Клинок Смерти. Осколки

Сергий Бриз (2024)

После залпа крейсера Аврора из жерла орудия протестом трудовых масс был разбит символ Самодержавия царской власти чьи Осколки ещё долго ранили своим выбором любить или ненавидеть молодую Советскую страну. Книга имеет право быть как отдельным произведением, так и право на своё продолжение истории.

Глава 7

Эпизод 1

1936 год. Весна.

Бронштейн, в 1920 году после того, как расстался с Копыловым и Никифором, приехав в Смоленск, проживал со своей семьёй на улице Большая Советская, дом семь в первом подъезде трёх подъездного дома на втором этаже коммунальной квартиры. Устроился он работать архивариусом в правление по градостроительству.

Денег у него золотом было, предостаточно накоплено и он не бедствовал, создавая вид скромного служащего, иногда запускал в мошну свою руку для поправки бюджета семьи. Прятал хорошо своё богатство дома. Украшения Ульяны, из соображений безопасности он положил в железную банку с надписью сахар, при этом наполнив её швейными принадлежностями, заставил железными кружками и посудой на полке в столовой. О своей прошлой жизни никому не рассказывал и запретил об этом говорить жене и своим двум дочерям. Жил он счастливо и тихо, но дочки у него болтушки были, язык помело.

***

В доме на улице Большая Советская, в одном из трёх подъездов, на первом этаже размещалась сапожная мастерская с жилым помещением на втором этаже. Всё это хозяйство принадлежало авторитету криминального мира по прозвищу Сивый, прозванного по своей фамилии Сивков. Помощником его был Ефим, по прозвищу Сапожник.

Сивый со своим помощником находились, в подвальном помещении, просматривали содержимое саквояжа, сидя за столом при свете керосиновой лампы. В саквояже находились деньги и золотые изделия, принадлежащие воровскому обществу, в котором Сивый занимал место «Смотрящего» по городу Смоленску и содержал финансовую помощь, накопленную для всех дел криминальных, с названием Общак.

Сапожник сложил деньги и украшения в саквояж, а Сивый бросил пачку запечатанных в банковскую упаковку банкнот сверху на гору денег и с удовлетворением в голосе произнёс:

— Всё в порядке.

— А куда оно денется? — добавил Сапожник, закрыл саквояж, затем открыл потайной схрон в полу и, положив в него саквояж, закрыл досками, а на них задвинул тяжеленный ящик с сапожным хламом. Сапожник сел на стул и, утирая свой лоб пятернёй ладони, спросил Сивого:

— Сивый, зачем мы каждую неделю проверяем казну?

— Ефим, я отвечаю за Общак, а твоё дело выполнять мои указания и заботится о моём спокойствии, — ответил Сивый и, потерев лоб ладонью, спросил: — Молодёжь справляется с работой в сапожной мастерской?

— Не волнуйся Сивый, справляются. Жили и жили мы на окраине города, что приспичило переехать? — негодовал Сапожник.

— Чем тебе здесь не нравится Ефим? — улыбался Сивый.

— Не мне тебе об этом говорить Сивый, на старом месте в огороде можно было хоть лук свежий надёргать свой, да и слинять при случае легче, — выказывал недовольство Сапожник.

— Ефим, ты вроде человек не глупый, но не пойму я сколько тебя раз надо повторять? Я для чего в центре города целый подъезд под себя взял, артель оборудовал, работу провёл большую и сказал, чтобы ты на себя всё оформил, как сапожную мастерскую?

— Да ясно мне Сивый, для отвода глаз легавым, чтобы не докапывались, почему не работаем, — оправдывался Сапожник.

— Правильно Ефим, чтоб все видели, что ты пролетариат, — бурчал усталым голосом Сивый и встал со стула, прошёл по комнате подвала, держа руки в карманах брюк.

Над ними, с первого этажа сапожной мастерской доносился стук молотка по колодкам и весёлый смех молодых работников сапожников. Сивый, посмотрел на старый шкаф, стоявший у стены, и спросил Сапожника:

— Ты лаз проверял?

