Лучший телохранитель – ложь

Стив Мартини, 2009

Адвокат Пол Мадриани сталкивается с паутиной международного заговора, обмана и убийств, когда берется защищать обворожительную костариканку Катю Солаз, обвиняемую в убийстве своего, как она считала, воздыхателя, престарелого Эмерсона Пайка, для которого девушка была всего лишь сыром в мышеловке, – ему нужны были ее фамильные связи… Карибский кризис, холодная война, наркокартели, новые американские технологии прослушки, ЦРУ и террористичеcкие операции Ближнего Востока – эти множественные нити уводят Мадриани в зловещую реальность.

Глава 2

Верхний кабинет был просторной комнатой высотой в два этажа со сводчатым потолком и тяжелыми балками. К узкому подиуму на втором этаже вела кованая винтовая лестница, выполненная в старинном стиле. Стены на обоих этажах были отделаны темными деревянными панелями и причудливыми деревянными шкафами с немногими выдвижными ящиками. Все ящики были закрыты. Каждый из них был снабжен карточкой в латунном держателе, на которой было написано, что именно хранится внутри. Таких ящиков насчитывалось несколько сотен. Именно с этого помещения Эмерсон Пайк начинал свой бизнес, вершину дела Пайков, вкладывая деньги в редкие монеты и драгоценные металлы. В последние несколько лет удача наконец стала ему улыбаться, особенно после падения рынка акций, когда богатые люди стали искать реальные возможности для надежного помещения капиталов.

В этот вечер он сидел за столом с гримасой раздражения на лице.

— Катя, пожалуйста. Перестань заворачиваться в портьеры. Сядь и отдохни или займись чем-нибудь другим.

— Чем другим? — Она бросила на него недовольный взгляд, но не стала выбираться из алькова в окне примерно в двадцати футах от него.

Кате все надоело. В последнее время единственное, о чем ей хотелось говорить, — это о том, как она вернется домой в Коста-Рику. Это было единственное, к чему она стремилась. Он надеялся, что во время сегодняшнего ужина, после той радости, которую она испытала, готовя классические коста-риканские блюда для нескольких друзей, ее сознание хоть на несколько часов отвлечется от этого. Но к сожалению, он ошибся.

Гости ушли, и сейчас Катя играла кашемировыми шторами ценой пять тысяч долларов, тянула их и оборачивала вокруг тела, как будто пыталась натянуть поверх одежды еще одно роскошное вечернее платье. На полных губках уроженки Латинской Америки застыла недовольная гримаска.

Для любого, кто обращал на это внимание, Катя Солаз была последним предметом обожания Эмерсона Пайка. Это была яркая девушка ростом около ста семидесяти сантиметров, с фигурой, способной заставить любого мужчину забыть о времени, ослепительно-черными волосами и играющей на чувственных губах улыбкой, которая заставляла мужские колени подгибаться. А еще ей было всего двадцать шесть лет, и она годилась ему во внучки.

Эта разница невольно привлекала к себе внимание в ресторанах каждый раз, когда им приходила мысль поужинать где-нибудь вне дома. Эмерсону нравилось демонстративно нарушать общепринятые правила, поэтому совместные ужины с Катей в ресторане стали для него самым большим наслаждением.

Ему нравилось сидеть в ресторане с ней рядом и дерзко улыбаться, затягивая в себя, как в черную галактическую дыру, все тайно бросаемые в их сторону осуждающие взгляды. Иногда ему удавалось вызвать панику, когда в качестве первого удара он завязывал беседу с кем-то из женатых мужчин, а затем вызывал атомный выстрел адреналина в сердце супруги, представив ее мужа Кате.

Но, как говорится, никакая хорошая погода не может уберечь от черных туч. В случае с Катей это было настроение. За ее живым и подвижным, как ртуть, темпераментом невозможно было уследить.

За последние пять недель Эмерсону приходилось так часто быть свидетелем этого, что он решил, будто успел прекрасно изучить все побудительные причины ее поведения. На самом деле он не имел об этом ни малейшего понятия. Эмерсон полагал, что в том совершенном мире, о котором мечтала Катя, женщина постоянно могла запустить обе руки в карманы мужчины. Она донимала бы его марш-бросками по магазинам, как кредитную карточку постоянно суют в щель ближайшего автомата.

