Я, гражданин Украины

Сергей Слюсаренко

Глава шестая

Я пришел в себя на газоне Крещатика, на рассвете, судя по пустоте улиц. Дикая головная боль, сухость во рту. Поднявшись, я понял, что через плечо висит сумка с лэптопом — не украли, гады. Что же, пора домой.

С трудом перебирая ногами, двинулся по Крещатику в сторону Майдана. Пустынный проспект был тих, лишь иногда случайные машины пролетали взад-вперед. Странно… Наверное, какие-то очередные «Дни России» — вдоль улицы на столбах были вывешены вместе украинские и российские флаги, поперек улицы плакаты — «Россия-Украина — сестры навек». Ладно, дело такое, как только нефти-газа не хватает — сразу дружимся…

Следующий сюрприз меня ждал на Майдане — на гостинице «Украина», бывшей гостинице «Москва», красовалась надпись — «МОСКВА». Галлюцинация? Что заставило вернуть гостинице, давно оккупированной депутатами под апартаменты, старое название, такое непатриотичное? Точно, как говорится, щось велике у лісі здохло.

Ноги сами принесли меня домой. В сумке лэптопа я нашел ключи и, повозившись немного с электронным замком подъезда, быстро поднялся к своей квартире. Странно, ключ не проворачивается. Ещё и ещё. Мои занятия прервал голос — сосед-депутат Мошко возвращался неизвестно откуда и вроде подшофе.

— Во! Какими судьбами? Уже и не думал увидеть. А шо? Не пускают? Они как вселились после тебя, так никому не открывают. Соседа вот затопили, так мы и с милицией стучались, и я им показывал корочки в глазок — мне молчат, а себе галдят за дверью.

— Кто вселился?? — я определенно ничего не понимал.

— Ну, так китайцы! Как тебя увезли, сразу тут штук десять въехало, я даже через свои каналы узнавал, думал, раз тебе хата уже не нужна, может, мне отдадут — мне положено расширение как депутату, так сказали — ты добровольно передал в пользу китайской народной дружины. А ты шо, и вправду передал?

В ответ сосед услышал то, что и должен был услышать в этом случае. Даже депутатская неприкосновенность не защитила. Злобно ткнув ногой бронированную дверь, установленную несколько лет назад (в конторах бывшего института Патона умели делать), я медленно побрел вниз. Во дворе дома стоял мой ситроен, покрытый мусором и бессильно упавший на брюхо. А ключи — дома. Дома. Неужели это уже не мой дом?? Неужели кто-то может отнять у меня дом безнаказанно? Сволочи! И тут я увидел валявшиеся под балконом деревянные щепки. Это была разбитая при падении, раздавленная колесами машин модель старинного парусника…

Много лет, беззаботных и добрых, мы клеили её всей семьей. Сначала в Италии, когда старший был еще совсем ребенком, потом, после возвращения, здесь. Собирая по разным странам экзотические палочки, точно соответствовавшие породам оригинала, сплетая нитки в имитацию старинного стакселя, кроя мою шелковую рубашку на паруса, рассказывая маленькой дочке, родившейся, когда гордый профиль корабля уже хорошо угадывался на стапеле, о маленьких моряках, которые поплывут на корабле с красивым именем «Баунти» и откроют новые земли, как будут они менять у дикарей бусы на золото и бороться со злыми пиратами. Собрав обломки в какой-то валявшийся рядом старый полиэтиленовый пакет, я побрел, не понимая, куда и зачем, не видя ничего перед собой…

Очнулся я на скамейке Ватутинского парка. Было уже темно. Какой-то тип, в розовой женской синтетической шубе не по размеру, судя по запаху, бомж, молча тянул сумку лэптопа к себе.

— Тебе чего надо?

— Слышь, зёма, давай сумку, загоним, пузырь возьмем! Люська в гастрономе на Садовой — баба своя, она понимает, что к чему. А сумка, зачем тебе? Она кожаная, все равно до утра не удержишь…

— Слышь, мужик, отползи, у меня и без тебя голова болит, — вяло возразил я, пиная новоявленного земляка ногой.

— Так полечимся ж, полегчает! — тот явно не собирался сдаваться. Тем более отпускать мою сумку.

Пришлось пинок ноги сделать более чувствительным. Мужик, впрочем, не стал особо настаивать и позволил мне медленно удалиться с поля боя. Без потерь. Значит так, подведем итоги. Работы нет, паспорта нет, денег нет, квартиры нет, населена роботами… Хорошо, хоть здоров пока, и голова скоро пройдет, выспаться бы только. Вот, черт! Клялся себе не говорить, что здоров! Всегда после таких мыслей грипп подхватываю. Вот и теперь сразу горло начало саднить…

К вечеру, уже с полным гриппозным набором — температурой, заложенным носом, болью в глазах и неимоверной слабостью, я смог добраться до розетки, чтобы включить свой лэптоп. Мужик, продающий сахарную вату на Крещатике, милостиво разрешил подключиться к его удлинителю. Пусть аккумулятор зарядится, а я заодно мыло проверю, хоть Мише сообщу.

