Маленькие рассказы о больших историях

Сергей Семенович Монастырский, 2021

Большинство рассказов в этом сборнике о любви. Но каждая из этих историй по-своему трагична, во всяком случае не такая безоблачно радостная, как бывает в букетно- конфетном периоде. У каждого из нас была своя история любви. И только в сказках эти истории заканчиваются весёлой свадьбой. О жизни после свадьбы сказки почему-то не рассказывают. Или так коротко: "и стали они жить-поживать да добра наживать". Вот о “жить-поживать "– эти истории. Даже если некоторые из них не только о любви, то всё равно о "жить-поживать".

Он, Она и одиночество

У меня был друг. Он говорил:

— Когда мы с женой ложимся в постель, нас ложиться трое: — я, она, и одиночество.

Нет, он любил свою жену. И она любила его. Но это были совершенно разные люди. Не было у них каких-то точек соприкосновения, кроме секса и бытовых вопросов.

Он был архитектор. Очень талантливый и даже немного известный. Его приглашали на разные художественные и творческие выставки, в разные страны. Первое время он брал с собой жену. За свой счет. Водил ее по архитектурным шедеврам. Она мило улыбалась на его реплики и комментарии, ждала своего часа, и, наконец, спрашивала:

— А когда мы пойдем в магазин?

Он много читал авангардной литературы. Она читала только любовные романы в копеечных изданиях.

Друг мой понял, что втягивал молодую жену в орбиту своих интересов. Общим у них оставался только страстный до изнеможения секс и бытовые вопросы.

Оставалось или разойтись, или жить так.

Друг решил жить так. Во-первых, он ее любил. Ну, бывает такое: человек тебе не подходит, но ты его любишь!

Во-вторых, почти каждый день был страстный секс — ну как после этого разойтись!

В-третьих, поговорить, пообщаться, можно было и с другими.

Постепенно каждый из них зажил своей собственной жизнью. Постель их соединяла, после секса они оказывались в постели втроем: он, она и одиночество.

Потом у него появилась любовница. На пустом месте все равно ведь кто-нибудь заводится.

Любовница была умная, одного с ним уровня, красивая и также сексапильная.

Он рассказывал ей о своей жизни, о своих делах, обо всем, о чем он хотел с кем-нибудь поделиться.

Она его понимала. Реплики ее были умны, сочувственны и уместны. Но это так — для разговора.

Чутьем, да и по некоторым деталям он понимал, что в сущности, все это ей ну не то что неинтересно, но не близко. Близко ей была ее собственная жизнь, с ее собственными проблемами, о которых, она тоже ему рассказывала.

Ну и что? Ну и не дальше этого. Да и про любовь, здесь не было ничего.

Скорее товарищеское, дружеское общение с элементом секса.

Обоим нравилось. Своей необязательностью.

Как-то он ей сказал:

— Когда я буду умирать, то умирать буду один. Ни с женой, ни с тобой, мне ни о чем говорить не захочется!

— Да, уж, пожалуйста, меня сюда не впутывай, — спокойно ответила она.

Друга, такого друга, с которым можно было просто молчать, и понимать, о чем ты молчишь, тоже не было.

Приятелей было много, а друг — вещь штучная, — не ко всем в жизни приходит.

С приятелями можно было пить пиво, ходить в спортзал, собираться в гостях, но душу вывернуть кому-нибудь из них не хотелось.

Так что жил он хорошо, в свое удовольствие, но как-то все время было одиноко.

Родилась дочь. И одиночество пропало. Дочка любила его из всех своих маленьких сил. И не было близости больше, чем дочка и он. Они были как одно дерево, на котором и к тому же висели яблоки. Яблоки — это радости жизни.

Когда дочке исполнилось пятнадцать лет, он ушла в свою жизнь. Ему не близкую, и непонятную. И она с ним этой жизнью перестала делиться. И он опять остался один.

