрать и трахаться.

КОЛЛЕГА 2: Природа без одиночества.

КРЕАТИВНЫЙ: Слушайте, ребят, не уходите от брутальности!! Ксюш, что думаешь?

КОЛЛЕГА 2: Бык! Сашка, как насчёт родео нарисовать?!

КОЛЛЕГА 4: Может, парашют? Риск — это тоже брутально.

Ксения подняла голову.

КСЕНИЯ: Обычная, классическая упаковка, какую Саша уже нарисовал. Только смятая.

КОЛЛЕГА 1: И чо?

КРЕАТИВНЫЙ: Подожди, Дим, дай сказать.

КСЕНИЯ: Брутальность — это разрушение. Пусть будет такая обычная, стильная упаковка, только squashed.

Ксения показала набросок.

Первый коллега размял шею, второй взял набросок и передал четвёртому. Третий почему-то виновато улыбнулся.

КРЕАТИВНЫЙ: Ну круто, чо.

14. Лёша и Ксения лежали в постели голые и потные.

КСЕНИЯ: Дай мне два-три года.

ЛЁША: Ты как будто отсрочку приговора просишь.

КСЕНИЯ: Просто сейчас очень много работы.

ЛЁША: Много работы у тебя будет всегда, пока не повзрослеешь.

КСЕНИЯ: И что невзрослого в том, что я делаю карьеру? Я, кстати, на два года старше.

Ксения укусила Лёшу в плечо. Он вскрикнул, схватил Ксению и обернул вокруг её в одеяло. Положил её на колени к себе, как запелёнутого младенца и поцеловал в щёку.

КСЕНИЯ: Давай лучше я буду твоим ребёнком.

Лёша посмотрел на неё так, как будто не понял, что она сказала. Внезапно с дверного проёма из комнаты в коридор полилась вода. Потом с дверного проёма в кухню тоже. По углам стали проступать мокрые пятна. Лёша вскочил, влез в пижамные штаны.

Убежал в ванную, принёс ведро и тряпки. Ксения так и сидела голая на диване.

ЛЁША: Подставь вёдра под проёмы!…И все провода и компы убери с пола наверх. И мои карты!…Ксюш!

Ксения встала, надела длинную футболку.

Лёша побежал в коридор, наткнулся там на ксенины кеды, сказал «проклятье!», выбежал в подъезд. Перепрыгивая через три ступеньки, поднялся на следующую лестничную клетку и принялся звонить в бордовую дверь.

Ксения рассеянно оглядывалась, со стен стекала вода.

15. Лёша варил кофе в большой турке, на забитой людьми кухне. Не в их с Ксенией кухне, а какой-то другой, узкой, вытянутой, с большим обшарпанным окном и широком подоконником. Стоял дым и гул. Кто-то курил, кто-то резал лук и плакал, кто-то мыл посуду, кто-то просто разговаривал. Из соседней комнаты доносились звуки волынки, смех и визги. В кухню вошёл тощий парень, почти мальчишка, он тащил по пятилитровой бутыли воды в двух тоненьких, но жилистых руках.

ТУМ: Дорогу водоносу! Дорогу!!!

Парень риспихивая людей, пробрался к подоконнику, бухнул под него бутыли. Выгнулся, чтобы размять спину, и тут стало ясно, что это девушка. Она подошла к Монахову, принюхалась к турке.

ТУМ: Café du Monahov… (Кофе от Монахова?)

ЛЁША: Qui, c’est ca. (Оно самое!)

ТУМ: Ооо, Соломина-Воромина разгоношился.

ЛЁША: Ребят, кофе кто просил?!

Отозвалось сразу несколько человек. Соломин — довольный и толстый, играл, стоя посреди соседней комнаты на волынке, такой же толстой и весёлой как он. Вокруг танцевали, смеялись люди.

Ксения вышла из туалета, наткнулась на щуплого, волосатого парня в косухе с кофе в руках. От столкновения содержимое чашки чуть не расплескалось. Парень взвыл, но увидев, что с кофе ничего не случилось, по-театральному расхохотался. Ксения обошла его, протиснулась на кухню, увидала разговаривающих Тума и Лёшу. Лёша варил новый кофе.

ТУМ: Маршрут есть?

ЛЁША: Да.

ТУМ: Не возьмёшь?

ЛЁША: Извини, Тумыч, сейчас один хочу. Очень хочу. Прямо хочется. Одному. Потом мы ремонт начнём и всё…

ТУМ: Да нет проблем.

Ксению кто-то снова толкнул, извинился и растворился в толпе, она даже не поняла — кто. Стала протискиваться к Лёше. Увидев её — Тум улыбнулась и ушла на подоконник.

Ксения пробралась к Лёше. Он пустил её к себе, поставил перед плитой, обнял сзади, взял её ладони в свои, её рукой взял чайную ложку, зачерпнул сахар, положил его в готовящийся кофе и быстро помешал Ксениной же рукой, она рассмеялась.

Тум смотрела на них — высоких, светловолосых — и курила. На подоконнике вдруг появилась Полька с накрашенными как у царицы египетской глазами и приблизила свой большой рот к тумовскуму уху.

ПОЛЬКА: Грех желать жены друга своего.

Тум почесала пирсинг в правой брови и отвела сигарету в угол окна, подальше от Польки.

ПОЛЬКА: Дай затянуться.

Тум молча протянула руку, достала с полки сушку из корзинки и сунула в руку Польке. Та устроилась удобней на подоконнике и принялась жевать сушку, держась за свой выпирающий семимесячный живот. Тум и Полька теперь обе смотрели на Ксению и Лёшу.

ПОЛЬКА: Она пустая. Нет. Она мёртвая… Странные вы с Монаховым.

ТУМ: А помнишь, что им никто больше года не давал. И вот…

Тум выкинула бычок в стоящую рядом банку из-под оливок и посчитала на своих пальцах.

ТУМ: Десятый, одиннадцатый, двенадцатый… Уже 4 года.

Тум поднесла четыре пальца к подведённым глазам Польки. Та схватила их, отвела от своих глаз и снова посмотрела на Ксению с Лёшей.

ПОЛЬКА: Она правильная — деньги зарабатывает. Нас презирает, считает бездельниками.

Тум протянула руку, взяла сушку из корзинки и принялась жевать её.

ТУМ: И правильно.

Танцующие ирландский танец, наконец, ворвались на кухню, люди прильнули к стенам, пропуская их. Пара протанцевала почти до самых Тума и Польки. Тум встала перед Полькой и вытянула руки вперёд руку, чтобы танцующие не врезались в копию египетской царицы. Полька села на подоконнике с ногами и гоготала, придерживая острый живот. Тум поискала глазами Ксению и Лёшу — они были тут, на кухне, целовались, зажатые между плитой и разделочным столом.

16. Дома, на полу в комнате, Лёша плотно сворачивал походную пенку. Обои в некоторых местах были содраны. Коридорный коврик сушился на балконе. Ксения сидела за ноутом за столом.

КСЕНИЯ: Как тебе такой цвет в коридор?

Лёша подошёл со свёрнутой пенкой в руках, посмотрел, поцеловал её в макушку.

ЛЁША: Самый лучше на свете.

КСЕНИЯ: Если ты меня любишь, зачем каждый раз уходишь?

17. Рано утром Лёша с большим рюкзаком со свёрнутой пенкой сошёл с поезда на вокзале небольшого города. В здании вокзала изучил расписание пригородных электричек, потом ел жареные пирожки на перроне. К нему подошла бабка с тележкой на колёсиках, он выбрал у неё себе пару шерстяных носок.