На самом деле Катю его деньги не занимали вообще или интересовали очень мало, так как для того, чтобы жить, у нее было достаточно своих средств. Катя никогда не знала своего отца. Рядом с ней никогда в жизни не было мужчины старше ее по возрасту. Поэтому ей нравилось быть с Эмерсоном и ухаживать за ним. Но она приехала в Калифорнию не для этого, ее целью было получить образование. Катю интересовали колледжи и университеты штата. И пусть она не посещала подготовительные курсы, но все равно мечтала однажды стать обладательницей американского университетского диплома. И если бы Эмерсон вознамерился оказать ей в этом финансовую поддержку, девушка ничуть не была бы против.

У Эмерсона были свои причины привезти ее сюда, в свой дом. Никто из них и не помышлял о сексе или других утехах молодости. Катя была лишь куском сыра в мышеловке. Вот так просто обстояли дела.

Возможно, слово «просто» было здесь не вполне подходящим. Ведь в последнее время она стала задавать слишком много вопросов, большинство из которых сводились к одному-единственному: когда они снова вернутся в Коста-Рику?

Он пытался отвлечь девушку от этих мыслей, предлагая ей все новые и новые развлечения. Как он полагал, пока девушка веселится и улыбается, ей и в голову не придет просить об отъезде.

Для Эмерсона это стало испытанием его умения. Если бы ему пришлось уступить перед ее натиском, это было бы явным признаком того, что он начинает сдавать, предупреждением, что он потерял свое мастерство обделывать темные делишки, самым темным из которых всегда был обман.

— Что ты делаешь?

В это время она продолжала, извиваясь, закутываться в штору и настолько наклонилась вперед, что, казалось, ее вес, каким бы маленьким он ни был, вырвет карниз и обрушит ей на голову.

Эмерсон был почти уверен, что девушка оторвет штору.

— Они очень дорого стоят, — сказал он.

— Что?

— Шторы.

— Значит, я не стою их?

Он посмотрел на нее если не сердито, то с отеческим укором.

Катя ответила одной из своих озорных улыбок, когда у нее на щеках появлялись ямочки. Этим вечером она в полной мере использовала свое оружие.

Эмерсон был уверен, что внутри она смеется над ним. Два дня назад она вела себя точно так же, и точно так же мерцали ее глаза, когда во время просмотра фильма она снимала лак с ногтей на руках вместе с покрытием антикварного лакированного стола черного дерева ценой восемь тысяч долларов. Если Катя хотела, она могла располагать к себе, когда же ей что-то не нравилось, она обладала разрушительной силой стофутового пушечного ядра.

— Не помню, звонила ли ты домой сегодня? — спросил он.

— Да, я звонила домой сегодня, — передразнила она его певучим тоном. — Ты уже спрашивал меня об этом сегодня, и я ответила «да».

— Ничего. — Эмерсон был поглощен фотографиями, которые разбросал перед собой на столе.

— Почему тебя волнует, звоню ли я домой каждый день? Это не важно. Они не ждут моих звонков.

— Я думал, что твоя мать волнуется.

На ее лице появилось нечто среднее между раздражением и подозрением.

— Я не должна ни в чем отчитываться перед матерью. В конце концов, какое тебе дело до моей матери? Ты все время спрашиваешь меня, где она, когда собирается вернуться в Коста-Рику. Наверное, тебе следовало бы жить с ней.

— А что, это идея, — подзадорил девушку Эмерсон, — она такая же красотка, как и ты?

Катя предпочла пропустить вопрос мимо ушей.

— Я просто не хочу, чтобы она за тебя беспокоилась.

— Никто и не собирается обо мне беспокоиться. И еще, я ведь сказала тебе, что моей матери нет дома.

— Было дело. Так, значит, она все еще в Колумбии? — На самом деле именно это Эмерсон и хотел узнать.

— Я не знаю. Наверное.

