«Откровения о…» Книга 4. Верность

Стася Андриевская, 2020

Заключительная часть цикла "Откровения о…" в которой герои обретут наконец долгожданное счастье. Все загадки будут разгаданы, события разведены по своим местам. Здесь вы найдёте и любовь длиною в целую жизнь, и страсть, и верность, а также интриги и расследования, эмоции на разрыв… и долгое-долгое послевкусие счастливой встречи с хорошими друзьями, какими для вас, несомненно, станут герои "Откровений о…" _____________ Цикл "Откровения о…" – это четыре тома эмоций на разрыв, сложных характеров и предельной откровенности. Это любовь и предательство, роковые ошибки и искупление. Взлёты, падения и тернистый путь к счастью длиною в пятнадцать лет. Просто начните его читать, и вы не сможете оторваться.

Глава 12

Конечно, первой реакцией было тоже развернуться и уехать. Дыхание перехватило, и это был не просто пресловутый ком в горле — мне словно удавку на шею накинули. Незабываемое, надо сказать, ощущение собственной никчемности и бессилия.

Но это же я. У меня же чем хуже ситуация, тем я непрошибаемее. Упрямее. И злее.

Уехать, да? А с какой стати? Я не денег взаймы просить пришла, не в родственнички набиваться. И с Денисом я не за бабки была и не из шалости. Я любила его. Любила! Пусть и недолго, но, может, так, как Ленкина мать и за двадцать лет не смогла! И отгребла я за это по самое не могу. Так неужели я до сих пор должна перед кем-то оправдываться?

Впрочем, Ленкина правда была в том, что я действительно зашла не с того края. Вместо того чтобы прямо написать «Привет, я Кобыркова», я добрых полтора часа пудрила ей мозг, прикидываясь журналисткой. И это действительно не смешно, особенно если учесть, что расспрашивала я её о Денисе. Эта шалость воняла цинизмом, признаю. И думаю, если бы не дети, Ленка с удовольствием завернула бы меня матом.

Ладно. Сама заварила, сама разгребу. Часа четыре, а то и пять, в запасе ещё есть.

Ходила по залу, рассматривала рисунки на стенах. Мариша тенью скользила за мной, тихонечко комментируя:

— Это Алечка рисовала… Это Илюша… Это Тамарочка…

— А ты рисуешь? — повернулась я к ней, и Мариша тут же смутилась и не ответила. Я улыбнулась. Ну конечно она рисует. — Покажешь?

— Хорошо…

Она ушла, и я осталась сама по себе. Опустилась в кресло и, нервно поглядывая на часы, принялась наблюдать.

Дети были разные, но дружные. Четырнадцать человек в зале, но не факт, что это все. Например, встречавшего нас на улице Мишки не было. Среди прочих выделялись два рыжих солнышка лет по восьми, явно близнецы — брат и сестра. Был мулат с шапкой мелких иссиня-чёрных кучеряшек и кореянка, со следами операции по поводу заячьей губы. Две девочки-подростка сидели чуть в стороне ото всех и, хихикая, бросали любопытные взгляды на Алекса. А он с серьёзным видом рассказывал что-то встречавшему нас во дворе Антону. И вокруг всего этого возилась целая ватага малышни от трёх до семи лет. Мне казалось, я нахожусь в птичнике — настолько плотным и по-детски звонким был гомон в комнате. Семейный детский дом? Очень на то похоже. И с одной стороны неожиданно, а с другой — я почему-то даже не была удивлена. Наоборот, это очень хорошо ложилось в контекст Ленки. Интересно, среди этих деток есть её кровные?

Кстати, она что-то долго отходит от шока. Ещё чуть-чуть, и я сама пойду её искать.

В какой-то момент один из пацанят забрался на стул и стянул со стола солёный огурец, за что тут же получил нагоняй от девчушки немногим старше себя:

— Андрей, мама сказала папу ждать!

Андрей добычу, естественно, не вернул, вместо этого зажал огурец в зубах и, шустро подцепив ещё и пару кружочков колбасы, тиканул из комнаты. Тут же сработал закон дурного примера, и к столу полезли ещё два пацана. Девочка упёрла руки в бока:

— Вы что, не поняли? Мама сказала, ничего не трогать! — этакая маленькая училка. Может, как раз-таки Ленкина? — Оля, скажи им!

