Открытие смерти в детстве и позднее

Сильвия Энтони, 1940

Первоначальная версия книги вышла в свет еще в 1940 г. и с тех пор неоднократно переиздавалась в Западной Европе и США, по сей день оставаясь широко востребованной практикующими психологами, психиатрами и социологами многих стран. Настоящее издание является пересмотренным и увеличенным автором и основано на ее дальнейшем практическом опыте. С. Энтони исследует процесс детского восприятия смерти, анализируя, как смерть фигурирует в детских играх, сновидениях, раздумьях, и проводит многочисленные исторические и психофизические параллели, отмечая сходство реакции современных детей на смерть со старинными и даже доисторическими ритуалами. На русском языке публикуется впервые.

Глава III

ОБЪЯСНИТЕЛЬНЫЙ ПРИНЦИП

Если то, что наши дети говорят и делают в связи со смертью, сходно с поведением людей, живших в далекие времена и в далеких местах, и если теории рекапитуляции и расового бессознательного признаны несостоятельными, — каким же может быть принцип объяснения этого сходства?

Возможно, — тот самый, который использует Онианс для объяснения своих наблюдений в исследовании «Истоки представлений европейцев о теле, душе, мире, времени и судьбе»^[47]. Онианс обнаружил, что греческая и римская мысль на данные темы совпадала, при небольших вариациях, с воззрениями кельтов, славян, германцев и других индоевропейцев, а также — древних египтян, вавилонян и древних евреев. Он высказывает следующую идею: хотя невозможно полностью исключить непосредственные влияния, главное заключается в том, что одни и те же феномены приводят к одним и тем же выводам. Его гипотеза приобретает особую убедительность, когда обнаруживаются, например, сходные обычаи и верования древних китайцев и южноамериканских аборигенов, — эти народы едва ли могли влиять друг на друга.

Но чтобы этот простой принцип мог стать психологическим объяснением, его сфера должна быть расширена. Одни и те же выводы у Онианса относятся к поведению и убеждениям изучавшихся им народов, связанным с темами, перечисленными в заглавии его книги. По-видимому, оправданным будет добавить к их списку тему смерти и аналогичным образом исследовать высказывания детей.

Выводы достигаются путем процессов мышления, или умозаключения, — не в результате непосредственного восприятия, сенсорного схватывания^[48], действия условных (а тем более безусловных) рефлексов, внешнего принуждения или иных психологических процессов, разве что оказывающих воздействия лишь случайные и несущественные.

Одни и те же феномены. Под феноменом понимается элемент опыта в любой данный момент. Опыт предполагает того, кто этот опыт переживает, или субъекта. Опыт может включать все воспринимаемое — как собственный аффект, как объект или как квазиобъект, — независимо от того, считается ли оно обладающим независимой реальностью, то есть познаваемым. Здесь мы должны избежать вовлечения в философские проблемы, подобные тем, что поднимал Беркли 200 лет назад и сегодня обсуждают в феноменологии. Мы исходим из того, что в каждый данный момент многими людьми феномены воспринимаются в достаточной мере одними и теми же, чтобы позволить коммуникацию по их поводу, при которой участники могут понимать друг друга. Мы также полагаем, что такая коммуникация или ее возможность обычно продолжается также за пределами моментов непосредственного опыта. То есть описываемые вещи или события воспринимаются как одни и те же феномены, и мы не раздумываем о том, почему можем их так воспринимать, — вследствие объективных компонент, или субъективного отбора, или организации опыта; главное — в результате коммуникация по поводу вещей или событий становится возможна.

Истоки. Онианс не утверждает, что всех людей одни и те же феномены приводят к одним и тем же выводам на темы, которые он исследовал; скорее, он говорит: это — тенденция, наблюдаемая в связи с рассуждениями и объяснениями, которые вырабатывались на ранних этапах в культурах, впоследствии достигших большей сложности развития. Известно, что люди, принадлежавшие к этим ранним культурам, были в той же мере способны к логическому мышлению, что их потомки, и что угрозы личному выживанию воздействовали на них точно так же, однако знание, которым они располагали, было менее обширно. Психологи и физиологи, изучающие эффекты стресса, знают, что между людьми имеются огромные индивидуальные различия в характере и степени возбуждения и в реагировании при угрожающей ситуации; лишь при восприятии ситуации как угрожающей непосредственно жизни все люди реагируют явно сходным образом и приходят в сходное состояние. Феномены, размышление о которых приводит представителей очень разных культур к сходным выводам, — следующие: тело как отдельное от души и внешний мир как отдельный от «я»; неумолимая судьба; время, для человека движущееся лишь в одну сторону; несомненно — жизнь под угрозой смерти.