— Но ты говорила, что она там.

— Ну и что?

— Как что? Тебе все равно, где находится твоя мать? Это не очень красиво. — Эмерсон, стараясь, чтобы это не выглядело чем-то необычным, продолжал выпытывать подробности, одновременно разглядывая одну из фотографий через увеличительное стекло.

Катю стали выводить из себя настойчивые расспросы Эмерсона о матери и его погруженность в фотографии.

На первых порах поездка в Соединенные Штаты приводила ее в восторг. Получение американской визы обычно длится месяцами, причем вовсе не обязательно ее вам дадут, но только не для Эмерсона. В понедельник он пригласил девушку посетить свой дом в Сан-Диего. Во вторник заполнил все нужные бумаги и попросил ее подписать их. К четвергу он успел съездить в американское посольство в Сан-Хосе и вернуться уже с готовой визой. Для Кати любой, способный на это, казался волшебником из детской сказки, добывающим золото из соломы. Если этот человек обладал такими связями, то, наверное, он мог бы помочь ей с поступлением в колледж или университет, рассуждала она.

Единственное беспокоило девушку: ее имя в визе было указано не полностью. Пайк при заполнении анкеты на американский манер указал только первое и последнее имя, проигнорировав фамилию матери, указанную в ее паспорте. Катя беспокоилась, что, поскольку виза была заполнена не совсем так, как было написано в паспорте, это могло помешать поездке. Но ничего подобного не случилось.

Если бы девушка попыталась снова вспомнить предшествовавшие поездке события, возможно, ей в голову пришли бы и другие, гораздо более подозрительные вещи. Приезжать сюда с ним было ошибкой.

Она видела, как он сидит за столом, похожий на скупца, занятого подсчетом денег. На столешнице были разбросаны монеты, некоторые в прозрачных пластиковых конвертиках, другие без них. Золото сияло в свете лампы. На утро у Эмерсона была запланирована встреча с клиентом. Ему нужно было подготовить для этого человека подборку монет. Но вместо этого он продолжал вглядываться в снимки, на этот раз через лупу.

Снимки были не его. Это были фото Кати, точнее, ее матери, которая позаимствовала фотоаппарат дочери на время одной из недавних поездок в Колумбию. На фотографиях были изображены родственники или друзья матери, Катя не могла сказать точно. Девушка никогда не видела этих людей. Очень давно, еще в детстве, она поняла, что у матери есть свои секреты, некий скелет, который та прячет в колумбийском шкафу, какие-то люди, о которых мать никогда не говорила, но которых иногда навещала. Когда Катя познакомилась с Эмерсоном, мать как раз в очередной раз была в Колумбии. Фото сохранились на цифровом чипе камеры. Эмерсон расспрашивал Катю о семье, просил показать на снимках мать, задавал другие вопросы, вполне невинные с ее точки зрения. Она не видела ничего плохого в том, чтобы показать ему эти снимки.

Она никогда не задумывалась о том, что те секреты могли быть чем-то серьезным, пока Эмерсон не распечатал снимки и не погрузился в их изучение. При этом он постоянно задавал ей вопросы, заставляя все глубже погружаться в подробности. Он знал что-то такое, чего не знала она.

— Ты выглядишь усталым. Тебе надо лечь, — сказала она.

Он продолжал вглядываться в фотографии на столе, зевая все чаще.

— Мне нужно закончить работу.

— Это можно сделать и утром. — Она наклонилась почти горизонтально, завернутая в штору, и чуть подпрыгнула, испытывая упругость кашемира и прочность карниза. Этот маленький трюк в духе цирка Дю Солей был проделан с целью подразнить Эмерсона и заставить его отвлечься от работы.

Не помогло. Он не реагировал на девушку, сосредоточив все внимание на изучении фотоснимков через увеличительное стекло.

Катя кипела от раздражения. Она начинала кое-что понимать. Они жили вместе уже почти три месяца, сначала в Коста-Рике, потом здесь. Каждую ночь они спали в одной постели, но он ни разу даже не прикоснулся к ней. К концу первой недели пребывания в Америке она стала подозревать, что единственной причиной того, что по ночам она находилась с ним в одной комнате, было то, что так ему было удобнее за ней следить. Сон пожилого человека чуток. Стоило ей пошевелиться или пойти в ванную, как он тут же просыпался. Она это чувствовала.

