Сказочник. Фантастически реальная феерия одной юности

Сергей Юрьевич Ежов, 2021

Фантастически реальная феерия одной юности с прологом, эпилогом, парой-тройкой баек, почти не связанных с основным повествованием, и некрологом (по счастью, неточным). Содержит нецензурную брань.

Фантастически реальная феерия одной юности

с прологом, эпилогом, парой-тройкой баек,

почти не связанных с основным повествованием

и некрологом (по счастью, неточным)

В Азии не всё продаётся и не всё покупается, а многое даётся даром, ради искренней симпатии

Л. Н. Гумилёв

— Где-где?

— В Караганде!

Народ

Искреннее объяснение

(оно, конечно, есть, но читать его не обязательно)

Вот открыл ты, читатель, эту книжку, и по первым строкам ее пытаешься определить: читать — или нет… Убедительно прошу тебя — прочти! Согласись, просьба эта слегка необычна, ибо у пишущей братии принято презирать 'толпу', но фокус в том, что я считаю совершенно иначе! Неправы пишущие, ох, неправы, ибо 'толпу' надо любить. Обожать! Ведь один из этой 'толпы' — это ты. И я. И твои друзья, и мои друзья, и кто-то из них знаком между собой, а стало быть, знакомы и мы! А это значит, что и мы друзья, только еще не знаем о таком счастливом обстоятельстве. Хорош же я буду, обидев своего друга (пусть еще незнакомого) презрением! С другой стороны, ты, может быть, и знать меня не захочешь, — пожалуйста! Этим ты только обяжешь меня, потому как читателей уйма, а я — один, да и, к тому же, признаться, все больше люблю уединение…

И тебя, дорогой мой читатель, интересует, конечно же, отчего книжка моя названа столь оригинально: 'Сказочник', а все очень просто: кто такой сказочник? — тот, кто сказки сочиняет. Мой-то еще и воплощал свои сказки в жизнь…

Пролог

Пришёл к Всевышнему Аллаху самый добрый из ангелов, и сказал он Всевышнему Аллаху:

–Посмотри на людей, Господь, детство их неразумно, зрелость отягощена заботами и трудами, а старость беспросветна. Как быть людям, Господь?

Задумался Всевышний Аллах, и ответил:

–Я дарую людям юность: надежду детства, утешение зрелости, и сладкое воспоминание старости.

Старинная казахская притча.

***

Первая любовь, первое свидание первый день в первом классе… сколько таких вот, священных первых чисел скрывается в безднах нашей памяти! И как-то странно легко и приятно уживаются они с первой дракой, первым 'я люблю другого', первой бессонной ночью, первой попойкой….

Кстати о попойках: первая из них — восхитительнейшее действо, если не вспоминать утро после него, но бог весть, какая по счету — занятие пустое, ненужное ни одному из участников, но… деньги есть, время девать некуда, да и настроение соответствует, — и гори все синим пламенем — пьем! А под водочку-то и разговор глаже.

И вот, на берегу речушки, на песочке, расположилась компания. Парни все молодые, крепкие, веселые. Один мучит гитару, пытаясь спеть про глупого скворца, другие ему старательно мешают, не рискуя, впрочем, соваться слишком близко.

— Дрюнечка, сделай лучше похоронный марш! — умоляет один. Зачем ему похоронный марш, не знает даже он сам, но как, судите сами, оставить в покое человека, не имеющего слуха, однако твердокаменно убежденного в том, что он умеет петь?

— Дрюня, брось все, откушай водочки, — пристает другой — смажь струны!

— Не слушай их, Дрюня, злые они — подначил третий — сыграй погромче! — и тут же заткнулся. В него прилетел ботинок.