Потом дочка вышла замуж, и уехала к мужу в другой город. Звонки стали редки. Через много лет, приехав в очередной раз в гости, она сказала:

— Слушайте родители! Если когда вы станете старыми или больными, вы должны понимать что я не приеду за вами ухаживать. У меня своя жизнь. Но вы не беспокойтесь. Мы уже начали откладывать вам на сиделку!

Друг мой понял, что одиночество — это образ его жизни. Нечего сетовать. Так получилось.

Умирать он, конечно, будит в окружении родных людей, но в одиночестве.

— Как-то в разговоре со мной он пошутил:

— Когда я умру, сделай на надгробном камне эпитафию: — Здесь лежат двое — он и одиночество!–

— Скажи это своей жене, — посоветовал я.

— Она меня не поймет, — возразил он, — она не знает что это такое.

В детстве у моего друга была бабушка. Бабушка как бы была приживалкой в квартире, в которой они жили с родителями. Потому что когда-то давно она была маминой мамой и жила в другом городе.

У нее, у бабушки, было пять детей, кроме мамы моего друга. Все они умерли или погибли на войне, и когда никого не стало, бабушка приехала к единственному оставшемуся у нее ребенку — маме моего друга.

Вот такое очень сложное переплетение родсвенных связей, но и друг мой знал главное — у него есть бабушка.

Квартира их была тесная, хотя и двушка, малогабаритная, и бабушка жила в кладовке. Вернее там стояла ее кровать. А так, она хозяйничала по всему дому.

А поскольку все, кроме моего друга днем были на работе, то приходя из школы и до самого прихода родителей они с бабушкой были одни.

Друг мой — а было ему в ту пору четырнадцать лет, любил свою бабушку, а она его, потому что больше было любить некого — взрослые почти не обращали на бабушку никакого внимания.

Практически она им мешала.

Бабушка рассказывала моему другу разные истории из старой жизни и никогда не вмешивалась в его жизнь. Ни советами, ни нотациями.

Может, она только этим и жила — общением с моим другом, а ее внуком.

Потому что в остальном она была приживалкой. Ну не выбрасывать же ее на улицу — все же она жила в семье дочери!

Муж дочери, он же отец моего друга, конечно, скрипел зубами, иногда взрывался, но терпел.

Бабушка, конечно, понимала это, и иногда виновато говорила моему другу — а ему, напомню, в то время было четырнадцать лет.

— Ну, уж потерпите, помру я скоро!

— Я тебе помру! — бодро отвечал мой друг, которому, как любому подростку, слово смерть было понятием с другой планеты!

И вот бабушка начала умирать. Как-то утром, уже много дней из-за болезненной слабости, не вставая с постели, она вдруг объявила:

— Ну, вот и смерть моя пришла!

И жуткая тоска была в ее выцветших от жизни глазах.

— Что ты, мама! Ты еще нас переживешь!

Отец, как всегда, поскрипел зубами и ничего не сказал. Врать, наверное, не хотел.

— Сядьте, пожалуйста, рядом со мной, — попросила бабушка, я что-то сказать вам хочу!

— Где клад зарыт! — сыронизировал отец.

Мать зыркнула на него глазами.

— Нету клада, зятек! — виновато прошептала бабушка.

— Я хочу вам сказать, как — бы я хотела быть похоронена…

— И слушать не хочу! — вскричала мать, — Живи себе, никому не мешаешь!

Отец пожал плечами и тоже же ушел.

Остался один мой друг. Расстроенный и не понимающий что происходит.

Бабушка заплакала и протянула ему руку.

— Ну, хоть ты подойди! Я умираю. Не бойся, старые люди чувствуют, что умирают!

Но я очень хочу, чтобы похоронили меня так, как я бы хотела. Послушай меня, пожалуйста. Потом маме расскажешь!

Но друг мой, испуганный всем происходящим, и желающий скорее куда-нибудь убежать от этого ужаса, закричал так же, как его мать:

— Ты еще нас переживешь! Слушать даже не хочу. Живи себе! Завтра давай в парк на прогулку пойдем — уж совсем нелепо выпалил он.

И, конечно, ушел.

Ночью бабушка умерла. Все спали. Она умерла одна в своей кладовке. Как и жила.