— Проверял. Что ему-то будет? Он под землёй вырыт, ведёт в наш сарай за домом, со двора. Стоит сарай среди рухляди не примечательный и ключи от него только у меня, — ответил Сапожник.

— Думаешь только ты один такой в городе, который замки вскрывать можешь? Тут у нас среди простой шпаны умельцы имеются. Живут, как перекати поле, ни кого в грош не ставят. Значки спортсменов нацепили, а сами по сараям шарят. Хулиганьё, — хмурился Сивый.

— У тебя Сивый конечно, всё мудро сделано, а надо мной братва шутит, — жалился Сапожник.

— О чём шутят-то? — спросил лукаво Сивый.

— Говорят, учусь в пятки гвозди забивать, — негодовал Сапожник.

Сивый повернулся и стал подниматься вверх по лестнице ведущей одной стороной на первый этаж мастерской, а вторым пролётом на второй этаж и спросил:

— Ефим, тебе от их шуток убыло что-то?

— Всё равно неприятно, что скалятся, — обижался Ефим.

— Ладно, пошли, — бросил Сивый и, ухмыльнувшись, добавил: — Сапожник.

Эпизод 2

1936 год. Весна.

На первом этаже в сапожной мастерской молодой мастер Андрюха обтачивал на шлифовальном круге, отремонтированный им каблук от туфли молодой девушки, стоявшей у приёмки, где сидел на стуле другой сапожник по имени Митяй. Ребята были работягами, их действительно взял на работу Сапожник. В свои дела он их не посвящал и парни за честный труд получали от него заработанную плату.

Андрюха закончил работу и, передавая пару обуви Митяю, попросил:

— Пусть хозяйка обуви проверит работу.

Митяй взял обувь, поставил её перед девушкой на рабочий стол со словами:

— Меня Митяй зовут, мастера Андрюхой, а вас простите, как по имени величать?

Дочь Бронштейна улыбнулась, ответила:

— Меня зовут Роза.

— Вы Роза проверьте обувь, пожалуйста, а то вдруг, что не так? — сказал девушке Митяй с интонацией заигрывания.

— А что тут не так может быть? — удивилась Роза.

— Ну, мало ли что не понравится клиенту? — влез Андрюха.

***

Сивый и Сапожник поднялись из подвала по лестнице в хозяйственную комнату мастерской и остановились, прислушались к голосам молодёжи. Сивый приоткрыл щелью занавеску входа в мастерскую и оглядел помещение.

Андрюха зачарованным взглядом был прикован к лицу Розы и, подперев руками свой подбородок, говорил:

— Какие у вас красивые серёжки в розовых ушках, глаз не отвести. Их мог подарить только человек с глубокой симпатией к вам.

— Это мне мой папа на именины подарил, — зарделась Роза.

— А папа у вас, если не секрет, кто? — продолжил тему Митяй

— Папа у меня служит архивариусом в городском конструкторском управлении по градостроительству, ну точно не знаю название этого учреждения, язык сломаешь, пока выговоришь, — гордилась Роза.

— Вкус у него отменный, видно хорошо разбирается какие подарки дарить. Вы случаем не из дворянской крови будете девушка? — спросил Андрюха.

— Нет, — строго ответила Роза, — мы чистых кровей Пролетариат. Просто мой папа раньше работал ювелиром и знает мои вкусы.

***

Сивый не показывал никогда на людях, что он имеет какое либо отношение к мастерской и заходил в неё со второго этажа из своего жилища отдельной лестницей, которая скрывалась перегородкой и имела отдельную дверь, завешанную ковром в его комнате. Сивый с Сапожником поднялись в жилое помещение на второй этаж.

***

Сивый смотрел в окно на улицу, где беспечно не спеша шла вдоль дома Роза с туфлями в руках. Она остановилась, осмотрела афишу, приклеенную на стене, затем пошла дальше.

— Интересно, что это за ювелир, который стал архивариусом? — подумал вслух Сивый и посмотрел на Сапожника.

Сапожник, молча, кивнул головой и вышел из комнаты.

Эпизод 3

1936 год. Весна.