Пока ребята заняты, давайте я вас познакомлю с ними. Тугоухого мучителя гитары зовут Дрюня, любителя траурной музыки — Фесор, виночерпия — Васа (с ударением на последнем слоге, не забудь это, читатель), а обувью наказанного любителя подначек — Чимбляу. А еще точнее — Чимбляу Бешенный. Конечно, ребята имеют вполне человеческие имена-отчества — Атыгай Динмухаммедович, Юрий Петрович, Василий Михайлович и Геннадий Оттович, но имена свои, даже сами, они употребляют редко, по обычаю своего возраста и круга пользуясь кличками, неплохо отражающими их сущность.

Атыгай имеет, конечно, прозвище, но не буду его приводить — по двум причинам: во-первых, именно он какое-то время будет главным героем, а во-вторых, я бы его погоняло привел, да жаль, такие слова произносить-то неприлично, не то, что печатать. Впрочем, при девушках Атыгая называют Дрюней, ибо неприлично человеку быть без клички.

Юру прозвали Фесором по той причине, что с розового детства был он выдающимся тактиком и стратегом всяческих приключений. До звания профессора он не дотягивал, конечно, — все его начинания, в конце концов, вели к катастрофе… но… все неудачи как-то быстро забывались, и вновь могучий ум Фесора замышлял новые похождения.

Васька стал Васой в глубоком детстве: лет пяти от роду, когда подбил он двоих своих сверстников отправиться в морское путешествие. За неимением подходящего эсминца сели мокроносые гардемарины в свиное корыто, и отправились вниз по ручью. Доставил Ваську домой участковый — сержант Носипяк, или, в просторечии, Хохол Мордастый. Передавая с рук на руки матери ее чадо, он сказал:

— Бери Ирка своего Васку да Гаму вонючего. Корыто они утопили, но ты не волнуйся, я их уже выпорол.

Сказать по правде, соврал Хохол Мордастый. Не порол он никого, по доброте своей. А вот кличка прилепилась. Правда, сократилась до Васы, но, при случае, припоминалась и полная. Да осталось еще стойкое отвращение к стишку про трех мудрецов в одном тазу.

А вот, почему Геннадий Оттович стал Чимбляу Бешеным — тайна. Тайна настолько тайная, что, если кто начинал слишком упорно допытываться, то хорошо, если отделывался парой синяков: Чимбляу впадал в состояние берсерка, и крушил все вокруг. А вообще, это был вполне нормальный парень, с вполне немецкой внешностью: сухощавый, белобрысый, длиннолицый. Вот только, на всех известных ему языках — русском и немецком, говорил он с неистребимым казахским акцентом.

А что до внешности их, то, пожалуй, ее не буду я описывать. Почему? Да очень просто: на взгляд пятидесятилетнего умника, различались парни только ростом — Васа повыше, Дрюня и Чимбляу одного роста, а Фесор пониже всех, но зато, и пошире в плечах. Восемнадцатилетний, же, увидел бы слишком много отличий, и огорчился, перечисли я их не все.

Да, ещё говорить парни старались не на общечеловеческом языке, а на самолично изобретенных наречиях. Васа, например, вспомнив о своих украинских корнях, к месту и не к месту вставлял всякие украинизмы. Фесор, старательно окал, а Чимбляу просто разрывался между своей немецкой кровью и любовью ко всему казахскому. Дрюня же, козырял идеальным литературным русским языком. Да и, честно говоря, не умел Дрюня разговаривать на родном, казахском языке, так как вырос среди русских, в Северном Казахстане. А по поводу всего остального… оставлю-ка я простор для читательской фантазии. Воображай друг-читатель все, что душе твоей угодно. Одно ещё скажу только: ни одного из парней я не назвал бы красавчиком. Обычные, приятные молодые лица, к тому же, без печати излишнего интеллекта — ни тебе горящих глаз, ни морщин преждевременных, ни очочков битловских — ничего.

