Операция «Антитеррор»

Сергей Самаров, 2002

Их объявили в розыск, как отпетых убийц. В итоге, двое бывших спецназовцев оказываются у чеченских боевиков, в банде Марии – русской женщины, фанатично преданной идеям ислама. Банда Марии – неуловимой и безжалостной террористки по кличке Гаврош – готовит крупную диверсию в одном из городов России. А обоим спецназовцам предназначена в этой акции ключевая роль. Что ж, пора задуматься, кто они – покорные ягнята или парни из российской боевой элиты...

ГЛАВА 1

1

Трамвай затормозил так резко, что пассажиры посунулись, попадали друг на друга. Послышался скрежет рвущегося тонкого металла и звон разбитых стекол. И крепкий мат пассажиров — это рабочие электрометаллургического комбината ехали на смену. Металлурги за словом в карман никогда не полезут, общение с горячей сталью делает их самих людьми взрывоопасными, а лексикон ограниченным — потому как в горячем цехе разговаривать трудно. Но разговор этот обычно бывает чрезвычайно колоритным и, как правило, односторонним — как иначе можно разговаривать с упавшей за шиворот каплей жидкого металла!

Раздались стоны и реплики сильно ударившихся о сиденья, о стойки или же просто друг о друга, а все это перекрыл жуткий женский вопль. Как оказалось, вопль этот принадлежит водителю — молодой краснощекой татарке. Едва взглянув на нее, даже пьяный и буйный понимал, что с такой женщиной связываться рискованно — всегда даст отпор, но сейчас она упиралась ногами в переднюю стенку и изо всей силы вдавливала себя в спинку сиденья. И вопила, сколько хватало дыхания. Прерывалась на короткий миг и начинала вопить вновь.

Те, кто стоял ближе к дверце водителя, пытались сквозь толстое стекло рассмотреть, что же с ней случилось. Сдвинуть вбок саму дверцу не удавалось, она открывалась изнутри. Наконец пожилой металлург не пожалел свою новую кожаную куртку и с силой ударил в стекло локтем. Полетели стекла, порезали рукав куртки. Мужчина просунул руку и открыл дверцу.

— Что с тобой, голубушка? — пробасил он, но ответа не дождался.

Переднее стекло трамвая осыпалось мелкими осколками вперед, но на женщине даже царапины заметно не было. Дядька-металлург, должно быть, слышал, что такое нервный шок, потому шагнул за порог, схватил женщину за плечо и с силой встряхнул, пытаясь выбить из нее испуг, привести в чувство или хотя бы остановить рвущиеся из нутра дикие истеричные крики. И только тут увидел остекленевшие, точно неживые глаза с почти невозможно — от ресницы до ресницы — расширенным зрачком. И глаза эти смотрели вперед. Вернее, отталкивались от того, что было впереди, пытались отодвинуться, но мешало сиденье и задняя стенка водительской кабины, мешал весь трамвай, что был у нее за спиной.

Дядька-металлург видел впереди только помятую крышу белого автомобиля с разбитым верхним люком. И понимал, что не эта крыша так напугала водителя. Он положил свое пузо на переднюю панель трамвая и с трудом, кряхтя, наклонился.

Он увидел такое, от чего его чуть не вырвало. Он резким движением живота надавил на тумблеры, удлиненные ручками из наборного цветного органического стекла, и открылись все двери вагона. Можно было выходить, движение, обычно оживленное в этой части улицы, из-за аварии стихло. Большинство автомобилей осторожно объезжало место происшествия, некоторые припарковывались у газона, водители выглядывали, чтобы или помочь, или скорее всего просто поглазеть.

Металлург вдруг рванулся к двери и пробил брешь в толпе. Его выворотило наизнанку. Он пошел к газону, не обращая внимания на медленно едущие почти на него машины, а мутило от одного воспоминания об увиденном.

Но не все оказались такими слабонервными. Некоторые сразу ринулись вперед — посмотреть, что там случилось. Большинство из них, бросив только взгляд, все же отходило сразу в сторону, не вынеся зрелища, кое-кто останавливался.

— Классный «Лексус»…

— Был классным. Сейчас это металлолом вперемешку с человеческим фаршем.

