Возраст гнева

Сергей Самаров, 2016

В своей квартире убит майор спецназа внутренних войск Сарафутдинов. Спустя некоторое время неизвестные покушаются на капитана ГРУ в отставке, частного детектива Тимофея Страхова. Руководство ФСБ считает: нападение на офицеров – персональная месть боевиков за действия спецназа на Северном Кавказе. Не исключено, что таким образом террористы пытаются запугать ветеранов и завербовать их в свои ряды. Но Страхов уверен, настоящего спецназовца на испуг не возьмешь. Расследуя убийство, ветеран ГРУ выходит на хорошо законспирированный центр вербовщиков «Исламского государства» и понимает, что ему вновь предстоит жестокая схватка, словно время повернулось вспять и он, как прежде, в строю…

Глава вторая

Я убрал трубку в карман. При этом нахмурился, показывая свое раздражение звонком.

— Не очень вы с ним ласковы, — признала капитан Саня.

— У меня нет причин быть с ним даже вежливым, — достаточно категорично заявил я. — Если я человека не уважаю, я не уважаю его во всем, вместе со званием и должностью, которую он занимает. И я имею причины не уважать этого человека, что ему тоже известно.

Капитан пожала плечами и вернулась к изучению сводки.

— А это что такое? Почему я узнаю об этом последней? — возмутилась Радимова. — И вы тоже все молчком да молчком…

— Это вы о чем? — недовольно спросил я, отрываясь от чтения уголовного дела. — Можно я все же дочитаю?

— Успеете. Вы же сказали Свекольникову, что еще час будете у меня в кабинете. Для чтения материалов дела достаточно половины этого времени. Так что с вами вчера вечером случилось? Рассказывайте…

— Пришли какие-то хмыри, обозвали меня падлой, которая мусульман на Кавказе убивала, а потом без дальнейших разъяснений пожелали сами меня убить. Мне это не понравилось, пришлось их скрутить и вызвать полицию.

— Почему мне не позвонили? Почему сразу в райотдел?

— Я не звонил в райотдел. Я позвонил «02». А уж оттуда кого-то прислали. И забрали то, что от этих хмырей осталось.

— Странно, что от них вообще что-то осталось. Я подозреваю, что их долго со стен соскабливали. Но вы, как я поняла, проявили великодушие. Спасибо и за то, что будет кого допросить. Они, я думаю, сильно рисковали навсегда вписаться в подъездный интерьер.

— Я был аккуратным. Старался быть аккуратным, чтобы в подъезде не мусорить. Потом даже собственноручно кровь вытер.

— Я запрошу дело в райотделе.

— Зачем? Какое это имеет отношение к городскому уголовному розыску?

— Нюх велит… — сказала она коротко, улыбнулась и стала набирать номер.

Разговор был недолгим. Видимо, в райотделе капитана Саню хорошо знали. Я понял, что ей пообещали доставить материалы дела практически немедленно. Кто-то ехал в городское управление по делам к начальству. Капитан Саня осталась довольна оперативностью коллег. Но и их сговорчивость тоже была понятна. Когда на счету райотдела одним делом меньше, это идет райотделу в плюс. А здесь, хотя официально причина нападения и названа, а дело, по сути, раскрыто, остается еще очень много вопросов, которые не удается разрешить по горячим следам. Да и по степени тяжести вооруженное нападение с попыткой убийства — это не прерогатива мелкого территориального органа МВД. В райотделах больше специализируются на похищениях пары старых калош у соседа или отравлении его надоевшей кошки, которая нещадно гадит на все подъездные коврики.

— Вот так-то вот… — Радимова, как прилежный первоклассник, положила на стол обе ладони.

Я, признаться, не столько изучал материалы, предоставленные мне для прочтения, сколько наблюдал за Радимовой и прислушивался к ее разговору с райотделом. Я просто не понимал, что вызвало ее беспокойство и почему она срочно затребовала материалы по вчерашнему происшествию. Видимо, капитан Саня знала что-то, чего не знал я, но пока не хотела мне это открывать.