Одна из девчонок постарше, из тех, что хихикали, поглядывая на Алекса, хлопнула в ладоши:

— Илья, Сергей! Ну-ка!

И они тут же сделали вид, что просто проходили мимо. В комнату заглянул Мишка:

— Отец едет!

Тут же поднялась суета — уносились игрушки, заправлялось покрывало на диване, возвращались обратно к столу стулья… Просто поразительно, насколько всё было слажено. А ведь всего два слова и никаких указаний к действию! Скорее сигнал.

Я тоже поднялась. Ленкин игнор затянулся уже больше чем на полчаса, и начинал походить на банальный бойкот. А раз так, не хотелось бы, чтобы наши тёрки помешали их нормальному семейному ужину. Нужно было попробовать поговорить сейчас.

— А мама где? — спросила я Олю.

— С Кирюшей наверное, — пожала она плечами. — Хотите, я вас отведу?

Я кивнула Алексу «сейчас приду» и пошла за девочкой в холл.

— Мама где? — спросила та пробегающего мимо пацана.

— Не знаю! — на ходу крикнул он. — А ты не видела веник? Наро-о-од, кто видел веник? Срочно-о-о!

— Леночка там, — раздался над ухом тихий голос Мариши. — Пойдёмте, я отведу?

Оля тут же исчезла, а Мариша, обойдя вокруг ёлки, заглянула в одну из дверей тут же, в холле:

— Леночка ты здесь? — и потянула меня за собой: — Заходите, не бойтесь.

Я выдохнула и зашла.

Ленка с ребёнком на руках стояла у окна и просто тупо пялилась в него. Глянула на меня мельком и тут же снова отвернулась. Но мне показалось, что глаза её были покрасневшими.

— Вот, я принесла, — сказала мне Мариша, и только сейчас я заметила в её руках альбом для рисования. Заторможено кивнула и взяла его, не спеша открывать.

— Лен, прости. Понимаю, что не должна была так делать. Просто…

— Да, шутка была дурацкая, — сухо перебила она. — И как тебе только совести хватило? — Голос её тоже изменился, как и фигура. Стал более низким, грудным. И, несмотря на с трудом сдерживаемый гнев, тёплым. — Не понимаю, на что ты вообще рассчитывала?

— Не знаю, Лен. Это… Это так просто не объяснить.

— А не надо объяснять! Это никому не интересно!

Это прозвучало как: «И чего ты вообще припёрлась?» Повисла напряжённая тишина. Я в растерянности машинально открыла в альбом.

— Это ангел, — тут же мурлыкнула Мариша. — Леночкин ангел.

Я посмотрела внимательней и, несмотря на гнетущую атмосферу, не смогла сдержать улыбку. Ленкин ангел оказался этаким здоровым мужиком, крепко стоящим на широко расставленных ногах. Нарисовано просто, очень по-детски, но не карандашами и не фломастерами, а акварелью. Цвета полупрозрачные, чистые, отчего казалось, что и мощный ангелище этот — тоже чистый. В нём словно был какой-то внутренний свет. Я перелистнула.

— А это Илюшин ангел…

Девочка с длинными косами и, почему-то, в докторском халате.

— А это Тамарочкин ангел…

Лошадка с крыльями и цветами в длинной воздушной гриве.

— А это Мишуткин… А это Максимкин… Ксюшин… Антошин…

Весь альбом — ангелы, такие же разные и такие же дружные, как и жильцы этого дома.

— А твой ангел здесь есть? — спросила я, и Мариша с готовностью открыла нужную страницу.

Ну что сказать… Рисунок-то конечно детский, но я не я, если это не Ленка! А иначе, откуда золотая коса и малыш на руках?

— Ты узнала её? — спросила вдруг Ленка. — Маришу узнала?

Я подняла голову от альбома:

— Нет… — глянула на девушку. — А должна?

— Не знаю, — пожала плечами Ленка. — Помнишь девочку-попрошайку, которую я как-то с улицы в технарь притащила? Вот. Это она.

У меня, кажется, челюсть отвисла, я обалдело смотрела на Маришу и не знала, как реагировать.

