Серебряный век. Афоризмы

Группа авторов (2024)

Cборник объединяет лучшие стихотворения великих поэтов конца XIX — начала XX века, создавших неповторимую атмосферу своего времени. Эти стихи — ключ к пониманию эпохи, когда каждый звук и каждая рифма несли в себе глубокий смысл, раскрывали сокровенные тайны бытия и создавали новые миры. Прикоснитесь к живой истории, услышьте голоса поэтов, которые своим творчеством изменили мир. Независимо от того, знакомы ли вы с поэзией Серебряного века или только открываете ее для себя, этот сборник станет вашим проводником в удивительный мир, где каждое слово дышит страстью и вдохновением. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Символизм

Константин Бальмонт (1867–1942)

Безглагольность

Есть в русской природе усталая нежность,

Безмолвная боль затаённой печали,

Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,

Холодная высь, уходящие дали.

Приди на рассвете на склон косогора, —

Над зябкой рекою дымится прохлада,

Чернеет громада застывшего бора,

И сердцу так больно, и сердце не радо.

Недвижный камыш. Не трепещет осока.

Глубокая тишь. Безглагольность покоя.

Луга убегают далёко-далёко.

Во всем утомленье — глухое, немое.

Войди на закате, как в свежие волны,

В прохладную глушь деревенского сада, —

Деревья так сумрачно-странно-безмолвны,

И сердцу так грустно, и сердце не радо.

Как будто душа о желанном просила,

И сделали ей незаслуженно больно.

И сердце простило, но сердце застыло,

И плачет, и плачет, и плачет невольно.

1900 г.

Среди камней

Я шёл по выжженному краю

Каких-то сказочных дорог.

Я что-то думал, что — не знаю,

Но что не думать — я не мог.

И полумёртвые руины

Полузабытых городов

Безмолвны были, как картины,

Как голос памятных годов.

Я вспоминал, я уклонялся,

Я изменялся каждый миг,

Но ближе-ближе наклонялся

Ко мне мой собственный двойник.

И утомительно мелькали

С полуослепшей высоты,

Из тьмы руин, из яркой дали,

Неговорящие цветы.

Но на крутом внезапном склоне,

Среди камней, я понял вновь,

Что дышит жизнь в немом затоне,

Что есть бессмертная любовь.

1916 г.

Белладонна

Счастье души утомленной —

Только в одном:

Быть как цветок полусонный

В блеске и шуме дневном,

Внутренним светом светиться,

Все позабыть и забыться,

Тихо, но жадно упиться

Тающим сном.

Счастье ночной белладонны —

Лаской убить.

Взоры её полусонны,

Любо ей день позабыть,

Светом луны расцвечаться,

Сердцем с луною встречаться,

Тихо под ветром качаться,

В смерти любить.

Друг мой, мы оба устали.

Радость моя!

Радости нет без печали.

Между цветами — змея.

Кто же с душой утомленной

Вспыхнет мечтой полусонной,

Кто расцветет белладонной —

Ты или я?

1917 г.

Скорпион

Я окружён огнем кольцеобразным,

Он близится, я к смерти присуждён, —

За то, что я родился безобразным,

За то, что я зловещий скорпион.

Мои враги глядят со всех сторон,

Кошмаром роковым и неотвязным, —

Нет выхода, я смертью окружён,

Я пламенем стеснён многообразным.

Но вот, хоть всё ужасней для меня

Дыханья неотступного огня,

Одним порывом полон я, безбольным.

Я гибну. Пусть. Я вызов шлю судьбе.

Я смерть свою нашёл в самом себе.

Я гибну скорпионом — гордым, вольным.

1922 г.

Бог и Дьявол

Я люблю тебя, Дьявол, я люблю Тебя, Бог,

Одному — мои стоны, и другому — мой вздох,

Одному — мои крики, а другому — мечты,

Но вы оба велики, вы восторг Красоты.

Я как туча блуждаю, много красок вокруг,

То на север иду я, то откинусь на юг,

То далеко, с востока, поплыву на закат,

И пылают рубины, и чернеет агат.

О, как радостно жить мне, я лелею поля,

Под дождём моим свежим зеленеет земля,

И змеиностью молний и раскатом громов

Много снов я разрушил, много сжёг я домов.

В доме тесно и душно, и минутны все сны,

Но свободно-воздушна эта ширь вышины,

После долгих мучений как пленителен вздох.

О, таинственный Дьявол, о, единственный Бог!

1928 г.

Андрей Белый (1880–1934)

Во храме

Толпа, войдя во храм, задумчивей и строже…

Лампад пунцовых блеск и тихий возглас: «Боже…»

И снова я молюсь, сомненьями томим.

