Последний рубеж

Сергей Сергеевич Коняшин, 2016

Сентябрь 1942 года. Войска гитлеровской Германии и её союзников неудержимо рвутся к кавказским нефтепромыслам. Турецкая армия уже готова в случае их успеха нанести решающий удар по СССР. Кажется, что ни одна сила во всём мире не способна остановить нацистскую машину смерти… Но такая сила возникает на руинах Новороссийска, почти полностью стёртого с лица земли в результате ожесточённых боёв Красной армии против многократно превосходящих войск фашистских оккупантов. Для защитников и жителей города разрушенные врагами улицы становятся последним рубежом, на котором предстоит сделать единственно правильный выбор – победить любой ценой или потерять всё. Книга предназначена широкому кругу читателей, интересующихся военной литературой и историей легендарного новороссийского противостояния 1942-1943 годов, коренным образом переломившего ход битвы за Кавказ в пользу СССР и, как следствие, предрешившего итог всей Великой Отечественной войны.

Глава 4

Едва батальон Богословского успел занять позиции на обозначенном Холостяковым рубеже, на восточной окраине города длинной линией замелькали сдвоенные пучки света. Это были фары немецких грузовиков, медленно тянувшихся из Новороссийска дальше на восток.

Комбат внимательно наблюдал за бесконечными извилистыми потоками в бинокль, стоя в дверях железнодорожного товарного вагона, занятого им под штаб батальона. В ночной темноте невозможно было рассмотреть деталей, но накопленный в тяжелейших боях опыт подсказывал ему, что фашисты не собираются атаковать. Посчитав русскую оборону полностью уничтоженной, они сели в грузовики и двинулись дальше. Для них, чувствующих себя завоевателями Европы и Северной Африки, стало привычным делом спокойно ехать вперёд, не встречая серьёзного сопротивления.

Однако капитана сейчас волновало не это. Не в правилах фрицев было воевать и перемещаться ночью. Безотказная военная машина Третьего рейха, работавшая как часы, была эффективна, но предсказуема. Активные действия фашисты начинали обычно утром. К вечеру, захватив намеченные рубежи, переходили к обороне. Ночью, выставив охранение и дозоры, отправлялись спать. На следующий день всё повторялось. Раньше восхода солнца Богословский не ждал их и в этот раз.

Что же заставило немцев изменить своим правилам? Они ведь только что взяли крупный город со множеством брошенных домов и военных объектов. Элементарная логика подсказывала остаться им в нём до утра: отдохнуть, подтянуть резервы, перегруппироваться и ударить, как обычно, на рассвете. Но фашисты почему-то прямо сейчас пошли дальше. Значит, их боевая задача ещё не выполнена? Следовательно, не Новороссийск нужен был им сегодня? Что же тогда?

«Шоссе!» — вдруг понял комбат. «Они всеми силами пытаются успеть занять шоссе, пока его не перекрыли наши части. Ту самую дорогу, на которой стоит сейчас мой батальон — последний на всём её протяжении».

Выдвигаясь несколько часов назад из Геленджика в сторону Новороссийска, комбат планировал противопоставить фашистам подвижный огневой рубеж, на котором его бойцы будут останавливать врага, наносить ему потери и, маневрируя, откатываться назад, чтобы через некоторое время вновь возникать перед ним в неожиданном месте. Так, медленно пятясь по Сухумскому шоссе и изматывая противника в коротких схватках, Богословский рассчитывал задержать немцев до подхода подкрепления. Теперь же, после встречи с Холостяковым, получения нового приказа, увиденной своими глазами неестественной спешки фрицев, он понял, что сорвать планы гитлеровских генералов можно лишь прямо противоположным образом — стоять насмерть здесь и только здесь. Каждый метр этой дороги, доставшийся врагу, сильно упростит фашистам решение поставленной Руоффом задачи скорейшего разгрома малочисленной русской группировки на подступах к Кавказу.