И вот, пока мы отвлеклись, Дрюня внял, наконец, призывам Васы откушать водочки, и выпустил из рук гитару. Как орлы на дохлого суслика бросились трое на инструмент. Раздался громкий деревянный стук, и три голоса:

— Ойбай* — Чимбляу;

— Уй бля! — Фесора;

— Ф-ф-ф-гад — Васы.

Гитарой завладел Чимбляу, отнес ее подальше, и под алчными взглядами товарищей повесил на дерево. Вернувшись, он сказал:

— Скучно чего-то, мужики.

— Может, в Сарань, на дискотеку рванем? — предложил Васа

— Можно — сказал Дрюня — только саранские с нами еще за прошлый раз не расквитались.

— Да-а-а — только и промычал Васа. Это он был виноват в прошлой драке. А из-за чего дрались? Кто бы помнил такие мелочи…

— Тогда, может, к Васовской тетке на Джартас рванем? — предложил Фесор — Вода уже теплая, бабочки санаторские порхают.

— А хто ж там про бабочек чого каже*, бо я кохаться* хочу! — воспрял Васа.

— Спи — ответил Чимбляу — кохаться с Риткой будешь. Джаксы*?

— Та ни! Вы ж побачьте, громадяне *, як ция клята немчура* мене забижае*! — возмутился Васа — это ж, если у меня большой амор* с Риткой произошел, так я на юбки смотреть не должен? Громадяне, вин* не прав!

— Ты не прав, Бешенный — подтвердил Фесор, — любви все нации покорны.

— А я чого балакаю? — обрадовался Васа — вот и тост образовался: 'За дам!'.

— Кому? — сделал круглые глаза Дрюня, — ты в гомики собрался, Васа? У-у-у противный!

— Ну, за лебедей — поправился Васа, и разлив по стопкам водку, первый опрокинул свою.

— А вот, мужики, что мне в голову пришло: — задумчиво жуя шашлык, заговорил Фесор — я считал, что водки много не выпьешь, а вот, мы тут третий пузырь уговариваем, и нечего…

— Это под шашлычок, да на свежем воздухе, да в хорошей компании. — с видом знатока ответил Чимбляу — Вот когда муттер * в гости к родне уезжает, ата * с корешами по ящику раскатывает. Под сайгака. Муттер приезжает, а он, — как и не пил.

— Не, мужики, — встрял Васа — давайте, про дивчин. Рвется к им усталое сердце!

— Васа, ну что ты за хохол такой — рассердился Фесор — идет мужской разговор за горилку *, а ты мешаешь.

— За дивчин, тоже мужской — уперся Васа — я, может, о большой, но чистой любви мечтаю!

— И высокой?

— Ну…

— Вот сейчас вернемся, и ты с Риткой, после бани на заборе повлюбляешься.

— А вот меня, никогда не любили девочки, — вдруг с пьяной грустью сказал Дрюня. И так у него пронзительно искренне получилось, что все замерли. Первым очнулся Фесор.

— Дрюня, а давай, сделаем так: мы вместе будем делать так, что девочки в тебя будут влюбляться.

— А оно мне это надо?

— Дурик — вступил Чимбляу — не тебе только это надо, им тоже. Им будет сказка, а ты опыта наберешься. Ты ж у нас как герой будешь!

— Прынц — поддержал Васа. — соглашайся, Дрюня!

— Сдурели, ребята. — Убежденно сказал Дрюня.

— Это кто тут сдурел? — завелся Фесор — мы, блин, тебе такое дело предлагаем, а ты… ты хочешь, чтоб мы все спились на фиг! — и зарыдал.

— Не плачь, Фесорушка — утешал его Васа — хай ему грец. Мы сопьемся, в ЛТП* попадем, а он, собака трезвая, пусть нам передачки носит. — И тоже заплакал.

— Ну, мужики, ну чего вы — закричал Дрюня, обнимая друзей — я ж не со зла, я же… — и тоже залился слезами. Тут и Чимбляу к ним присоединился.

Так и закончился разговор на берегу речки, но были у него последствия.