18. Потом Лёша ехал в полупустой электричке и обнимал свой старый зелёный рюкзак. Мелькали дома, деревья. Начались гаражи. Серые их крыши будто гнались за поездом, широкой ротой упираясь на горизонте в сине-зелёный высокий лес. Лёша резко прислонился к стеклу и всмотрелся. На одной из гаражных крыш дёргались два сплетённых тела. Лёша заулыбался и проводил любовников взглядом.

Вошли контролерши, выряженные в бордовую попытку женственности — форму. Одна контролёрша подошла к Лёше. Улыбнулась ему оттого, что он был молод и мужского пола. Лёша протянул ей билет, электричку качнуло, проверяющая дёрнулась.

КОНТРОЛЁРША: Пьяная электричка! Это называется — пьяная электричка!

И засмеялась. Лёша улыбнулся в ответ и снова посмотрел в окно. Гаражи исчезли. Там был лес — один только иссиня-чёрный лес.

19. Лёша шёл с рюкзаком по просторному берёзняку. Шёл уверенным, размашистым шагом, так же, как на своих экскурсиях по московским улицам. Шумели птицы. Ветер шелестел листьями. На секунду Лёше показалось, что за ним идёт та самая курносая баба с вязаньем, он повернулся, но не увидел никого. Было ещё светло, но пасмурно. Птицы пели. В кустах дёрнулся какой-то зверь или птица — Лёша повернул туда голову, но не остановился.

Ксения в одном нижнем белье ползала в их с Лёшей квартире и мыла тряпкой полы. Лёша спустился в небольшой овраг, потом вскарабкался наверх, пошёл дальше — прямо. То ли день заканчивался, то ли лес темнел. Деревья будто сходились вместе, становились ниже, росли гуще. Берёзы сменялись на низкие сосны и ели. Лёша посмотрел наверх и убыстрил шаг, он хотел прийти на место ночлега до темноты. Он так хорошо знал маршрут, что даже не смотрел на карту.

Ксения драила пол очень старательно, залезала в каждый уголок, отодвигала мебель. Она пододвинула стеллаж — на неё вдруг упало несколько Лёшиных книг, она потрогала голову.

Лёша тоже упал.

Ксения села на пол. Она держалась одной рукой за голову и хотела плакать. Лёша лежал, смотрел вверх, на начинающее темнеть небо. Лежал долго, кажется успел заснуть и увидеть, как Ксения моет пол в одном нижнем белье в их квартире.

Потом Лёша встал и пошёл через густую лесную чащу. Шёл быстро и нетерпеливо, всматриваясь, будто там, где редели деревья и виднелся просвет, его ожидало настоящее чудо.

***

20. Тум вела машину. На заднем сиденье обнималась молодая супружеская пара.

НАВИГАТОР (женским голосом): Через 200 метров сверните направо.

ДЕВУШКА: Повтори — «Охи мило эллиника»!

ПАРЕНЬ: Чего-чего?

ДЕВУШКА: Ну повтори, чего тебе стоит?!

Прыснули, засмеялись. Машина подъехала к свороту на шоссе. Тум увидела в зеркало как девушка зашептала парню на ухо: «Охи… мило эллиника» и поцеловала его в ухо. Потом они поцеловались в губы. Тум начала тереть глаза, перестроилась в правый ряд и съехала на обочину.

ДЕВУШКА: А чего мы тут?

ПАРЕНЬ: Вам плохо, что ли?

Худые плечи Тум вздрагивали. Она облокотилась головой и руками на руль.

ПАРЕНЬ: Девушка, мы на самолёт спешим.

НАВИГАТОР (женским голосом повторял): Вы свернули с маршрута, вы свернули с маршрута…

21. Соломин, тяжело дыша, поднялся по подъездной лестнице и позвонил в первопопавшуюся дверь — бордовую, никто не открыл. Позвонил в другую, там отворила интеллигентного вида женщина лет 60.

СОЛОМИН: Вы извините… Я от ваших соседей снизу… Не могли бы вы одолжить пару стульев или табуреток?

Женщина медленно кивнула, скрылась в квартире. Потом по очереди вынесла ему сначала одну, потом вторую табуретку. Соломин поблагодарил, сложил табуретки друг на друга и спустился с ними на пролёт ниже, зашёл в квартиру Лёши и Ксении, в комнату, и поставил две табуретки у стола, вокруг которого сидели тихие гости. Сам сел на одну из табуреток. По стенам квартиры так и свисали клочками обои.

Ксения с очень прямой спиной сидела в углу и не могла понять, что происходит. Женщина, которая пыталась на свадьбе кормить её рыбой — мать, сидела рядом, тянула стакан к Ксениному рту и уговаривала выпить воды.

Полька принесла с кухни на животе огромное блюдо с кутьёй. Потом пили, не чокаясь, много говорили по очереди, Антон Петрович особенно долго и многозначительно про то, что улицы Москвы потеряли своего выдающегося экскурсовода, даже Ксенин брат, — откуда он там взялся? — что-то промычал. Тум ходила плакать и курить на балкон, где так и лежал забытый коридорный коврик, Соломин играл на волынке, а потом всё пропало, попадало куда-то вниз и перед глазами остался один только лес, иссиня-чёрный лес.

22. Ксения, много дней не мывшаяся, осунувшаяся, молча лежала на кровати и смотрела в потолок с разводами от недавного потопа. Мать села к ней, попыталась обнять её, притянуть к себе, как младенца, как тогда это сделал Лёша. Ксения не сопротивлялась, но и не помогала, она вообще ничего не делала. Мать долго возилась, то роняла Ксению на диван как куклу, то пыталась обнять — не знала, с какой стороны подсесть. Наконец, после долгой возни всё же притянула её к себе, поцеловала несколько раз в щеку и сама заплакала.

МАТЬ: Ну что ты, зачем себя хоронишь? Ты вон какая молодая, красивая, у тебя в жизни столько будет всего. Замуж выйдешь снова и детей родишь.

Тут мать замолчала, поняла, что сказала лишнее. Оглядела комнату.

МАТЬ: Ремонт вот надо сделать.

Но Ксения не отреагировала, она смотрела, не отрываясь, на hand-made календарь из настоящих листьев, который висел над кроватью. Там был тот же июнь.

23. Ксения сидела за столом на кухне и жадно-жадно ела тушёную капусту. Радостная мать подкладывала ещё.

МАТЬ: Ешь-ешь. Кушай. Потом ещё курочки потушу.

24. Потом Ксению долго рвало в туалете. Длинные её волосы падали прямо на кольцо унитаза. Мать стучалась к ней, но Ксения не открывала. Она приподнялась, достала резинку для волос из пластмассовой коробки на полке, завязала волосы. Подошла к раковине, посмотрела в зеркало на своё осунувшееся лицо и — улыбнулась.

КСЕНИЯ: Да, мам, всё хорошо у меня будет.

25. Ксения мылась в ванной, медленно, как будто она делала впервые, выжимала себе на руку шампунь, массировала голову, перебирала пряди. Взяла мочалку, выдавила на ней гель, острожно принялась водить мочалкой по телу, погладила живот и пах. Потом медленно опустилась на колени и занесла над собой душ.

26. Ехала в метро. Поезд затормозил. Из вагона стали выходить люди. Рядом с Ксенией освободилось место, она внимательно посмотрела на него.

27. Прямоугольная лампа гудела особенным, больничным звуком. Ксения смотрела на неё и на пористый потолок, к которому лампа была приделана. Заклацали металлические инструменты, Ксения зажмурила глаза от боли и лежала так какое-то время. Наконец, врач-гинеколог отошла к раковине и сняла перчатки.

ВРАЧ: Можно одеваться.