— Командиров рот ко мне! Срочно! — скомандовал Богословский, резким движением отрывая бинокль от глаз.

— Ситуация изменилась, товарищи! — быстро сказал он, когда все собрались. — Забудьте про тактические отходы! Они будут лишь на руку фашистам. Ни шагу назад! Слышите? Доведите это до каждого бойца!

Повернувшись к командиру артиллерийской батареи, капитан приказал:

— Навести орудия на дорогу! Встретим их прямой наводкой.

Тот, громко выкрикнув «Есть!», выскочил из вагона и исчез в темноте.

— После того как мы разобьём их машины, немцы, скорее всего, отойдут, — продолжил комбат, — а потом навалятся на нас уже всей своей мощью. Это сражение будет тяжелее всех наших предыдущих, вместе взятых, но надо выстоять. Отступать нельзя! Каждой роте приказываю оборудовать пулемётные гнёзда и выставить снайперов. Вы, — Богословский посмотрел на командира третьей роты, — посадите пулемётчика на башне цемзавода «Октябрь». Это единственная наша верхняя точка, её нужно использовать по максимуму. Пошлите туда Андрея Новицкого, он лучше всех управляется с пулемётом. Остальное — по ходу боя. Времени больше нет. Занять позиции!

Вслед за остальными комбат вышел из вагона и ещё раз взглянул в бинокль в сторону немцев. Грузовики заметно приблизились. Теперь уже можно было легко различить лица солдат, сидевших в тускло освещённых кузовах на двух длинных скамейках спиной друг к другу. На них не было улыбок или самодовольной победной уверенности — только усталость и безразличие. Трясясь на ухабах и толкая друг друга лежащими на коленях автоматами, одни из них дремали, прислонившись головой к плечу соседа, другие — с унылой тоской смотрели вдаль.

— Орудия готовы! — доложил артиллерист. — Прицелы выставлены!

Богословский подождал, пока колонна подползёт ближе, и, уже не заботясь о маскировке, громко прокричал: «Батарея! Огонь!»

Громкий грохот, яркие вспышки — на осветившихся заводских стенах скрученными узорами мелькнули чёрные, словно резные, тени деревьев. Секунду спустя гулко дрогнула земля. Из немецких машин, вмиг охваченных языками оранжевого огня, полетели куски искорёженного железа и горящие обломки. Из перевернувшихся грузовиков выскакивали уцелевшие фрицы, скатывались на обочину и начинали беспорядочно стрелять, но русские бойцы тут же встречали их пулями.

С чердака серой, сильно побитой осколками авиабомб заводской башни из-за щитка пулемёта следил за завязывающимся боем сержант морской пехоты Андрей Новицкий. В наскоро выдолбленной в толстой стене амбразуре торчала готовая к стрельбе винтовка. Посчитав её сейчас более эффективной, Андрей с быстрым щелчком передёрнул затвор и прильнул к прицелу. Первого фрица он легко взял на мушку, и тот с простреленной головой скатился к морю по крутому каменному обрыву. Второго, спрятавшегося за машиной, ранил в ногу. Тот выпал из-за укрытия и тут же был застрелен кем-то другим.

Комбат, стоя возле своего штаба, внимательно наблюдал за происходящим и давал быстрые короткие указания. Он хорошо видел, как дрогнули первые ряды немцев и как они, бросая оружие, побежали назад. В бинокль он разглядел разворачивающиеся в хвосте колонны машины. Объезжая друг друга по обочинам, грузовики спешно уходили обратно в город.