— Как вам не стыдно, молодые люди! Здесь же трагедия произошла…

Наконец кто-то сообразил и бросился к правой дверце автомобиля, рывком, с помощью других рук, тут же пришедших на помощь, открыл ее. Пассажир справа, худенькая женщина лет двадцати двух — двадцати пяти, бледная, испуганная, одной рукой придерживала другую, должно быть, ушибленную или сломанную, больной рукой прижимала к себе сумочку. Но все же она вышла, прихрамывая, сама. Коротко стриженные волосы были растрепаны, и из-под челки смотрели, ничего не понимая, испуганные глаза.

Женщина была хорошенькая, и сразу нашлось немало желающих поддержать ее под руки и отвести в сторону, к газону, где можно было если не сесть — мокрый снег покрыл траву, — то хотя бы прислониться плечом к стволу молоденькой липы. Она оперлась на подставленные руки. Ярко наманикюренные, острые ногти вцепились в рукава помощников, словно она боялась не удержаться и упасть.

Остановилась случайно проезжавшая мимо «Скорая помощь». Врачи подошли сначала к раздавленному «Лексусу». Даже не стали пульс прощупывать и прикасаться к водителю машины. С ним было уже все и так ясно. Занялись водителем трамвая. И только когда ее усадили на сиденье, кто-то показал врачам на щуплую женщину, стоящую на газоне в прежней неестественной позе. О ней как-то забыли в суматохе.

Подъехала милицейская машина из райотдела и другая «Скорая помощь», которую вызвали.

— Он как специально… Он как специально… — закричала вдруг водитель трамвая, выпрыгнула из «Скорой помощи» и бросилась бежать по дороге, неловко переставляя ноги в сапогах на высоких и уродливо широких, модных ныне, каблуках.

— Куд-да… — раздался окрик.

Милицейская машина через десять метров нагнала ее, выскочили два сержанта и схватили женщину под руки, а потом затолкали в свою машину через заднюю дверь. За решетку.

— Он как специально свернул… — продолжала кричать женщина в истерике, повернув лицо неизвестно к кому, то ли объясняя, то ли оправдываясь. Но люди, словно стесняясь, отворачивались от полубезумного взгляда.

Подошел врач с машины «Скорой помощи», высокий и широкоплечий парень с сосредоточенным лицом.

— Откройте заднюю дверь, — сказал он резко и категорично. — Мы ее с собой забираем. Вы что, не видите, в каком она состоянии…

— После допроса, может, и заберешь… — невозмутимо ковыряя в редких зубах спичкой, ответил кругломордый очкастый старший лейтенант с переднего сиденья. Он только что пообедал и раздражался оттого, что пришлось здесь остановиться. Он — райотделовский. По сути дела, это происшествие его совсем не касается. Приедет машина ГИБДД, пусть сами разбираются, кого в больницу отпускать, кого допрашивать.

— Мне нужно хотя бы осмотреть ее… — Врач настаивал на своем.

— После допроса и осмотришь… — Мент демонстративно отвернулся, с удовольствием, как любой мелочный человечек, показывая свое «право силы».

Врач упрямо нагнул голову, и на шее у него вздулись синие вены — видно, упрямства и характера ему было не занимать. Он посмотрел на невозмутимого старшего лейтенанта так, что того отчего-то передернуло. И сказал угрожающе, хотя и спокойно:

— Короче, если мне сейчас же не позволят выполнять мою непосредственную работу, я немедленно еду в прокуратуру и пишу заявление.

— Напугал… — усмехнулся старший лейтенант и оглянулся — не слышат ли посторонние их разговор. — Егоров, — громко сказал он в толпу. — Выпусти эту истеричку. Пусть ее там осмотрят.

Водителя трамвая выпустили, и врач, взяв женщину под руку, тут же увел ее в «уазик» «Скорой помощи», где уже сидела женщина с короткой стрижкой. Резко хлопнула дверца. «Скорая помощь» взвыла сиреной, развернулась и поехала по встречной полосе движения через трамвайные пути. Мигалка ехидно показывала ментовскому лейтенанту, что он остался без участников происшествия.

— Ну, попадется он мне где-нибудь… — лицо врача старший лейтенант хорошо запомнил. Мент не любил лица людей, имеющих свое мнение. Да кто он вообще такой? Врачишка несчастный…

— Ну, попадется мне этот старлей на операцию… — тем временем сказал врач водителю «Скорой помощи». — Я ему аппендикс с яйцами спутаю…

2

В последнее время я вынужден был часто посещать городское управление. Как-то так получалось, что многие мои дела пересекались или шли параллельно с ментовскими. И потому меня здесь уже хорошо знали и даже пропуск не спрашивали. И в этот раз дежурный оказался знакомым. Я приветственно кивнул ему.