Меня же в этом происшествии смущала только национальность бандитов. Да, один был дагестанец. Три мои последние командировки проходили именно в Дагестане, и бойцы моей роты кое-кому доставили там большие неприятности. Но на моей практике не было случая, чтобы офицерам начинали мстить уже после завершения боевых операций. Там, на самом Северном Кавказе, такого можно было бы ожидать. Но я уже не только давно вернулся из последней командировки (причем на медицинском вертолете), но уже и с армией успел расстаться. И целенаправленно найти меня было бы достаточно сложно, поскольку ГРУ не публикует адреса офицеров своего спецназа на доске объявлений в Интернете. Даже бывших своих офицеров. Они и в райвоенкоматах часто состоят на учете как простые солдаты или сержанты. Не все, разумеется, а только те, кто по своему служебному положению знает такое, что широкой огласке не подлежит. Это специально, чтобы не донимали и не возникали ситуации, когда есть вероятность случайно проболтаться.

Психологи уверяют, что у каждого человека, обремененного тайной, время от времени возникает страшное желание так называемой «саморасконсервации». Это когда человек чувствует, что у него в одном месте торчит шило и единственный способ это шило удалить — рассказать кому попало то, что знаешь. На этот случай в регионах проживания бывших спецназовцев предусмотрен куратор. К куратору можно обращаться в том числе и за решением разных насущных жизненных проблем. Он в состоянии, например, достать бесплатную путевку на отдых. К нему необходимо обращаться и когда наступает момент «саморасконсервации». Обычно куратор упаивает человека до поросячьего визга и выслушивает все, что тот скажет. Выслушивает сам, без присутствия посторонних. После такого откровения бывший спецназовец снова наглухо закрывается и молчит еще несколько лет, до следующего срыва. И все это время он неизменно находится под постоянным приглядом бдительного куратора.

Я в закрытых операциях участия не принимал. И потому пригляду куратора не подлежал.

Мысли опять вернулись к минувшему вечеру. Итак, один дагестанец. Два таджика. О чем это может говорить? Это может говорить, что они стали друзьями, встретившись в нашем городе. Сдружились на какой-то почве. Миграционные документы у таджиков в порядке. Официально трудоустроены в строительно-монтажной фирме. Дагестанец работает на вещевом рынке охранником. Проживают все в разных местах. И общего у них только эти бритые головы и коротко стриженные бороды. Выбритые головы и бороды могут говорить о том, что все трое — истинные мусульмане. Но что это может дать следствию? А ничего. Минувшим вечером на допросах пострадавших я не присутствовал, поскольку слегка устал после долгой поездки, из которой только накануне вернулся. И ничего о бандитах не знаю. Но узнать хочется, как и капитану Сане. Впрочем, я планировал в течение дня выбрать время и посетить свой районный отдел внутренних дел, чтобы навести справки.

Происшествие более чем интересное. Если эти уроды — боевики некой системы, то вполне допустимо, что нападению может подвергнуться еще кто-то. Хотя бы тот же подполковник Скоморохов, человек уже немолодой и, как я предполагаю, не такой способный к самообороне, как капитан частного сыска.

На счету Скоморохова тоже много командировок на Северный Кавказ, и наверняка там найдутся желающие ему отомстить. И тут только, думая о подполковнике Скоморохове, я понял, чем вызвана такая активная деятельность капитана Сани. На Северном Кавказе воевал и убитый майор спецназа внутренних войск Равиль Эмильевич Сарафутдинов. Не было ли нападение на меня связано с нападением на Сарафутдинова? Сам я как-то до такого не додумался. Не хватило сыскного опыта. А вот капитан Радимова сразу разглядела связь между этими событиями.

Ей опыта хватило…

* * *

Кто-то громко постучал в дверь и вошел тут же после приглашения капитана Сани. Вошедший был в гражданской одежде, носил щегольские и немного смешные тонкие усики, не слишком идущие его круглому лицу. К тому же они были заметно подкрашены, как и лохматые брови. Вообще, с его лицом такие усики сочетались, как галстук-бабочка с сапогами.

Человек старательно улыбался капитану Радимовой, но косился на меня и не торопился говорить комплименты хозяйке кабинета, хотя, как мне подумалось, глядя на слащавый облик вошедшего, заготовил он их с десяток. Человек положил на стол тонкую папку уголовного дела.

— Просили вам передать, Александра Валерьевна. А я к Котову. Нужно срочно решить несколько вопросов. Он у себя?