— Отец же тогда нагрянул неожиданно и поймал меня с поличным. Маришку забрал и увёз куда-то… — и она вдруг замолчала, усмехнулась. — Хотя почему неожиданно, да? Да и зачем я тебе это рассказываю, ты же, наверное, лучше меня знаешь, как дело было…

Болезненная тема возникла так внезапно, что я растерялась, замямлила что-то невнятное, и в это же мгновение распахнулась дверь:

— Папа приехал! — захлёбываясь восторгом, взвизгнула девчушка лет шести. — Папа-а-а… — и тут же умчалась.

— Лиза! Ли-и-иза! — обеспокоенно крикнула ей вслед Ленка. — Аня!

Из-за косяка показалась девочка-подросток.

— Ань, проследи, чтобы Лизка голая на улицу не выскочила!

— Ага!

— Я тоже послежу? — вопросительно улыбнулась Мариша и, получив согласный кивок от Ленки, ушла.

Мы наконец-то остались одни, не считая маленького Кирюшу, но за всей этой кутерьмой оборвалась нить только что наклюнувшегося разговора. А начинать снова… Да Бог его знает, с чего!

— Лен, давай так, — решилась я, — я не хочу нагнетать обстановку в твоём доме и тем более выносить сор за пределы этой комнаты. Я понимаю, что ты ждала не меня, а Камилу Трайбер, и поверь, мне есть, что сказать по этому поводу, но время ушло. Увы. У нас была возможность поговорить, но мы её упустили, а теперь… — помолчала, пытаясь разобраться в том, что меня смущает. — Знаешь, когда я ехала сюда, я не ожидала увидеть то, что увидела. У тебя замечательный дом и семья, и я не хотела бы портить вам вечер, как и продолжать любые разговоры на наши личные темы в присутствии твоего мужа. Поэтому просто скажи — мне уехать? Серьёзно, если тебе так невыносимо меня видеть, я уеду, и это совершенно без обид, поверь! Но пожалуйста, давай продолжим диалог хотя бы в сети?

Она усмехнулась:

— А о чём нам с тобой говорить, Люд? И главное — зачем? У меня, как видишь, всё хорошо, у тебя, как я погляжу, тоже. Чего ещё? Или ты думаешь, отсиделась где-то, время выждала, а теперь явилась, и снова подружки? Так нет, Люд! Не снова, и не подружки. И, судя по всему, никогда ими и не были!

— Лен…

— И знаешь, ты была права, когда не назвалась сразу. Потому что если бы я знала что это ты, я не позвала бы тебя в свой дом!

— Папа-а-а-а… — заверещала в холле Лиза, да так звонко, что уши заложило. — Холо-о-о-одный!

И тут же раздалось нарочито басовитое, устрашающее рычание:

— Кто-о-о тут у меня такой тё-ё-ё-пленький…

Отчего девчушка заверещала ещё сильней:

— Йа-а-а… Папа-а-а…

И через распахнутую дверь я увидела в холле мужчину возле ёлки, а в его вытянутых вперёд руках извивалась, визжа от восторга, Лиза.

— Холо-о-о-одный!

А он страшно рычал и делал вид, что хочет прижать её к себе. На эту возню уже налетала остальная малышня и шумно нападала со всех сторон, пытаясь урвать хоть капельку экстрима и для себя. Веселье ту же превратилось в кутерьму. Мужчина кое-как пробрался сквозь неё и, сунувшись к нам в комнату, попытался перекричать визжащую свору:

— Лен, ключи от летнего гаража нужны! От задних ворот!

Он был в припорошенной снегом куртке и в наполовину скинутом капюшоне с облепленной снегом меховой опушкой. Да собственно и лицо его, а именно — окладистая борода и усы тоже были в снежных комьях. Прям геолог какой-то.

— Папа-а-а холо-о-одный!.. — визжала Лиза.

— И меня, и меня заморозь!.. Моро-о-оз, красный но-о-ос!.. — наперебой орали дети.

— В ящике на входе смотри! — вынужденно повысила голос Лёнка, и Кирюха на её руках, поддавшись общему восторгу, начал весело повизгивать.

— Та-а-ак… На выход! — скомандовал геолог, и деловито волоча повисших на своих ногах детей, развернулся к выходу.