Праздник трудящихся первого мая в Смоленске проводился торжественно на главной площади около пятиэтажного дома Советов. Мимо установленных трибун проходили демонстранты с плакатами и красного цвета флагами. Проходили школьники, рабочие и служащие. Под звуки оркестра все проходящие махали флажками, шариками и кричали громко «Ура».

Бронштейн вместе со своей семьёй шёл в составе своего предприятия под руку со своей женой Соней, махал красным флажком, а дочери Роза и Марта шли по сторонам родителей в одном с ними ряду, с одетыми на голове беретами.

Роза шла с унылым видом и, вздыхая, спросила своего папу:

— Папа, ну посмотри, на всех девушках красные косынки, банты красные на груди, только мы в беретах.

— Вам не надо, — ответил Самуил Яковлевич продолжая изображать подобие улыбки.

— Почему не надо? — не могла угомониться Марта.

— Потому, что вы культурные девушки, — елейно отвечал Бронштейн.

— Папа, а вокруг, что все не культурные? — подначивала Роза.

— Марта, они тоже культурные, — терпеливо отвечал архивариус.

Роза засмеялась, а Марта, поперхнувшись слюной, спросила:

— Папа, а ты тогда зачем прикрепил себе красный бант?

— Марта, маши флажком. У вашего папы лицо с самого детства обезображено интеллектом, это моя беда, — гордился Бронштейн.

— Папа, я за бант спрашиваю, — приставала Марта.

— Пусть все видят, что в рядах трудящихся идут грамотные люди, — ответил Бронштейн и напомнил жене: — Соня работай флажком активнее.

Народа было много, все радовались. Играли гармошки, пелись песни.

Эпизод 4

1936 год. Весна.

Все проживающие жители коммунальной квартиры, в которой проживал Бронштейн с семьёй, отмечали праздник прохождением торжественной демонстрацией по главной площади Смоленска.

Воротник и Гвоздь, молодые пацаны из среды людей с притягательной силой к тому, что лежит бесхозно, попав через окно в комнату Бронштейна, по приказу Сапожника шерстили все ящики и шкафы, ничуть не смущаясь. Воротник по ходу дела заглянул и в комнаты соседей.

На скатерти стола в гостиной комнате Бронштейна лежала груда всякой всячины, от серебряной столовой утвари до женского нижнего белья собранная молодыми жуликами.

Гвоздь свернул скатерть, завязал её узлом, оглядел перевёрнутую вверх дном комнату Бронштейна и со вздохом обратился к напарнику:

— Воротник, вроде всё собрал. Куча всего, со всей квартиры собрали, а у этого архивариуса даже ложки нет ни одной серебряной, только посуда фарфоровая.

Воротник в этот момент заметил на буфете среди посуды банку с надписью «сахар». Он встал на табурет, достал банку и, спустившись на пол, стал открывать крышку со словами:

— Бывает, сюда конфеты кладут, от детей прячут, чтобы много не ели.

— Зачем покупать детям и прятать? — спросил недоумённо Гвоздь.

— Затем Гвоздь, чтобы задница не слиплась от сладкого, — засмеялся пацан и открыл банку из-под сахара. В банке находились куча хлама для шитья.

Гвоздь высыпал содержимое на стол и, разворошив руками кучу выбрал из неё белый носовой платок, завязанный узелком. Развязав узел он, с вытаращенными глазами присвистнул и произнёс Воротнику:

— У Сапожника на золото, прямо нюх. Может, давай одну серёжку задвинем втихаря на рынке?

— Нет, гвоздь, не буду я связываться с Ефимом. Ребята говорят, он гвозди в пятки забивает за ослушание. Мы и так денег выручим за шмотки на рынке и Ефим, ещё нам подкинет деньжат за работу выполненную. Пошли отсюда.

Воротник и Гвоздь с узлами добычи на спине вышли из коммунальной квартиры через входную дверь и по лестнице поднялись на чердак дома.

***

Бронштейн так и не понял почему, участковый инспектор после демонстрации трудящихся, сидя за столом в комнате Бронштейна, составлял протокол о краже имущества граждан коммунальной квартиры именно в его гостиной. А находились соседи потому в его комнате, что уважали Бронштейна за умные речи и большие знания философии жизни.

