Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена (сборник)

Сибери Куинн

Сегодня имена Роберта Ирвина Говарда, Говарда Филлипса Лавкрафта и Кларка Эштона Смита, авторов, постоянно сотрудничавших с палп-журналом Weird Tales в первой половине двадцатого века, узнаваемы даже для случайных читателей странного и фантастического. И все же куда более популярным писателем в эпоху золотого века «журнального чтива» был тот, чье имя и творчество сейчас оказалось в безвестности – Сибери Куинн. Рассказы Куинна были представлены в более чем половине выпусков Weird Tales периода 1925–1951 гг. Его знаменитый персонаж, оккультный французский детектив доктор Жюль де Гранден, просто незаменим, когда дело касается потусторонних чудовищ, дьяволопоклонников, серийных убийц и неупокоенных душ. Grand Dieu! От этой книги будет нелегко оторваться!

Дом ужаса

— Morbleu, друг мой Троубридж, осторожнее! — предостерег меня де Гранден, когда мой автомобиль едва не въехал в заполненную до краев водой придорожную канаву. Я резко вывернул руль и тихо выругался себе под нос, наклоняясь вперед и тщетно пытаясь что-нибудь увидеть сквозь плотную завесу дождя.

— Бессмысленно, старина, — признался я, оборачиваясь к моему компаньону. — Мы заблудились, вот и всё!

— Ха, — хмыкнул он. — Вы только сейчас это обнаружили, друг мой? Parbleu, я знаю об этом уже полчаса.

На маленькой скорости мы ползли по бетонному шоссе, и я всматривался сквозь залитое потоками дождя ветровое стекло, пытаясь отыскать знакомые ориентиры, но ничего, кроме мокрой и непроницаемой темноты, не встретилось моему взгляду.

Два часа тому назад, в бурный вечер 192… года, ответив на настойчивый телефонный вызов, мы покинули мой безопасный уютный кабинет, чтобы ввести антитоксин ребенку итальянского рабочего, задыхающемуся от дифтерии в рабочем бараке нового отделения железной дороги. Я решил сократить путь вокруг железной дороги, но холод, проливной дождь и стигийская тьма ночи обманули меня. И в течение полутора часов я пробирался по незнакомым путям словно потерянный ребенок, заблудившийся в лесу.

— Grace à Dieu! — воскликнул де Гранден, хватая меня за руку своими небольшими, но сильными пальцами. — Свет, смотрите, там горит свет! Давайте пойдем туда! Даже самая жалкая лачуга будет спасением под этим злодейским дождем!

Я посмотрел — и увидел сквозь завесу дождя приблизительно в двухстах ярдах от нас слабо мерцающий огонек.

— Ладно, — согласился я, поднимаясь. — Мы уже потеряли столько времени, что ничего не сможем сделать для ребенка Виванти. Как знать, возможно, здесь нам укажут нужную дорогу.

Ступая по лужам, напоминающим миниатюрные озера, под ветром и дождем, преодолевая невидимые препятствия, мы, наконец, дотащились до большого краснокирпичного дома с внушительным подъездом из белых колонн. Свет струился через фрамугу белой двери и сквозь два высоких окна по бокам.

— Parbleu, этот дом послан нам судьбой, — прокомментировал де Гранден, поднялся на крыльцо и энергично застучал в дверь полированным латунным молоточком.

Я наморщил лоб в раздумье, пока он колотил молоточком второй раз.

— Странно, я не могу вспомнить это место, — пробормотал я. — Я думал, что знаю каждое здание в округе в пределах тридцати миль, но это — новое…

— Ah bah! — прервал меня де Гранден. — Вечно вы норовите добавить немного занудства в бочку с медом, друг мой Троубридж. Сначала вы вздумали потеряться посреди этой sacré бури с дождем. А когда я, Жюль де Гранден, нахожу нам прибежище, вы теряете время, удивляясь, что не знаете этого места. Morbleu, боюсь, если я не присмотрю за вами, вы еще и откажетесь от этого дома только потому, что не представлены его хозяину.

— Но я должен знать это место, де Гранден! — возразил я. — Это, конечно, недостаточно для того…

Мое выступление было прекращено резким щелчком замка, и большая белая дверь распахнулась перед нами.

Мы шагнули через порог, снимая промокшие шляпы и собираясь обратиться к человеку, открывшему дверь.

— Но… — начал было я и остановился с открытым от удивления ртом.

— Клянусь синими человечками… — пробормотал Жюль де Гранден и с удивлением уставился на меня.

Насколько можно было видеть, мы были одни во внушительном зале особняка. Прямо перед нами простирался коридор, ведущий к холлу площадью около сорока футов, паркет которого был покрыт разноцветными восточными коврами. Белые, обшитые панелями стены высотой футов в восемнадцать, украшенные портретами каких-то выглядящих весьма солидно людей, поднимались к потолку, который был расписан красивыми фресками. В дальнем конце холла находилась изящно изогнутая лестница, ведущая на второй этаж. Свечи в хрустальных подсвечниках освещали это огромное помещение; гостеприимный жар от дров, горящих в облицованном белым мрамором камине, создавал атмосферу домашнего уюта — но не было никаких признаков или следов, ни человека, ни домашнего животного.