— Должен быть у себя. Сегодня оперативки нет. Спасибо, — капитан Саня протянула усатому руку и вложила в рукопожатие всю свою женскую силу (это я понял по ее напряженному лицу). Но мужчину она этим не удивила. Похоже, у него самого была неслабая рука.

Гость вышел.

— Вы еще не знакомы? — спросила Радимова, заметив, как я среагировал на появление гостя.

— Не имел чести.

— Это начальник уголовного розыска района, как раз он ведет дело о нападении на вас. Я дело забрала, потом оформлю это документально. Раз не успели познакомиться раньше, теперь и вовсе встретитесь нескоро. Расследование буду вести я.

— Я вчера с кем-то долго беседовал. Но не с ним — с кем-то другим. Человек задал мне много вопросов касательно Северного Кавказа. Очень любопытный. Майор какой-то. Больше интересовался бытовыми условиями…

— Наверное, дознаватель. Сейчас в области готовят группу полицейских, которые поедут на полгода в Дагестан. Потому и вопросы такие. Я тоже хотела, как говорит Котов, улизнуть от срочных дел, но женщин они туда не берут.

— Да, я тоже тогда подумал что-то подобное. Это я о дознавателе… И о Кавказе. Было слишком много бытовых вопросов. Больше, чем вопросов, относящихся к нападению на меня.

Радимова только раскрыла папку, принесенную начальником районного уголовного розыска, как ей позвонили на один из трех стационарных телефонов, стоящих на столе.

— Дежурный, — сообщила капитан. — Наверное, это гости из ФСБ. Им пропуска обычно не выписываются.

Она поговорила по телефону, положила трубку и сообщила как раз тогда, когда раздался стук в дверь:

— Прибыли следователи. Войдите.

Первым вошел подполковник Лихачев. За ним как-то неуверенно, почти бочком, вошел полковник Свекольников. Я вспомнил, как по-хозяйски, с бутылкой коньяка в руке, входил он в кабинет капитана из уголовного розыска подмосковной Истры. Тогда он чувствовал себя куда наглее. Тогда ему еще не предъявляли обвинения в убийстве, и какой-то капитан частного сыска, к тому же инвалид, не обвинял в преступлении полковника такой серьезной службы, как ФСБ. Сейчас Свекольников стеснялся явно не хозяйку кабинета.

Капитан Саня встала при появлении старших офицеров. Я вставать не пожелал. Продемонстрировал свою свободу гражданского человека, за что был награжден одобрительным и улыбчивым взглядом Радимовой и почти возмущенным взглядом подполковника Лихачева. Но «командовал парадом» в данной ситуации не он, а полковник Свекольников, который старался быть незаметным и никаких возражений против неуважения к старшим по званию со стороны отставника-инвалида не высказывал.

— Присаживайтесь, товарищи офицеры, — Радимова показала на ряд из пяти стульев у стены. Я не собирался никому освобождать уже привыкшее ко мне мягкое кресло. О чем красноречиво говорила моя гордая поза: я сидел, забросив ногу на ногу. Намного вольнее, чем по стойке «вольно». — Вы, кажется, по касательной знакомы с капитаном частного сыска Тимофеем Сергеевичем Страховым?

— Это что за должность такая — капитан частного сыска? — недовольно проворчал подполковник Лихачев. — Что-то я не слышал, чтобы уставы частных детективных компаний содержали пункты о присвоении военных званий.

— Это не должность, а виртуальное звание, — возразил я. — Именно виртуальное. Вы же не возражаете, когда говорят, к примеру, «капитан уголовного розыска». Это звание тоже не военное, а служебное. И никак не соответствует воинскому званию капитана. Просто не соотносится с воинским званием. И «капитан частного сыска» тоже с моим воинским званием не соотносится. Воинское звание мне присваивалось приказом министра обороны, — спокойно ответил я. — А другой приказ того же по названию, а не по фамилии министра отправил меня в отставку, как вы, вероятно, знаете, по инвалидности. Но звания меня никто не лишал, я даже имею право на ношение воинской формы одежды, государственных наград и наградного оружия. Это — что касается воинского… А что касается служебного, то я не буду возражать, если меня кто-то когда-то назовет «генералом частного сыска». Это будет только отражением моих заслуг, на которые я в будущем рассчитываю. Но пока, как отставной армейский капитан, не возражаю против «капитана частного сыска».