Ксения слезла с кресла, одёрнула сарафан, села на кушетку.

ВРАЧ: Беременности нет. Не увидела.

КСЕНИЯ: Как нет?!

ВРАЧ: Не беременная. Вот и нет.

Врач села за стол и принялась заполнять карту.

КСЕНИЯ: А месячные?

ВРАЧ: Что месячные?

КСЕНИЯ: Задержка — три недели. И рвет.

ВРАЧ: Бывает. Стресс. Съела что-нибудь не то. Сходите к терапевту.

28. На кухне Ксения стащила большую подвесную тумбу и со всей силы швырнула её на пол. Лекарства, спреи, таблетки, тюбики, презервативы — посыпались на пол. Потом Ксения взяла телефон, позвонила креативному.

КРЕАТИВНЫЙ: Ксюша!…

КСЕНИЯ: Ненавижу, гад, тебя и всю эту херню! Проклинаю!

КРЕАТИВНЫЙ: Ты что?!

Ксения разодрала телефон на части. Вытащила батарейку. Бросила всё это под кровать.

29. Ксения шла по парку, который был чем-то похож на лес. Мимо вперемешку с солнечными лучами сыпались скейтеры, велосипедисты, дети в колясках, лица в солнечных очках.

КСЕНИЯ (тихо пела на ходу): О-дууу, лок-лок, дышль-малышль, но-но-нак-нак! Ака-ака-ока-око! Оууууууууу уууууууууууууу! Уууууууууууууууууууууууууууоооооня! Ууууууууууууууууууо-яю! Юююююлаааааааяяяя, юлаяяяяяя, за-зо-за, накри-кри-кри — ууудма-удмаааа….Мана-манна-ох-маннна-охи! Хихи-хи-хи-хихи-хиппиня! Пинь-пинь-пинь-зинь-тинь-перевинь! Пере-кон, пере-лон, пере-вжик-перелук-перелю! Лю-лю-лю! Люб-ла-ла-лака, люблак-а-люблак!… Ла-лас-лас-ласооня-оооо-коласоня!

Некоторые с удивлением косились на неё и даже оборачивались. Ксения подошла к пруду, села на берег. Рядом прошла тощая девица с перегидрольными волосами, подошла к кромке и вытащила одну из пяти пивных полуторалитровок, стоящих в воде.

30. Уже давно стемнело. Ксения шла по той же парковой аллее уже за руку с парнем. Он был высокий, светлый, короткостриженный, то ли накаченный, то ли начавший полнеть — и всем этим немного напоминал Ксениного брата. Они шагали в составе большой, пьяной компании, среди которой была та самая перегидрольная девица. Она отпила из пивной полуторолитровки и передала бутылку парню рядом с собой. Стали передавать по кругу. Ксения тоже отпила и засмеялась. Её спутник визгливо хохотнул и сжал рукой её зад.

31. Ксения лежала на траве в парке на постеленной на земле куртке. Парень двигался на ней быстро и отчаянно, как подросток. Она смотрела на тёмное, без единой звезды, небо.

32. Тум стояла на диване босая и сдирала обои в комнате Лёши и Ксении, сбрасывая их на пол.

ТУМ: Это хорошо, что она не на тебя упала… Ты какой цвет стен хочешь? Я говорила, или нет?! Я работа маляром. Целых 1,5 года, прикинь! Ты тут?!

КСЕНИЯ (прошептала): Нет.

Она сидела в ванной на крышке унитаза и ждала, когда Тум свалит.

Тум спустилась с дивана на пол. Стала ползать по полу и собирать нарваные обои. Заметила под диваном крышку телефонного корпуса. Достала все его части, собрала телефон, включать не стала, просто положила его на стеллаж.

Ксения с отвращением посмотрела на себя в зеркало в ванной.

Тум вышла в коридор с мусорным пакетом. Увидела там Лёшин рюкзак. И сразу заплакала. Обулась, постучалась в дверь ванны.

ТУМ (стараясь говорить нормальным голосом): Ксюш, я побегу. Но приду ещё обязательно.

Ксения услышала звук хлопнувшей двери. Вышла из ванной. Увидела на стеллаже свой собранный телефон. Включила его. Тот сразу завибрировал и запищал. Телефон зазвонил. Ксения почему-то сняла трубку, заметила в коридоре рюкзак Лёши через арку двери.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (с таким обычно звонят из банков): Ксения Александровна?

КСЕНИЯ (сразу ответила): Она умерла.

И положила трубку.

33. Снимала свою одежду с полок, прямо с вешалками кидала свитера, сарафаны, рубашки и блузки в чёрные мусорные пакеты. В кориродоре — босоножки, кеды, шлёпанцы, плащ и куртка, тушь на зеркале, помаду, — утромбовала в пакет. Потом наступил черёд её книг и дисков. Лёшины оставляла; всё своё складывала в мешки. В ванной сгребла все шампуни, прокладки, тампоны, крема, женские бритвы, свою зубную щётку — всё, что могла найти.

В комнате осмотрелась, кинула в один из пакетов свой мобильный. Вдруг увидела свой ноут на стеллаже. Взяла его, положила на пол, раскрыла. Принесла из кладовки молоток и ударила им несколько раз по экрану, по разъёмам и крышке.

Швырнула то, что осталось от компьютера в один из пакетов.

Потом взвалила несколько из них себе на спину и отнесла до мусорных баков.

Потом снова взвалила два или три и ушла на помойку, потом снова взвалила и спустилась по лестнице…

34. Ксения, как Лёша постриженная, одетая как Лёша, невероятно теперь на него похожая — шла широким Лёшиным шагом вдоль Чистопрудного бульвара, с Лёшиным же рюкзаком за плечами. У памятника Тургеневу толпа глазела на исполняющих музыку индейцев, или тех, кто под них косил. Музыка была экзотическая и явно напоминала о пустыне, ветре и свободе. Народ огибал музыкантов полукругом, оставляя между собой и ними пустое пространство. В нём самозабвенно кружилась алкашка, её цветастая длинная юбка и надетая сверху спортивная футболка закручивались от движений.

Лёша-Ксения остановилась у ларька, купил самсу, сел на скамейку и стал жевать. К ней подсела запыхавшаяся и очень счастливая алкашка и, толком не отдышавшись, попросила денег. Лёша-Ксения отдала ей сдачу от самсы. Алкашка кивнула, моментально куда-то спрятала деньги и пошла танцевать дальше.

35. Вечером Лёша-Ксения сидела на полу, разбирая Лёшины книги и карты. Она снимала их со стеллажа, протягивая вверх руки. Потянула за что-то и несколько книг упали ей на голову.

ЛЁША-КСЕНИЯ (выругалась): Проклятье!

36. Тум припарковала свою старенькую иномарку во дворе Ксениного и Лёшиного дома. Она потёрла пирсинг на брови. Вылезла из машины, достала из багажника две банки с краской и вдруг застыла с ними в руках. Впереди по двору шёл будто бы Лёша, в руках у него был пакет с продуктами. Увидев его, перекрестилась ещё совсем нестарая соседка. За несколько метров до тумовской машины он свернул к своему подъезду и скрылся за дверью.

Тум выбежала из машины, очутилась у подъезда, бегом преодолела несколько лестничных пролётов и принялась жать на звонок. Лёша-Ксения открыла дверь и улыбнулась.

ЛЁША-КСЕНИЯ: А, Тумыч, заходи! Кофе будешь?

Тум бросилась прочь вниз по лестнице.

37. Антон Степанович был пьян. Он смотрел исподлобья на Лёша-Ксению, чуть покачиваясь. В коридоре у Лёшиного учителя было темно и пыльно.