— Привет. Я к Лоскуткову.

— Привет, частный сыщик. А у тебя шнурок развязался… — сказал капитан и, не дожидаясь, пока я посмотрю на свои сапоги на замке-«молнии», расхохотался.

Ментовский юмор не знает границ!

Я поднялся по лестнице, прошел в середину коридора, стукнул два раза в дверь кабинета майора Лоскуткова и вошел, не дожидаясь приглашения.

— Привет, майор…

Он сегодня, как всегда, суров.

— Здравствуй, майор. Долго же пришлось тебя ждать.

Я посмотрел на него, беззаботный, как утреннее солнышко, хотя погода на улице стояла прескверная — то ли дождь со снегом, то ли излишне мокрый снег, то ли осень кончается, то ли зима начинается — и о беззаботном солнце пора забыть.

— Надо было выписать мне официальную повестку. Тогда бы я явился минута в минуту в соответствии со своей природной пунктуальностью. А во всех других случаях я появляюсь только в свободную минуту. Разницу, господин мент, в этом видишь?

Будь у меня нервы послабее, я обязательно отбил бы себе седалище, упав под рысьим взглядом Лоскуткова на пол.

— Чего надо? — спросил я. — Да еще так срочно… У меня своих забот — в карманы не влазят…

Майор, надо сказать, позвонил мне совсем не вовремя. Я осваивал недавно приобретенный компьютер, учился двумя пальцами набирать текст как можно быстрее и провел за этим занятием несколько часов. Пальцы сильно устали, и тогда я на пару часов занялся другим — принялся раскладывать на экране монитора сложный компьютерный пасьянс. От этого важного дела Лоскутков меня и отвлек. А я, признаться, не люблю, когда меня отвлекают от важных дел.

— Я тебя пригласил как бывшего спецназовца. Консультация требуется.

— У вас что, своего спецназа не хватает?

— У нас нет спецназа ГРУ.

А он льстец. Знает, чем купить отставного бравого вояку, которому весьма даже свойственно чувство гордости за свою предыдущую службу.

— Ну-ну… — Я сел на жесткий стул у стены, сбоку от стола майора. Не люблю садиться напротив, где обычно сажают допрашиваемых. — Чем тебе не понравился спецназ ГРУ?

— Где-то я читал об одном фирменном ударе, которому у вас обучали…

— Ты еще иногда что-то читаешь?

Лоскутков ехидства в моем невинном вопросе не уловил. Он считал нормальным, что у него хронически не хватает времени на то, чтобы хотя бы перелистывать художественную литературу. Обычно, заглянув ко мне домой, он читает только названия книг на корешках.

— Если бы тебе пришлось читать столько бумаг, сколько мне… — Майор вздохнул непритворно.

— Так где ты читал про фирменный удар спецназа ГРУ? Рассказывай… — Я всегда болезненно отношусь к любому обвинению своих войск.

— Проходило в каких-то ориентировках. Уже запамятовал когда, но сам факт в голове застрял.

— Компьютером надо пользоваться, — съехидничал я опять.

Компьютер в кабинете Лоскуткова поставили совсем недавно — через пару дней после того, как этой техникой обзавелся я, но он использует его исключительно как печатную машинку. Другого просто не умеет.

— Я уже спрашивал наших компьютерщиков. У них нет таких программ, которые могут проводить подобную выборку. Там только строгий перечень классификации преступлений и поименный архив.

— Не надо, значит, сажать талантливых программистов на длительные сроки. И вообще, относись к таким вещам проще. Пообещай год скостить, и они тебе, уверен, горы свернут…

Пару недель назад мы совместно с Лоскутковым, но по разным побудительным мотивам — я через заказ и предварительную оплату клиента, он через открытие уголовного дела — расследовали одно и то же преступление. В итоге сейчас под следствием сидит женщина — суперталантливый программист. Если бы ее использовать вовремя, можно было бы создать эксклюзивные оригинальные программы, которые могли бы существенно помочь ментам и прочим следакам в их деле.

— Ладно, я не о том.

— Давай «о том»… Что за удар? — Вот, — Лоскутков всегда держал стол предельно чистым. Ни одной лишней бумажки. И сейчас достал из ящика, который открыл ключом, пачку фотографий. Бросил на стол.

Я посмотрел. Трупы анфас и в профиль меня интересовали мало — лицезрение следственных фотографий дело вообще малоприятное, и я выбрал только крупные планы. На фотографиях двое мужчин. У обоих одно и то же ранение — с левой стороны в районе сонной артерии пробито горло.