Были и другие мелочи, на которые девушка теперь обращала внимание. Если, когда они гуляли вместе, он видел проезжавших мимо или проходивших пешком полицейских, явно старался, чтобы они с Катей оказались от стражей порядка подальше. Она не была уверена, но ей казалось, что в таких случаях он уводит ее в другом направлении. Однажды она даже испытала его. Как-то днем они гуляли по аллее, и Катя увидела двух пеших патрульных. Она решила, что пойдет в их сторону, якобы направляясь в магазин, который располагался на той же аллее. Но не успела Катя сделать и трех шагов, как Эмерсон с такой силой схватил ее за руку, что позже на коже девушки проступили синяки.

Наконец, десять дней назад, случилось нечто, заставившее ее принять решение: пора бежать, и как можно скорее. Время от времени Эмерсон давал ей деньги, которые предназначались для ее матери. Когда девушка отправлялась в Америку, ей пришлось оставить временную работу. Это было что-то вроде молчаливой договоренности между ними, перед тем как они уехали из Коста-Рики. Они отправляли деньги с помощью службы «Вестерн Юнион» на имя приятеля Кати в Сан-Хосе, который должен был размещать их на ее банковском счете. Для отправки денег пользовались одной из кредитных карточек Эмерсона.

Но, отправляя деньги на юг, на родину Кати, Эмерсон никогда не давал ей денег на карманные расходы здесь, в Америке. Максимум, что лежало в ее кошельке, было двадцать долларов на непредвиденный случай или на покупку мелочей. Эмерсон знал, что здесь у нее не было банковского вклада и не было кредитной карты, то есть он был в курсе, что у девушки совсем нет денег. Возможно, он полагал, что ей не нужны собственные средства: ведь они все время проводили вместе.

Эмерсон купил ей ювелирные украшения, а Катя продала их, не поставив его в известность. Она очень старалась, чтобы он не узнал об этом. Ей удалось заложить драгоценности в центре города, пока у Эмерсона была встреча с клиентом. Обычно в таких случаях он оставлял ее сидеть в машине или отправлял на часок побродить по ближайшим магазинам. Но в тот раз она использовала свободное время, чтобы заложить драгоценности. Через пару дней Пайк обнаружил в ее кошельке квитанции от ювелира.

Сначала она боялась, что он рассвирепеет. Но ничего подобного не произошло. Казалось, он вообще не обратил на это внимания. Все произошло так, будто он ожидал от нее чего-то в этом духе.

Ее вывело из себя то, что он сделал после этого. Он забрал себе деньги, полученные за драгоценности. А затем он позволил ей отправить такую же сумму с помощью «Вестерн Юнион» домой, семье. Она, конечно, была благодарна ему за это, но в то же время все это привело ее в состояние крайнего недоумения. Почему он не разозлился? Конечно же ему не нужны были ее деньги. Он всегда щедро тратил их на нее во время совместных походов по магазинам. Иногда в течение дня он тратил на нее тысячи долларов. За ювелирные же украшения она получила чуть больше шестисот долларов. Зачем же он отобрал у нее эти деньги?

Чем больше она думала об этом, тем неспокойнее становилось у нее на душе. Единственным объяснением, которое приходило ей в голову, было то, что Эмерсон мог решить, будто Катя намеревалась воспользоваться теми деньгами для побега, купить на них билет домой, в Коста-Рику. Все это заронило в душе девушки первые семена того терзающего чувства, которое постепенно росло и росло, пока, наконец, полностью не вызрело в ее сознании. Она не осмеливалась говорить с ним об этом прямо, опасаясь его реакции. Сейчас она была далеко от дома. Он мог забирать ее с собой в город, когда ему заблагорассудится. Он позволял ей звонить домой, даже настаивал, чтобы она делала это. Если же она попытается сопротивляться, всему этому может прийти конец. Ее все возрастающие подозрения превратились в уверенность. Даже если она и была раньше гостьей Эмерсона, то теперь это не так. Как ни взгляни, но сейчас она стала его пленницей. Катя много раз слышала рассказы о молодых женщинах, которые отправлялись с состоятельными мужчинами в Азию или на Ближний Восток. Иногда случалось так, что родные больше ничего о них не слышали. Она знала, что бывало и такое.