Щелк! Тяжелая дверь позади нас тихо затворилась на хорошо смазанных петлях и крепко заперлась на автоматический замок.

— Чтоб я умер! — бормотал де Гранден, нажимая на посеребренную дверную ручку и энергично ее дергая. — Par la moustache du diable, друг мой Троубридж, она заперта! Быть может, и правда, было бы лучше остаться под проливным дождем!

— Ничуть, уверяю вас, мой дорогой сэр! — раздался глубокий низкий голос с лестницы. — Ваше прибытие — не иначе как чудо, джентльмены!

К нам приближался, тяжело опираясь на трость, седой и необычайно благообразный человек, облаченный в пижаму и халат, ночной колпак из цветного шелка и мягчайшие марокканские шлепанцы.

— Вы — врач, сэр? — спросил он, глядя вопросительно на медицинский саквояж в моей руке.

— Да, — ответил я. — Доктор Сэмюэль Троубридж из Харрисонвилля. А это — доктор Жюль де Гранден из Парижа, мой гость.

— Ах! — воскликнул наш хозяин. — Я очень, очень рад приветствовать вас в Марстон-холле, джентльмены! Так случилось, что одна… э… что моя дочь занемогла… И я не мог вызвать врача для нее из-за моей немощи и отсутствия телефона. Могу ли я злоупотребить вашим милосердием и попросить вас осмотреть мое бедное дитя? Я был бы так рад видеть вас моими гостями на эту ночь! Вы не снимите ваши пальто? — он с надеждой остановился. — Ах, благодарю вас!

Мы скинули промокшие пальто и бросили их на спинку стула.

— Сюда, пожалуйста!

Мы проследовали за ним по широкой лестнице и коридору и очутились в комнате, обставленной со вкусом, где на кровати, обложенная грудой крошечных подушек, лежала девушка лет пятнадцати.

— Анабель, Анабель, любимая, здесь два доктора, чтобы осмотреть тебя, — мягко произнес пожилой джентльмен.

Девушка устало и сердито качнула красивой головой, всхлипнула — и более никак не отреагировала на наше присутствие.

— Мсье, пожалуйста, скажите, каковы симптомы? — спросил де Гранден, закатывая манжеты и готовясь приступить к осмотру.

— Сон, — отвечал наш хозяин. — Она просто спит. Некоторое время назад она переболела инфлюэнцей; в последнее время она много дремлет, и я не могу ее добудиться. Боюсь, что она, быть может, заболела сонной болезнью, сэр. Мне говорили, что это иногда следует за инфлюэнцей.

— Гм… — де Гранден быстро провел гибкими пальцами за ушами девушки, пробежал вдоль шеи по яремной вене, а затем поднял на меня озадаченный взгляд и спросил: — Друг мой Троубридж, у вас в саквояже найдутся настойка опия и аконит?

— Есть аконит и немного морфия, — отвечал я, — но никакого опия.

— Неважно, — он нетерпеливо махнул рукой, залез в саквояж и извлек две маленьких склянки. — Это тоже подойдет. Немного воды, если можно, мсье! — обратился он к отцу, держа в руках склянки.

— Но, де Гранден… — начал было я, и тут же получил резкий удар его изящной ноги, обутой в тяжелый ботинок, по щиколотке. — …вы думаете, это — надлежащее лечение? — я неубедительно закончил фразу.

— О, mais oui, несомненно, — отвечал он. — Ничего другого не надо и желать в этом случае. Воды, пожалуйста, мсье! — повторил он, снова обращаясь к отцу.

Я уставился на него с плохо скрытым изумлением. Он извлек пилюли из каждой бутылки, быстро растер их в порошок, а в это время пожилой джентльмен наполнял стакан водой из фарфорового кувшина, стоявшего на умывальнике, покрытом ситцем, в углу комнаты. Де Гранден прекрасно ориентировался в моем медицинском саквояже и знал, что склянки не подписаны, а пронумерованы. Я видел, что он специально пропустил морфий и аконит и выбрал две склянки с простыми пилюлями из сахара и молока. Что он задумал, я понятия не имел. Оставалось только наблюдать, как мой друг отмерил четыре чайных ложки воды, растворил порошок и влил мнимое лекарство в горло спящей девушки.

— Хорошо, — объявил де Гранден, тщательно ополаскивая стакан. — Она будет отдыхать до утра, мсье. На рассвете мы определим дальнейшее лечение. А теперь, с вашего позволения, мы удалимся.

Он вежливо поклонился владельцу дома, тот ответил тем же и отвел нас в роскошно меблированную комнату в другом конце коридора.

— Послушайте, де Гранден, — воскликнул я, как только наш хозяин, пожелав нам спокойной ночи, закрыл за собой дверь, — что это за идея дать ребенку никчемное лекарство?..

