Душевное карпаччо. О любви и еде

Стася Гилевская

Книга – как идеальное место хранения важного и нужного. Она о еде? Возможно. О любви? Несомненно. Еще она о людях. Таких удивительных и разных. Таких близких и сложных. О тех людях, которые оставляют следы или проходят в жизни «по касательной».

Цимес

Попасть в больницу под самый Новый год — крайняя степень удачливости по жизни. Еще и Новый год Еврейский — Рош-а-Шана. Празднуется он в сентябре и всегда с особым размахом. А именно — не работает почти ничего. Операция мне была назначена диагностическая, а значит, результатов придется ждать долго. Новый год же.

Вечером положили в отделение хирургии, сделали метки, рассказали об операции. В двухместной палате пока разместили меня одну. Большие окна до пола, приятный свет. Мне было немного страшно, но я старалась не углубляться в это ощущение. Сестра уехала домой, чтоб уже венуться обратно.

В 6 утра меня подняли, рассказали про операцию еще раз. Подробно о каждом ее этапе. Не знаю почему, но здесь очень любят рассказывать пациентам детали и нюансы того, что с ними будет происходить. Будто может возникнуть ситуация, в которой, мне придется заканчивать операцию самой. После подробного инструктажа мы переместились в отделение подготовки. Там со мной поговорили еще человек восемь.

— Такая у нас работа. Рассказывать обо всем подробно.

— А зачем мне это знать?

— Чтобы не бояться.

— Но после рассказа о трубке во рту я боюсь еще больше.

— Мы можем дать тебе чуть больше таблеток, и ты не будешь бояться вообще.

В операционной было холодно. Меня укрыли нагретыми простынями, погладили по руке, поставили катетер и пожелали хороших снов.

Проснулась я уже в отделении реанимации, где довольно бодро и сходу смогла ответить на все вопросы о том, кто я, где и что со мной произошло. Тест пройден — можно отправлять меня в палату. Конечно, соображала я еще так себе: мысли путались, в голове было все устлано ватой. Руки и ноги слушались команд условно. Но тому, что меня отключают от датчиков, радовалась как щенок возвращению хозяина.

В палате наконец-то позвонила родителям, сказать, что все в порядке. И уснула.

Проснулась от приятного голоса. Около меня сидела взрослая женщина, на вид лет пятьдесят. Она принесла мне чай с ароматом пассифлоры. Этот запах я не забуду никогда: он показался таким красивым и свежим. Мне очень хотелось пить, и чай с таким обогащением был как нельзя кстати. Женщину звали Люба, и мы провели с ней два с половиной дня на 13 квадратных метрах больничного пространства отделения торакальной хирургии.

Люба была настоящая «идишэ мама». У нее было два взрослых сына, о которых она рассказывала, как о малышах. И очень переживала, что ее не выпишут до вечера Рош-а-Шана, и мальчики останутся без курочки и цимеса. Муж и сыновья приезжали каждый день. Привозили ей дивное варенье, которым она щедро делилась со мной. А еще Люба ни разу не вышла из палаты, не накрасив ярко губы. Женщин такой породы видно по выправке, по подбородку, который всегда параллелен полу, по развороту грудной клетки и по тому, как она смотрит на тебя. Взгляд женщины-матери, которая знает жизнь и обязательно должна сделать так, «чтоб все были-таки накормлены».

Пару дней с Любой прошли незаметно. Она рассказывала о том, как они приехали в Израиль, как ходили под обстрелами на рынок Кармель в Тель-Авиве, как днями сидели в бомбоубежищах. Люба любила эту страну. Только искренняя любовь и вера в то, что она принадлежит этой стране, смогли помочь ей пережить сложности. И еще оптимизм. Безграничная вера в то, что все обязательно будет хорошо.

Когда стало ясно, что меня к празднику выписывают, а Любе придется еще полежать — она сильно расстроилась. Видно было, как ей хотелось домой, и что этот праздник для нее важен. Со слезами на глазах рассказывала мужу, что им придется готовить все самим.

К слову, операция у нее была не как у меня, а что-то серьезное с сердцем. Шов был большой, и он никак не хотел заживать. Поэтому врачи перестраховывались, лишая ее возможности быть на праздник с семьей.

Меня готовили к выписке. Пришел врач, чтобы достать дренажи из легких. Потом отвезли на контрольный рентген. Все было в порядке, и осталось дождаться только документов, рецепта и контрольного осмотра хирурга. Мы сидели с Любой в маленьком кафе в центре отделения, пили чай. Я мало что знала о еврейском Новом годе, но мне было невероятно интересно слушать ее рассказы. И тут, Люба спросила:

— Ты ела когда-нибудь цимес?

— Нет. А что это?

— О, это любимое лакомство всех евреев на Новый год. Это вкусно. И это по-настоящему традиционно. Меня еще бабушка учила готовить цимес.

— А расскажи, как? Я приеду домой и приготовлю.

— Легко. Будешь каждый год потом готовить и вспоминать Любочку.

Делюсь с вами рецептом. Я это блюдо теперь называю Цимес от Любочки.

1 кг. Моркови;

3 ст. ложки куриного жира;

0,5 ст. ложки изюма;

10 сушеных слив или чернослива;

5 ст. ложек жженого сахара;

2 ст. ложки меда;

Шепотка молотой гвоздики;

Тертая цедра одного большого апельсина;

Палочка корицы;

1 ст. ложка лимонного сока.

Морковь нарезать кружочками, обжарить на курином жире. Чуть дать зарумяниться, добавить все остальные ингредиенты. Хорошо перемешать. Тушить под крышкой на медленном огне 2 часа. При необходимости нужно добавить воды. Цимес должен быть ни сухим, ни жидким.

Но есть один важный секрет: блюдо это получится только в кастрюле с толстым дном и стенками. Очень толстыми.

С тех пор я каждый год перед Рош-а-Шаной готовлю это блюдо. Мне нравится название, которое перевести можно примерно, как «к еде». А знают это слово все — и евреи, и не евреи. Им выражают высшую степень восхищения едой. Вы ведь тоже сами не раз говорили «самый цимес», может, и не догадываясь, что это национальное еврейское блюдо.

Для меня такие люди как Люба — «самый цимес». Они умеют жить, любить, верить и радоваться, искренне сопереживать, и быть мамой для всех. Даже для русской девочки, которая провела с тобой пару дней в одной палате.