АНТОН СТЕПАНОВИЧ: Чего-чего?

ЛЁША-КСЕНИЯ (ответила спокойно): Мои тетради, с пешками? В зелёной папке. Не помните?

Антон Степанович схватил Ксению-Лёшу за ворот рубашки, рванул их вниз. Обнажилась затянутая многими слоями бинтовой марли девичья грудь. Лёша-Ксения молчала, тяжело дыша.

АНТОН СТЕПАНОВИЧ: Пошла вон!

Антон Степанович вытолкнул Ксению-Лёшу за дверь.

38. Лёша-Ксения целый день гуляла по центру Москвы — Арбат, Замоскворечье, Тверской район, Китай-город… Смотрела на дома, памятники, сверялась с картой. Постояла у того самого дома в Толмачёвском перулке. Задавала вопросы прохожим, ментам — все они чаще всего жали плечами.

Потом ехала в метро и читала, сидя. На одной из станций в вагон вошла беременная девушка. Лёша-Ксения уступила той место.

39. Лёша-Ксения проснулась утром в постели в Лёшиных обычных пижамных майке и штанах. В тех самых, в которых он бегал к соседям во время потопа. Лёша-Ксения приподнялась, почувствовала что-то странное, одернула с себя одеяло, посмотрела под себя и увидела кровавое пятно на простыне. Слезла с кровати, отошла, снова поглядела на пятно. Провела себе рукой себе ниже спины. Потом быстро сняла простыню и пошла с ней в ванную.

40. Через колонки из ноута звучала аудиокнига. Лёша-Ксения красила стену в коридоре тёмно-зелёным с помощью короткого валика. Мебель и полы были застланы газетами и целлофаном.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК: Семен был сейчас в одной рубашке, потому что не успелнадеть штанов с тех пор, как проснулся. Он поглядел вверх, на отца, и сказал ему: — Давай я им буду матерью, больше некому. Отец ничего не сказал своему старшему сыну. Тогда Семен взял с табуретки материно платье, капот и надел его на себя через голову. Платье оказалось длинным, но Семен оправил его на себе и сказал: — Ничего, я его подрежу и подошью. Умершая мать была худая, поэтому платье на Семена пришлось бы впору, если б оно не было длинным. Отец смотрел на старшего сына, — «восьмой год уже ему», подумал он.

В дверь позвонили. Лёша-Ксения открыла дверь. На пороге стояла женщина лет 32, в сапогах на каблуках, в слишком обтягивающих её красных брюках, полосатой блузке и бежевом плаще. Женщина держала за руку мальчика лет 8 в кепке с надписью ЦСК.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК ПРОДОЛЖАЛ: Теперь, одетый в платье, с детским грустным лицом, Семен походил столько же на мальчика, сколько и на девочку, — одинаково.

Гостья впихнула мальчика в квартиру, а сама зашла следом.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК: Если б он немного подрос, то его можно принять даже за девушку, а девушка — это все равно что женщина; это — почти мать.

ЖЕНЩИНА: Это вот сын… Алексея Монахова. Так что вот…. Ему жить негде. Это… Надо поговорить. С женой его. Вдовой в смысле. Она где?

ЛЁША-КСЕНИЯ: Не прислоняйтесь к стенам, тут всё покрашено.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК: — Захарка, ступай на двор, покатай в тележке Петьку с Нюшкой, чтоб они есть не просили, — сказал Семен в материнском капоте. — Я вас тогда позову. У нас дела много с отцом.

Лёша-Ксения опустилась на колени, сняла с мальчика кепку, посмотрела ему в жёлто-карие глаза. Потом поднялась.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК: — Тебя ребята на улице девчонкой дразнить будут! — засмеялся Захар. — Ты дурочка теперь, а не мальчик!

ЛЁША-КСЕНИЯ (уверенно): Это не мой.

И аккуратно вытолкнула женщину из квартиры. Посмотрела на мальчика, тот вышел сам. Лёша-Ксения закрыла дверь.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ИЗ КОЛОНОК: Семен взял веник и стал мести пол вокруг перины, где лежала мать. — Пускай дразнят, — ответил Семен Захарке, — им надоест дразнить, а я девочкой все равно привыкну быть… Ступай, не мешайся тут, бери детей в тележку, а то вот веником получишь!

В подъезде женщина стукнула мальчика по кепке.

ЖЕНЩИНА: Ты чего молчал? Хоть бы улыбнулся!

41. Мать Ксении стояла посередине комнаты. У неё в ногах лежали пакеты из супермаркета. Она всматривалась в Лёши-Ксенино лицо долго, требовательно, как всматриваются обычно в темноту.

МАТЬ: А чего это у тебя с причёской случилось?

ЛЁША-КСЕНИЯ: Ничего.

МАТЬ: Постриглась? А чьи это штаны? Лёшины что ли?

Лёша-Ксения молчала.

МАТЬ: Меня всего-то не было…

Лёша-Ксения молчал.

МАТЬ: Ксюш!

ЛЁША: Она умерла.

МАТЬ: Кто?

ЛЁША: Ксения. Семь недель назад.

Мать постояла какое-то время, осматриваясь почему-то вокруг себя, будто ищя и находя подтверждение только что услышанным словам. И действительно — книги, карты, велосипед, куртки и джинсы, кеды и кроссовки, дорожный компас 18 века, старый ноут — аккуратно заклеенный скотчем — вокруг были только Лёшины вещи. Мать взялась за голову и по-настоящему завыла.

42. Вечером Лёша-Ксения ползала с карандашом по разложенной на полу гигантской, в полкомнаты, карте Москвы и делала на ней отметки.

43. Тум вышла из машины. Закурила, посмотрела на Лёшин балкон. Взяла телефон, позвонила в ветеринарную клинику, чтобы уточнить время. Потом, не найдя урны, сложила бычок себе в задний карман джинс. Зашла, в подъезд, поднялась. Постояла немного на лестничной клетке, наконец, позвонила в дверь. Постояла, ещё позвонила, никто не открыл.

Лёша-Ксения тем временем с рюкзаком за спиной вышла из метро на Тверскую-Ямскую. Прошла мимо кафе и магазинов, остановилась перед грязно-белой дверью с несколькими звонками и табличками. Позвонила. Открыли. Следом вошла девушка в деловом костюме. В подьезде Лёша-Ксения назвала охраннику название фирмы.

Лёша-Ксения нажала на кнопку лифта, сзади стояла девушка, у неё в руках был пакет с сэндвичами. Дверь лифта открылась. Лёша-Ксения пропустила девушку вперёд. Та улыбнулась. На пятом этаже Лёша-Ксения вышла, лифт с девушкой отправился вверх. Лёша-Ксения зашла в дверь с надписью «турагенство». За ресепшн из бежевого ДСП сидела рябая женщина в одежде, очень похожим на костюм стюардессы. Женщина улыбнулась и стала симпатичной. Лёша-Ксения улыбнулась ей в ответ.

ЛЁША-КСЕНИЯ: Здравствуйте, меня зовут Алексей Монахов. Я на собеседование.

44. Лёша-Ксения сидела в метро и, как обычно, читала. Мимо по вагону проходила с тяжелыми пакетами из ИКЕА — та самая некрасивая курносая с экскурсии. Вагон качнуло, курносая взялась за поручень и заметила Лёша-Ксению. Курносая остановилась, вернулась, села рядом с Лёша-Ксенией, поставила пакеты, и всмотрелась ей в лицо. Потёрла переносицу, снова всмотрелась, подхватила за ручку заваливающийся набок пакет. Лёша-Ксения не обратила на курносую никакого внимания.

45. Лёша-Ксения подходила к своему подъезду, широким, радостным шагом. У неё было прекрасное настроение.