— Ш-ш-ш! — прошипел он. — Эта юная девушка больна энцефалитом не больше, чем мы с вами, mon ami. Нет ни характерной опухлости лица и шеи, ни отвердения яремной вены. Температура тела немного повышена, это верно, но в ее дыхании я почувствовал запах хлоралгидрата^[75]. По всему ясно, хорошо ли, плохо ли, — она под наркотиком. И я подумал, что лучше было притвориться дурачком и сделать вид, что я поверил его словам. Pardieu, дурак, знающий, что он не дурак, имеет огромное преимущество перед дураком, который ему поверил, друг мой!

— Но…

— Никаких «но», друг мой Троубридж! Вспомните, как дверь этого дома отворилась без всякого нажатия, вспомните, как она закрылась за нами тем же образом — и обдумайте это, если желаете.

Мягко ступая, он пересек комнату, потянул в сторону ситцевые занавески на окне и легонько постучал по оконной раме с толстыми стеклами. «Regardez-vous», — промолвил он, постучав еще раз.

Как и все остальные окна, что я видел в этом доме, это окно было створчатое, перегородки сделаны наподобие решетки. Повинуясь де Грандену, я опробовал их и обнаружил, что они не деревянные, а металлические, прочно сваренные. К моему удивлению, оказалось, что и оконные защелки оказались обманками, металлическими конструкциями, накрепко вделанными в каменные подоконники. Таким образом, мы оказались словно заключенными в государственную тюрьму.

— Двери… — начал было я, но он только покачал головой.

Повинуясь его жесту, я подошел к дверям и нажал на ручку. Она поддалась, но замок не щелкнул — дверь была плотно закреплена, словно на болтах.

— По… по… чему? — глупо спросил я. — Что все это значит, де Гранден?

— Je ne sais quoi^[76], — ответил он, пожимая плечами. — Знаю только одно: мне не нравится этот дом, друг мой Троубридж! Я…

Сквозь стук дождя по стеклам и завывание ветра во фронтонах прорезался крик ужаса, превосходящий все адские муки души и тела.

— Cordieu! — он вскинул голову как собака, почуявшая издалека запах зверя. — Вы тоже слышали это, друг мой Троубридж?

— Конечно, — отвечал я, вобрав каждым нервом моего тела ужасный крик.

— Pardieu, теперь этот дом мне нравится еще меньше, — повторил он. — Давайте-ка придвинем этот шкаф к нашей двери. Я думаю, будет спокойнее спать за баррикадой!

Мы заблокировали двери, и вскоре я крепко заснул.

— Троубридж, Троубридж, друг мой, — де Гранден двинул острым локтем в мои ребра. — Просыпайтесь, умоляю вас. Именем зеленой козы, вы лежите как мертвый, но при этом отвратительно храпите!

— А? — ответил я сквозь сон, глубже зарываясь в постель. Несмотря на треволнения ночи, я сладко предавался сну, так как жутко устал.

— Вставайте же, друг мой! — теребил он меня. — Берег чист, полагаю, и нам пора произвести расследование!

— Чушь! — усмехнулся я, не собираясь оставлять удобное ложе. — Что проку в блужданиях по старому дому ради подтверждения ваших необоснованных предположений? Девушке и вправду могли дать дозу хлоралгидрата: отец помогал ей из добрых побуждений. А что касается этих устройств для открывания-закрывания дверей, так старик живет здесь один и установил эти механические приспособления, чтобы облегчить себе жизнь. Он и так едва ковыляет со своей палкой, вы же видели.

— Ах! И тот крик, что мы слышали, он тоже установил в помощь своему недугу, да? — саркастически согласился со мной мой компаньон.

— Быть может, девушка проснулась от кошмара, — осмелился сказать я, но он сделал нетерпеливый жест.

— Быть может, и луна сделана из зеленого сыра, — отвечал он. — Вставайте же и одевайтесь, друг мой. Этот дом должен быть обследован, пока есть время. Смотрите: пять минут назад, через это самое окно, я видел, как мсье наш хозяин, одетый в плащ, выходил из парадной двери, и без своей палочки! Parbleu, он припустил так же проворно, как любой мальчик, уверяю вас! А сейчас он где-то там, где мы оставили ваш автомобиль — и что он намеревается там делать, я не знаю. Но что намереваюсь делать я — знаю очень хорошо. Так вы идете со мной или нет?

— О, полагаю, что да! — согласился я, скатываясь с кровати и натягивая одежду. — А как вы собираетесь отпереть эту дверь?

Внезапно де Гранден ослепительно улыбнулся, отчего его усики приобрели форму рожков перевернутого полумесяца.

— Вот! — он показал мне кусочек проволоки. — В те времена, когда волосы женщины были символом ее могущества, чего только не выделывали леди со шпилькой! Pardieu, одна grisette^[77] перед войной в Париже показала мне некоторые трюки! Посмотрите-ка!

Мой друг ловко засунул гибкую петлю проволоки в замочную скважину, повертел ею туда-сюда, протолкнул вглубь и осторожно вытащил. «Très bien», — пробормотал он и достал из внутреннего кармана более толстую проволоку.