— Тогда почему вы, капитан, так относитесь к субординации? — Лихачев переглянулся с полковником, из чего я сделал вывод, что он переживает не столько за неуважение к своим погонам, сколько старается повысить служебный статус своего спутника, который косвенно был начальником и для него.

— Потому что в настоящий момент я не ношу погоны, — ответил я сухо и умышленно не добавил к своим словам, как бы полагалось по той же субординации, «товарищ подполковник». — Хотя костюм мой и камуфлированный, и вполне военного образца. Если я правильно вас понимаю, Леонид Юрьевич, вы так рвались со мной встретиться именно для того, чтобы высказать мне данное нравоучение?

Это прозвучало жестко и резко, хотя и не грубо. При этом градус тона показывал, что я готов перейти и на грубость. Капитан Радимова снова посмотрела на меня с явным одобрением. Ей, видимо, тоже не слишком нравилась манера общения этих двух представителей основной государственной спецслужбы. Но положение капитана Сани не позволяло ей вести себя свободно. А мне моя служба это вполне позволяла.

Подполковник Лихачев намеревался ответить что-то грозное и нравоучительное. У него даже дыхание перехватило от возмущения. Но полковник Свекольников мягко положил руку на его предплечье, чем укротил пыл своего коллеги. Свекольников был человеком опытным, пройдошливым, положением управлять умел и понимал, что пустая перепалка только мешает сторонам договориться. А что он приехал именно договариваться, я уже понял по виду Свекольникова.

— Оставим беспредметный спор, — спокойно произнес он. — Нам есть о чем поговорить серьезно. Дело в том, что у ФСБ имеются сведения, Тимофей Сергеевич, что вас в ближайшие дни попытаются убить.

Я не скажу, что он сильно обрадовал меня таким сообщением. Все-таки меня не каждый день убивают, и я не приобрел еще привычки находиться в постоянном ожидании смерти. Тем не менее возмущенно подпрыгивать я тоже не стал. Наверное, из опасения, что во время моего подпрыгивания мягкое кресло может занять подполковник Лихачев. А я это кресло уже нагрел своим телом. И вовсе не для него. Полковник Свекольников, видимо, ожидал более эмоциональной реакции с моей стороны. И даже расстроился, что я не стал плакать и просить государственной защиты от происков врагов. Но вместе с тем я, как специалист, хорошо понимал, что, если кто-то захочет меня убить, спрятаться будет практически невозможно. Выстрел снайпера с чердака в голову или в спину разом решит все вопросы. Можно, конечно, куда-нибудь уехать, вырыть себе долговременную землянку и затаиться в лесу. Но нельзя же всю оставшуюся жизнь прятаться и жить в ожидании убийцы. Нервы такого напряжения не выдержат. Я не заплакал и не засмеялся…

Вместо меня возмутилась капитан Саня:

— Как! Опять?

— А что, часто пытаются? — спокойно, с насмешкой спросил полковник Свекольников.

— Были попытки… — она благоразумно не стала рассказывать о событиях минувшего вечера. Материалы этого дела пока оставались неизученными.

— Значит, у кого-то есть причины.

— Давайте вернемся к вашему сообщению. Кто это нашелся — такой храбрый и такой неразумный? — капитан уголовного розыска явно переоценивала скромные качества моей боевой подготовки. — Какими бы ни были причины, я бы этого человека сразу записала в самоубийцы. Полагаю, что не ошиблась в определении. Самоубийц, если попытка суицида не удается, обычно отправляют в «психушку». Вот и этого неразумного психа я рекомендовала бы загодя туда определить.

— Это не один человек. Это целая организация. И организация серьезная, на многое способная. Группа вербовщиков ИГИЛ. Мы так подозреваем.

— А зачем им, позвольте поинтересоваться, это нужно? — скромно спросил я. Настолько скромно, словно убить собирались не меня, а, скажем, губернатора, которого всегда сопровождает надежная охрана.

— Им нужно проверить способности человека, которого в этом кабинете называют капитаном частного сыска. Убьют — значит, убьют, не жалко. Если же капитан частного сыска справится с теми, кто придет его убивать, значит, с капитаном стоит работать. Значит, стоит попробовать его завербовать.