— Как их так угораздило?

— В течение недели. Два компаньона. И того и другого в машине. В одном и том же месте, около офиса. Ребята криминальные, из очень крутых. Не каждый решится на них насесть. Но кто-то решился. Ну что, знаешь такой удар?

— Удар такой знаю. Это довольно простая вещь. Наносится, как правило, одним или двумя пальцами. Но это удар вырубающий, не смертельный. Из моих знакомых только несколько человек умели пробить горло — чтобы сразу наповал.

— Кто? — встрепенулся Лоскутков.

— Двоих уже нет. В Афгане погибли. Один сейчас, насколько я знаю, принял сербское гражданство и в России не появляется — сильно его командование обидело. Есть один человек и в нашем городе…

Лоскутков встал, напряженный, как тяжелоатлет перед рывком штанги…

— Вольно, садитесь, товарищ майор, — сказал я спокойно. — Он не подходит на роль подозреваемого по одной-единственной, но решающей причине…

— Ну?

— Удар этот наносится правой рукой, потому что сонная артерия пробивается только слева. Справа ты можешь ее прощупать только как пульс. Я понимаю, что сидящего в машине человека со стороны улицы можно ударить и левой рукой. Так даже сподручнее, если подходишь к машине сзади. Но чтобы сделать этот удар смертельным, нужно тренироваться много лет. А тренируются, как правило, не предполагая, что жертва будет сидеть в машине. Короче, тренируют только правую руку, потому что левая в этом плане обычно бывает бесполезна.

— Дальше, дальше… — Майор только сейчас сел, раздраженный моей медлительностью. Ему, кажется, просто не терпелось вызвать группу захвата и ехать арестовывать, хватать, ломать, обыскивать и допрашивать.

— А дальше все просто. Тот человек, о котором я тебе говорил, прослужил в армии дольше меня. Умудрился не попасть под сокращение, когда вся эта демократическая катавасия началась. В Чечне у него взорвалась в руках граната. Запал был неисправен. Правую руку ампутировали по локоть.

— Чем он сейчас занимается?

— Пьет «горькую».

— Кто он такой?

— Подполковник Проханов. Леня Проханов, хороший был командир роты в Афгане.

— Ты с ним вместе воевал?

— Нет, он был в другом батальоне. У Лени в роте потерь не было. Представляешь?

— Не болтай… На войне не бывает без потерь. Тем более в спецназе.

— Глуп ты, Лоскутков, — разозлился я не на шутку. — Все вы, гражданские, ментовские и даже большинство военных — глупы. Вы всегда думаете, что спецназ готовится специально для рукопашной. А спецназ в первую очередь обучают выживанию и умению убивать, оставаясь невредимым. Вот почему у нас почти у каждого офицера было по два высших образования. Чтобы мог лучше головой работать в боевой обстановке.

— И у тебя? — спросил он ехидно.

— И у меня, — кажется, я его этим удивил. Могу и еще больше удивить. — Кроме того, офицер должен знать несколько иностранных языков.

— И ты?

— И я. Обучение одного офицера спецназа обходится государству в такую же сумму, как обучение целого горотдела ментов. Поэтому спецназовец должен себя беречь. Вот этому нас здорово учили.

— Только потом выбросили на помойку…

— Да… — горько согласился я.

— Так что ты скажешь про своего Леню?

— Скажу, что он не мог совершить это убийство по причине своей инвалидности.

Майор вздохнул.

— А разные доморощенные каратисты и прочие?

— На то они и доморощенные. Их слишком плохо учат. На татами боевых навыков не обретешь.

— Но кто-то же это сделал? — Мент с силой хлопнул ладонью по пачке фотографий.

— Вероятно, и среди спортсменов бывают особо талантливые…

Зазвонил телефон.

— Майор Лоскутков. Слушаю. Да. Привет, Лева. Да как сказать… Твоими молитвами… Здесь он. Сейчас.

И протянул трубку мне:

— Твое начальство разыскивает знаменитого сыщика.

Я ответил ему кривой усмешкой и пододвинулся вместе со стулом к телефонному аппарату.

— Серега. — Лева Иванов, шеф нашего частного детективного агентства «Аргус», похоже, захлебывался от восторга. Такое с ним иногда случается, когда предвидятся обстоятельства, позволяющие подправить обычно шаткое финансовое положение агентства. — Ты стал опять нарасхват. Тут ши-икарная дама пожаловала. С заказом. Желает иметь дело только с тобой. Кто-то, видимо, порекомендовал. Приехала сама за рулем джипа, представляешь… Оплачивать готова любые расходы.