— Смотрите, — он продемонстрировал мне первую проволоку. — Она показала мне устройство замка. — Он изогнул более толстую проволоку по контуру тонкой. — Voilà, у меня есть ключ!

Так и было. Замок с готовностью поддался повороту импровизированного ключа — и мы уже стояли в длинном темном холле, глядящем на нас с любопытством и жутью.

— Сюда, пожалуйста, — приказал де Гранден. — Сначала зайдем к la jeunesse^[78], посмотрим, как у нее дела.

Мы на цыпочках прошли по коридору, ведущему к комнате девушки, и оказались у ее кровати.

Она лежала со сложенными на груди руками, словно покойник, приготовленный к последнему приюту. Ее большие фиалковые глаза неподвижно смотрели вверх; завитые локоны светлых подстриженных волос нимбом окружали ее бледное лицо — как у святой на резной иконе из слоновой кости.

Мой компаньон тихо приблизился к кровати и с профессиональной точностью нащупал пульс девушки.

— Температура низкая, пульс слабый, — бормотал он. — Цвет лица бледный, почти синюшный… Ха, теперь глаза: во сне зрачки сужены, но теперь должны бы расшириться… Dieu de Dieu! Троубридж, друг мой, идите сюда! Смотрите! — скомандовал он, указывая на безразличное лицо девушки. — Эти глаза, grand Dieu, эти глаза! Кощунство, никак не меньше!

Я посмотрел на лицо девочки и отшатнулся, подавляя крик ужаса.

Впервые увидев ее спящей, мы были ею очарованы. Мелкие и правильные черты лица напоминали точеную камею; завитки светло-желтых волос придавали ей изящное, эфирное очарование, сравнимое с прелестью пастушек из дрезденского фарфора. Оставалось лишь взмахнуть пушистыми ресницами — и тогда ее лицо стало бы лицом милого эльфа, прогуливающегося по волшебной стране.

Но ее ресницы были подняты — и глаза совсем не выглядели чистым ясным отражением умиротворенной души. Скорее — это были глаза мученика. Радужные оболочки были прекрасного голубого оттенка, это так, но сами глазные яблоки внушали ужас. Двигаясь вправо и влево, они тщетно пытались сфокусироваться, придавая ее бледному сахарному лицу отвратительно-смехотворное выражение раздувшейся жабы.

— О боже! — воскликнул я, отворачиваясь от изуродованной девушки с чувством отвращения, почти тошноты. — Какой кошмар!

Де Гранден не ответил, склонился над девушкой, внимательно изучая ее уродливые глаза.

— Это не естественно, — объявил он. — Глазные мышцы надрезаны скальпелем хирурга. Приготовьте ваш шприц и немного стрихнина, друг мой Троубридж. Эта бедняжка все еще без сознания.

Я поспешил в нашу спальню и возвратился со стимулирующим препаратом^[79], затем расположился рядом, нетерпеливо наблюдая, как де Гранден делает инъекцию.

Узкая грудь девушки затрепетала от действия сильного лекарства, белые ресницы моргнули над отвратительными глазами. Тогда, со стоном всхлипнув, она попыталась подняться на локтях, упала вновь, и, с очевидным усилием, прошептала:

— Зеркало, дайте мне зеркало! О, скажите мне, что это неправда, что это хитроумный трюк… О! Ужас, что я видела в зеркале, не был мной… Так ведь?

— Tiens, ma petite, — ответил де Гранден, — вы говорите загадками. Что вы хотите узнать?

— Он… он… — девушка едва шевелила дрожащими губами. — Этот ужасный старик показал мне зеркало… и сказал… что это мое отражение… О, это было ужасно… ужасно…

— Что? Как это? — вскричал де Гранден. — Он? Ужасный старик? Вы — не его дочь? Он — не ваш отец?

— Нет, — едва слышно выдохнула девушка. — Я ехала домой из Мэкеттсдэйла прошлым… о, я не помню, когда это было, но точно вечером… и проколола шину. Я… я думаю, на дороге было разбито стекло, потому что и моя обувь оказалась порезанной. Я увидела свет в доме и пришла просить о помощи. Старик — о, я думала, что он такой хороший и добрый! — впустил меня и сказал, что он как раз в одиночестве собирался поужинать, и пригласил меня присоединиться к нему. Я съела немного… немного… о, я не помню, что это было… А потом — он помог мне приподняться в кровати, поставил передо мной зеркало и сказал: это твое лицо в зеркале! О, пожалуйста, пожалуйста, скажите мне — это был ужасный трюк, разыгранный со мной? Я же не отвратительна, да?