— Завербовать в ИГИЛ? — коротко и с легким удивлением хохотнул я, принимая сказанное за шутку.

— Именно так. Завербовать в ИГИЛ.

— То есть сделать из меня правоверного мусульманина? Это вообще-то слишком сложно даже для группы вербовщиков. Если я за свои недолгие, но уже прожитые годы даже православную церковь ни разу не посетил, хотя по происхождению своему и во многих поколениях православный христианин, то уж в мечеть не пойду тем более. Не говоря о том, чтобы воевать за чуждые мне идеалы.

— Вы убежденный атеист? — с легким удивлением переспросил подполковник Лихачев.

Удивление его было мне понятно. По общепризнанному общественному мнению, атеистом в нашем современном российском обществе быть куда позорнее, чем президентом США. Но я не был атеистом. Я просто был невоцерковленным человеком, которому неприятны попы в золоченых рясах, заставляющие других жить так, как сами жить не желают.

Русское общество начала двадцатого века считалось глубоко верующим. С чиновников даже требовали приносить документальное подтверждение того, что они ходят на исповедь и причащаются. А уж простой народ вообще ни одной службы не пропускал. В большинстве своем люди ходили в церковь добровольно. Тем не менее после революции эти же самые простые люди пошли громить те же самые церкви. И не все разрушители были обмануты большевиками. Большинство из них были еще раньше обмануты попами. И я предвидел, что в недалеком будущем народ точно так же пойдет громить ныне выстроенные и отреставрированные храмы. Люди видят правду, как бы ее ни пытались прикрыть поповской епитрахилью.

— Нет, я не атеист. Я верю в Бога. Я даже Библию несколько раз перечитал. И пришел к мнению, что современная русская церковь еретическая. Но принять ислам для меня вообще неприемлемо. Это для меня почти то же самое, что изменить присяге.

— А кто вам сказал, что за ИГИЛ воюют только правоверные мусульмане? Если и мусульмане, то не совсем правоверные. По определению международного сообщества богословов, ИГИЛ является лишь одной из множества тоталитарных сект, претендующих на мировую власть, пытающихся навязать свою волю не с помощью религии, а исключительно с помощью силы. ИГИЛ никак не может отождествляться с настоящим исламом. А правоверный мусульманин — это как раз представитель традиционного ислама. Кроме того, я попрошу вас во избежание ошибки учесть, что ИГИЛ вербует не только бойцов. Особенно сейчас. Пушечного мяса у них достаточно. Им необходимы специалисты — ученые и военные. Насколько мне известно, вам хотят предложить должность инструктора по боевой подготовке со статусом специалиста.

— А откуда у вас такие сведения? — спросила капитан Саня с недоверием.

— Какая-то бабушка у подъезда людям рассказала… Вывела внука на прогулку, сама на скамейку села и стала рассказывать. А люди слушали. А потом нам позвонили и передали. Что за бабушка, никто не знает. Не знают даже, из какой квартиры. Как с неба свалилась и рассказала. Устроит вас такой ответ, товарищ капитан?

Полковник Свекольников старался говорить корректно, совсем не так, как начинал разговор со мной по телефону, когда в каждом слове звучал напор, и уверенность в собственной правоте и высокой миссии. Видимо, моя отповедь оказала на него благотворное влияние. И при разговоре с Радимовой полковник отделался почти вежливым объяснением вместо более привычного для себя «не ваше дело». Как раньше в КГБ, так теперь в ФСБ оперативники не любят раскрывать источники информации. ГРУ, кстати, тоже придерживается этого правила. Я такую ситуацию понимал и одобрял, хотя недоверия к капитану Радимовой не испытывал.

Капитан Радимова, пусть в голосе полковника и не прозвучало откровенной издевки, все же слегка обиделась и замкнулась, предложив мне самому вести разговор с офицерами ФСБ, ведь они пожаловали в ее кабинет по мою душу. Да и мне так общаться было легче. Капитану уголовного розыска труднее понять офицеров спецслужб, бывших или настоящих, вот пусть эти офицеры сами и разбираются друг с другом.

Я продолжил разговор.