Угодники со стен грозят перстом сухим,

лицо суровое чернеет из киота

да потемневшая с веками позолота.

Забил поток лучей расплавленных в окно…

Всё просветилось вдруг, всё солнцем зажжено:

и «Свете тихий» с клиросов воззвали,

и лики золотом пунцовым заблистали.

Восторгом солнечным зажжённый иерей,

повитый ладаном, выходит из дверей.

1903 г.

Горе

Солнце тонет.

Ветер: — стонет,

Веет, гонит

Мглу.

У околицы,

Пробираясь к селу,

Паренёк вздыхает, молится

На мглу.

Паренёк уходит во скитаньице;

Белы-руки сложит на груди:

«Моё горе, —

Горе-гореваньице:

Ты за мною,

Горе,

Не ходи!»

Красное садится, злое око.

Горе гложет

Грудь,

И путь —

Далёкий.

Белы-руки сложит на груди:

И не может

Никуда идти:

«Ты за мною,

Горе,

Не ходи».

Солнце тонет.

Ветер стонет,

Ветер мглу

Гонит.

За избёночкой избёночка.

Парень бродит

По селу.

Речь заводит

Криворотый мужичоночка:

«К нам —

В хаты наши!

Дам —

Щей да каши…»

— «Оставь:

Я в Воронеж».

— «Не ходи:

В реке утонешь».

— «Оставь:

Я в Киев».

— «Заходи —

В хату мою:

До зелёных змиев

Напою».

— «Оставь:

Я в столицу».

— «Придёшь в столицу:

Попадешь на виселицу…»

Цифрами оскалились вёрсты полосатые,

Жалят ноги путника камни гребенчатые.

Ходят тучи по небу, старые-косматые.

Порют тело белое палки суковатые.

Дорога далека: —

Бежит века.

За ним горе

Гонится топотом.

«Пропади ты, горе,

Пропадом».

Бежит на воле:

Холмы, избёнки,

Кустарник тонкий

Да поле.

Распылалось в небе зарево.

…

Как из сырости

Да из марева

Горю горькому не вырасти!

1906 г.

Посвящение

Я попросил у вас хлеба — расплавленный камень мне дали,

И, пропалённая, вмиг, смрадно дымится ладонь…

Вот и костёр растрещался, и пламень танцует под небо.

Мне говорят: «Пурпур». В него облеклись на костре.

Пляшущий пурпур прилип, сдирая и кожу, и мясо:

Вмиг до ушей разорвался чёрный, осклабленный рот.

Тут воскликнули вы: «Он просветлённо смеётся…»

И густолиственный лавр страшный череп покрыл.

1915 г.

Александр Блок (1880–1921)

«Люблю высокие соборы…»

Люблю высокие соборы,

Душой смиряясь, посещать,

Входить на сумрачные хоры,

В толпе поющих исчезать.

Боюсь души моей двуликой

И осторожно хороню

Свой образ дьявольский и дикий

В сию священную броню.

В своей молитве суеверной

Ищу защиты у Христа.

Но из-под маски лицемерной

Смеются лживые уста.

И тихо, с изменённым ликом,

В мерцаньи мертвенном свечей,

Бужу я память о Двуликом

В сердцах молящихся людей.

Вот — содрогнулись, смолкли хоры,

В смятеньи бросились бежать.

Люблю высокие соборы,

Душой смиряясь, посещать.

1902 г.

«Девушка пела в церковном хоре…»

Девушка пела в церковном хоре

О всех усталых в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех, забывших радость свою.

Так пел её голос, летящий в купол,

И луч сиял на белом плече,

И каждый из мрака смотрел и слушал,

Как белое платье пело в луче.

И всем казалось, что радость будет,

Что в тихой заводи все корабли,

Что на чужбине усталые люди

Светлую жизнь себе обрели.

И голос был сладок, и луч был тонок,

И только высоко, у Царских Врат,

Причастный Тайнам, — плакал ребенок

О том, что никто не придёт назад.

1905 г.

«О доблестях, о подвигах, о славе…»

О доблестях, о подвигах, о славе

Я забывал на горестной земле,

Когда твоё лицо в простой оправе

Передо мной сияло на столе.

Но час настал, и ты ушла из дому.

Я бросил в ночь заветное кольцо.

Ты отдала свою судьбу другому,

И я забыл прекрасное лицо.

Летели дни, крутясь проклятым роем…

Вино и страсть терзали жизнь мою…

И вспомнил я тебя пред аналоем,

И звал тебя, как молодость свою…

Я звал тебя, но ты не оглянулась,

Я слёзы лил, но ты не снизошла.

Ты в синий плащ печально завернулась,

В сырую ночь ты из дому ушла.

Конец ознакомительного фрагмента.