Неожиданно всё стихло. Казалось, тишина ударила по барабанным перепонкам сильнее взрыва. Богословский осмотрелся и понял, что разбежавшиеся немцы уже далеко и его солдаты перестали стрелять, поскольку больше не видели врага перед собой. На распаханной взрывами дороге догорали немецкие автомобили, два танка и вытекшее из них топливо. Вдруг отчетливо, словно подчёркивая надвинувшуюся ночную тишину, ахнул вдалеке одинокий винтовочный выстрел. В полуметре от головы комбата пуля со злобным треском пробила стенку вагона. Несколько секунд спустя во мгле сверкнула ещё одна вспышка. Капитан бросился на землю. Вторая пуля со звоном впечаталась в металлическую перегородку вагона в том месте, где секунду назад была его голова.

— Не поднимайтесь, товарищ комбат! Я его вижу… — услышал он тихий спокойный голос. Это был старшина первой статьи Филипп Рубахо, который лежал между рельсами под вагоном и, затаив дыхание, сосредоточенно глядел в оптический прицел винтовки.

В ночной черноте раздался ещё один хлопок, и в ту же секунду Рубахо тоже выстрелил. В тусклых полосках света, вырывающихся из простреленных стенок вагона, ещё кружились выбитые немецким снайпером щепки, как старшина доложил:

— Убит, товарищ комбат. Можно подниматься.

Богословский понял, что неправильно выбрал место для штаба. Даже с изгиба дороги, куда отступили немцы, его массивный вагон был виден как на ладони. Много ли толку в том, что открывается хороший обзор всего участка, если в любой момент тебя изрубят в капусту даже с дальних подступов?

Отсчёт времени пошёл на минуты — фашисты могли вернуться в любой момент. Комбат приказал переместить штаб в глубь обороны и пошёл по позициям. Он хотел лично проверить боеготовность солдат и отдать последние распоряжения. Осмотрев пулемётное гнездо Новицкого на башне цемзавода, капитан приказал бойцам принести туда несколько дополнительных ящиков патронов.

Андрею он особенно доверял, ведь тот был коренным новороссийцем. На войну ушёл с первого её дня, оставив дома всю семью — родителей, младших брата и сестру. Воевал под Одессой и в Крыму, а теперь, получается, вернулся туда, откуда начал свой путь. Каждый резкий поворот подвижной головы, пристальный внимательный взгляд карих глаз, казалось, ясно говорили: «С самых первых дней войны я только отступал. Но здесь так не будет! Свой родной город не отдам и буду драться за него до последней капли крови!» Богословский знал, что Новицкий не уйдёт со своего места, даже если под натиском фрицев погибнет или разбежится весь батальон. Именно поэтому он распорядился поставить его на самую важную и опасную точку.

Тупые удары выстрелов отдалённых немецких батарей заставили комбата прервать обход позиций и спешно вернуться на передовую. Снаряды дальнобойных орудий с утробным урчанием просверлили воздух и с раскатистым грохотом разорвались на ближних подступах. Земля туго качнулась и испуганно задрожала под первыми ударами.

Немцы оправились раньше, чем ожидал комбат. Перестроившись в боевой порядок, они вновь появились на шоссе. Теперь уже хорошо слышался жадный лязг танковых гусениц по асфальту. За бронёй, пригнувшись, быстро семенили бойцы бессмертного, как они считали, рейха.

Словно вымещая злобу из-за невозможности проехать по шоссе, фашисты начали хлестать по Балке Адамовича из орудий всех калибров. Кометой сверкнул в воздухе и с хрустом разломился над головами пристрелочный бризантный снаряд, его осколки жадно зачавкали по земле. Заурчали в ночной глубине немецкие шестиствольные миномёты. Рассекая темноту и закручиваясь раскалёнными спиралями, заблестели дымные хвосты реактивных мин.

С башни Андрей хорошо видел, как заплясали вокруг яркие всполохи. Из-за коротких, но частых вспышек окрестности стали видны, как днём. Всплески земли от взрывов сплошным частоколом вонзались в землю, и почти вся линия обороны батальона быстро исчезла под высокими чёрными выбросами, подсвеченными изнутри ярко-красным пламенем. Оранжевые клубки огня зло расшвыривали измельчённый грунт и резко секли горячими нахлёстами.