— Если вы пожаловали ко мне с таким сообщением, то, вероятно, не только для того, чтобы меня предупредить и тем самым спасти мою жизнь. Это в таких случаях не всегда обязательно. — Я сделал прозрачный намек на недавно завершенное дело, где ФСБ в лице того же полковника Свекольникова выглядело не самым лучшим образом. — Я человек военный уже не по профессии, но по духу и по характеру. И потому не большой любитель пустых разговоров. Не люблю бегать вокруг предмета, который не вижу. Итак… Что вам от меня нужно? Давайте вести конкретный разговор.

Теперь хмыкнул полковник Свекольников:

— В первую очередь нам бы хотелось, чтобы капитан частного сыска поберег себя. И был готов при любых обстоятельствах за себя постоять. Старая истина: кто предупрежден, тот вооружен! Мы вас вооружили…

Я вытащил из кобуры пистолет.

— Да, вооружен. К сожалению, здесь не тир, иначе я попросил бы вас подбросить монетку, а я бы от пояса подстрелил ее. Монетку любого достоинства. Даже самую мелкую. Исключительно, чтобы успокоить вас.

— Всегда попадаете? — удивился подполковник Лихачев, зачем-то трогая свою кобуру.

— В девяти случаях из десяти.

Я, конечно, беззастенчиво врал и даже не краснел при этом — просто производил нужное впечатление. При такой стрельбе даже пять попаданий считаются высшим классом. Себя как стрелка я к высшему классу не отношу. Если пару раз из десяти попаду в летящую монетку, буду доволен. Это удовлетворительный результат даже для спецназа ГРУ, не говоря уже о других спецслужбах. По более крупной мишени я, как правило, вообще не промахиваюсь. Даже во время бега или другого активного телодвижения. А моей «коронкой» является стрельба на звук — даже в темноте, даже с полностью завязанными глазами! — при такой стрельбе я обычно не промахиваюсь. Но, повторю, по более крупной мишени.

— Пистолет боевой? Не «травматика»? — поинтересовался полковник.

— Я не играю в игрушки с раннего детства. Мой отец, офицер, вытаскивал из пистолета обойму с патронами и давал его мне. Вместо игрушки. С самого раннего детства. Короче говоря, я учился ходить уже с пистолетом в руках. Маленькому двумя руками приходилось держать, помню, было тяжело. С тех пор оружие уважаю. И на службе научился вытаскивать его и применять раньше, чем это сделает противник. Следовательно, за себя я постою.

— Мы вам настоятельно рекомендуем применять оружие для самозащиты без всяких сомнений. Неприменение против вас статьи уголовного кодекса за превышение мер самозащиты мы гарантируем. Постараемся прикрыть со своей стороны. С другой стороны вас прикроет капитан Радимова, которая получит на этот счет конкретный приказ своего руководства.

Я посмотрел на капитана Саню. Она кивнула. Но меня такое уверение не убедило. Это сильно походило на ловушку со стороны ФСБ, на дешевую месть за проигранную игру в прошлом расследовании. Но капитан Саня была более категорична.

— Приказа я еще не получала, но я и без него прикрою. Понимаю, что Тим Сергеевич напрасно применять оружие не будет. У него проверенная устойчивая психика отвечающего за ситуацию человека-бойца. Он и сам за пистолет лишний раз хвататься не привык. Обычно одними руками обходится. Этого хватает в большинстве случаев. Он сам — человек-оружие. Я лично в этом имела возможность убедиться.

Казалось, она знала обо мне больше, чем я сам. И это было даже приятно. Любому мужчине нравится производить впечатление на женщин. Тем более качествами, которыми он должен гордиться по своей природе.

— Я напомню, что майор Сарафутдинов тоже был неплохим специалистом по рукопашному бою, — вмешался в разговор подполковник Лихачев. — Он даже вел занятия в секции по армейскому рукопашному бою. Людей обучал. Тем не менее его убили. Вы уже ознакомились с материалами дела по убийству Равиля Эмильевича?

Подполковник показал, что у него хорошее зрение. Наверное, мало за компьютером работает, иначе давно бы ослеп. А он сохранил острый взгляд и сумел прочитать, что написано на наклейке скоросшивателя. Папка лежала так, что нормально прочитать ее название мог только я. Капитану Радимовой для этого потребовалось бы научиться читать перевернутый текст. А подполковник Лихачев прочитал даже перевернутый и издалека.

— Как раз до вашего прихода знакомился.