— Morbleu! Что все это значит? — тихо пробормотал де Гранден, теребя кончики усов, а девушке ответил: — Ну, конечно нет. Вы походите на цветок, мадемуазель. На маленький цветок, танцующий на ветру. Вы…

— А мои глаза, они не… они не… — она прервала его всхлипами, — пожалуйста, скажите мне, что они не…

— Mais non, ma chère, — уверял он ее, — ваши глаза как pervenche^[80], отражающие весеннее небо. Они…

— Дайте… дайте мне посмотреться в зеркало, пожалуйста, — тревожно прошептала она. — Я хотела бы лично убедиться, что вы… о, мне плохо…

Она откинулась на подушки; ее ресницы милосердно скрыли изуродованные глаза и вернули лицу спокойствие красоты.

— Cordieu! — выдохнул де Гранден. — Догадка про хлорал не принесла пользы Жюлю де Грандену, друг мой Троубридж. Я скорее пойду на дыбу, чем покажу этому несчастному ребенку ее отражение в зеркале!

— Но что все это значит? — спросил я. — Она говорит, что приехала сюда и…

— И остальное остается нам только узнать, я полагаю, — спокойно ответил он. — Ну, мы теряем время, а терять время означает быть пойманными, друг мой.

Де Гранден проследовал в холл в поисках двери, ведущей в кабинет хозяина дома, но внезапно остановился на верхней лестничной площадке.

— Посмотрите-ка, друг мой Троубридж, — сказал он, указывая своим тщательно отполированным указательным пальцем на пару кнопок, белую и черную, закрепленных на стенной панели. — Если я не ошибаюсь, а я не думаю, что ошибаюсь, здесь у нас ключ к ситуации — или, по крайней мере, к парадной двери.

Он энергично нажал на белую кнопку и подбежал к изгибу лестницы, чтобы проверить результат. Конечно же, тяжелая дверь распахнулась на бронзовых петлях, пропустив ветер и дождь в нижний зал.

— Pardieu, — возгласил он, — вот и наш «сезам, откройся». Давайте посмотрим, обладаем ли мы тайной «сезам, закройся». Нажмите на черную кнопку, друг мой Троубридж, а я посмотрю.

Я выполнил его указания, и восхищенное восклицание де Грандена оповестило меня, что дверь закрылась.

— Теперь что? — спросил я, возвратившись.

— Гм, — он в задумчивости потянул сначала за один, потом за другой кончик усиков. — Друг мой Троубридж, дом обладает многими достопримечательностями, но я полагаю, было бы хорошо, если бы мы вышли, чтобы понаблюдать за тем, что делает наш друг, le vieillard horrible.^[81] Мне не нравится, что тот, кто показывает молодым девушкам их изуродованные лица в зеркалах, теперь рядом с нашим автомобилем.

Мы влезли в наши плащи, открыли дверь, подложив под нее скомканную бумагу, чтобы она не закрылась, и поспешили в бурю.

Покинув подъезд, мы увидели сияющий сквозь завесу дождя свет — это мой автомобиль съезжал налево с дороги.

— Parbleu, да он вор! — возмущенно воскликнул де Гранден. — Holà, мсье! — Он побежал вперед, расставив руки как семафоры. — Что такое вы творите с нашим moteur?^[82]

Буря отбросила его слова в сторону, но маленькому французу помешать было невозможно.

— Pardieu, — выдохнул он, наклоняясь под порывом ветра. — Я остановлю негодяя, если он, nom d’un coq, сделает это!

Пока он кричал, старик выпрыгнул из автомобиля, катящегося с крутой набережной в заболоченное грязное озеро.

Мгновение вандал любовался своей работой, а затем дико расхохотался — злобнее, чем если бы богохульничал.

— Parbleu, грабитель, apache!^[83] Скоро ты засмеешься по-другому! — пообещал де Гранден и побежал к старику.

Но тот, казалось, забыл о нашем присутствии. Все еще хохоча, он повернулся к дому, но резко остановился — внезапно сильный порыв ветра пошатнул деревья вдоль шоссе. Огромный сук отломило от дерева и бросило наземь.

Старик, быть может, мог бы избежать падения метеорита. Но, как стрела из лука божественного правосудия, огромный сук придавил его тщедушное тело к земле, словно грубый башмак рабочего — червяка.

— Вот так, друг мой Троубридж, — как на суде заключил де Гранден, — и заканчивают злодеи, крадущие чужие автомобили!

Мы сняли тяжелую ветвь и перевернули старика на спину. Наша с де Гранденом экспертиза «на скорую руку» подтвердила: у него был сломан позвоночник.

— Вы хотите сделать последнее заявление, мсье? — коротко спросил де Гранден. — Если так, говорите быстро, ваше время выходит.

— Да… я… — едва отвечал покалеченный, — я хотел убить вас… вы узнали мою тайну… Теперь вы можете поведать всему миру, что значит оскорбить Марстона. В моей комнате вы найдете документы. Мои… мои питомцы… в… подвале… Она должна быть… одной… из них…

Паузы между его словами становились все более длинными, голос слабел с каждым слогом. Когда он прошептал последние слова, раздался булькающий звук, и струйка крови показалась в углу губ. Узкая грудь поднялась и опустилась в конвульсии, и челюсть отвисла. Он был мертв.