По воспалённому лицу Новицкого потёк пот. Глаза заслезились от ослепляющих огненных ударов. В накалённом, пропитанном смертью воздухе со свистом разлетались искрящие, брызжущие жаром осколки. Взрывы безжалостно вспарывали землю, и вздыбившийся, разламывающийся на лету асфальт тяжёлыми кусками падал на головы ещё живых и мёртвых.

В заводской двор, куда выходила амбразура, с оглушительным грохотом шарахнул снаряд. Через узкую щель Андрея сильно обдало горячим воздухом от ударной волны. Новицкий почувствовал, как мощно задрожал под ним пол. Он смахнул с глаз ударивший в них песок и, вглядевшись, увидел первые ряды немцев. В своей зелёной униформе и в такого же цвета касках в резких огнях ночного боя они казались совершенно чёрными.

Приблизившись на расстояние уверенного выстрела, фашисты начали поливать русские позиции огнём из автоматов — от бедра, практически не целясь. Их лёгкое оружие, непрерывно грохоча, выплёвывало сотни трассирующих пуль, светящихся в ночной темноте красными пульсирующими веерами, скрещённо полосовавшими воздух.

Подпустив фрицев ближе, Андрей взял на прицел первую цепь и надавил на гашетку пулемёта. Длинная очередь выкосила центр немецкой фаланги. Фашисты, отброшенные пулями, упали на спины.

Бой разгорался с редкостным ожесточением. Воздух пропитывался запахом гари и наполнялся кипящим свинцом. Осколки со свистом проносились над головами бойцов, кромсали деревья и обгрызали бетонные стены. Со зловещим шипением куски раскалённого металла вонзались в напряжённые человеческие тела или втыкались в землю, высоко подбрасывая в воздух расколотые камни.

Было ясно, что немцы решили одним сокрушающим ударом проломить русскую оборону и с ходу ворваться на Сухумское шоссе, где уже никто не остановил бы их стремительного продвижения к Кавказу. Отброшенные на Балке Адамовича, но хорошо осведомлённые о малочисленности противостоящих им войск, они отказывались верить в провал. Им по-прежнему казалось, что будет достаточно одного усилия, короткого быстрого броска вперед — и преграда рухнет сама собой.

Но 305-й батальон стоял крепко. Быстро и уверенно раздавались в спёртом от дыма воздухе команды Богословского, метко пробивали фашистские головы пули снайпера Рубахо, без передышки косил немецкие ряды раскалённый пулемёт Новицкого.

К утру решимость фашистов иссякла. Они отступили, смирившись с тем, что прорваться восточнее Новороссийска с наскока не удалось.

Богословский вновь обошёл позиции, распорядился собрать убитых, оказать помощь раненым. Он видел, как сильно утомлены люди, но ничего поделать не мог. Менее двух суток назад они ещё вели тяжёлые бои на Таманском полуострове. Когда, повинуясь приказу, отступили и пришли в Геленджик, им дали на отдых три дня, но через два часа подняли по тревоге и снова бросили в бой, который, как чувствовал капитан, только начинался.

Конечно, он не мог знать, что командующий войсками 17-й армии вермахта генерал-полковник Рихард Руофф на срочном совещании уже обозначил Сухумское шоссе главной осью наступления всех пяти немецких дивизий, стянутых к Новороссийску и собранных в единый кулак. Однако Богословский прекрасно понимал, что следующий удар, перегруппировавшись и восполнив потери, фрицы нанесут совсем скоро, и он будет сильнее предыдущего. А за ним последует ещё один, и ещё, и ещё… И все их надо отбить.