— Мы надолго вас не задержим, — пообещал полковник Свекольников. — Для нас главное — предупредить вас и убедиться, что вы всерьез приняли наше предупреждение, — полковник сделал вид, что собирается встать со стула.

— Я принял всерьез. А дальше?

— Что — дальше?

— Если вы приехали с предупреждением, я предполагаю, что у вас в отношении меня есть какие-то далеко идущие планы. Вот я и спрашиваю — что дальше? Какие у вас планы в отношении меня? Я же не кукла, с которой играют другие, я привык принимать самостоятельные решения. Чтобы не получилось так, что я своими действиями сорвал ваши планы. А так может получиться.

Полковник перестал делать вид, что пытается встать.

— Вы хотите сразу обговорить все варианты?

— У вас есть варианты?

— Думаем, что вас попытаются завербовать. По нашим данным, на вас обратили серьезное внимание. К вам пришлют хороших бойцов. Скорее всего, с опытом ликвидации. Посмотрят, сможете ли вы с ними справиться. Если справитесь, вы станете реальным кандидатом на вербовку. И вас начнут обрабатывать по полной программе. Мы скромно надеемся, что вы сообразите, как следует себя вести в данной ситуации, и посоветуетесь с нами. Мы же будем к этому уже готовы. Вопросы есть?

— Естественно. Информация прямая?

— Косвенная. Но из надежного источника. И еще у нас есть предположение…

Свекольников выдержал артистическую паузу.

— Я слушаю.

— Возможно, к вам пожалуют те же люди, что убили майора Сарафутдинова. У группы вербовщиков, по нашим данным, не так много сил, хотя точно мы пока сказать не можем. И нет у них в городе большого штата хороших боевиков. Потому мы и предполагаем, что люди будут те же самые. Изучите материалы дела до мелочей. Это может вам помочь. Но имейте в виду, что это только наше предположение. Если у вас возникнут подозрения, что Сарафутдинова ликвидировали те же самые люди, что придут к вам, постарайтесь оставить в живых хотя бы одного человека для проведения следственных мероприятий. Лучше двух.

— Моя задача?

— Будет поставлена, если вы согласитесь на сотрудничество.

— На сотрудничество вслепую я, естественно, не соглашусь. Разве что устно и в ограниченных пределах. С правом на собственное решение.

— Задача полностью подходит под спецификацию военного разведчика. Сбор данных обо всей группе и конечный ее захват силами спецназа ФСБ. Вы же, кажется, знакомы с майором Репьевым? Он у нас группой местного РОСО^[2] командует. С ним и будете сотрудничать. Могу дать вам номер его сотового телефона.

— Не надо. Я помню его номер. Да. Думаю, с Репьевым мы сработаемся, хотя я бы предпочел работать с солдатами спецназа ГРУ.

— Офицеры всегда подготовлены лучше солдат.

— Офицеры ФСБ никогда не бывают подготовлены лучше солдат спецназа ГРУ.

— Не будем спорить. Это операция ФСБ.

— Важна не ведомственная составляющая, а результат.

— Сейчас об этом говорить рано. Придет время, станет более контурным предмет обсуждения, тогда и обговорим. — Свекольников проявил удивительную сговорчивость.

— Договорились. — Я привстал и протянул руку сначала полковнику, потом подполковнику. Но я руку протягивал, не подтверждая договоренность, а только прощаясь с ними, то есть выпроваживая того и другого.

Они проявили несвойственную сотрудникам ФСБ сообразительность и стали прощаться с капитаном Саней. Едва за полковником с подполковником закрылась дверь, как зазвонил телефон внутренней связи Радимовой. После первых же слов капитан Саня замахала мне рукой, показывая на дверь.

— Выйти? — спросил я.

— Верните гостей…

Я послушно выглянул в коридор и умышленным кашлем, хотя кашлять не хотел, привлек к себе внимание. Мне просто не хотелось называть следаков ФСБ ни по званиям, ни по фамилиям, и потому, когда они обернулись, я, продолжая натужно кашлять, сделал знак рукой. Кашель мой прекратился, как только я занял свое почти законное место в мягком кресле, предоставив возможность старшим офицерам присесть на стулья…

Примечания

2

РОСО — региональный отдел специальных операций, аналог «Альфы» в местных управлениях ФСБ.