Вдруг её схватили за руки, заломили их сзади и тут же затолкнули в машину. У левой двери сидела Ксюшина мать. Лёша-Ксения пыталась вырваться, но ей крепко сцепили руки за спиной. Она оглянулся, это оказался Ксюшин брат. Он сопел и бурчал что-то вроде: «Тихо, млин, тихо»…

Лёша-Ксения осмотрелась — она был на заднем сиденье между матерью и братом. За рулём сидел отец, вцепившись руками в руль. Лёша-Ксения попыталась закричать, Ксюшин брат тут же закрыл ей рот ладонью. Лёша-Ксения издала отчаянный мык.

БРАТ: Мы поедем или стоять будем!?

МАТЬ: Ничего, Ксюшенька, мы не долго.

Отец завёл машину. Поехали. Лёша-Ксения мычала и дёргалась.

БРАТ: Мам, да помоги!

Мать вцепилась в руку Лёши-Ксении и заголосила.

МАТЬ: Ксюш, ты почему меня не жалеешь? Почему над нами так издеваешься?

БРАТ: Да она тебя не понимает! Чего ты с ней?!

46. Стояли в пробке. Мимо пробежал парень с листовками, Лёша-Ксения, увидев человека в потоке машин, принялась снова дёргаться и скулить, будто этот парень мог как-то ей помочь.

БРАТ: Б…! Надо было у них сразу эту рубашку попросить… с руками…!

МАТЬ: Совсем с ума сошёл что ли?! Ксюш, успокойся, сейчас поедем.

Отец долго не мог открыть окно, кнопка не срабатывала. Он нервно жал и жал на одну и ту же кнопку. Наконец, окно поддалось, отец закурил.

Вдруг к машине, к его окну, прямо на шоссе подошла старушка в платочке и заговорила.

СТАРУШКА:

Мил-мил-мил — человек.

Милостиню калике подай,

Душу не прогадай.

Брат хохотнул и выругался.

СТАРУШКА (продолжала):

Калика-перехожая,

Не просто так прохожая.

Поток тронулся. Сзади засигналили. Старушка продолжила громче, перекрикивая сигналы.

СТАРУХА:

Калика — накалякана,

Где же душа запрятана?

Отец сам забибикал.

ОТЕЦ: Уйди!

МАТЬ: Женщина, да отойдите вы!

БРАТ: Да дайте ей денег!

Мать дрожащими руками вытащила из сумки кошелёк. Сначала полезла в монетное отделение. Потом перевернула кошелёк, достала сотню — чтобы наверняка, подалась телом вперёд и высунула руку в мужнино окно. Старуха будто не замечала протянутой купюры и продолжала.

СТАРУХА:

Мил-мил-мил человек,

Милостыню калике подай,

Душу не прогадай!

Позади выли сигналами.

МАТЬ: Уйдите! Мы сейчас вас задавим!

СТАРУХА:

Калика-многоликая,

Сердечечко великое.

Мать потянулась ещё сильнее вперёд и сторублёвка упала к старухиным ногам.

БРАТ: Да ты не поняла что ли?!

Он дёрнулся, выпустил Лёши-Ксенину голову, та резко и очень быстро ударила брата куда-то в лицо. Он взвыл и схватился за нос. Машины принялись объезжать их авто и всё ещё стоящую рядом с ним старуху.

МАТЬ: Ксюш!

ОТЕЦ: Вы что?!! Совсем охренели?!

Лёша-Ксения перелезла через брата, открыла дверь, выбралась из машины и её тут же сбила с ног затормозившая машина. Мать закричала. Дернулась к двери, но с её стороны сплошным косяком шли автомобили.

Брат вылез, покачиваясь и держась за нос, пошёл к поднимающейся на ноги Лёша-Ксении. Мать вылезла с его стороны следом. Хромая, Лёша-Ксения побежала от них к тротуару, пропуская или огибая машины. Ему оглушительно сигналили.

СТАРУХА (всё говорила): Мил-мил-мил человек….

47. Лёша-Ксения спала крепким, непробудным сном, лёжа на животе. В белой чистой футболке, под одеялом на надувном матрасе на полу. Тум лежала на кровати у стенки и испуганно смотрела в потолок. Потом она осторожно, стараясь не шуметь, повернулась на бок и посмотрела на Лёша-Ксению. Разглядывала его, разглядывала, потом улыбнулась, даже как будто беззвучно засмеялась и снова легла на спину.

48. В квартире Тума — Тум гладила утюгом свои «шофёрские», как она их называла, брюки. Лёша-Ксения рассматривала гугл-карты на ноуте Тум. На стол прыгнула Жора — огромная тумовская кошка женского пола. Лёша-Ксения погладила её.

ТУМ: Жора! А ну-ка! Вали-давай на кухню!…У тебя вроде на кошек аллергия?

ЛЁША-КСЕНИЯ: Никогда не было.

На столе заорал телефон.

ТУМ: Ксюш, подай мне телефон, сильвупле.

Лёша-Ксения не подняла головы от компа.

ТУМ: Ксень!

Лёша-Ксения кликнула мышью.

ТУМ: Лёш! Кинь в меня мобилой, пожалуйста.

Лёша-Ксения взяла телефон и сама принесла его Тум.

49. Тум и Лёша-Ксения азартно играли в парке, в другом, не в Лёшином, в бадминтон. Тум яростно отбивала и от неё воланчик летел очень высоко. Лёша-Ксения отбивала сбоку, как теннисист, это был Лёшин фирменный жест. Лёша-Ксения вскочила на скамейку, чтобы отбить тумовскую подачу, и чуть не свалилась оттуда. Они рассмеялись.

После игры купили кукурузы в палатке и лежали на траве, молчаливые, радостные и спокойные, ели. Кукуруза брызгала в разные строны. Лёша-Ксения свободной рукой подкидывала воланчик в небо.

50. Лёша-Ксения, всё также широко, по-лёшиному, ступая, правда, теперь немного прихрамывая, вела толпу по Тверскому бульвару. Погода была хорошая, не нарочито солнечная. Остановились сразу после театра Пушкина. Несколько студентов, одна молодая пара с совсем маленькой девочкой, которую они туда-сюда тусовали друг другу. Традиционно — четыре пенсионерки, две молодые женщины лет по 35 — одна почему-то с цветами, видимо кто-то подарил. Студентки шептались между собой, идя прямо за Лёшей-Ксенией, явно обсуждая её.

Лёша-Ксения вдруг остановилась и молча посмотрел на вытянутый, жёлтый двухэтажный каменный дом. Потом показала рукой на одно из окон.

51. Толпа стояла вокруг Лёша-Ксении полукругом. Люди слушали, тихо, стараясь не шелохнуться. Мимо шли прохожие, огибая экскурсионную группу. Вдоль бульвара по дороге непрерывным, неплотным потоком ехали автомобили. Лёша-Ксения говорила напевно, спокойно, будто сама написала то, что говорит. Одна из студенток пыталась всмотреться в её лицо, некоторые смотрели сквозь — понимая, что не на этом человеке сейчас нужно концентрироваться. Женщина держала свою дочь на плече, качала её и смотрела куда-то мимо Тверского бульвара, Москвы и всего внешнего мира.

ЛЁША-КСЕНИЯ: «…на белой и нежной постели ты родила сына.

Было раннее утро, еще ночь. Весь мир еще спал, одна ты проснулась и глядела невидящими тихими глазами. И он лежал рядом с тобою, робко и испуганно приникнув к твоему белому истомленному телу.