Пятый день, не считаясь с потерями, фашисты упрямо ломились вперёд, отказываясь свернуть с выбранного направления. Они не могли обойти город с севера — там преграждали путь высокие отроги Маркотхского хребта. Провести танки и остальную военную технику по горным тропам и крутым перевалам было невозможно, а пехоте с первых же дней боёв путь наглухо перекрыли партизанские отряды и немногочисленные, растянутые по горной цепи подразделения 47-й армии — пары винтовок или пулемёта было достаточно, чтобы надёжно запереть каждый узкий проход. Однако тем яростнее и злее становились последующие немецкие натиски на Балку Адамовича.

К исходу пятого дня кровопролитных боёв земля вокруг цемзаводов была испещрена чёрными оспинами рваных воронок. Трава и листья уцелевших деревьев уже не были ярко-зелёного цвета — на них толстым слоем осели пыль и копоть. От железнодорожного товарного вагона, недолго послужившего штабом батальону, остался лишь голый металлический остов, сплошь побитый пулями и осколками. Тысячи кусков раскалённого металла за несколько дней полностью содрали с него деревянную обшивку и раскрошили все болты в узких пазах.

А люди выстояли…

305-й отдельный батальон морской пехоты, не сделав ни шагу назад, продолжал держать смертельный рубеж. Потери были чудовищными. За задней стеной цемзавода «Октябрь» темнела рыхлая земля двух свежих братских могил. Рыть третью у уцелевших, истерзанных и истощённых людей уже не хватало сил — изуродованные трупы и фрагменты тел, которые удалось подобрать после недавних атак, грудой лежали неподалёку. В короткие моменты затишья Богословский приказывал своим людям только спать или готовить оружие к новому бою. Ни на что другое сил не оставалось.

В очередной раз — бессчётный за последние дни — вдали показались длинные ряды тёмно-зелёных силуэтов. Дрожащими чёрными пятнами поползли по дороге короткоствольные танки. Всполохи ракет и космато брызжущие разрывы бризантных снарядов расцветили раскалённое небо. Над истерзанной землёй закружились метельные круговороты жаркого дыма. Воздух, сотрясаемый новым боем, заколыхался, наливаясь смертельной опасностью.

Гулко ударили орудия, часто и близко зашлёпали немецкие мины. Утреннюю свежесть порвали сотни выстрелов, над траншеями повис терпкий запах сгоревшего пороха и тола. В огненном урагане засверкали низкие трассирующие очереди ручных пулемётов и автоматов. Загромыхали гранаты, разбрасывая в стороны комья подпалённого грунта. Кто-то застонал и упал на дно окопа.

Новицкий в который уже раз перепахал очередью разбитый асфальт Сухумского шоссе, оставив на нём несколько растянувшихся поперёк дороги фигур, и перенёс огонь на подбитые немецкие танки, за которыми пытались спрятаться фашисты. Упругие пулемётные очереди высекали из пылающих машин снопы искр. Раскалённый ствол скрежетал и захлёбывался. Зрачки сквозь перекрестие прицела опаляли кроваво-знойные вылеты пламени. Напряжённые плечи дрожали от непрерывной стрельбы. Съезжала на затылок пропитавшаяся потом и кровью бескозырка.

Пытаясь подавить пулемёт, немцы сосредоточили огонь на башне. Миномётчики всаживали в толстую кирпичную кладку снаряд за снарядом, которые вздымали над заводскими стенами клубы красной пыли. Едва они рассеивались, пулемёт вновь оживал и продолжал яростно отплёвываться жарким огнём.

Из-за невосполнимых потерь комбат Богословский больше не пытался держать линию фронта непрерывной. Он приказал командирам рот загнуть фланги на тех пятачках, которые ещё можно было защитить оставшимися силами, и, если нельзя иначе, драться в окружении. В образовавшиеся бреши сразу же хлынули немецкие отряды. Они медленно, но уверенно пробирались по слабо простреливаемым теперь коридорам, возникшим в обороне, за спину русским бойцам.

Земля Балки Адамовича, накрытая чёрным дымом, пылала испепеляющим огнём. Всё смелее ударяли по цемзаводу и окопам фашистские танки, поднимая над брустверами треугольные фонтаны земли. Вибрирующий звон осколков бритвенно разрезал воздух.