При ней нашли листок из школьной тетради, исписанный крупным, корявым подчерком. Тубочка с тетрадками и ручками внука стояла рядом с ее кроватью. Здесь они с моим другом учили уроки.

В записки было написано:

— Похороните меня… И дальше перечислялось, в таком платье, в такой кофте, что должно лежать в гробу…

Все это нашли в маленьком чемоданчике, стоявшем под ее кроватью.

Умирала она одна. Вот с этой запиской. Может, еще и поговорить напоследок хотела…

***

В какие-то годы была у моего друга, приятельница — звали ее Агнесса.

Нет — нет, не любовница! Имя и внешность Агнессы совершенно не соответствовали друг другу. Была она маленькая, корявенькая, клонилась куда-то на бок и с лицом настолько невыразительным, что с первого раза и не запомнишь.

Но приятельницей она была еще со студенческих лет. Просто учились вместе. Потом куда-то делась, и вот как-то встретились. И продолжили встречаться

С ней было интересно, она была одного с моим другом интеллекта, да и культурные интересы во многом совпадали. А поскольку с женой не совпадали, то ходил мой друг с Агнессой по разным выставкам, театрам, на которые она его приглашала. Он так и говорил жене:

— Сегодня вечером не жди. Пойду с Агнессой туда-то…

Жена, как-то случайно увидевшая Агнессу, даже не задавала вопросов. Знала, что у мужа на такую даже не поднимется. Да и Агнесса была далека от этого. Поскольку знала, что это не ее вид спорта, то увлечена была другой жизнью.

Мой друг никогда не был у нее дома. Да и мысли такой не было.

Как и чем она живет, и о чем думает по ночам, они не говорили. Моему другу это было не интересно, а Агнесса, видимо, чувствуя это, и не лезла в душу ему и не раскрывала свою.

Конечно, между ними была существенная разница — у друга была семья, успешная карьера, много знакомств, а Агнесса жила одна.

Во всяком случае, о ком-нибудь друг никогда от нее не слышал и ни с кем не видел. Бывают такие затворницы. Но дружить с нее было интересно. с культурно — светской обслугой. Она где-то работала. Ну, типа библиотекарем. При ее внешности, это самое то.

— Ну, читаешь ты, видимо на работе, — как-то спросил ее мой друг, — а вечером в выходные, что ты делаешь?

— Пишу, — просто ответила Агнесса.

— Да, ну?! — удивился друг, — Даш почитать?

— Дам, если тебе интересно. Только меня ведь не издают. Могу прислать на электронную почту. Или дать флешку.

— Лучше флешку, — сказал друг.

Флешку она при следующей встрече дала. Он ее тут же потерял. Но сказать об этом было неудобно. И он сделал вид, что забыл эту тему.

Агнесса сделала вид, что она также забыла. Она была вежливая девочка.

Некрасивые девушки часто рано умирают. Наверное, чтобы не мучиться.

Умерла и Агнесса. Заболела и умерла. Об этом мой друг узнал от других. Сходил на могилку, полил цветы. И по какому-то совпадению на следующий день нашел в своем столе потерянную флешку.

Читал он не отрываясь, вечер и следующий день. Даже не пошел на работу.

Это были короткие, пронзительные рассказы. О жизни. О любви. О судьбе. И об одиночестве. Ну да, она же была одинока. Это было талантливо. Как и талантлива была и сама Агнесса. И друг подумал, что конечно надо было при ее жизни прочитать ее рассказы — это даже были не рассказы, а вся ее душа, спрятанная в таком маленьком неказистом теле, — и говорить с ней об этом и день и ночь, и разрушить это ее одиночество.… А может быть и остаться с ней.

Теперь она представлялась ему красивой, прекрасной женщиной, достойной другой жизни, других мужчин и других разговоров!

Но уже поздно.

Единственное что мое сделать мой друг — он издал ее книги. Деньги у него были. И это было лучшее применение денег.

Но, Агнесса об этом, уже не узнала.