После того как Эмерсон отобрал у нее деньги, Катя спрятала свой паспорт и визу в небольшую дорожную сумочку, сложив туда же белье и некоторые личные вещи. Она спрятала сумку под кроватью в одной из гостевых комнат, расположенных прямо под залом перед спальней хозяина. Теперь, если ему придет в голову обыскивать ее багаж, он не найдет ее документы. А без них, она знала, ей никогда не вернуться домой.

— В этот вечер ты ведешь себя до ужаса тихо. Что происходит за этими прекрасными глазами?

Его вопрос заставил девушку вздрогнуть. Он что, умеет читать мысли?

— Ничего. Я просто развлекаюсь, — ответила она.

— Я знаю, ты устала. Иногда я веду себя не как гостеприимный хозяин. Завтрашний день я хочу посвятить тебе. — Он снова зевнул. — Извини. Не понимаю, что со мной сегодня происходит. Завтра мы поедем куда-нибудь развлечься. После моей встречи утром.

— Как хочешь.

Катя поражалась той выносливости, которую сохранил этот мужчина в свои годы. Хотя он ведь выпил две чашки черного кофе. Но она надеялась, что теперь-то он отправится спать. Она потянулась и поправила лиф черного вечернего платья.

Пока Катя делала это, вялые пальцы Эмерсона плавным движением подтолкнули один из снимков на столешнице под лежащий там же журнал. Но девушка этого не заметила.

— Почему бы тебе не посмотреть какой-нибудь из своих фильмов? — спросил он.

— Мне надоело кино.

— Тогда примерь что-нибудь из новой одежды. Покажи мне, как она сидит на тебе.

— Ты говоришь так, как будто хочешь от меня избавиться. Наверное, ты устал, устал от меня.

Он посмотрел на нее сквозь слипающиеся веки:

— Как ты можешь так говорить? Иди сюда и составь мне компанию.

Он откатился на стуле от стола и хлопнул себя по коленке.

Эмерсону всегда удавалось вовремя включать в себе это очарование. Сейчас казалось, что он все меньше пользовался этим своим даром, как будто, не нуждаясь больше в этом, стремился сохранить энергию для чего-то более важного. По мере того как Катя стала узнавать его лучше, ей все чаще казалось, что почти всегда Эмерсон вел внутри себя какие-то расчеты.

Он сумел сохранить плотную шевелюру седых вьющихся волос. Глядя на него, никто не дал бы ему семидесяти двух лет. Когда он первый раз назвал ей свой возраст, она не могла ему поверить до тех пор, пока он не показал ей свое водительское удостоверение. Его тело было стройным, и для мужчины его возраста он имел мощную фигуру при росте почти шесть футов. Каждое утро он в течение часа делал зарядку на тренажере и занимался с гирями на нижнем этаже. У него были светло-синие глаза, на впалых щеках постоянно играл румянец. С лица, похожего на маску театра кабуки, не сходила кривая недоверчивая гримаса.

Кате казалось, особенно после приезда в Штаты, что им все чаще кто-то тайно управляет, будто бы множество маленьких демонов носятся внутри его, дергая за веревочки и вращая колесики.

Если он действительно ждал, что девушка бросится бежать через комнату, чтобы вспорхнуть ему на колени, он горько ошибался.

Она медленной походкой направилась к столу. Короткое вечернее платье плотно облегало изгибы молодого тела. Ее пятидюймовые каблуки медленно постукивали, как кастаньеты, ударяя по дереву пола. Она упала на один из покрытых чехлом стульев с высокой спинкой прямо перед ним и, вытянув длинные ноги, в упор посмотрела на него черными глазами.