И помню — как ослепительно сверкала твоя постель и как ты лежала в смертной усталости, вечная моя, обреченная мне кем-то, небом или солнцем, как я тебе обречен. Маша. Знаешь, как нет во мне страсти к тебе и есть только что-то другое. Будто я был нем, безмолвна была тысячелетия душа моя — и теперь она поет, поющая душа. Не страсть во мне, а песнь, а музыка души. Страшная сила скопилась во мне и предках моих за века ожидания любви, и вот теперь эта сила взорвалась во мне. Но песнь души — безмолвие. И я стал тише и сокровеннее и глубже.

Звезда и песня моя, судьба и невеста моя. Как много во мне для тебя не родившихся еще нежных голубых слов и песен. Но я заставлю о тебе петь не слова, а всю вселенную. Ради тебя зазвенят звезды и луна будет новым солнцем, чтобы светить твоему сыну синим пламенем в тихие летние ночи, когда земля вся будет в радости, игре и огне смеха. Говорю тебе не слова, ибо я поэт вселенной и буду делать с ней, что захочу. Она любит меня, потому что я ее сын.

Прощай, свет и новая спасенная вселенная, огонь и воскресение. Мы зачали иной лучший мир, выше небес и таинственнее звезд. Прощай, неизъяснимая, у меня любовь рвет сердце и душа стала бездной, где крутится вихрем пламя тоски по тебе. Я знаю, что я бессмертен и перестрою вселенную ради тебя и во имя тебя. Света тебе хочу, светлая, как во мне все стало светом и верой. Андрей.»

Все молчали.

ВДРУГ ЖЕНЩИНА С ЦВЕТАМИ ПОЧЕМУ-ТО СКАЗАЛА: Меня тоже Машей зовут.

52. Лёша-Ксения варила кофе в турке по фирменному Лёшиному рецепту на той самой кухне, где тогда проходила вечеринка. Добавляла сахар, корицу. Соломин сидел за столом, облокотивись на него одной рукой. Полька была нарочито весела, как обычно деятельна, — стоя, резала пахлаву. Соломин тяжело и мрачно дышал от своей полноты и раздражения. Тум курила, как обычно, сидя на подоконнике, и выглядела так, будто она была во всём виновата.

СОЛОМИН:… Про нас, например? Нет? Не дотукало до тебя, что у нас тоже души есть?

ПОЛЬКА: Соломина, а ты чего разорался на ночь глядя? Особенно про души?

Лёша-Ксения достала кофейные чашки из серванта. Она помнила, где они лежат. Разлила кофе. Протянула Тум, та покачала головой. Поставила тогда все три чашки перед Соломиной и Полькой.

СОЛОМИН: Я…я с Монаховым с третьего класса дружил между прочим. Я чуть не свихнулся, когда он умер.

ЛЁША-КСЕНИЯ (сказала тихо): Да я живой. Кофе пей.

Соломин встал подошёл совсем близко к Лёша-Ксении, навис над ней и закричал очень страшно.

СОЛОМИН: Да ты совсем… долбанулась, да?!

ТУМ: Сань!

Полька подошла к Соломину, взяла его за локти, прижалась к его спине животом.

ПОЛЬКА: Тихо-тихо-тихо.

СОЛОМИН (Лёша-Ксении): Чего размолчалась-то?

Соломин «пошёл» на Лёша-Ксению, та принялся отступать к подоконнику. Тум потушила сигарету и быстро подошла к Соломину, пытаясь влезть между ним и Лёша-Ксенией.

ТУМ: Соломин, это ты, по-моему, долбанулся!

СОЛОМИН: А ты может спишь с ней? Ты же всегда хотела! Она тебе такая больше нравится?!

Тум отступила, подобрала свою сумку с пола и ушла из квартиры. Лёша-Ксения подошла к Соломину и ударила его в лицо. Тот не упал, но отшатнулся к подоконнику, посмотрел с ужасом и потёр скулу.

Лёша-Ксения забрала свой рюкзак и ушла вслед за Тумом. Полька села за стол и отпила из одной из чашек. Потом посмотрела на мужа и пододвинула чашку в его сторону, хотя на столе стояли ещё нетронутые две.

ПОЛЬКА: Попробуй. Это фирменный Монаховский кофе. Больше так никто не умеет.

53. Тум сидела в машине, на водительском месте. Курила. Лёша-Ксения сидела рядом. Ждали светофора. Но дорогу никто не переходил, было уже слишком поздно или район оказался немноголюдным.

ТУМ: Ты знаешь, я на самом деле всё понимаю. Больше, чем ты думаешь. Но… Но, поверь мне, я знаю, что Лёше… Он бы не хотел… ему бы это очень не понравилось, что ты делаешь.

Лёша-Ксения взяла рюкзак, тот самый, с которым Лёша ходил в лес, и вышла из машины. Тум не остановила её, загорелся зелёный для машин и она поехала.

54. Лёша-Ксения шла, чуть-чуть прихрамывая, по Крымскому мосту в сторону Октябрьской. Было темно, река лежала тёмным зеркалом. Прохожих почти не было, однако машины, ковыряя глаза фарами, мчались мимо. Навстречу Лёша-Ксении, шатаясь, из темноты вышла лет 18 девица на каблуках, накрашенная как кукла. Она встала, подошла к широкому бортику, отделяющему дорогу от тротуара, и легла на него. Одна из машин остановилась, из окна выглянул мужик, точнее, даже приокрыл дверцу.

МУЖИК (с акцентом): Подвезти?

Лёша-Ксения подошла к лежащей и ответила водителю как бы от лица девицы.

ЛЁША-КСЕНИЯ: Не надо.

Лёша-Ксения увидела, что мужик был в машине не один. Водитель выругался матом по-русски, завёл тачку и уехал. Лёша-Ксения подняла девицу с бортика.

ЛЁША-КСЕНИЯ: Куда тебя? Ты знаешь, что метро уже не работает?

55. Лёша-Ксения спала на полу, дома у Маши, так звали девицу с Крымского моста. Спала на ковре, накрывшись Лёшиной курткой, прямо в одежде.

В туалете Маша встала с унитаза, вытерлась. Подошла к раковине, посмотрела на себя в зеркало. Оттуда смотрело совсем детское лицо, и Маше это явно не понравилось. Она показала сама себе в зеркало фак, пошла в комнату, на ходу снимая с себя трусы и лифчик. Голая, она принялась расстёгивать Лёша-Ксении ширинку на джинсах, запихнула туда ладонь, потом вскочила и принялась пинать гостя ногами. Лёша-Ксения приподнялась и мало что соображая спросонья — посмотрела на Машу.

МАША (орала): А ну съе… ся отсюда! Пошёл, пошёл, извращенец!

Лёша-Ксения глядела на девицу снизу вверх, сидя на полу, устало, раздражительно и удивлённо, как смотрят родители на взбесившихся от свежего воздуха или дурной компании детей. Девица уже слабо пинала Лёша-Ксению ногой, на которой запутался её собственный лифчик. Лёша-Ксения сняла с её ступни намотавшийся лифчик и положила его в сторону. От неожиданности Маша перестала пинаться. Лёша-Ксения встала и протянула к Маше руку. Та не отстранилась. Лёша-Ксения погладила Машу по голове, как ребёнка.

ЛЁША-КСЕНИЯ: Иди спать.

Маша вдруг открыла шкаф, достала оттуда длинную футболку, надела её и забралась в кровать. Лёша-Ксения снова легла на пол, полежала немного, потом встала, надела куртку, взяла рюкзак и вышла из квартиры.