Со временем мой друг, стал вполне состоятельным человеком и решил освободить жену он некоторых хозяйственных хлопот и нанял уборщицу для уборки квартиры. То, что она делала раз в неделю, занимая себя этим четыре часа, раньше у них называлась генеральной уборкой, которую они вдвоем делали целый выходной.

Женщину эту нашли по рекомендации друзей, уже давно ставших состоятельными, и использовавшии такой сервис.

Между собой мой друг с женой называли ее уборщицей, хотя это была очаровательная миловидная женщина лет пятидесяти.

Давайте и мы ее так называть.

Квартира теперь блестела, они с женой по выходным отправлялись по своим делам, потому что у уборщицы был свой ключ от их квартиры, что было делом обычным в состоятельных семьях. Как то они с женой вернулись в день уборки домой раньше, и застали уборщицу еще в процессе работы.

Через час она закончила и они, как люди вежливые, без снобистских заскоков, предложили ей вместе выпить чаю с только, что купленным тортом.

Разговорились. И они узнали удивительную историю ее жизни.

Она была из маленького поселка в какой-то глухой области.

Там вышла замуж, через пару лет после школы. Жить в поселке было не на что, и вскоре муж завербовался в большой город на новый завод. Через год ему дали комнату в общежитии и уборщица, тогда еще совсем молодая девушка — переехала к нему.

Так прошло пять лет, детей почему-то не было, ну, и, слава богу, как она теперь думает.

Куда с ребенком в общежитии?! Потом муж запил, с работы его выгнали, общежитие отобрали. Они развелись.

Опустим ее рассказ о том, как и где она скиталась все это время, но через два года подобрал ее крепкий хозяйственный мужик, на десять лет ее старше, для ухода за хозяйством. У него в деревне был свой дом с огородом, курами и свиньями. За всем этим хозяйством раньше присматривала жена, но она умерла. Вот он ее и взял.

Любви, конечно, не было, но через некоторое время он предложил ей стать женой.

Как он сурово и просто объяснил ей:

— В грехе жить я не хочу. Мне нужен секс на законных основаниях.

На законных основаниях он делал это раз в неделю, молча, обстоятельно, тем же суровым голосом руководил процессом:

— Так, теперь перевернись — и в конце: — Все можешь вставать!

Жили спокойно без ссор, молча. Она, конечно, не работала. Куда еще работать с таким хозяйством! Через десять лет он ее выгнал, потому что она никак не могла забеременеть, а ему для полноты хозяйства нужны были дети.

Куда ей было идти? Ни работы, ни профессии, ни дома!

Дом был, в том поселке, откуда родом. Но дом со старенькими уже родителями заняла сестра, у которой был муж и четверо детей. Не одного свободного места в доме не оставалось. Да и сестра сказала ей по телефону:

— Приедешь — выгоню. Это раньше мы были сестры, а сейчас — сами по себе!

И пошла она — уборщицу мы имеем ввиду — по рукам. Это так называлось, потому что ее, как уборщицу, как домохозяйку передавали из рук в руки богатые люди, жившие в коттеджах.

Единственным ее условием было — предоставить какой-нибудь угол для жилья.

«Углов» у богатых людей не было, и жила она, как правило, в хороших условиях — в какой-нибудь комнатке гостевого домика, в комнате при бане, в сарае, который, конечно, сараем не был, но так назывался, потому что в этом строении хранился разный инвентарь.

Она убирала дом, территорию, косила траву, следила за цветниками. Иногда какой-нибудь хозяин втайне от жены давал ей лишние деньги и занимался с ней сексом. А что, она еще была молодая и миловидная. Она не возражала.

Так еще добрый десяток лет, скиталась она по чужим углам, которые из-за неимения лучшего, считала своими. Все же отдельное жилье. Чужое, но временно ее.

Потом хозяйка одного из коттеджей, застала ее за занятием сексом со своим мужем. И ее перестали передавать из рук в руки.

Но к тому времени он уже поднакопила денег и теперь снимает отдельную квартиру, а для того чтобы жить, да и конечно платить за аренду, работает уборщицей.