— Стоп, погоди! — спохватилась Ленка. — А летний же изнутри заперт! Это надо через мастерскую идти, открывать!

Мужчина развернулся обратно, немного озадаченный, опустил Лизу на пол, отодрал виснувшего на подоле своей куртки пацанёнка и, шутя, запульнул в него щепотью снега с капюшона.

— Слушай, ну а пошли тогда Мишку что ли, пусть он откроет… — Заметил он, наконец, меня, кивнул мимоходом: — Добрый день. — И снова к Ленке: — А то чё ж я через весь дом одетый попрусь. А нам там ещё цепи сгрузить надо…

И вдруг повернул ко мне голову, сощурился, вглядываясь: то ли пытаясь вспомнить, где мог видеть раньше, то ли просто не веря своим глазам. А я и сама узнала его только теперь.

— Привет, Лёш… — сказала нейтрально, словно вот только вчера виделись. Хотя, моя бы воля, я бы не хуже Лизы ему на шею кинулась, такой неудержимой радостью меня вдруг обдало! В сотни раз большей, чем когда увидела Ленку. Сердце забилось так часто, и так болезненно-сладко, что аж слегка закружилась голова и разлилась слабость под коленями.

Но ситуация не располагала к объятиям. К тому же, за первой волной почти детского счастья, я вдруг различила вторую — тоскливой зависти. И, черт возьми, ревности! Да! И, кажется, даже поняла, почему так бесилась Ленка, и почему не позвала бы в свой дом, если бы знала заранее, кто я на самом деле. Да я бы и сама не сунулась, если бы тоже знала, что увижу… Как же это, Господи? Я же думала, давно прошло?

— Мам, а дай ключи от машины, я планшет возьму, фотки Антону показать, — смело протиснулся в комнату Алекс, но тут же стушевался под обращёнными на него взглядами Ленки и Лёшки. Опомнился: — Здравствуйте… — и как путёвый протянул Лёшке руку. — Я Алекс.

— Алексей… — ошарашенно ответил тот.

— Не надо, Алекс, — шагнув к выходу и отчаянно унимая дрожь в голосе, попыталась улыбнуться я. — Мы уже уезжаем.

— Но мам…

— В другой раз покажешь.

— Но мам!

— Так, всё, хватит! — командно вмешалась Ленка. — Без ужина никто никуда не едет! Дети-и-и! Быстро мыть руки! — и положила руку Алексу на плечо: — Неси планшет, Алекс. Я тоже хочу посмотреть твои фотки. А потом покажу свои. Думаю, тебе будет очень интересно.

Как бы я хотела уйти! Просто исчезнуть отсюда в один миг, оказаться дома, в Гамбурге и, по-прежнему от случая к случаю томясь в счастливом неведении — а как там, на Родине? — подчиняться рациональному совету Николоса не ворошить прошлое. Но, главное, забыть об этой поездке!

И ведь я не злилась на Ленку с Лёшкой, за что? Не завидовала чёрной завистью, не ненавидела… Просто боялась того, что будет потом. Уже чувствовала промозглое дыхание сплина — изо дня в день, за месяцем месяц, год, другой… Просто потому, что мне даже нечего было противопоставить этой тоске. Нечем, несмотря на кажущееся благополучие собственной семьи, заполнить обнажившиеся вдруг пусто́ты.

Ребёнок от Ника?.. Да, Господи, прости, но я ведь не хочу его на самом деле! У меня ведь внутри сжимается всё от нежелания, когда думаю об этом! И если ещё пять дней назад я находила весомые основания для самообмана, то теперь, вдруг, — пустота.

Что ещё, работа? Да, как средство отвлечься здесь и сейчас — очень даже неплохо. Общение с учениками, креатив в реализации творческих проектов, само творчество, в конце концов, — это то, что я очень и очень люблю! Но когда по окончании рабочего дня не хочется ехать домой, потому что там… А что там? Идеальный порядок, показательный уют, видимое спокойствие. Достаток. Стабильность. Разве плохо? Нет. Но когда Ник в своём кабинете, я у себя в мастерской, а Алекс в своей комнате… Мы вроде и вместе, но каждый сам по себе, и наш дом кажется нежилым, как музей образцовой семьи, в котором роли счастливых домочадцев играют бездушные восковые куклы. И если ещё пару дней назад я могла назвать тысячу и одну причину, почему одиночество лучше коллектива, то сейчас, вдруг, снова пустота.