— Еду, — согласился я без уговоров. Без работы я тоже иногда скучаю, особенно без такой, которая обещает приличные заработки. А мне сейчас очень требуются хорошие заработки. Моя машина почти отказывается передвигаться. Кое-что удалось скопить с предыдущего дела, но по моим запросам этого мало.

Я положил трубку.

— Вот так, господин мент. Поэтому я попрошу оставить Леню Проханова в покое. Он человек больной и нервный, а если ты еще начнешь его доставать, то совсем запьет. По-черному. Ему лишь бы причина была, а желание всегда найдется. Не надо, прошу тебя…

— Съезди сам к нему. Поговори на всякий случай. Может, слышал он еще про кого-то…

— Съезжу, — пообещал я. Не столько из дружеских чувств к майору Лоскуткову, сколько из сочувствия Лене Проханову, которому психологически трудно будет мутным с похмелья взглядом встретиться с рысьими ментовскими глазами.

3

Не люблю я такую зиму. Если уж зима, то чтобы настоящая, со снегом и румяным морозцем. А все последние годы даже в декабре — слякоть, мокрый асфальт. По такой дороге бы ехать еле-еле, а мне пришлось торопиться. Но — напрасно. Многообещающая дама, которая, по словам Левы Иванова, никак не могла дождаться встречи со мной, проявила нетерпение и уехала, так и не показав мне свой замечательный джип.

— Клялась, что через часик вернется, — сказал шеф, разводя руки. — Богатые клиенты ждать не любят.

Я характер выдержал.

— Если ей очень нужно, то приедет. А если какой-нибудь пустяк, то найдем других…

Кто бы слышал, как вздохнул Лева! Это был не просто вздох, это было страдание по несостоявшемуся. Это было желание Левы хоть как-то выкрутиться в обстановке хронического отсутствия заказов. Выкрутиться и получить зарплату самому, и заплатить ее сотрудникам. Вот она, жизнь руководителя частного детективного агентства. Не позавидуешь.

Я открывал дверь своего кабинета с твердым намерением разобраться с проклятым компьютерным пасьянсом, час назад мне это помешал сделать Лоскутков. За дверью зазвонил телефон. Я стал спешить, но не преуспел: замок, как назло, заело, а звонки прекратились.

Я сел за стол и включил компьютер. Но начать игру не успел. Снова позвонили. Хотелось надеяться, что это та самая клиентка.

Оказалось, что это даже не клиент.

— Привет, майор.

Мужской голос не оставил никаких надежд на скорое обогащение.

— Рад поприветствовать в вашем лице славных представителей российских чекистов, — отчеканил я, как на плацу перед строем.

Майор Асафьев из областного управления ФСБ. Мы с ним иногда контактируем по некоторым делам. Первый контакт закончился для майора плачевно — я оставил ему на лбу глубокий шрам, а его товарищу и сослуживцу капитану Соколову сломал нечаянно челюсть. Но потом недоразумение исчерпалось совместной работой и мы почти подружились.

— Чем обязан?

— Ты не в курсе новостей по поводу того киллера, которому тебя «заказывали»?

Пару недель назад, когда мы с Лоскутковым заканчивали расследовать дела о серийном убийце и об убийстве хакера, один из моих богатых клиентов посчитал, что я слишком много знаю, и заказал меня киллеру — женщине по кличке Гаврош. Заказчика мы взяли под утро, а киллер пропала. Для выполнения заказа, как мне сказали, она должна была прийти в «Аргус» рано утром и дождаться там моего появления. Она не пришла. Данных на нее почти не было, если не считать показаний раненного ею же домушника Паши Гальцева. И вообще о таком киллере, как ни трясли менты и фээсбэшники всех своих стукачей, в нашем городе никто не слышал. Пришлось запрашивать федеральный центр.

— Нет.