Народ толпился вокруг стола, давали наперебой показания, а оперативный работник в штатском одеянии слушал их с внимательным выражением лица.

Бронштейн провёл рукой по рассыпанным на столе швейным принадлежностям и зачем-то заглянул в пустую банку из-под сахара. Его жена Соня собирала с пола разбросанную одежду, недовольно обсуждая ситуацию:

— Ну, надо же, сходили на демонстрацию.

Роза и Марта, стоя рядом с Бронштейном, сняли с головы береты, и Роза спросила отца:

— Папа, у нас что-то искали?

— Похоже на то, — ответил Бронштейн.

— Нашли что-нибудь? — поинтересовалась Марта.

Соня поднесла разбитую чашку к лицу Бронштейна со словами негодования:

— Самуил, ты только посмотри, что сделали с китайским фарфором эти культурные люди?

— Соня не делай мне нервы, — ответил Самуил Яковлевич и с удивлением в голосе продолжил: — Куда соседи смотрят?

Очередь допроса дошла до Бронштейна, но соседи стояли гуртом и никто не желал выходить из комнаты. Оперативник обратился к Бронштейну строго, по правилам:

— Ваша фамилия?

— Бронштейн Самуил Яковлевич, — ответил вялым голосом ювелир.

— У вас, что-нибудь пропало товарищ Бронштейн? — продолжал оперативник.

— А, что у меня может пропасть, ежели у меня пропадать нечему? Вот, сахар украли. Видно самогонщики орудовали.

Оперативник не сдержал улыбки, но ответил строго:

— Разберёмся.

А, за окном на улице слышна была громкая музыка гармошки. Люди пели песни и плясали.

Эпизод 5

1936 год Лето.

Прохору видно определена была его дорога не просто так. Не попадался он в руки правосудия за свои дела. Видно всё, что он оставлял, своими кровавыми следами копилось для какого-то особого решения, где-то там, на Небесах, где выносились приговоры по деяниям человеческим и, управлялось людскими Судьбам по надобности. Тяжка была его ноша. Тащил он на плечах своих целый чан людской крови и след из плоти отнятых жизней волочил за собой нескончаемый, зная, что за всё будет ответ. Но не боялся он того, что не испытал сам. Шёл он по этому смело по трупам, не оставляя возможности узнать правду о себе никому.

Хитрый был Прохор и отчаянный. Всё продумывал сам и не с кем из своей банды не делился задуманными разбоями, только в последний момент перед акцией рассказывал подельникам о плане нападения. Доверял он только Казбеку.

Казбек всё запоминал, что, да как делал Прохор и не перечил ему. Дал ему Прохор отмычку от всех замков амбаров и квартир, научил и бровью не повести, когда жутко было. Казбек сильный был, оружие не носил, кроме расчёски металлической с заточенной ручкой, потому, что бил он кулаком сильно, смертельно и только один раз, в висок своей жертвы. Никто не выживал после его удара, так и умирали жертвы, не приходя в сознание от выбитых мозгов.

Снимали они дом под городом Смоленском. Банда вела себя тихо, не с кем из криминального мира дружбу не водили.

Прохор узнал, кто в городе за порядком смотрит и был удивлён, что у смотрящего в помощниках ходит брат его родной погодка, Ефим. Навестил Прохор Ефима тайно.

Встретились они в Смоленске в парке вечером. Вызвал Прохор брата своего через девчонку случайно знакомую.

Прохор сидел на скамейке в парке, когда к нему подошёл Ефим и, признав брата, с изумлением произнёс:

— Братуха, я думал, ты сгинул со своей революцией.

Братья обнялись и после Ефим спросил:

— Как ты, чем занимаешься, где живёшь?

— Да всё у меня хорошо брат. Живу я тут рядом в деревне под Смоленском, — отвечал скупо Прохор.

— А, как твои дела политические? Ты же вроде с анархистами дружбу водил? — ласкал память брата Ефим.

— Всё закончилось брат, — ответил Прохор. — Ты лучше о себе расскажи. Говорят ты не последний человек в Смоленске, с Сивым работаешь?