Эмерсон снова подвинул свой стул к столу. Как он полагал, единственное, что могло бы заставить ее выйти из этого состояния, была очередная толстая пачка денег, снятая с одной из его кредиток. Это начинало сводить его с ума.

— Почему ты снова рассматриваешь эти снимки? — спросила она.

— Просто интересно.

— Интересно что?

— Мне интересна твоя семья.

— Почему?

— Потому что я люблю тебя и хочу все знать о тебе. — Он сам почти верил в то, что говорил.

— Да ну? Ты все время смотришь на эти фотографии и хочешь знать, кто эти люди. Ты расспрашиваешь меня о матери и ее семье. О том, как она приехала с Кубы и чем занимается в Колумбии. Ты задаешь слишком много вопросов для того, кому все это просто интересно.

— Если это тебя утомляет, я больше не буду.

— Я не знаю. Иногда я начинаю думать, что, может быть, мы встретились совсем не случайно.

— О чем ты говоришь?

Катя на миг задумалась и решила, что поступила неразумно, сделав последнее замечание.

— Просто я не понимаю. Что ты ищешь на этих фотографиях?

— Ничего, — ответил мужчина.

— Ты ничего не ищешь? Тогда напрасно теряешь уйму времени. Если ты скажешь мне, что тебе нужно, возможно, я сумею помочь. — Она снова пристально посмотрела на него блестящими темно-карими глазами.

— Ты ведь говорила, что не знаешь никого на этих фото? — спросил он.

— Это правда.

— Не важно. Нам нет причин спорить из-за этого.

Он поверил, когда Катя сказала, что не знает никого из людей на снимках и где были сделаны фото. Катя говорила, что никогда не была в Колумбии. Это было странно, так как, по словам ее матери, у нее там были родственники, которых она навещала не реже чем раз в год. Но, если верить Кате, она никогда не брала туда с собой ни ее, ни кого-либо из своих родных из Коста-Рики. Почему? Эмерсону казалось, что он знает причину. И эта причина была на фотографиях.

— Скажи мне правду, ты ищешь что-то или кого-то на этих снимках. Скажи мне, что именно? Может быть, если ты скажешь, я что-нибудь пойму. И смогу тебе помочь?

Катя была решительно настроена узнать, о чем идет речь. Она все больше чувствовала исходящую от Эмерсона угрозу себе, а может быть, и своей семье.

— Я уже сказал. Мне просто любопытно.

— Да. Потому что ты любишь меня. Ты хочешь знать все о моей семье, я помню, ты уже говорил.

Он пожал плечами:

— Все нормально. Не беспокойся об этом. Слушай, почему бы нам не пойти в видеозал и не посмотреть какой-нибудь фильм?

— Я не хочу смотреть фильм. — Она сидела на месте и чувствовала, как снова начинает медленно выходить из себя. — Я хочу знать, почему ты всегда рассматриваешь эти снимки. И не занимаешься чем-нибудь другим.

— Я уже говорил тебе. Послушай меня. Почему бы мне не отложить фотографии, если это расстраивает тебя? Я не буду больше на них смотреть. Они не имеют никакого отношения к тому, чем я занимаюсь. Мне жаль, что я вообще стал на них смотреть. Если это тебе неприятно, я больше не буду этого делать.

В чем же был секрет?

— Ты прав. Это не связано с твоим бизнесом, — сказала она. В ней проснулся южный темперамент.

Эмерсон почувствовал, как по комнате начал распространяться жар.

— Ты подсматриваешь за мной, лезешь в мою камеру.

Это был больной вопрос для Кати. Ведь Пайк забрал ее фотоаппарат и распечатал снимки без ее разрешения. А затем по ошибке положил камеру в такое место, где она не должна была ее обнаружить, прежде чем они уехали в Америку.

— Я никогда не говорила тебе, что ты можешь рыться в моих вещах и портить мою камеру.

— Я ведь купил тебе новую, когда мы приехали сюда, разве не так?

— Да, но тебе нечего копаться в моих вещах, не спросив меня об этом.