Современный маленький ребенок подобен взрослому представителю ранних культур в нескольких отношениях: он столь же способен к логическому мышлению; столь же не склонен мириться с разлукой и несуществованием, дряхлением и разрушением; наконец, он также понятия не имеет о многих фактах, известных современным взрослым. Мы постараемся показать, что те же самые феномены приводят его к тем же самым выводам.

Психику, или душу, греки, а вслед за ними римляне, ассоциировали с головой; также во многих других культурах голова считалась особо священным органом, вместилищем души. Психика имела способности, не имеющие отношения к сознанию. Важным считалось чихание, — как странное событие, порожденное чем-то внутри головы и рассматриваемое как спонтанное проявление этого чего-то, независимо от тела и сознательной воли. Чихнув, грек обычно говорил: «Спаси меня, Зевс!» Древние евреи, очевидцы происшествия, бормотали молитву за жизнь чихнувшего, а индус восклицал: «Живи!» В книге об английском фольклоре, написанной столетие назад, отмечается, что в графстве Дарем (Durham) на детей призывали благословение, когда они чихали; автор явно не считает этот обычай общераспространенным в Англии, но добавляет, что в герцогстве Вюртембергском (Wurtemberg), когда одного из профессоров настиг приступ чихания, все студенты хором завопили: «Будьте здоровы!», а тот, похоже, принял это как должное, подобно императору Тиберию (Tiberius), который с особой придирчивостью требовал от своих придворных такого поведения^[49].

В доме ребенка, о котором сделана нижеследующая запись, обычай говорить «Господи, благослови!»^[50] в ответ на чихание не соблюдался:

[ДЗ 9]: Бен (6 л. 7 м.) — со своей мамой на кухне; он застегивал свои ботинки; мама чихнула. Б.: «Странно, что ни за что нельзя вспомнить свою прошлую жизнь». М.: «Почему ты подумал об этом?» Б.: «Потому что нельзя изобразить апчхи». (Слово «апчхи» от Бена было услышано только в этом единственном случае.) На этом беседа закончилась. Бен пошел играть. Чихание больше не упоминалось.

Высказывания Бена по поводу повторяющихся жизней уже приводились в [ДЗ 6] (запись тремя годами ранее) и в [ДЗ 7] (запись тремя годами позже приведенной выше). Бен явно рассматривает «изображение» — имитацию — как произвольный, намеренный акт, а чихание, — как «спонтанное проявление чего-то внутри личности, независимо от тела и сознательной воли»^[51]. Независимость тела — это независимость текущей инкарнации. Невозможность имитировать чихание свидетельствует о различии функций воли и психики, подтверждающем факт предыдущего существования; ребенку остается лишь удивляться неспособности вспомнить его.

Психика как бессмертная душа и жизненный принцип помещалась греками в голове; возможно, — потому что или же, напротив, вследствие этого они отождествляли спинно-мозговую жидкость с семенной^[52]. Китайцы также отождествляли души с витальностью, а силу — с семенем, или спермой. По-видимому, тому же руслу следуют рассуждения ребенка, приводящие его к выводу, что акт произведения потомства опасен для его отца. В семьях, где ребенок родился после смерти отца, его рождение могло вызвать тревогу: тогда же — у его старшего брата или же позднее — у него самого. Такое произошло с ученым Густавом Фехнером (Gustav Fechner). Ему было пять лет, когда его отец умер после долгой болезни. Самый младший ребенок, девочка, родился на следующий день после его смерти. Густав сделал вывод: его отец умер, давая жизнь другому; ассоциация событий вызвала у него сильное чувство вины, по мнению психоаналитика д-ра Германна^[53].