— Да, — ответил задумчиво Ефим, — вор я и дорога моя кровью полита. Тебе не надо со мной вместе быть. Я не желаю тебе такой жизни. Ты у нас в семье самый умный был, весь в отца.

— Ладно, брат, вижу, не хочешь ты на эту тему говорить. Прохор я, слышал, наверное? — резанул налётчик сердце брата жгучей правдой.

— Слышал я, погоняло это, — выдохнул Ефим мучительно, — значит и ты по дорожке этой пошёл. Я-то увяз по уши в грязи этой. Ладно, ежели ты порядок знаешь, приходи к Сивому, поделись интересами.

— Нет, Ефим, — ответил Прохор, — выслушай меня. Ты, брат мой, кровь моя, тебе я доверяю. Я на территорию Смоленска не претендую. Мне хватает и округи, тем более профиль у меня специфический, всё на колёсах, поезда подметаю. Ты, про меня не говори Сивому. Я с его интересами не пересекусь, слово даю, а то он, доверие к тебе потеряет. Всё, давай прощаться.

Прохор встал со скамьи и Ефим встал. Братья обнялись и каждый их них, пошёл своей дорогой, чтобы больше не встретится друг с другом.

За эти шестнадцать долгих, кровавых лет у Прохора из дружков остались только Факел и Казбек. Жили хорошо и тихо, делали налёты иногда, для пополнения своего достатка. Ходили культурные на вид, посещали ликбезы и диспуты. Не забывали и культурные заведения, прикидывались учёными, геологами. Так их научил Прохор.

Но, как говорится «Сколько верёвочке не виться, а конец найдётся». Менялось время, менялись люди. Страна ходила под Красными знамёнами и нещадно боролась с преступностью.

***

В Смоленске, в пивной Факел разговорился с мужиком одним. Тот мужик по фамилии Чумаков охранником работал в ломбарде. Водку тот охранник уважал и пиво пил с удовольствием в свободное от работы время. Сам бывший военный он после контузии работать особо не мог, хотя на вид был здоровым. Вот он и пристроился работать в ломбард. Работа не пыльная вроде, смотри за порядком.

Жалованье у Чумакова было не большое и конечно не на всё хватало в жизни. Пить спиртное ему не рекомендовали врачи, но он иногда позволял себе это и после бывали случаи, что в себя не мог прийти от приступов головной боли, но тяга к выпивке была сильнее, чем мысль о здоровье.

По пьяному делу Чумаков много чего мог рассказать и Факел выведал у него, что, да как в ломбарде делается, вроде, как бы из простого интереса и всё об этом рассказал Прохору.

Эпизод 6

1936 год Лето.

После рассказа Факела, Прохор подумал о брате и о том, как сказал ему, что дороги их с Сивым, не пересекутся. Факел подмывал его интерес, манил и говорил, что в последний раз можно взять такой куш, потом разбежаться по садовым товариществам.

Прохор понимал, что в случае провала ответ придётся держать за беспардонное поведение не только перед братом, но и Сивый по голове не погладит, Он решил ограбить заведение и исчезнуть из этого города.

При ломбарде был свой магазин и мастерская, вот в этом магазине и скопилось много выставленных на продажу золотых украшений, которые не выкупили граждане.

***

Директор ломбарда Вяликов Христофор Наумович, продавщица Светлана, охранник Сазонов и мастер ювелир Иванович, занимались каждый своим делом.

Иванович, в отведённом уголке ломбарда обрабатывал сданные гражданами повреждённые изделия на починку. Сазонов стоял у окна и причёсывал волосы. Там и причёсывать нечего было, но он прихорашивался.

Директор Вяликов вышел из своего кабинета и прошёлся по залу, приблизил своё тучное тело к витрине с украшениями и сказал продавщице:

— Надо сегодня после обеда магазин закрыть.

— Что так Христофор Наумович? — спросила Светлана.

— Мы вчера уже говорили на эту тему. У нас много скопилось изделий. Надо после обеда отсеять часть продукции, на которую нет спроса. Я передам изделия своему хорошему знакомому, директору ювелирного магазина в другом городе, может быть у него уйдёт товар наш залежалый.

Конец ознакомительного фрагмента.