А лет ей, повторюсь, уже за пятьдесят.

— Ну что, не такая уж и плохая жизнь — сказала жена моего друга.

— Не плохая, — согласилась уборщица. — Но какая-то чужая. Одинокая.

И теперь уже без всякой надежды. Навсегда.

— Ну, почему навсегда, — утешил мой друг, — может, еще замуж выйдешь.

— Не хочу, — ответила уборщица. — Всю жизнь провела одна. Даже когда замужем была. Привыкла одна. А тут кто-нибудь ходит перед глазами, привыкать надо к его характеру, привычкам…. Нет. Не хочу. Попробовали бы вы всю жизнь провести в одиночестве, вы бы тоже привыкли.

Мой друг промолчал. Он привык.

***

Как я уже говорил, у моего друга была дочь. В ее детстве они были очень близки друг к другу. Потом пути их разошлись.

И вот как-то, когда она приехала к родителям повидаться, а была она уже взрослой тридцатипятилетней тетей, друг мой с горечью посетовал:

— Как-то, далеки мы стали друг от друга.

Они сидели в кафе вдвоем, выпивали. И дочь вдруг взорвалась:

— А с чего нам быть близкими?! Ты посмотри, какие у нас с вами разговоры: как дела? Чо нового? Как погода? Как квартира, как живется, куда в отпуск?… Кроме бытовых вопросов вы хоть о чем-то другом меня спросили?!

— О чем? — не понял друг.

— Ну, ладно мама, но ты то умный мужик! Ты хоть раз поинтересовался, какие у меня личные проблемы, довольна ли я своей жизнью? Так вот по душам хоть раз поговорили?!

— Ну, для таких разговоров у тебя, я считаю, муж есть. Вряд ли ты мне в чем-то исповедоваться будешь!

— Муж есть, — ответила дочь. — А разговоров с ним нет. Все разговоры, как с вами — бытовые. Понимаешь, он утром уходит на работу и там его жизнь. Какая — я не знаю! Не допущена. Да и не надо мне. Это его жизнь. А наша с ним где? Я остаюсь дома — ребенка ведь мы решили в сад не водить. Варю, стираю, потом веду его на развивающие занятия. Потом на английский язык. Потом домой. Кормлю всех ужином. Ну, если о чем-то поговорим, то опять о бытовых вопросах. А у него, у мужа, продолжает в голове крутиться его жизнь. Он звонит коллегам, они ему, что-то обсуждают. Я где-то сбоку. У него своя жизнь, у меня своя. Вместе общая — только постель! Вот мы вроде все вместе, втроем, а я одинока.

Все наши друзья — его друзья. Я опять остаюсь сбоку. Может, и роман у него там где-то в его той жизни. Я не знаю.

— У всех так, — грустно заметил мой друг. — Вот и у нас с твоей мамой так.

— Я заметила, — ответила дочь. — Значит, я повторяю твою судьбу.

— Ну не такая и плохая эта судьба, — сказал, утешая друг. Вот мы уже больше тридцати лет прожили и ничего.

— А тебе выть иногда не хочется? — спросила дочь. И помолчав, сама себе ответила:

— А мне хочется!

***

Как у меня, у моего друга было много приятелей. Человек он был открытый, общительный.

А друга настоящего так за всю жизнь и не случилось. И вот как-то они с приятелем, все вместе с женами, веселой гурьбой высадились на загородной поляне на пикник. Шашлык, вино. Веселье шумело как всегда. И где-то, когда уже достаточно выпили, один из приятелей хлопнул по плечу моего друга.

— Ты что такой сидишь задумчивый?

— Да думаю, какая–то тоска иногда грызет.

— О чем тоска? Жизнь у тебя удалась!

— Удалась. А тоска осталась.

— Это знаешь почему? Надо по жизни бежать не останавливаясь. А если остановился на минутку, и задумался, зачем бежишь, тогда да, тоска!

***

Мы с моим другом иногда собираемся, выпиваем. И думаем: как же так, получается — бежишь, окруженный близкими людьми, а живешь одиноким волком.