56. Через час бомбила остановил машину у той самой мусорки, куда Лёша и Ксения выбрасывали свой общий пакет. Лёша-Ксения расплатилась. Прошла по ночному тёмному двору, как они это делали вдвоём, прислонила магнитный ключ к датчику домофона, поднялась на третий этаж. Открыла дверь ключом и вошла в свою квартиру. Наткнулась на ботинки, только не на Ксенины кеды, а на заношенные мужские кроссовки. На кухне стол был заставлен жратвой, бутылками, открытыми банками, грязной посудой. В комнате, на разложенном диване, спали Ксенин брат и его жена. Рукодельного календаря над ними не было. Брат храпел, его жена спала тихо, отвернувшись к стене. С одной из ниш стеллажа были сброшены Лёшины книжки, на их месте стоял принесённый телевизор.

Лёша-Ксения села на стул и принялась смотреть на брата и его жену. Потом она оглядела комнату, подошла к книжному шкафу, достала кипу карт. Подобрала с пола холщёвую сумку, которую Ксения ещё лет пять назад привезла из Портороша с рекламного фестиваля — не досмотрела, не выбросила. Лёша-Ксения сложила туда карты, в последний раз посмотрела на свою квартиру и вышла.

В подъезде столкнулась с пьяным соседом, возвращающимся домой. Тот обнял её и пошёл выше.

57. Лёша-Ксения лежала и смотрел в потолок. Тот был очень близко, буквально в полметре от глаз. Потолок оказался обратной стороной ярусной кровати, будто в тюрьме или поезде, а на самом деле в номере хостела. Справа от Лёша-Ксении шуршали и шептали. На соседней секции кроватей парень залез к девушке на верхнюю полку, и вскарабкался на саму девушку. Он сопел и копошился. Девушка вроде не была против, только шептала с сильным южным выговором.

ДЕВУШКА: Щас обвалиться нафиг, Слав, что ты делаешь? Как, блин, платить будем? Слав! Давай на нижнюю. Ну Слааава!

Но Слава уже не мог ждать. Он начал двигаться. Повернул голову, его и Лёша-Ксенины глаза встретились. Парень по-звериному посмотрел на Лёша-Ксению, но потом отвернулся куда-то к стене. Девушка часто дышала. Лёша-Ксения неожиданно для себя сразу заснула.

58. Лёша-Ксения шла по Тверской-Ямской и остановилась перед грязно-белой дверью с несколькими звонками и табличками. Позвонила. Ей открыли. Лёша-Ксения зашла в подьезд, назвала охраннику название фирмы и попыталась пройти через турникет, но тот горел только красным. Охранник сидел в своём аквариуме, не шелохнувшись. Не открывал. Лёша-Ксения посмотрела на него, открыла рот, как рыба, будто бы что-то пытаясь сказать, но смолчала.

Охранник позвонил по телефону, пообщался, слов не было слышно за аквариумом, потом протянул через маленькое окошечко Лёша-Ксении трубку. Лёша-Ксения постояла, послушала, передала охраннику трубку обратно. Охранник протянул Лёша-Ксении конверт из белой бумаги. Лёша-Ксения, не глядя, положила его в рюкзак, и вышла.

59. Тум выехала на Ленинский, нашла свободной рукой в мобильном Ксению, позвонила, ей сообщили, что аппарат абонента отключен. Тум отложила телефон, остановилась на светофоре, закурила, потом поехала, выбросила сигарету, снова взяла телефон, нашла там Монахова и позвонила.

61. Лёша-Ксения сидела в Макдональдсе и пила чай. Народу было полно, люди с подносами шныряли туда сюда, в поисках свободного места. Лёша-Ксения перелила чай в термос и ушла. Простой кнопочный Лёшин телефон остался жжужать на столике.

62. Рано утром Лёша-Ксения с большим рюкзаком со свёрнутой пенкой сошла с поезда на вокзале небольшого города. В здании вокзала изучила расписание пригородных электричек, потом ела жареные пирожки на перроне. Мимо прошла бабка с тележкой на колёсиках. Бабка посмотрела на Лёша-Ксению и протянула ей вязаный берет с розовым цветком. Лёша-Ксения покачала головой.

БАБКА: Неужели и для любимой девочки не надо?

63. Было темно. Лёша-Ксенино лицо отражалось в окне электрички. Потом отражение исчезло и резко посветлело, потому что уже проехали туннель. Лёша-Ксения внимательно рассматривала карту в своих руках. Напротив сидела тётка с закрытой корзиной, оттуда периодически попискивало и мяукало. Больше никого в этом закутке сидений не было.

Внезапно появились парни. Крупные, в куртках с капюшонами. У одного было острое бледное лицо с чёрными волосами, второй был широкоскулый, бесцветный. Один сел рядом с Лёша-Ксенией, другой — с тёткой. Она положила руку на корзину и отвернулась в окно.

Тот, что напротив, передал этому, что был рядом с Лёшей, бутылку пива. Этот отпил, встретился с Лёша-Ксенией глазами и ей показалось, что она видит глаза быка: злобные и одновременно равнодушные.

Лёша-Ксения автоматически отвернулась к карте. Парень продолжал тяжело смотреть на Лёша-Ксении. Электричка стала притормаживать. Парень смотрел и смотрел на Лёша-Ксению, прямо в её висок, не отводя глаз. Внезапно Лёша-Ксения звонко, по-девичьи чихнула, и даже сама как-будто смутилась от такого своего чиха.

Парень, вздрогнув, очнулся, словно от дрёмы, передал бутылку второму, резко встал и пошёл в тамбур. Второй пошёл за ним.

В тамбуре первый стоял у двери, потом опустил рукав своей куртки, так, чтобы закрыть кулак, вдруг ударил им со всей своей силой, которую только успел скопить за свою 20-летнюю жизнь, в окно. Оно с жутким грохотом разбилось, посыпалось наружу и на пол тамбура. Лёша-Ксения подняла голову от карты, прислушалась, но почему-то посмотрела в другую сторону, туда, где уже вовсю темнел иссиня-чёрный лес.

Электричка остановилась, двери разъехались, парни вышли из вагона на полустанке. Двери снова закрылись, поезд поехал и в зияющую рваную дыру окна стала видна станция, яблоневые деревья, заброшенные бытовки, дачи и сами парни, идущие по перрону.

Мимо Лёша-Ксении по вагону прошагали друг за другом два мальчика лет 11. Один шёл позади другого. Тот, который оказался в тамбуре первым, увидел окно, вылез головой обратно в вагон и восторженно закричал отстающему.

МАЛЬЧИК: Иди сюда быстро, о… еть, что покажу!

И снова скрылся в тамбуре. Второй побежал к нему.

64. Лёша-Ксения шла с рюкзаком по просторному берёзовому лесу. Шла уверенным, размашистым шагом, так, как на экскурсиях по московским улицам. Уже совсем не хромала. На секунду, ей показалось, что за ней идёт курносая баба, повернулась, и увидела её. Курносая — действительно — шла за ней шаг в шаг.

Лёша-Ксения прошла ещё немного, потом остановилась. Постояла, не шелохнувшись, посмотрела на курносую. Та тоже стояла и смотрела. Лёша-Ксения вдруг приблизилась к ней, ткнула её пальцем в щёку. Женщина на этот момент прикосновения закрыла глаза и недовольно скривила рот. Было ещё светло, но пасмурно. Лёша-Ксения быстро развернулась и пошла дальше. Курносая спешила сзади, стараясь держать дистанцию.

Лёша-Ксения спустилась в небольшой овраг, потом вскарабкалась наверх и вдруг остановилась и стала разглядывать карту. Курносая выбралась из оврага, подошла, заглянула Лёша-Ксении через плечо, и тоже стала рассматривать. Лёша-Ксения перевернула карту, посмотрела ещё раз внимательно на неё, потом вокруг. И шагнула от оврага направо. Курносая баба осталась стоять на месте, только рассеянно поглядела Лёша-Ксении вслед и прямо, на ту дорогу, куда Лёша-Ксения должна была пойти.