— Я хотел сделать тебе сюрприз, — оправдывался Эмерсон. Он придерживался этой версии с тех пор, как она застала его за разглядыванием снимков в компьютере. Он планировал приятно удивить ее, преподнеся в качестве подарка глянцевые фото членов ее семьи.

Но Катя не поддалась на такой примитивный обман. Действительно, ее мать делала фото, и на снимках могли быть какие-то из ее родственников, но она не знала ни одного из них. Она никогда не бывала в Колумбии, и она уже говорила об этом Эмерсону. Эти люди ничего для нее не значили, и Эмерсон знал это.

— И ты напечатал их, даже не спросив меня.

Чем больше она думала об этом, тем больше злилась. Он совал свой нос в дела ее семьи. Конечно, он отправлял им деньги, но все же он был чужим для них.

— Не злись, Катя.

— А ты не приказывай, как мне себя вести. Это не твои фотографии. Они принадлежат моей матери. Ты не имеешь права их трогать.

— Хорошо, хорошо. Они твои. Забери их. — Эмерсон откинулся в кресле и поднял руки, будто признавая, что сдается.

Катя мгновенно сгребла фотографии и отвернулась, собирая их в стопку.

Пайк не обращал на это внимания. Если, получив назад глянцевые кусочки отпечатанных снимков, она снова успокоится, что ж, прекрасно. Поскольку она не требовала удалить загруженные в его ноутбук файлы с фотографиями, какая ему разница? К тому же у него уже было заготовлено несколько цифровых копий. Переносной компьютер Пайка имел конфигурацию, подходящую для функционирования по всему миру. Достаточно было подключиться к сети Интернет. Еще перед тем, как начать путешествие на север, Пайк отправил цифровые изображения с Катиной камеры в лабораторию в штате Виргиния, где качество снимков улучшили, сделав их пригодными для тщательного изучения. Если все пойдет хорошо, со дня на день можно будет ожидать результатов.

Единственным снимком, который Катя не получила назад, был тот, который он потихоньку спрятал под журналом на столе. Этот снимок он увеличил и обрезал с него лишнее, чтобы лучше рассмотреть главное. Он догадывался, что на нем было изображено, хотя и не был уверен в этом до конца. Пользуясь программами, установленными на его компьютере, Пайк пытался улучшить качество изображения. Ему удалось получить лишь некоторые детали: линии и часть круга. Но из-за ракурса, который был выбран при фотографировании, сделать со снимком что-то еще оказалось невозможно. Ни одну из надписей или подробностей схем на фото нельзя было не только прочитать, но и просто рассмотреть. Но интуиция подсказывала Эмерсону, что именно там изображено и кто был старик, запечатленный на фото. Именно поэтому он снова и снова возвращался к тем фотографиям.

Катя стояла спиной к нему по другую сторону стола. По напряженной позе, в которой она застыла, он догадался, что девушка все еще находится во власти волны гнева.

Если ему не удастся погасить ее, Катя не станет спать с ним в эту ночь. А это, если мыслить логически, поставит его перед проблемой, как уследить за ней, не запирая, чтобы она не попыталась удрать. Если ответ из лаборатории подтвердит, что его догадки верны, девушка станет проблемой для кого-то другого. Но до этого он был намерен постоянно опекать ее. Она была частью генетической цепочки, и ее кровь была явно плотнее, чем вода.

Пайк подождал несколько секунд, затем поднялся со стула и медленно обошел стол, оказавшись за спиной девушки. Он положил руку ей на плечо, но Катя резким толчком сбросила ее.

— Катя, пожалуйста. Не сердись на меня. Я не знал, что расстраиваю тебя. Пожалуйста, прости.

— Я прощаю тебя, — сказала девушка, — когда мы поедем домой?

— Всего через несколько дней.

«Почему? — подумала она. — Чего он ждет?» Какое-то время она вглядывалась в его лицо. Но было невозможно понять, что творилось там, на дне его глаз.

Он мог пообещать ей что угодно, лишь бы удержать здесь, лишь бы успокоить. Он лгал, и она знала об этом.

Слезинка медленно скатилась по ее щеке, подобно тому, как ртуть скатывается вниз по куску шелка.