Мейл был один — из министерства по науке с требованием представить в трехдневный срок пятисотстраничный отчет по программе сотрудничества с Германией, за которую я был ответственен. В мусор, тем более, что денег они так и не дали. Посмотрим новости, пока ватный человек не прогнал. Пока грузился любимый rbc.ru сайт, решил звякнуть Мише. Комп, показав, что лимит сотовой связи составляет шесть минут, быстро набрал знакомый номер. Через пару гудков высокий незнакомый голос ответил:

— Пазаласта!

— Можно Мишу к телефону, — без особой надежды попросил я.

— Але!

— Это квартира Миши Рублева?

— Пазаласта!

— Извините, это номер 268 2876

— Акей!

— Мишу можно к телефону?

— Дасвиданя.

Короткие гудки подвели резюме этой бессмыслице. Да, не врал следователь. Яснее ясного… И что у нас в новостях?

ОГО!! Вот оно что! Не зря флаги трехцветные на Крещатике!!

На следующий день после вторжения турецких войск в Крым элитная десантная дивизия Российской империи (вот он зачем — «Илья Муромец»!) была высажена в аэропорту Севастополя. Стремительный бросок российских войск смел слабо эшелонированную оборону турков и сбросил их в море! В украинском парламенте Русский блок собрал под свои знамена традиционных противников и название «Москва» гостинице вернули на второй день турецкого конфликта. Но другие сайты сообщали более правдивые вещи. Именно на второй день конфликта российский десант в безумном и бесполезном броске, положив семьдесят тысяч элитных войск, захватил переданный туркам согласно документам о капитуляции 1858 года Севастополь. Тогда, на короткое время, в Раде возобладало пророссийское лобби и указом президента на Украине было введено годичное трехъязычие. Ввиду особой ситуации. Отныне, на год, без права продления, на Украине гос.языками становились украинский, русский и гагаузский языки. Как было написано в указе в скобках — в алфавитном порядке.

На углу Крещатика и Николаевской есть гастроном. На пристроенном втором этаже гастронома есть бар. Там наливают коньяк в заранее нагретые паром коньячные бокалы. Но не всем…

Безумный ливень, казавшийся ещё более страшным из-за того, что я смотрел на него с высоты днепровских круч, захватывал город. Стократным эхом отзываясь над величественным Днепром, над притихшей Лаврой, над заброшенным парком, стелившимся серпантином от Липок прямо к реке. Все это переломило последнюю соломинку, еще удерживающую меня в реальном мире. Я попытался спуститься по покрытому прошлогодними листьями склону, но, не удержавшись, заскользил вниз, к следующему витку полуразрушенной спирали тропинок. Посередине, когда и верхняя и нижние аллеи скрылись в листве, я вдруг застрял на какой-то кирпичной кочке. Это была кладовка, приютившаяся на склоне. Маленькая каморка — за кованой решеткой помещение в два-три квадратных метра, заполненное метлами, граблями и ржавыми железяками. Замок на решетке, совсем гнилой, пал после первой попытки потрясти ее. Это было неожиданное спасение от дождя. В два счета выкинув почти все барахло, я забился в каморку и укрылся старыми вениками. Это помогало от озноба и защищало от брызг дождя, достававшего даже здесь. Странное место. Казалось, какой-то липкий страх отпугивал все живое вокруг. Даже паучков не видно на старых метлах. Вон какая-то птица, спикировав с облезлого дерева, судорожно отвернула от моей каморки. Чего они боятся? Я не кусаюсь. Я просто болею. Просто мне плохо. Неужели эта каморка — мое последнее пристанище? НЕТ, я буду бороться! Я ЧЕЛОВЕК! Я прошибу эту стену! Я должен! Кто же, в конце концов, за меня это сделает?? Человек может все! В исступлении я ударил в заднюю стену каморки кулаком, даже не почувствовав разбитых косточек.

Серая монолитная стена беззвучно сдвинулась в сторону, открыв длинный коридор. Стены испускали мягкий свет, и было видно, что где-то вдалеке он становится ярче. Ничего не понимая, уже утратив способность удивляться, я побрел по коридору. Слышно было, как вскоре стена, отделявшая каморку с метлами, тихо вернулась на место, замуровав меня в этом странном подземелье. Коридор кончился, и я вошел в светлый зал. Все поплыло перед глазами и, уже падая, я почувствовал, что пол мягкий.

Очевидно, глубокий обморок, вызванный гриппом и всеми предшествующими событиями, перешел в сон, который длился неизвестно сколько.