— Ага, он умер от кровоизлияния, — заметил де Гранден. — Гм, сломанное ребро пронзило легкие. Я должен был это предвидеть. Ну, друг мой, отнесем его в дом и посмотрим, что он там говорил о документах и питомцах. Разве можно умирать, оставив загадку наполовину неразрешенной! Неужели он не знал, что Жюль де Гранден всегда должен разгадать загадку. Parbleu, мы решим эту тайну, мсье le Mort^[84], даже если нам придется сделать вскрытие вашего трупа!

— О, ради Бога, помолчите, де Гранден, — умолял я, потрясенный его бессердечностью. — Человек мертв.

— Ah bah! — возразил он презрительно. — Мертв или нет, но разве не он украл ваш автомобиль?

Мы положили нашу ужасную ношу на кушетку в зале и поднялись на второй этаж. Под руководством де Грандена мы нашли кабинет покойника и начали отыскивать бумаги, упомянутые им перед последним вздохом. Вскоре мой компаньон отыскал в нижнем ящике старинного комода из красного дерева толстый кожаный портфель и разложил его содержимое на постели.

— Ого, — он вынул несколько бумаг и поднес их к свету. — Мы начинаем делать успехи, друг мой Троубридж. Что это?

Он протянул мне пожелтевшую газетную вырезку. Мы прочли:

ОБМАНЩИЦА-АКТРИСА БРОСАЕТ КАЛЕКУ, СЫНА ХИРУРГА, НАКАНУНЕ СВАДЬБЫ

Известная актриса варьете Дора Ли вчера объявила о расторжении помолвки с парализованным Джоном Бирсфилдом Марстоном-младшим, сыном знаменитого хирурга и опытного остеолога^[85]. Как она сказала, она не может выдержать вид его уродства, а обещание дала ему в приступе беспечной жалости. Репортерам «Плэнит» не удалось поговорить ни с брошенным женихом, ни с его отцом вчера вечером.

— Очень хорошо, — кивнул де Гранден, — пойдем дальше. Итак, молодая женщина расторгла помолвку с калекой — и, судя по дате в газете, это было в 1896 году. Вот еще одна вырезка, что вы скажете об этом?

Там было написано следующее:

САМОУБИЙСТВО СЫНА ХИРУРГА

Джон Бирсфилд Марстон, сын знаменитого хирурга, носящего то же имя, парализованный уже десять лет после неудачной игры в поло в Англии, был найден камердинером в своей спальне мертвым. Резиновый шланг во рту молодого человека вел к газовой горелке.

Молодой Марстон был брошен Дорой Ли, известной водевильной актрисой накануне их женитьбы месяц назад. Как сообщают, он был чрезвычайно подавлен обманом своей невесты.

Доктор Марстон, обездоленный отец, заявил этим утром репортерам «Плэнит», что в гибели его сына повинна актриса, и добавил, что она понесет за это наказание. На вопрос о том, какие судебные меры будут предприниматься, он не ответил.

— Ну как? — кивнул де Гранден. — А теперь вот это…

Третья заметка была совсем краткой:

ЗНАМЕНИТЫЙ ХИРУРГ УДАЛЯЕТСЯ ОТ ДЕЛ

Доктор Джон Бирсфилд Марстон, широко известный в этой части страны как эксперт в костных операциях, заявил о своем намерении завершить свою практику. Он продал свой дом и уезжает из города.

— Картина пока что представляется весьма ясной, — отметил де Гранден, рассматривая первую вырезку с поднятыми бровями. — Но… morbleu, друг мой, посмотрите, посмотрите на эту картинку: это Дора Ли. Она вам никого не напоминает? А?

Я взял вырезку и внимательно всмотрелся в иллюстрацию статьи, объявляющей о разрыве помолвки молодого Марстона. Женщина была молода и разодета в пух и прах по моде времен испано-американской войны.

— Гм… никого… — начал было я, но тут же замолчал. Внезапное сходство поразило меня. Несмотря на высокую сложную прическу и неподходящую к ней матросскую соломенную шляпку, женщина на картинке имела определенное сходство с изуродованной девушкой, которую мы видели полчаса тому назад.

Француз увидел озарение на моем лице и кивнул.

— Ну, конечно, — сказал он. — А теперь возникает вопрос: молодая девушка с изуродованными глазами — родственница этой Доры Ли, или это просто совпадение? И если так, что стоит за ним? Hein?

— Я не знаю, — признался я. — Какая-то связь должна быть…

— Связь? Конечно, связь есть, — подтвердил де Гранден, роясь в портфеле. — Ах! Что это? Nom d’un nom, друг мой Троубридж, кажется, я вышел на дневной свет! Смотрите!

Он держал перед собой одну из популярных нью-йоркских ежедневных газет, где на целой полосе располагался сенсационный материал, снабженный портретами полдюжины молодых женщин.

«ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ПРОПАВШИМИ ДЕВУШКАМИ?» — прочитал я кричащий заголовок.