Распалённый грохотом боя и жаркой дрожью раскалённого пулемёта Андрей видел сквозь пляшущие отблески багровых вспышек, как длинные трассы выпускаемых им очередей, мягко закругляясь под напором сильного ветра, вонзались в набегающие фигуры, и те, словно подрезанные, падали на землю. По щеке и подбородку Новицкого из оглохшего уха, колко его щекоча, стекала выпуклая струйка крови. Он размазывал её по грязному от прилипшего песка лицу, но она вновь выступала на подсыхающей тёмно-красной корке.

Двоим немецким автоматчикам удалось зайти с тыльной стороны заводской башни и, взорвав дверь, проникнуть внутрь. Убрать русского пулемётчика теперь стало вопросом времени, и они быстро побежали по крутой винтовой лестнице наверх. Не слыша в горячке боя их шагов, Новицкий продолжал посылать очередь за очередью в нескончаемые потоки набегающих врагов.

Выбитая фрицами дверь с грохотом вывалилась из проёма. Андрей быстро оглянулся, натолкнулся взглядом на двоих ворвавшихся фашистов, но не успел поднять лежавшую на полу винтовку — те уже вскинули свои автоматы… Длинная очередь прогремела на тесном чердаке, остервенело разрывая барабанные перепонки. Немцы неожиданно для Андрея повалились вперёд и рухнули замертво. Позади Новицкого с дымящимся ППШ наперевес стоял Эндель Мэри, его однополчанин и хороший друг.

— Спасибо… — не веря неожиданному спасению, проговорил Андрей.

— Давай вниз, братишка! Ты там нужнее! — крикнул Эндель и тут же исчез в темноте проёма.

Новицкий мельком взглянул через амбразуру: оборона батальона была прорвана на всех участках. Фрицы уже спрыгивали в окопы, завязывались ожесточённые рукопашные бои. На каждого бойца наседали по несколько фашистов, а из Новороссийска по Сухумскому шоссе бесконечно тянулись новые немецкие отряды.

Вражеские танки всё ближе подползали к русским позициям. Андрей уже отчётливо видел широкие кресты на массивных тупых башнях, пулемёты, плещущие непрерывным огнём, и длинные орудийные стволы, проворно выталкивающие лохматое пламя. Из окопов редко хлопали противотанковые ружья. Фиолетовые огоньки лопались на броне танков, не останавливая их, и чёрные машины медленно наползали на траншеи, хищно вертя дрожащими башнями, со скрежетом давя блиндажи, обваливая и разутюживая гусеницами брустверы. Вслед за ними, перешагивая через тела убитых и поливая очередями в разные стороны, уверенно шла по скользкой, матово блестящей грязи вязких, багровых от крови, луж немецкая пехота. Истребив практически весь батальон за пять дней непрерывных боёв, фашисты уже были в шаге от заветной цели. Набегая под прикрытием танков и миномётов бесконечными рядами, они врывались в опустевшие окопы и добивали оставшихся в живых морских пехотинцев.

Новицкий поднял с пола оба немецких автомата и выскочил вслед за другом на улицу. В ближайшем окопе он увидел крупную фигуру комбата, который бок о бок с последними солдатами второй роты молча дрался против наседавших врагов. Его перепачканная, как и у остальных бойцов, окопной глиной военно-морская фланка была окровавлена и разодрана пулями и осколками.

Невысокий и худой израненный Филипп Рубахо, едва держась на ногах, яростно орудовал бесполезной в ближнем бою винтовкой с примкнутым к ней штыком. Андрей увидел, как он сильным ударом приклада в грудь оттолкнул наскочившего на него справа немца и тут же, отчаянно впоров штыком влево, пригвоздил к стенке окопа другого.