— Нам пришла шифротелеграмма с ориентировкой на нее. Эта чертова девка, оказывается, давно уже в розыске. Она проходила первоначальную подготовку в лагере «Лакромия» на территории Турции. Этот лагерь специально создавался для людей Хаттаба. Потом дополнительную подготовку со специализацией по городскому террору в лагере ИРА. Ирландцы по этому делу большие мастера. Хаттаб сам оплачивал ее учебу как особо одаренного курсанта. В прошлой чеченской войне Гаврош принимала участие от первого до последнего дня. У нее была собственная диверсионная группа. Ты представляешь, чтобы чеченцами командовала девка?.. Это вопреки законам Востока. И тем не менее это так. Много чего она наворотила, по телефону и говорить тебе не буду. Но сейчас почему-то в Чечню не спешит, хотя известно, что Хаттаб прислал ей вызов. О вызове известно по агентурным сведениям, но Москва не знала, что Гаврош скрывается в Челябинске.

— Ждет момента свести счеты со мною… — отмахнулся я. Трудно всерьез воспринимать такого противника, пусть даже он и прошел подготовку в «Лакромии» и в Ирландии, пусть даже и повоевал слегка против неподготовленных солдат-первогодков. Я двадцать с лишним лет служил в армии и повоевал побольше. И подготовку проходил многократно, и тоже в прекрасных лагерях под руководством наставников экстравысокого класса. Однако меня почему-то по всей России не разыскивают. И даже из армии за ненадобностью выпнули.

— Ты, майор, слишком несерьезно к ней относишься. У нее на счету…

Я перебил фээсбэшника, продолжая собственную мысль.

— А потом, когда меня зароют и тщательно помянут крепкой водкой и добрым словом боевые друзья из ментовки и ФСБ, она двинет туда, в Чечню, чтобы убивать беспомощных спецназовцев уже там.

— Не шути с этим. Очень, уверяю тебя, скверная баба. Особенно опасна при задержании — так предупреждают, но это, ты сам знаешь, обычная форма. Кроме того, имеются сведения, что она принимала участие в покушении на генерала Романова. Следовательно, брать ее рекомендовано живьем. Можно вытянуть ценные сведения и свидетельские показания.

Я присвистнул. Это уже серьезнее. Романова взрывали вполне профессионально. По крайней мере, организовано все было очень четко, и разведка чеченских диверсантов сработала тогда на «пять с плюсом», тогда как российская контрразведка и охрана командующего достойны увольнения без пенсии.

— Кроме того, за ней числится выполнение нескольких «заказов» в последние годы здесь, в России. Гаврош считается киллером высокой квалификации.

Здесь я уже позволил себе возразить:

— Киллер высокой квалификации не занимается ни взрывами, ни стрельбой из оружия с оптическим прицелом. Это совершенно разные вещи — запомни раз и навсегда. По-моему, вы вешаете на бедную девку все, что не можете раскрыть. — Я потянулся и поставил на край стола стакан, залил в него воду из кипятильника и в ту же розетку, куда у меня включен компьютер, воткнул вилку кипятильника. — Квалификация киллера определяется его умением работать на коротком расстоянии: при наличии охраны, при всех принятых мерах предосторожности со стороны жертвы. Стрелки же и минеры — это киллеры второго сорта. Естественно, и спецы меньшей оплаты. А ты мне расписываешь классного специалиста. Тогда или Романова списывайте на другого человека, или Гаврошу понижайте квалификацию как киллеру.

— Я же не говорю, что она была там одна. Гаврош входила в состав группы, которая готовила покушение. Вот и все. А уже в России она показала то, чему ее учили в лагерях. Только вычислить ее пока не удается. Мы подключили всех своих стукачей, но никто ее в глаза не видел, кроме двух-трех человек, через которых и проходили для нее заказы. Они молчат.

Я вздохнул, не совсем понимая, чего хочет от меня Асафьев, зачем он приводит мне все эти данные. Только ли по той причине, что меня Гаврошу «заказали»?

— ФСБ хочет нанять меня как частного сыщика, чтобы я принял участие в поисках киллера? Я согласен. Условия ты знаешь.

Однажды я уже заставил их временно принять меня на майорскую ставку. Более того, я умудрился даже вытрясти из них деньги за свою работу.

— Дурак. Она же за тобой охотится.

— Это пока голословное утверждение. Я, конечно, верю человеку, который мне это сказал. Но, очевидно, она не любит работать бесплатно. А Хозяинова мы взяли той же ночью. Он и сейчас еще в СИЗО, суда дожидается. Кто Гаврошу заплатит? Она и не спешит. Да и надобность в убийстве уже отпала. Заказчик все равно за решеткой, свидетельские показания оформлены.

— Мое дело тебя предупредить, чтобы был — мать твою! — осторожен. А дальше сам решай, как себя вести.

— Спасибо, — сказал я. — Извини, но ко мне, кажется, пришел клиент. Пока.