«Чьи зловещие невидимые руки тянутся из тьмы, выхватывая наших девушек из дворцов и лачуг, магазинов, со сцены и офисов? — риторически вопрошали читателей. — Где Эллен Манро и Дороти Сойер, Филлис Бучет и три другие прекрасные блондинки, ушедшие в небытие в течение прошлого года?»

Я прочитал до конца сенсационную статью об исчезновениях. Случаи казались схожими: ни одна из исчезнувших молодых женщин не возвратилась в свой дом и ни одна из них (согласно статье) не собиралась ни в какое путешествие.

— Parbleu, он глуп — даже для журналиста! — резюмировал де Гранден по прочтении мною статьи. — Держу пари, что и мой добрый друг Троубридж уже заметил одно важное обстоятельство, упущенное автором статьи, — столь же банальное, как нос на его лице.

— Мне жаль разочаровывать вас, старина, — отвечал я, — но мне кажется, что репортер описал это дело со всех возможных ракурсов.

— Ах, так? — саркастически заметил он. — Morbleu, мы должны будем проконсультироваться с окулистом, перед тем как возвратимся домой, друг мой! Смотрите, смотрите, я умоляю вас, на портреты этих исчезнувших женщин, cher ami! И скажите мне, что вы не видите не только сходства между ними, но и сходства с мадемуазель Ли, бросившей сына доктора Марстона? Что? И сейчас, после моих указаний, вы не видите этого?

— Нет… по… почему… да… да, конечно! — отвечал я, рассматривая портреты. — Дьявол! Де Гранден, вы правы! Похоже, что у этих девушек есть фамильное сходство! Вы нащупали это!

— Hélas, нет! — сказал он, пожимая плечами. — Я еще ничего не понимаю, друг мой. Я только пытаюсь растопырить руки, подобно слепому, над которым издевается толпа мальчишек, и мои бедные пальцы не могут ничего нащупать. Pah!^[86] Жюль де Гранден, ты — величайший глупец! Думай же, думай, тупица!

Он сел на краешек кровати, обхватив лицо руками, и наклонился вперед так, что его локти уткнулись в колени.

Внезапно он подпрыгнул, и одна из его волшебных улыбок осенила его мелкие правильные черты.

— Nom d’un chat rouge, друг мой, есть! Есть! — объявил он. — Питомцы… питомцы, о которых говорил старый вор автомобилей! Они находятся в подвале! Pardieu, мы посмотрим на этих питомцев, cher Троубридж, нашими четырьмя глазами. И почему этот отвратительный вор сказал, что «она» должна была стать одной из них? Теперь, во имя сатаны и серы, кого он подразумевал, говоря «она», если не несчастного ребенка с глазами la grenouille?^[87] А?

— Почему… — начал я, но он махнул рукой.

— Давайте, давайте, пойдем, — убеждал он меня. — Мне не терпится, я волнуюсь, я не властен над собой! Мы обследуем дом и лично убедимся, какие-такие питомцы содержатся у человека, показывающего молоденьким девушкам их деформированные лица в зеркале и — parbleu! — крадущего автомобили у моих друзей!

Мы быстро спустились по главной лестнице, отыскивая вход в подвал. Наконец, нашли дверь и, вооружившись свечами из зала, держа их над головами, стали спускаться по шатким ступенькам в темный как смоль подвал с влажными заплесневелыми стенами и сырым земляным полом.

— Parbleu, темницы château в Каркассоне будут повеселее, — заметил де Гранден, остановившись на ступеньке, водя свечой над головой и осматривая мрачные своды.

Подавляя дрожь от холода и дурного предчувствия, я посмотрел на каменные своды без окон и всяческих отверстий, готовясь вернуться назад.

— Здесь нет ничего, — заявил я, — это можно увидеть и вполглаза. Место так же пусто, как…

— Быть может, друг мой Троубридж, — согласился он. — Но Жюль де Гранден не смотрит вполглаза. Он использует оба глаза и неоднократно, если его первого взгляда оказывается недостаточно. Взгляните на тот деревянный настил! Что вы скажете о нем?

— Ну… кусок дервянного покрытия… — рискнул предположить я.

— Может — да, может — нет, — сказал он, — давайте посмотрим!

Он прошел по подвалу, наклонился и обратился ко мне с удовлетворенной улыбкой.

— У настила обычно не бывает колец, друг мой! Ха! — Он ухватился за железное кольцо и поднял деревянную крышку, обнажившую почти трехфутовый люк с деревянной, почти вертикальной лестницей, ведущей в непроницаемую темноту.

— Allons, мы спускаемся, — заявил он, оборачиваясь и ступая на верхнюю ступеньку лестницы.

— Не будьте глупцом, вы же не знаете, что там… — посоветовал я.

— Верно, — ответил он, когда его голова сровнялась с полом, — но через миг узнаю. Так вы идете?

Я с досадой вздохнул и последовал за ним.

На последней ступеньке он остановился, поднял свечу и огляделся. Вокруг нас была земляная шахта с перекрытиями из досок и деревянными балками.

— Ах, все только усложняется, — пробормотал он, ступая в темный туннель. — Вы идете, друг мой Троубридж?