У нас есть на эту тему свидетельства также из собственных исследований. Согласно [ДЗ 2], пятилетний Френсис ассоциирует смерть одного человека с рождением другого. Приводимые далее в книге школьные записи показывают сильное чувство вины, которое мальчик (Бернард N) испытывает в связи со смертью своего отца. В нижеследующей записи личная тревога не выражена, тем не менее, ход мысли мальчика включает ассоциацию между спермой, коитусом и опасностью потери витальности для отца. Фрэзер в «Золотой ветви» приводит свидетельства верования, согласно которому отец, в буквальном смысле воплощаясь в ребенке, умирает или находится под угрозой смерти, когда его жена беременеет^[54].

[ДЗ 10] Бен (8 л. 10 м.) и Ричард (5 л. 8 м.) за чаем обсуждали с мамой, кто был самым молодым королем на свете; Р. заинтересовал и развеселил тот факт, что король Испании стал королем еще до того, как родился. Затем Б. сказал что-то, из чего следовало, что, по его мнению, отец умер в результате зачатия ребенка. М. ответила, что, по ее мнению, эти две вещи не связаны друг с другом. Б.: «Но матери иногда умирают, когда родятся дети». М. сказала: она не думает, что кто-нибудь умирает, чтобы появился ребенок. Б. заявил: он думает, что у его отца что-то вышло изнутри, что не должно было выходить, и от этого он мог умереть.

Представление о том, что воздержание позволяет мужчине сохранить витальность и бессмертную душу и что целибат открывает путь к бессмертию, является, конечно, потенциальным источником психологического конфликта, поскольку продолжение рода — тоже путь к продолжению во времени крови и личности мужчины. «Своих сыновей отдают они, свое бессмертие» — было написано о молодых людях, ушедших на войну 1914-го^[55]. Шекспир убеждает юного наследника жениться следующими словами:

Но если смерти серп неумолим,

Оставь потомков, чтобы спорить с ним!^[56]

Эта же тема звучит двумя тысячами лет раньше. Орест и Электра на могиле отца молят:

Орест:

Пошли нам Правду мстящую в союзницы,

Иль сам восстав, соделай битву равною:

С тобою одолеем одолевших нас.

Электра:

Услышь мой вопль последний, вопль отчаяния!

Твои птенцы стенают на холму твоем:

Сестру и брата вместе пожалей, отец!

Не дай иссякнуть семени Пелопсову,

Чтоб ты в потомках новых и по смерти жил.

Зане усопших имя и дела звучат,

Живые в детях: пробки так пловучие

Спасают невод, в глубь морей закинутый.

Отец, не за себя лишь, — за тебя скорбим:

Спасая нас, не сам ли ты спасаешься?^[57]

«Для философа потомство — то же, что для религиозного человека — мир иной»^[58]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

47

Р. Онианс, «На коленях богов», М., 1999 (R. B. Onians, «The Origins of European Thought about the Body, the Soul, the World, Time and Fate», 1954).

48

Имеется в виду быстрая, почти мгновенная переработка сигналов от органов чувств в некую осмысленную картину (прим. пер.).

49

W. Henderson, «Folklore of the Northern Counties», 1879 (У. Гендерсон, «Фольклор северных графств»).

50

«Bless you!» — аналог принятого у нас «Будь здоров!» (прим. пер.).

51

Онианс, цит. выше.

52

там же, стр. 189 и далее (1954).

53

I. Hermann, «A study of G. T. Fechner», аннотация в Psychoanalytic Review («Психоаналитическое исследование личности Г. Т. Фехнера», Психоаналитическое обозрение), 24, 1937.

54

Цит. выше.

55

R. Brooke, «1914 and Other Poems», 1917 (Р. Брук, «1914 и другие стихотворения»).

56

Сонет 12 (перевод С. Маршака).

57

Эсхил, «Плакальщицы», пер. Вяч. Иванова, в книге «Трагедии», М., «Наука», 1989.

58

Дидро (Diderot), цитировано по J. Baillie, «The Belief in Progress», 1950 (Дж. Бэлли, «Вера в прогресс»).