И вот в эту-то пустоту и самообман, в которых отныне не будет даже тёплого огонька «интересно, а как там, на Родине?», мне предстоит вернуться теперь, после того, как я увидела эталон живого счастья. И всё что я могу противопоставить грядущей тоске, это моя безмерная благодарность Нику. Буду напоминать себе о ней снова и снова, возводить в Абсолют и молиться на неё, как на святыню. И со временем, конечно, воспоминания о поездке сотрутся, пройдёт и очарование Ленкиной семьёй, в конце-то концов, пятнадцать детей — это далеко не мой идеал… Вообще не мой, если прямо честно. Вот только и благодарность к Нику — увы, не любовь.

Вот и спрашивается, зачем мне погружаться в этот контраст ещё глубже? Не разумнее ли просто уехать прямо сейчас?

Но я по-прежнему сидела за замечательным семейным столом в доме, полном живого уюта и шумного счастья, и пыталась успокоиться. И, несмотря на то, что и хотела бы уехать… Не могла себя заставить.

Старшие девочки шустро подавали на стол, Ленка руководила процессом, а сама всё поглядывала на моего Алекса и грызла губу. Конечно, она признала в нём свою кровь! О чём тут говорить, сходство с Денисом было поразительное, и если бы она обратила внимание на Алекса сразу, как только мы приехали, возможно, и общение бы наше пошло в ином ключе. Наверное, Ленка тоже понимала это, а потому казалась растерянной, словно не знала, как быть дальше. Иногда она бросала вороватый взгляд на меня, а потом за мою спину, на проход, в который вот-вот должен был войти Лёшка, и на её бледных скулах цвели взбудораженные малиновые пятна.

В этом напряжении прошло всего каких-то минут семь, хотя показалось — вечность, когда входная дверь хлопнула так, что на ёлке в холле зазвенели игрушки, и сразу же раздался безумный ор, просто конец света какой-то:

— Сестру-у-уха, твою мать… Ёпта-а-а…

Я испуганно, как и большинство детей, обернулась к двери, но не успела ничего увидеть — меня просто сорвало с места, смяло в холодных, заснеженных ручищах, поддёрнуло вверх и закружило на месте. И всё это под всё тот же дикий ор:

— Сеструха-а-а… Ёпта, я говорил — ещё увидимся?! А я говори-и-ил! — орал, хохотал, душил в объятиях.

Не выдержав накала страстей, заревел маленький Кирюха.

— Макс, хватит орать! — тут же прикрикнула Ленка, и меня наконец-то вернули на пол, тряхнули за плечи, заглядывая в лицо:

— Людка! Ну ты чего, сеструха, не узнала что ли?!

И я увидела красную обветренную морду, на половину неё — распахнутый в безумном счастливом хохоте рот и узнала. Узнала!

— Макс! Макс!!!

И да простят меня Ленка, Лёшка и все вместе взятые, но я повисла у него на шее, запищала от восторга:

— Макс!

— Сеструха!

— Братан!

— Сестру-у-уха!

— Пап, ты бы хоть куртку снял! — раздалось вдруг откуда-то снизу тонким, но очень деловым тоном. — Ты весь в снеге, тётя об тебя заболеет!

Я машинально расцепила объятия, обернулась. Это та девчушка, что гоняла пацанов, когда они пытались воровать со стола колбасу. Макс присел перед ней на корточки:

— Ксюха, ты знаешь кто это? Это сестра папкина! — и вдруг, упершись локтем в колено, в порыве эмоций прикрыл лицо ладонью, мотнул головой: — Сеструха, блядь… Бля-я-ядь… Это мандец какой-то…

— Макс… — вполголоса одёрнул его стоящий в проходе Лёшка. Он был уже без куртки и на руках его сидела Лиза. — Фильтруй базар, дети кругом.

И Макс поднялся, обвёл всю сидящую за столом детвору взглядом:

— Ну что, банда, знаете, кто это? — притянул меня к себе, стиснул за плечи. — Это сестра папкина, понятно? Тётя Люда!