Я последовал за ним, размышляя, что может оказаться в конце этого темного, покрытого плесенью прохода — но мой взгляд встречал только древесный грибок и сырые земляные стены.

Де Гранден продвигался на несколько шагов впереди меня. Пройдя приблизительно пятнадцать футов, я услышал крик удивления и ужаса моего компаньона и в два прыжка оказался рядом. Прибитые гвоздями к деревянным блокам, с обеих сторон туннеля свешивались белые блестящие предметы — и разум отказывался узнавать их. Но даже непрофессионал не перепутал бы их ни с чем другим, тем более я, врач. Справа, призрачно белея в мерцании свечей, висели кости человеческих ног, отлично собранные от ступней до таза.

— Боже правый! — воскликнул я.

— Sang du diable! — прокомментировал де Гранден. — Посмотрите, что вот там, друг мой! — И он указал на противоположную стену. Четырнадцать скелетов рук, полностью собранных от лопатки до кончиков пальцев, свисали с деревянных балок.

— Pardieu, — пробормотал де Гранден. — Я знал людей, собирающих чучела птиц и засушенных насекомых; знал тех, кто хранил египетские мумии и даже черепа давно умерших людей — но никогда прежде не видел коллекции рук и ног! Parbleu, он caduc^[88] — безумный чудак, если я что-то понимаю.

— Так это они и были его питомцами? — спросил я. — Да, он несомненно безумец: держать такую коллекцию да еще в таком месте. Бедняга…

— Nom d’un canon! — вмешался де Гранден. — Что это?

Из темноты донесся странный, невнятный звук, будто человек пытался говорить с набитым едой ртом. А за ним, словно проснувшееся эхо, этот звук повторился, умноженный в несколько раз — словно бормотали около полдюжины младенцев или такое же количество ненормальных взрослых.

— Вперед! — Отвечая на неизвестный вызов, как воин, повинующийся звуку трубы, де Гранден бросился в сторону странного шума, освещая себе по сторонам. Затем послышалось:

— Nom de Dieu de nom de Dieu! — завопил он. — Смотрите, друг мой Троубридж! Смотрите и скажите: вы видите то, что вижу я, или я тоже сошел с ума?

Вдоль стены выстроились в ряд семь маленьких деревянных клеток, каждая с дверцей из вертикальных планок, наподобие таких, в которых крестьяне держат куриц, не больше. В каждой из клеток находился объект, подобный которому я никогда прежде не видел, даже в кошмарных снах.

Они имели туловища людей, хотя ужасно отощавших от голодания и покрытых грязной коростой — но на этом подобие человеку прекращалось.

С плеч и с талии свисали вялые отростки плоти, верхние, заканчивающиеся плоскостями, подобными плавникам и отдаленно напоминающими руки; нижние конечности, когда-то бывшие ногами, завершались пятью иссохшими фрагментами плоти — пальцами.

На худых шеях крепились головы с карикатурными лицами — плоскими, без носов и подбородков, с ужасными иссеченными и расходящимися глазами, с разверстыми отверстиями от щеки до щеки вместо ртов и — о, ужас ужасов! — с выступающими на несколько дюймов языками, качающимися в бессильной попытке произнести слова.

— Сатана, твое искусство превзойдено! — крикнул де Гранден, высвечивая клочки бумаги, украшающие каждую из клеток наподобие названий животных в зверинце. — Смотрите! — сказал он, указывая дрожащим пальцем на надпись.

Я глянул и в ужасе отскочил. На бумаге был портрет и имя Эллен Манро, одной из девушек из газетной вырезки, найденной нами в спальне покойного. Ниже нетвердым почерком нацарапано: «Уплачено 1-25-97».

Подавленные, мы прошли мимо клеток. На каждой имелся портрет молодой и симпатичной девушки и подпись: «Уплачено» с датой. Все девушки из газетных вырезок были представлены в клетках. Последняя, самая маленькая клетка была отмечена фотографией, именем Доры Ли и датой «оплаты» красными цифрами.

— Parbleu, друг мой, что нам делать? — истерично прошептал де Гранден. — Мы не можем вернуть этих бедолаг миру, это было бы высшим проявлением жестокости. И уклониться от акта милосердия, о котором они попросили бы, если б могли говорить, тоже невозможно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

75

Одно из первых синтетических снотворных и седативных средств. — Прим. ред.

76

Неважно (франц.).

77

Гризетка, девушка не очень строгих правил (франц.).

78

Девушке (франц.).

79

В медицине нитрат стрихнина применяется для повышения рефлекторной возбудимости, стимулируя органы чувств, процессы обмена веществ, а также тонизируя сердечную мышцу и скелетную мускулатуру. — Прим. ред.

80

Фиалки (франц.).

81

Ужасный старик (франц.).

82

Автомобилем (франц.).

83

Апаш, бандит (франц.).

84

Смерть (франц.).

85

Остеолог — анатом, изучающий костный скелет. — Прим. ред.

86

Тьфу! (франц.)

87

Лягушки (франц.).

88

Кадук, злой дух.