65. Берёзы пропали, сменились на орешник. Лёша-Ксения вдруг остановилась и прислушалась. Справа раздавались рваные звуки. Лёша-Ксения пошла на них. Всё отчётливей и отчетливей становилось слышно, что кто-то пел, точнее орал — невероятно дурно, фальшиво, c сильным акцентом, а главное — обречённо.

ГОЛОС:

Лад ап ёр ганз энд бринг ёр френдс,

Итс фан ту лус и ту претенд

Шис авер борд енд сэлф ассурд

Ой ноу, ай ноу а дёрти ворд

Лёша-Ксения двигалась на голос, чем ближе тот становился, тем медленней она шла.

ГОЛОС:

Халооу, халлоу, халлоу,

Халлоу, халлоу, халооууу,

Халлоуууууууууууууууууууууууууу…

Лёша-Ксения вышла в открытое пространство, заболоченную поляну, за которой стеной стоял густой-густой разномастный лес — ему было ни конца, ни края.

Лёша-Ксения увидела подростка лет 12. Тот был одет в спортивную форму, на груди криво висел номер. Подросток лежал на мху на спине и пел.

66. Лёша-Ксения уверенным шагом ступала по высокому, хвойному лесу, держа в руках соединённые карты — свою и димину. За ней спешил Дима — так звали подростка, хромал на правую и хлюпал носом. Димино колено было перевязано рукавом Лёшиной сорочки.

ЛЁША-КСЕНИЯ: В этих лесах раньше жила мещера, финно-угорское племя. Потом они растворились в древнерусской народности и теперь их совсем не отличишь. Я уже третий раз здесь. Через полчаса мы должны выйти к ЛЭП, а по ней — к деревне.

ДИМА: Я прочёл в инете, но не поверил, что если человек один остаётся — он может свихнуться. Теперь, блин, понял, что — правда.

Над Лёша-Ксенией и Димой принялось темнеть небо.

67. Лёша-Ксения сидела на коленях, составляя на мху озябшими руками две карты. Дима держал Лёшин фонарик над картами. Было почти совсем темно.

ДИМА: Ну что?

ЛЁША-КСЕНИЯ: Удивительно, что ты такое старье поешь.

68. Лёша-Ксения с Димой двигались по темному лесу. Фонарик не помогал, они отчаянно всматривались в пустоту.

ДИМА: Я больше не могу. Круто я упал, короче.

ЛЁША-КСЕНИЯ: Линия должна быть тут.

ДИМА: Нога — вообще.

ЛЁША-КСЕНИЯ: Надо ещё пройти, потерпи.

ДИМА: Да заблудились мы!

ЛЁША-КСЕНИЯ: Скоро выйдем к деревне.

ДИМА: Нога — вообще!

ЛЁША-КСЕНИЯ: Нет! Послушай…

Дима уселся на небольшой холм.

ЛЁША-КСЕНИЯ: Вставай! Надо двигаться! Пойдём!

Дима лёг на землю, растянулся на холмике.

ДИМА: Не могу больше! Я в инете читал, что вот такие возвышения — это древние могилы.

ЛЁША-КСЕНИЯ: Про переохлаждение слышал!? У меня спичек нет. Поднимайся! Вставай!

ДИМА: А чего Вы врёте?! Вы никогда тут не были! Вы сами не знаете, куда нам идти!

Лёша-Ксения вдруг села на землю и заплакала, закрыв лицо ладонями и согнувшись закорючкой.

ДИМА: Ну блин…

Лёша-Ксения растирала слёзы по лицу. Дима сел и выпрямился, придерживая ногу.

ЛЁША-КСЕНИЯ: Я не могу….Он не сможет. Не сможет нас вывести…

ДИМА: Кто?

ЛЁША-КСЕНИЯ:…Потому что он умер. Упал… ветка проколола бедренную артерию…

69. Дима и Лёша-Ксения спали на возвышении в груде наломанных веток под Лёшиной курткой, прижавшись друг к другу спинами. Лёша-Ксения открыла глаза, повернула голову и посмотрела вверх. Над ними простиралось глухое тёмное небо без звёзд.

70. Утром Дима ковылял впереди с картами и с Лёшиным компасом. Лёша-Ксения плелась сзади и напевала про себя. Моросил дождь.

ЛЁША-КСЕНИЯ (тихо напивая): Мана-манна-ох-маннна-охи! Хихи-хи-хи-хихи-хиппиня! Пинь-пинь-пинь-зинь-тинь-перевинь! Пере-кон, пере-лон, пере-вжик-перелук-перелю! Лю-лю-лю! Люб-ла-ла-лака, люблак-а-люблак!… Ла-лас-лас-ласооня-оооо-коласоня…

Начался ливень. Дима увидев, что карта промокает, содрал с себя номер, достал его из пакета, и сложил в него карту, а номер выбросил. Тот остался валяться в траве.

71. Лёша-Ксения, промокшая с ног до головы, зашла за невысокий куст, сняла штаны и села на корточки. Справа раздался шорох. Лёша-Ксения повернула голову. На неё сверху вниз смотрел седой человек в камуфляже и кепке.

72. Дом егеря был серый, из деревянных досок. В комнате стояло старое, с многочисленными чёрными пятнами зеркало, неожиданно большого размера, почти в полный рост. Рядом — на тумбе стоял ламповый телевизор, в котором отражалось окно, а в нём, в свою очередь, торчал двор с невысоким, редким забором. Во дворе — ворота, низкая лавочка, куцая грядка, и верёвка — на которой сохла одежда Лёши и Димы.

Тут в телевизоре отразился мини-автобус, въехавший через ворота во двор. Из мини-автобуса выбрался лысеющий мужик лет 37 в беговых лосинах и куртке сверху, потом парень лет 25 с соломенными дредами и ярко-зелёном спортивном костюме, и женщина лет 40 в красной куртке. Женщина первой вбежала в дом. В соседней комнате раздались возгласы, женский плач, Димин бубнёж. Мама Димы крепко-крепко обнимала его, уткнувшись ему в плечо, гладила по голове резкими движениями. Он выглядел ёще младше, потому что был одет в егерскую куртку и брезентовые брюки не по размеру. Рядом топтались тренер и его помощник.

ТРЕНЕР: 32 километра от трассы, 10 от карты…

ПОМОЩНИК: Надо будет, блин, маршрут составить.

Дима попытался отстраниться от матери.

ДИМА: Мам, ну никто ж не умер…

Зашёл егерь в рубашке. Показал Диме его бумажный номер.

ЕГЕРЬ: Нужен?

Дима помотал головой. Егерь вышел во двор, сел на скамейку, разорвал его надвое, свернул номер трубочкой и засыпал в него табак.

В старом, с чёрными пятнами зеркале, отражалась женская фигура в длинном ситцевом, с большими жёлтыми цветами платье — с короткими рукавами — любимое платье покойной егерьской жены. Ксения смотрела на своё отражение в зеркале, трогала руками своё лицо, свои плечи, локти, груди, живот, пах…. — как будто знакомилась с собой заново.

КОНЕЦ

Июль — сентябрь 2014, Москва

В сценарии использованы:

1. Сказка Алексея Ремизова «Ночь тёмная».

2. Рассказ Андрея Платонова «Семён».

3. Письмо Андрея Платонова жене Марии Кашинцевой, Воронеж, 1921 год.

4. Песня Курта Кобейна «Feels like teen spirit».