Убитые, уткнувшись лицами в землю и словно вцепившись в неё растопыренными окровавленными пальцами, в неестественных позах лежали в разбитых взрывами траншеях и свежих воронках, усыпанных стреляными гильзами.

Отчаяние и злость волной подкатили к горлу Новицкого. Ему не хотелось верить в разгром, но всё, что он видел, не оставляло надежды на благополучный исход очевидно последнего для него сражения. Похоже, суждено погибнуть здесь.

Он крепко, до хруста в пальцах сжал цевьё лёгкого немецкого автомата и бросился в бой. Несколько раз вокруг него колыхнулось яркое белое пламя, прогремели взрывы. Жаркий смерч взметнулся над головой — казалось, прожёг волосы сквозь бескозырку — и горящей чёрной стеной плотно прижал к земле. Андрей почувствовал горячий укол в ноге, но, стараясь не обращать на него внимания, вскочил и побежал дальше. Двумя короткими очередями он срезал зазевавшихся на краю траншеи фрицев и под смешанным с огнём дымом, с грохотом и звоном взметнувшимся над бруствером, в последний момент свалился на дно окопа.

Лёгкие забила ядовитая гарь. Выроненный из рук автомат отлетел в сторону, комья земли посыпались на спину. Остатки бруствера, срезаемые пулемётными очередями, обрушились в окоп. Сквозь замутнённое сознание и звон в голове он почувствовал, что рот наполняется тёплой солёной влагой. Выплёвывая кровь, Андрей встал, выхватил из сапога остро заточенную финку и врезался в скопище фашистов.

Кидаясь на пятящихся немцев, отбросив все надежды на спасение, он смирился со смертью и в отведённые ему последние секунды жизни хотел лишь искромсать как можно больше врагов. В неистовом грохоте боя Новицкий не сразу заметил, что упавшие гитлеровцы больше не поднялись. Через несколько секунд он увидел в окопе незнакомого молодого грузина в чистой защитного цвета красноармейской пехотной форме, который дал по сторонам несколько длинных очередей. Спустя мгновение рядом появился ещё один. Он спешно воткнул сошки ручного пулемёта в гребень разбитого бруствера, вщёлкнул в зажимы диск и хлёсткой очередью полоснул по набегающим фашистам.

Не в состоянии больше держаться на ногах, израненный Андрей беспомощно привалился к земляной стенке окопа. До сих пор не веря глазам, он видел, как к Балке Адамовича со стороны Геленджика подбегают всё новые солдаты. Их здоровые румяные лица, сохранившие блеск начищенные сапоги, неизношенная, ладно сидящая на крепких фигурах форма и неистёртые ремни выдавали недавно собранную, пока ещё не изнурённую в долгих неравных боях свежую силу.

Вздрогнул и забуксовал охваченный огнём немецкий танк, уже почти переползший через траншею. Спустя минуту рядом с ним проскочили несколько бойцов с громоздкими противотанковыми гранатами с длинными ручками в чехлах, каких у 305-го батальона к тому времени уже не осталось. Откуда-то сбоку ударили из своих орудий прибывшие для подкрепления русские миномётчики.

Огненное зарево безвозвратно проигранного, как ещё недавно казалось, боя широко и багрово раскинулось над Балкой Адамовича с новой силой. Новицкий видел, как фашистов повсеместно вышибают из уже почти занятой ими линии обороны, как останавливаются и буксуют в чёрном дыму вражеские танки, как гитлеровская пехота дрогнула и в очередной раз побежала назад.

В окоп рядом с ним спрыгнули ещё несколько бойцов. Один из них попал сапогом прямо на затылок убитого фашиста, вдавив его голову в землю, размокшую от растёкшейся крови. Пошарив руками среди деревянных щепок и стреляных гильз, боец вытащил из-под трупа округлый дырчатый кожух немецкого ручного пулемёта и, вправив в него найденную рядом колючую патронную ленту, выпустил по фрицам длинную трассирующую очередь…